Читать книгу По краю пропасти - Александр Потапов - Страница 3

Весь первый год учёбы в аспирантуре у Андрея ушёл на изучение с нуля английского языка, поскольку в школе и в институте он изучал французский, и сдачу кандидатского экзамена. Вера оставалась в родительском доме и продолжала работать на прежнем месте, и Андрей, как только появлялась возможность, забивал свой портфель мясом и колбасой и летел в Коломну. Через год у них с Верой родился сын, и Андрей решил, что настала пора формировать своё семейное гнёздышко.

Оказалось, что в подмосковном городе институт имеет свой филиал, который недавно образовался и набирал сотрудников. Андрей перевёлся в заочную аспирантуру и поступил на работу младшим научным сотрудником в лабораторию, которой заведовал Лев Тимофеевич Ремизов. Самым важным для Андрея было то, что ему тут же предоставили комнату в трёхкомнатной квартире.

К сожалению для него, Вера ещё год провела с маленьким сыном у родителей. Всё это время Андрей мотался на выходные в Коломну, загружая портфель продуктами, а в рабочие дни, возвращаясь поздно вечером с работы, укладывался спать, расстелив на полу газеты, а на них простынку, подушку и сверху одеяло. Мебель без Веры он не решался покупать.

Директором Института радиотехники и электроники АН СССР в то время был один из основоположников отечественной радиолокации академик Котельников Владимир Александрович, а заведующим отделом, в состав которого входила лаборатория Ремизова, другой мэтр отечественной радиолокации – тогда член-корреспондент, а позднее академик АН СССР Кобзарев Юрий Борисович. Научная школа по статистической радиотехнике и радиолокации, которая была создана ими в ИРЭ АН СССР, была выдающейся и давала неоценимые знания в этих областях.

Основной задачей лаборатории, которой сразу же пришлось заняться Андрею, было изучение свойств атмосферных радиопомех, для чего была создана специальная экспедиция для работы в натурных условиях. Буквально через неделю Ремизов сказал Андрею:

– Знаете, у нас в Калужской области, в деревне Лазино работает экспедиция, надо вам туда съездить, ознакомиться с обстановкой, а потом составим график проведения измерений в рамках выполняемой нами научно-исследовательской работы, основным исполнителем которой вам придётся быть. Людей у нас пока немного, но мы набираем народ, через год-полтора придут молодые специалисты, у нас уже есть разнарядка.

Так Андрей сразу же стал рабочей лошадкой полевых исследовательских работ. Поездки в экспедицию продолжались от двух недель до месяца, зато по возвращении он мог прихватить к выходным ещё пару дней, чтобы провести их с Верой и сыном.

Поначалу Андрей никак не мог понять, как ему совместить работу с аспирантурой, но потом оказалось, что материалы для диссертации, как правило, образуются при выполнении научно-исследовательских работ, так что среди сотрудников института популярным было изречение неведомого юмориста:

– Член-корром можешь ты не быть, но кандидатом стать обязан.

Через год Андрей написал свой первый отчёт по научно-исследовательской работе, сделал по нему доклад на семинаре отдела, которым руководил Кобзарев, и негласно как бы утвердился в качестве полномочного члена научного коллектива. А вскоре Ремизов предложил ему стать заместителем заведующего лабораторией. Эта должность была сугубо общественной, никаких денег не добавляла, но как бы повышала статус специалиста. На всякий случай Ремизов прибавил ему к зарплате десятку.

Вскоре и Вера переехала во Фрязино и поступила на работу в конструкторский отдел того же института. И, наконец, начали появляться новые молодые специалисты. Первым после Синегина пришёл на работу в лабораторию Бекетов Сергей Вячеславович, выпускник Московского физико-технического института. Они сразу же сошлись с Андреем. Оказалось, что Бекетов родом из Запорожья, всего 80 км от Днепропетровска, так что сразу выяснилось, что у них масса взаимных интересов. Теперь отчёты по НИР они писали вдвоём, и это резко ускоряло работу. Появились у них и совместные публикации в академическом журнале их института «Радиотехника и электроника».

Прошло ещё полгода, и в лабораторию пришли ещё два новых сотрудника. После некоторого перерыва Синегин из экспедиции в Лазино, а Бекетов из короткого отпуска одновременно появились на работе. Заходят в свою комнату и видят, как какой-то новый парень возится в углу у окна с набором шестерёнок, пытаясь их состыковать одну с другой. Бекетов удивился:

– Привет! С чем это ты химичишь?

Парень улыбнулся:

– Лев Тимофеевич поручил мне запустить механический гармонический анализатор, но, похоже, одна шестеренка потеряна.

Андрей хмыкнул:

– И бог с ней. Давай лучше знакомиться. Андрей Синегин, – протянул он руку парню.

– Сергей Алексеев, – протянул тот свою в ответ.

– Мы с тобой тёзки, – подключился Бекетов. – Ты какой институт окончил?

– Авиационный, а ты?

– Я московский физтех, – отозвался Бекетов.

– А почему московский, а не просто физтех? – удивился Алексеев.

– Потому что он тоже, – Бекетов показал на Андрея, – окончил физтех, только днепропетровский.

– Не слышал про такой, – ещё больше удивился Алексеев.

– Скоро услышишь, – заверил Бекетов, – их там клепают каждый год по тысяче инженеров, скоро всю страну оккупируют.

– Пока только по четыреста, – успокоил Андрей, – к тому же трёх разных специальностей.

Прошло ещё немного времени, и в их коллективе появился ещё один сотрудник – Царёв Николай. Правда, в отличие от остальных, он был аспирантом, но ежедневно аккуратно появлялся на работе и практически ничем не отличался от других штатных сотрудников.

Все четверо сидели в одной комнате и, кроме повседневных рабочих обязанностей, были озабочены своими диссертационными делами, так что кто-то из них вскоре написал большими буквами и прикрепил к стене, как повседневное напоминание, этот же самый знаменитый лозунг:

– Член-корром можешь ты не быть, но кандидатом стать обязан.

И покатилась их обыденная работа, основной частью которой было проведение экспериментальных исследований в полевых условиях. Все молодые, даже завлаб Лев Тимофеевич Ремизов едва подбирался к сорока, а остальные – сразу после вуза или техникума.

Работа в экспедиции была напряжённая, с круглосуточными дежурствами, ремонтом в полевых условиях ломавшейся техники, обслуживанием дизель-генератора, обеспечивавшего аппаратуру электричеством, поскольку располагалось всё это вдали от электричества.

Но и по возвращении из экспедиции приходилось много времени тратить на обработку накопленного экспериментального материала – многокилометровых записей на магнитных лентах и фотоплёнках, строить многочисленные графики, анализировать полученные данные и предлагать гипотезы, делать выводы и умозаключения. Кропотливая и большей частью нудная работа.

Ну и, конечно, требовалась разрядка. Самый простой способ – выпивка. Не часто, но регулярно. Конечно, ходили в кино, посещали театры. Были и свои рекордсмены – завзятые театралы. Так, Лёня Протопопов даже свою двухкомнатную квартиру в Подмосковье поменял на комнату в Москве – только ради того, чтобы иметь возможность регулярно бывать в Большом театре.

Конечно, выпивка – не самый одухотворённый вариант времяпрепровождения, но, несомненно, самый распространённый. В то время основной проблемой было найти водку – не вообще, а именно тогда, когда она требовалась, поэтому на работе предпочитали использовать спирт. В институте и в лаборатории спирт был на строгом учёте. Выдавали только на определённые виды работ, расписывались в десятке ведомостей, составляли отчёт об израсходованном спирте.

Тем не менее ребята на любом применении спирта умудрялись хоть немного, но сэкономить, хотя это были, конечно, крохи. Другое дело при выезде в экспедицию. Там и контроль был слабее, и списать было проще. Но эта экономия обычно использовалась на более благородные, в какой-то мере даже общественные цели.

Так, в процессе подготовки к защите кандидатской диссертации Димы Добряка группа специалистов решила сделать из сэкономленного таким образом спирта коньяк. Нашли заводскую технологию, модернизировали её применительно к домашним условиям. Руководство всей процедурой взял на себя Юра Орехов, который и предложил основную операцию выдерживания в дубовых бочках заменить настаиванием на дубовых стружках. Стружку сделали из хорошего дубового стула, обработали стружку перекисью водорода и залили разведённым до крепости сорок градусов спиртом.

Поскольку никто не знал, сколько времени надо настаивать, оставался единственный способ – пробовать на вкус, в результате чего настаивавшийся спирт стал довольно быстро усыхать. Чтобы не ставить под удар карьеру зятя и обеспечить благополучное завершение защиты диссертации, Димина тёща сварила сорок литров самогона. Добавили ещё стружки, залили самогон – и процесс продолжился, пока все не пришли к единодушному мнению, что продукт готов.

Всё же, несмотря на все издержки домашней технологии, к защите литров двадцать самодельного коньяка было готово. Успех был огромный. Из всей лаборатории один только Лев Тимофеевич не был посвящён в тайны происхождения коньяка, но ему он, по всему видно, понравился. Нахваливая коньяк, поинтересовался:

– Где достали?

– Да у Димы знакомые оказались в конторе, где разливают коньяк, – Юра Орехов взялся объяснить таинственное происхождение такого большого количества золотистого напитка.

– А почему он без этикеток?

Действительно, коньяк красовался на столе в нескольких разнокалиберных бутылках.

– Так он же прямо с линии разлива, до упаковки, – не растерялся Юра.

Так вот, в условиях всеобщего спиртового дефицита в сейфе у Льва Тимофеевича всегда стояли две-три стеклянных банки с притёртой пробкой, в которых в качестве НЗ – неприкосновенного запаса – хранился спирт. В экстренных случаях Лев Тимофеевич доставал банку и отливал кому надо сто или двести граммов, при ближайшей возможности снова пополняя банку, поэтому про НЗ знали все.

Знать, конечно, знали, но тяжеленный сейф закрывался двумя ключами, и стоял он в кабинете завлаба, закрывавшемся специальным ключом. Ключи же от сейфа были только у Льва Тимофеевич, а от кабинета ещё и у Андрея – заместителя заведующего лабораторией.

И вот однажды возвращается Андрей из очередной экспедиции, и его тут же перехватывает техник Лёва Фёдоров:

– Слушай, надо что-то делать – Женьки Кущенко уже второй день нет на работе!

– Как нет? А домой ходили?

– Да ходили. На стук никто не отвечает, а телефона у них нет.

– А кто последним видел его?

– Да многие. Ну, и я тоже. С работы вместе шли.

– Поддатые?

– Ну, немного.

– А что пили?

– Спирт, конечно.

Женька Кущенко – мужик под два метра ростом и весом килограммов сто тридцать. Такого даже бутылка спирта не свалит, значит, случиться могло что-то серьёзное. Тем более, что склонностью к прогулам он не отличался.

– Слушай, Лёва, а может, он в аварию попал? Он никуда не собирался ехать?

У Женьки был запорожец – консервная банка. Когда Женька с трудом втискивался в него, бедный «запор» проседал почти до земли.

– Да ничего не говорил.

Пришлось Андрею собрать небольшую экспертную группу, обсудить ситуацию, договориться, что делать, и распределить поручения. Целый день до позднего вечера несколько человек обследовали все места, где, по предположениям, мог находиться Женька. Нанесли визит в милицию – за прошедшие два дня трупов в ближайшей окрестности обнаружено не было, вытрезвитель пустой, дорожных происшествий не случилось. Как видите, благословенное было время! Можно было радоваться, но Женьку-то найти не удалось!

На следующий день после беспокойной ночи Андрей с утра пришёл на работу. Не успел дойти до своей комнаты, как мимо него пронёсся пропавший Женька прямиком в комнату техников, и оттуда слышен его громкий, почти восторженный вопль:

– Мужики, где вы такую забористую штуку нашли?! Представляете, два дня дрых без просыпу! Ух, хороша, зараза!

У Андрея будто камень с души свалился. Слава богу, Женька нашёлся, живой и здоровый. Но теперь надо было разобраться, что же на самом деле произошло. Начал он аккуратно всех, кто, как ему казалось, мог иметь к этому отношение, допытывать, но без особого успеха, пока не взялся за Лёву Фёдорова. Андрей знал, что он не врёт. Мог чего-то не сказать, умолчать, но явную неправду говорить не будет. В конце концов, в результате его настойчивости Лёва всё и рассказал.

Оказалось, Лев Тимофеевич задумал перенести свой кабинет из одной комнаты в другую, недавно отремонтированную. Руководить операцией по перетаскиванию мебели поручил Лёве Фёдорову, а сам уехал на несколько дней в командировку.

Шкафы, столы, стулья перетащили быстро и подступили к тому самому тяжеленному сейфу, в недрах которого, как все знали, таились две, а может, и три банки спирта. Ситуация была соблазнительная, поскольку одна преграда в виде постоянно закрытого кабинета в данный момент отсутствовала. К тому же ни завлаба, ни его зама на работе в эти дни не было.

Мужики сдвинули сейф на середину комнаты и, почесывая затылки, бродили вокруг него, не зная, что предпринять дальше. Наконец кому-то в голову пришла светлая идея – уронить сейф. Банки разобьются, спирт вытечет, надо его быстренько собрать и процедить. Помолчали, обдумывая идею. Кто-то засомневался:

– А не рухнет пол, когда мы эту махину уроним? Всё-таки мы на втором этаже.

Ответ никто не знал, и снова все заходили кругами. Наконец Лёва решился:

– А, была не была. Сдвигаем к стенке, там опоры ближе, и роняем.

От грохота рухнувшего сейфа из комнат повыскакивали все, кто был в это время на работе, но бетонные перекрытия устояли, и всё произошло так, как и было задумано: банки разбились, спирт вытек. К сожалению, лужа спирта оказалась накрытой рухнувшим сейфом.

Лежащий сейф не удалось быстро сдвинуть в сторону, пришлось звать на помощь. Пол был покрыт линолеумом: когда удалось собрать спирт, то даже после тщательного двойного процеживания раствор оказался желтовато-буроватым за счёт частично растворившегося линолеума.

Сейф оттащили на новое место, на пятно, оставшееся от разлившегося спирта, поставили слесарный верстак и столпились вокруг посудины, хмуро разглядывая образовавшееся то ли возможное питьё, то ли отраву. Наконец кто-то нерешительно предложил:

– Может, Женьку Кущенко позвать. У него желудок гвозди переваривает.

– А что, – воодушевился народ, – ему и не такое приходилось пить.

– А помните, как в нашем закрытом городе появилось трое негров? Милиция прямо переполошилась, а потом оказалось, что эти чудики морилку употребили. Может, и здесь так же, появится небольшой загарчик, прямо как с курорта человек.

– Не, мужики, – Лёва Федоров решительно махнул рукой. – Нехорошо человека обманывать. Надо ему всё сказать, и пусть сам решает.

Позвали Женьку. Не вдаваясь в подробности, сказали, что достали спирт, вот только что-то ещё там намешано, и все сомневаются, можно ли его пить. Женька понюхал, спросил:

– Процедили?

– Два раза, через слой ваты.

– Ну, неси стакан. И воду не забудь.

Налили граммов сто пятьдесят. Женька выпил, крякнул, запил водичкой, кто-то сунул ему кусок хлеба и огурец. Андрей не был уверен, что на этом всё закончилось, но его уверяли, что больше не пили. Трудно было поверить, что Женька мог на этом остановиться. Но через полчаса рабочий день подошёл к концу, и все пошли по домам.

К счастью, это происшествие закончилось без последствий для Женьки, ну и для всех остальных участников тоже. Оставшийся раствор Андрей заставил вылить, и, когда Лёва выливал его в раковину, все печально смотрели, будто родственника в последний путь провожая.

Лев Тимофеевич удивился, как это могли такую громадину уронить, открыл сейф, увидел, что одна банка целенькая, поохал, выкидывая осколки стекла от разбившихся банок, и на этом всё закончилось. Посвящать его во все подробности происшедших событий никто не стал.

Прошло довольно много времени. Обстановка в лаборатории оставалась всё такой же, всё так же стоял НЗ у Льва Тимофеевич в сейфе. Народ мотался по экспедициям, по командировкам, писал отчёты, статьи, заявки, рацпредложения, создавал и осваивал новую технику. Жизнь размеренно плыла, втиснутая в ложе планов, инструкций, приказов, распоряжений.

Иногда кто-нибудь выскакивал из этого потока, на небольшое время погружаясь в тёплое море отпуска, но быстро возвращался – кто с сожалением, кто с удовольствием – в их небольшую деловую речушку, скорее – даже ручеёк, к которому каждый привык, поэтому, несмотря на множество ограничений и запретов, каждый чувствовал себя свободно и защищённо.

Однажды из такого же отпуска возвратился и Андрей, но не успел ещё даже коснуться лабораторного потока, чтобы наскоро ознакомиться со всем, что здесь произошло за это время, как его вызвал Лев Тимофеевич. Был он весь какой-то взъерошенный. В кабинете у него сидел начальник первого отдела института Пётр Степанович Силуянов. Судя по их виду, Андрей понял, что произошло нечто экстраординарное.

– Ну, что, из отпуска? – улыбнувшись, дружелюбно спросил Силуянов.

Андрей молча кивнул головой.

– И как отдохнул? – Пётр Степанович со всеми был на «ты». Он всегда играл роль своего парня, которому можно во всём доверять. Скорее всего, их этому хорошо обучали.

– Да чего там отпуска, я на недельку к родителям смотался, своего ребятёнка им подкинул.

– А ключ от кабинета с собой брал?

– Ну, зачем? Дома оставил.

– А жена дома оставалась?

– Нет, мы вместе ездили, она там ещё на неделю осталась.

– И где теперь ключ?

– У меня, – Андрей вынул ключ из кармана и положил на стол.

Пётр Степанович взял его, внимательно осмотрел, взял такой же ключ, по-видимому, Льва Тимофеевича, сравнил их.

– А что случилось? – не выдержал Андрей.

– Понимаете, ко мне в кабинет залезли, – Лев Тимофеевич явно чувствовал себя неловко от устроенного Петром Степановичем допроса.

– И что-то украли?

– Главное – сейф вскрыли, ну и спирт забрали. Но бумаги все на месте.

– Главное – у тебя там закрытый документ хранился, – Пётр Степанович сурово поджал губы.

– Но он же цел.

– Цел-то цел, а что с ним происходило – неизвестно. А вдруг что-то где-то всплывёт? Вот и думай, что делать, – Пётр Степанович недовольно пожал плечами.

Затем помолчал и после некоторой паузы обратился к Андрею:

– Слушай, но тебе придётся поработать. Надо порасспросить всех ваших кадров, может, кто-нибудь что-то заметил.

Андрей невольно встал:

– Но я ведь не следователь, никогда такими делами не занимался. Ну и вообще, это вроде по вашей части.

Лев Тимофеевич даже подскочил:

– Ну, вы полегче, полегче. Это же у нас в лаборатории пропало.

Пётр Степанович как бы нехотя снисходительно взглянул на Андрея:

– Да ты не кипятись. Если до нашего ведомства дойдёт, то нам тут всем не поздоровится. И мне, конечно, но в первую очередь вам. Неизвестно, кто получил свободный доступ к закрытому документу, – это вам не шуточки. А администрация лаборатории отвечает за всё, что у вас внутри происходит. Ладно, посмотри лучше, какую визитную карточку этот тип оставил, – и он протянул Андрею клочок измятой бумажки.

На бумажке большими печатными латинскими буквами было написано – FANTOMAS, но последняя буква была повернута на сто восемьдесят градусов относительно вертикали. То ли специально сделано, то ли действительно человек не знал, как правильно писать, – пойди разберись.

– Кто у вас любитель фильмов про Фантомаса?

– Их же все по десять раз смотрят. Тем более, что все новые серии появляются, а под это дело и старые снова повторяют.

Ещё некоторое время посидели, помусолили кое-какие подробности и разошлись в полной неопределённости, что предпринять дальше.

В лаборатории уже все знали о происшествии. Удивительно, как такого рода информация совершенно необъяснимым образом становится чрезвычайно быстро известной окружающим. Иногда кажется, что о ней все знают ещё до самого события.

Конечно, квалифицированный следователь, наверное, раскопал бы, какие следы происшествия выплыли наружу из-за плотно закрытой двери, какие слова произносились по телефону в утреннем разговоре Льва Тимофеевича и Петра Степановича, что было написано на их физиономиях при встрече, – да мало ли какие признаки может заметить наблюдательный человек и сделать правильные выводы.

Самое интересное, что таких наблюдательных людей очень даже немало вокруг, но они незаметны и большинству неизвестны, никто из них не претендует на авторство, не борется за приоритет, так что кажется, будто такая информация возникает прямо в окружающем воздухе.

Время шло, происшествие в кабинете завлаба потихоньку стало забываться. Лев Тимофеевич сдал документ в первый отдел, восстановил свои запасы спирта. Жизнь в лаборатории снова покатила по накатанной колее.

Пётр Степанович, подержав длительную паузу, по-видимому, решил, что всё обойдётся без последствий, и Андрея больше по этому поводу не теребил, чему тот был только рад. У него были некоторые соображения, но настолько хлипкие и не подкреплённые фактическими доказательствами, что он предпочёл держать их при себе.

Практически с момента образования лаборатории материально ответственной (а проще – кладовщицей) была Вера, пришедшая сразу после школы, очень исполнительная и трудолюбивая, но не имеющая никакого практического опыта, поэтому с ней часто происходили различные казусы. Приходит к ней как-то тот же Лёва Фёдоров:

– Вера, мне надо двадцать листов фотобумаги, – и ушёл по своим делам, чтобы вернуться минут через пять, когда Вера в своих шкафах отыщет фотобумагу.

Приходит Лёва и почти в ужасе кричит:

– Вера, ты что делаешь?

Оказывается, у Веры пачек по двадцать листов бумаги не было, и она взяла пачку в сорок листов, открыла её, вытащила из чёрной упаковки фотобумагу на свет и сидит, отсчитывает двадцать листов. Ну, конечно, на свету светочувствительная бумага вскоре потемнела и пришла в негодность.

С развитием лаборатории, увеличением численности и количества работ появилась необходимость во втором материально ответственном. Им стал Виталий Лещик – недавно пришедший в лабораторию высокий тощий парень. В его ведении были, в основном, разные приборы, но недавно ему передали и спирт, так как количество получаемого спирта увеличилось, посуду со спиртом таскать со склада Вере стало тяжело. Виталий был почти единственным, при котором Лев Тимофеевич часто открывал свой сейф, доставая или убирая спирт. Иногда Лев Тимофеевич на две-три минуты выходил, оставляя всё открытым. В принципе Виталий мог за это время сделать слепки с ключей. Но, конечно, «мог» ещё не значит «сделал».

Андрей с ребятами часто обсуждали в своём маленьком коллективе это происшествие, а когда всё успокоилось, Бекетов философски заметил:

– То, что воровство спирта так и осталось не раскрытым, может быть, и к лучшему. Кто знает, каким боком это бы у нас вылезло, к каким изменениям в жизни лаборатории привело, но вряд ли её улучшило бы.

Алексеев согласно кивнул головой:

– Я тоже думаю, что расследование ни к чему хорошему не приведёт.

Остальные молча с этим согласились.