Читать книгу Я русский солдат! Годы сражения - Александр Проханов - Страница 5

О. Журавлёва: – Александр Андреевич, вот вопрос, который пришел несколько заранее в интернете: «Пожалуйста, сформулируйте, наконец, что такое оранжевая революция и кто в России ее носитель?», – пишет человек с ником Арбат-51.

А. Проханов: – Еще раз сформулирую для тех, кто не слышал мои предшествующие формулировки и объяснения. Оранжевая революция – это особая технология, с помощью которой, практически без употребления силовых средств, оружия, танков, взрывов, можно в короткие сроки сменить режим той или иной страны.

О. Журавлёва: – Она же – бархатная, можно так сказать.

А. Проханов: – Она же – революция роз, она же – революция оторванных подметок, как теперь у нас выяснилось на сегодняшний день в Москве. Какие технологические приемы заложены в эту процедуру? Оранжевая революция основывается на массовом недовольстве народа против власти. Это недовольство должно охватить очень значительные слои общества, желательно – все общество, все круги, все страты, все сословия. Власть оказывается под молчаливым и немым давлением этого недовольства, этих претензий.

Наступает момент выборов в Думу, в парламент, президентских выборов. Сами процедуры выборов консолидируют народ, народ оказывается завязан на избирательные урны – он на один день, на один момент соединяется через выборные процедуры. Он, так или иначе, как бы просыпается или отчасти просыпается от летаргии невыборной и становится на секунду участником политического или социально-психологического процесса. Эти выборы объявляются нелегитимными, фальшивыми, они объявляются выборами подделки. Народу говорится, что у них украли голоса. И этим самым…

О. Журавлёва: – Кем? Кто должен это сказать?

А. Проханов: – Те силы, те группы, те структуры, которые хотят свергнуть власть, заинтересованы в ее устранении, объявляют народу, что выборы нелегитимны и фальшивы. Это оскорбляет народ, консолидированный вокруг выборов. Действительно, что может быть ужаснее? Мы поднимались с одра, мы шли на избирательные пункты, мы бросали бюллетени и вдруг нас так мерзко и страшно обманули: мы – скоты, мы – быдло.

И вот, в состоянии этой оскорбленности люди начинают выходить на площади в том или ином количестве. Раньше они выходили на площади медленнее, в меньшем количестве. Или не так быстро, как теперь. Теперь этот выход на площадь быстрый и мгновенный гарантируется существованием интернета, социальных сетей, в которых уже заранее велась как бы подготовка, формировался протестный слой, формировалась протестноактивная часть общества.

Этот выходящий на улицу, протестующий и обобранный, как они считают, слой населения встает на митинги. Митинги проходят: один, другой, третий – и каждый из них наполняется все новым и новым содержанием, технологиями смеховой культуры, карнавальной культуры, всевозможными затеями. Эти затеи могут быть игровыми и смехотворными, могут быть грозными, там может быть театр мнимых казней, может быть театр экспозиции новых или старых лидеров.

Постепенно толпа начинает гореть, она загорается. Потом стоящие митинги сменяются маршами. То есть статика протеста сменяется кинетикой протеста. Вот эти кинетические массы, которые сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее начинают бежать по улицам, наполняются вот этой кинетической энергией удара. И если напротив этого бегущего множества возникает преграда – в виде, например, ОМОНа, или грузовиков с войсками, или в виде турникетов, и особенно если впереди начинает маячить какая-то желанная цель, например, какой-то Центризбирком, чуровский или, может быть, какой-нибудь минский Центризбирком, откуда исходит это оскорбление народное, – то народ стремится дотянуться до этих измывающихся над ним лидеров. И он бросается на разгром.

О. Журавлёва: – Гнев народа в этой нарисованной вами картине – он справедлив?

А. Проханов: – Мы говорим сейчас… Хотите, я перестану объяснять, что такое оранжевая революция? Поговорим о феноменологии народного гнева. Или все-таки договорю?

О. Журавлёва: – Хорошо, договорите, но потом ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

А. Проханов:– На все ваши 120 вопросов, которые будете один за другим выстреливать, отвечу.

О. Журавлёва: – Так, пришел народ к избиркому.

А. Проханов: – Нет, не к избиркому – он пришел к преградам, он пришел к цепям ОМОНа. И он бросается на эти цепи. В результате столкновений проливается кровь. Она проливается в небольшом количестве, может быть, двух-трех задавят, может быть, задавят 20 человек, может быть, начнется применение дубинок или пневматического оружия с обеих сторон, возникнет, по существу, жестокое и кровавое столкновение. В результате этого, в результате разгона этой демонстрации могут возникать похороны, которые соберут еще большее количество людей. Мир ополчается на чудовищную, окровавившую себя власть и называет эту власть чудовищем, античеловеческим явлением, монстром, который подлежит диффамации. И эта власть диффамируется всей мощью информационных мировых структур, которые бросаются на её несчастного лидера или на группу лидеров.

Этот лидер под таким воздействием, таким парапсихологическим, по существу, воздействием (потому что информационное воздействие сегодня в мире парапсихологическое) – он мешается, он ломается, он уходит, его смещают, он улетает прочь. Его место занимают победители – либо это Лех Валенса, например, либо это Борис Ельцин, который выдавил Горбачева, либо это господа сегодняшней Болотной площади: Шендерович, например, или господин Пархоменко сменяет…

О. Журавлёва: – Ни тот, ни другой, кстати, не являются политиками.

А. Проханов: – Но они являются людьми, которые танцуют на этой Голгофе.

О. Журавлёва: – Хорошо. Так?

А. Проханов: – И тогда происходит смена режима. Иногда же, если власть, например, слишком упорна и если у нее нет при этом ядерного щита (как у этого упорного Каддафи), то начинаются бомбардировки. Эту демонизированную власть, объявленную врагом человечества, не заслуживающую никакой пощады, начинают бомбить штурмовики НАТО. И эту власть сметает огонь, сметают вот эти события, как они смели Хусейна, Каддафи, как сейчас хотят Башара сместить. И, может быть, как говорил, как обещал нам господин Маккейн, этот великий американец, может быть, такой участи будет удостоен господин Путин. Вот что такое оранжевая революция как классика.

О. Журавлёва: – Хорошо. Значит, в Киеве было что-то другое, я правильно понимаю?

А. Проханов: – В Киеве было именно это, потому что именно…

О. Журавлёва: – Там вроде не бомбили, насколько я помню.

А. Проханов: – Именно благодаря оранжевой революции, оранжевым атакам, оранжевым протестам был смещен законно выбранный Янукович.

О. Журавлёва: – Александр Андреевич, вы нарисовали кровавую картину оранжевой революции, которая приводит к катастрофе, смещению власти, бомбардировкам и всему тому подобному.

А. Проханов: – Не я нарисовал – история нарисовала. Я просто вяло и дрябло воспроизвел ее.

О. Журавлёва: – Хорошо, но просто есть примеры как раз оранжевых, собственно, откуда и пошел термин, революций, в которых никто никого не убивал. Вот пишут: «Оранжевые революции строятся на недовольстве и немом укоре. Недовольство не берется из ниоткуда, значит, в любом случае надо что-то менять». Ну, с этим вы готовы согласиться, что неспроста все-таки народный гнев направляется против власти?

А. Проханов: – Конечно.

О. Журавлёва: – Что есть причины для него?

А. Проханов: – Народный гнев – очень мощный фактор, потому что народ нужно довести до этой истерики, до этой муки. Но народным гневом как политическим явлением, как концентратом энергии могут пользоваться в самых разных целях…

О. Журавлёва: – Кто?

А. Проханов: – Ну, например, я ненавижу Кремль и я нахожусь в согласии или в заговоре с такими же ненавистниками. Допустим, мы имеем спонсоров финансовых как внутри страны, которые ненавидят Кремль и являются олигархами, или за рубежом – людей, которых не устраивает кремлевская политика. И тогда я действую в интересах этих зарубежных и внутренних группировок, и в интересах своих представлений о характере власти.

О. Журавлёва: – А зачем вам нужны средства, чтобы народное недовольство направить на Кремль? Чтобы что? Во что их вкладывать?

А. Проханов: – А зачем нужны были средства Ющенко во время Майдана? Чтобы купить барабаны, чтобы палатки купить дорогие, чтобы поддерживать информационный бум, чтобы часть средств оставить себе на лечение испорченной физиономии. Вообще, все народные движения массовые требуют средств и денег. Эти деньги были и будут всегда. И эти средства будут бросаться либо на благие намерения, либо на самые темные и чудовищные.

О. Журавлёва: – А вот Владимир Путин знает, как с этим со всем бороться, всем ужасным, что происходит. И насчет оранжевой революции все объяснил. Просто и доступно. Встречался с военными, все им рассказал. По словам главы правительства, после свержения режима Каддафи (он тоже туда же, собственно, смотрит) начались столкновения между племенами, люди гибнут десятками, может быть, уже и сотнями. России, чтобы не стать ареной экспортированной оранжевой революции (ну, вот опять же, те же средства из-за рубежа, о которых вы рассказываете, да?), нужно, по словам Путина, «двигаться по собственному пути демократизации, не допускать постороннего вмешательства в свои дела. Это самое главное», – подчеркнул он на встрече с командирами дивизий и бригад Вооруженных сил РФ.

И второе: «Мы должны обеспечивать свой суверенитет, никому не позволять совать нос в наши дела, и в этом смысле должны соответствующим образом работать правоохранительные органы, судебная система, на страже нашего суверенитета должны стоять вооруженные силы».

Что хочет сказать Владимир Владимирович?

А. Проханов: – Ну, ровно то, что он сказал, и с чем я согласен.

О. Журавлёва: – А что, простите меня, мешало раньше решить вопрос, который возмущает народ, например, не обманывать? Например, не воровать.

А. Проханов: – Ничто не мешало. Ничто не мешало.

О. Журавлёва: – А теперь?

А. Проханов: – Ничто не мешало. Надо было не воровать, не обманывать, надо было заняться сбережением народа, который вымирает по миллиону в год, надо было улучшать состояние дорог, клиник, университетов и учебной системы, медицинской системы. Ничего этого власть не делала. И она добилась того, что возник этот импульс гнева. И, кстати, та часть власти, которая тоже в какой-то момент перебежала на сторону оранжистов, Кудрин, например, абсолютно так же, как и сама власть путинская и медведевская, ответственна за этот взрыв негодования и ненависти. Но я вам сказал, что этим взрывом можно воспользоваться по-разному. Им и пользуются по-разному.

О. Журавлёва: – Как воспользуется Путин этим взрывом?

А. Проханов: – Путин должен успеть убедить народ деяниями или словами, или чем-то еще иным в том, что после выхода из кризиса начнется долгожданное российское развитие. Потому что если, например, он этого не сделает (хотя он пользуется большой популярностью в стране – у него рейтинг не 5 %, как у Ельцина, который уходил), если он вернется в Кремль, во власть, но опять займется своими корпоративными делами, если он опять бросит народ на вымирание, если он опять между народом и своей корпорацией выберет корпорацию, а не народ, его сметут. Его сметут.

О. Журавлёва: – Но они будут правы – те, кто сметут?

А. Проханов: – Они будут правы, они и теперь правы. Но драма-то ведь в том, что, сметая Путина, будет сметена и хрупкая российская государственность.

О. Журавлёва: – Вы так считаете? То есть просто выиграть на выборах другому кандидату – это же не сметение государственности?

А. Проханов: – Но сейчас же речь не идет о том, чтобы позволить Зюганову выиграть, а речь идет о том, чтобы объявить выборы, проходящие 4 числа, заранее нелегитимными, возбудить народ, который уже до выборов поверил, что его обманули априори. Более того, показать народу, что добром здесь ничего не сделаешь. Термин «Выметем Путина из Кремля», который гулял на Болотной площади, – это же термин, лозунг какого рода? Сначала выборы проходят, и Путин неправедным путем оказывается в Кремле. Но выборы нелегитимны, и вот этот кремлевский Путин подлежит выметанию из Кремля. То есть, по существу, это формула силового захвата власти. Никаких выборов там нет – выборы кончились, выборы прошли, Путин в Кремле, все хорошо. Но выборы лживы, и поэтому нужно штурмовать лживую власть. Но, повторяю, власть абсолютно ответственна за эту социальную катастрофу.

Другое дел, что у многих граждан, в том числе и у меня, драма выбора между тем, чтобы стараться любыми средствами предотвратить вот эту оранжевую катастрофу, и в результате этого сохранить эту реально персонифицированную власть (что ужасно для страны)…

О. Журавлёва: – Которая нас, в принципе, не устраивает, и вас тоже?

А. Проханов: – …которая, в принципе, не устраивает, и тем, чтобы попытаться через давление на власть отделить эту власть от российской государственности.

О. Журавлёва: – Александр Андреевич, значит, самое главное…

А. Проханов: – В 1991 году сделать это не удалось. Не удалось это сделать и в феврале 1917 года. Уничтожая монархию царскую, уничтожили государственность, империя развалилась, и началась гражданская бойня и война. То же самое произошло и в августе 1991 года. Уничтожая коммунистическую власть, не сохранили государственность, распался Союз, начались войны, начались две чеченские войны. До этого – страшная гражданская война в Таджикистане, чудесная бойня, недавно прошедшая в Киргизии, 1993-й год, кровавая Москва и пылающий Дом Советов. Вот в чем драма.

О. Журавлёва: – Александр Андреевич, то есть весь смысл в том, чтобы вот эту энергию кинетическую уже, как вы говорите, народного гнева держать в таких рамках, чтобы она не снесла основы? Правильно?

А. Проханов:– Вот таких рамок практически нет. Здесь должно быть тончайшее искусство социальных и политических хирургов, которые управляют этим потоком. Если у них есть такая задача. Но у них обычно нет такой задачи.

О. Журавлёва: – Такая задача должна быть у ныне действующей власти?

А. Проханов: – Нет. У ныне действующей власти одна задача – сохраниться, сберечься. И для этого у нее очень мало ресурсов. Но эти ресурсы есть, я полагаю. Я очень надеюсь, что они найдутся. В противном случае будет беда. Здесь другой вопрос очень интересный (я размышлял над этим). В чем заслуга вот этих вспышек, когда народ вышел на площади? Он внезапно ведь вышел на площади. В чем заслуга так называемой несистемной оппозиции? А несистемная оппозиция совершила невероятные дела, на самом деле. Она в кратчайшие сроки вот эту неподвижную, осовевшую, чванливую и неспособную, нежелавшую меняться, неспособную к переменам власть заставила измениться. И за какие-то месяцы, по существу, была объявлена политическая реформа. Власть пошла навстречу требованиям оппозиции – это было невероятно еще полгода назад. И что это такое? Наверное, это хорошо. Может быть, это и есть то, о чем я говорю.

О. Журавлёва: – Может, это и есть народовластие?

А. Проханов: – Да, конечно. Может быть, это есть народовластие или народовкусие, или что-то там еще. Нет. Здесь кроется очень тонкий момент, который может спасти страну. Что это за момент? Вот несистемная оппозиция со своим потенциалом народных выступлений наносит власти мощный удар. Это я видел: как в танк врывается стальной сердечник из крупнокалиберного пулемета. Но броня такова, что сердечник проникает в нее глубоко, но не насквозь, и не взрывается боекомплект, не происходит этого страшного взрыва, который разносит танк вдребезги. Но возникает вмятина. И власть эту вмятину ощущает. И следующая формация власти или следующая конструкция танка учитывает эту вмятину как конструкцию. Она не демонстрирует следующий проект танка с этой уродливой вмятиной – она делает такую конфигурацию брони, что вмятина входит в конструирование самой новой машины. И вот эта политическая реформа – она, быть может (повторяю с опасением), она, быть может, изменит контуры следующей власти. И власть пойдет на этот коэффициент, на эту поправку, таким образом хотя бы отчасти смягчив удар. Этот удар не должен проникнуть насквозь и уничтожить боекомплект сегодняшней несчастной России.

О. Журавлёва: – Тогда нарисуйте, по просьбе одного из наших слушателей, первые 100 дней президентства Путина, если он победит 4 марта. Если учесть все то, что было до выборов.

А. Проханов: – Если учесть все, что было до выборов, и если учесть то, из чего состоит Путин, то эти 100 дней предсказать чрезвычайно сложно. Если Путин пластичный человек, если в нем…

О. Журавлёва: – Во что слабо верится.

А. Проханов: – Если Путин пластичный человек, если он не просто двухмерный, трехмерный человек, а шестимерный человек, если в нем, действительно, как говорит мифология Путина… Потому что вокруг Путина есть несколько мифов сложившихся. Эти мифы подтверждаются, и он сам как бы играет в эти мифы, поэтому трудно понять, подлинные ли эти тенденции в нем или это тоже сложный такой метафизический театр. Если, например, в нем есть, как его певцы пытаются доказать людям, загадочность, метафизика, склонность к тайне, способность ощутить эти таинственные явления русской истории, и он хочет войти в историю и закрепиться в ней как исторический персонаж, как спаситель России, он должен немедленно откликнуться на это движение. Потому что к Путину огромные претензии, например, у оборонщиков, которые сидят на костях военно-промышленного комплекса. Огромные претензии у армейцев, которые не выходят на улицу…

О. Журавлёва: – Вот как раз с армейцами он встречался, много чего интересного сказал.

А. Проханов: – Но они сидят среди разгромленной армии.

О. Журавлёва: – Что вы говорите! У нас потенциал, он сказал, Россия вообще опережает США в модернизации своих ядерных сил, мы круче всех в мире.

А. Проханов:– Он в долгу перед русскими мыслителями, перед русскими художниками и писателями, которых он и его предшественник Ельцин держал под колпаком, давая выход только либеральным энергиям, только либеральной культуре. Он должен пойти навстречу всему этому. Если он это сделает немедленно, не через 100 дней, а через 10 дней, еще до инаугурации, если он заявит об этом, то, я думаю, что протесты начнут уменьшаться. И, конечно, он должен закрепить политические обещания, которые дал он и Медведев.

О. Журавлёва: – А как насчет закручивания гаек, о которых тоже часто говорят? Может быть, это самый простой вариант – так закрутить, чтобы уже никто никуда не ходил?

А. Проханов:– Нет. Я думаю, что будут пластичные системы… Путин не пришел к нам как диктатор. Он пришел к нам как…

О. Журавлёва: – Как преемник.

А. Проханов:– Он пришел к нам как архитектор управляемой демократии. Управляемая демократия и диктатура – это две совершенно разные структуры политические. И как человек такой пластичной, управляемой демократии (ну, мягкий авторитаризм), он, мне кажется, должен проявить и задействовать поразительные способности всех такого рода систем к выживанию. Эти системы на своих окраинах допускают революции, то есть они допускают афронт, они выделяют из своей среды бунтарей, диссидентов, революционеров. В какой-то момент система под воздействием периферийных революций начинает содрогаться, трепетать, в ней возникает стремление к переменам. Потом она вбирает в себя этих детей, она их соединяет, она их интегрирует. Потому что, по существу, все живучие западные системы построены на этом принципе – они интегрируют революционеров, делая их либо частью поп-культуры, либо вводя их в истеблишмент, как было в Германии.

О. Журавлёва: – Александр Андреевич, мы уже подобрались практически к 100 дням Путина, уже добрались до его первых действий. По поводу гаек: вы считаете, что закручивание гаек – это не наш метод, что называется?

А. Проханов: – Да нет, просто это не его метод.

О. Журавлёва: – Просто очень часто кажется по риторике путинской, хотя она сейчас достаточно все-таки продуманная (это не то, что какие-то спонтанные выступления), но, тем не менее, кажется, что все-таки страх – это его любимый способ воздействия. Когда он говорит с военными по поводу угрозы оранжевой революции и по поводу того, что нам все угрожают, по поводу того, что из-за границы пытаются вмешаться, совать свой нос и так далее, – это же манипуляции самыми простыми чувствами: страха, завоевания, вмешательства, еще чего-то.

А. Проханов: – Ну, понимаете, 1941 год. И, конечно, глупо было говорить о страхе – надо было говорить о садах.

О. Журавлёва: – А вот в 1941 году, между прочим, никого не предупреждали. Никто не говорил, что надо против Германии обороняться.

А. Проханов: – Как это?

О. Журавлёва: – До того, как все началось.

А. Проханов: – Я знаю, что в это время вы были, конечно, местом обороны.

О. Журавлёва: – Александр Андреевич, ну вы же прекрасно знаете, как мы любили… Как товарищ Сталин любил товарища Гитлера. Буквально накануне.

А. Проханов: 1941 году предшествовал 1940-й, 1939-й, 1938-й… Это была абсолютно военизированная психология мира в целом. Армии перевооружались, создавались элитные отряды, аристократию готовили к смертному подвигу во имя родины. И сегодня, когда Путин говорит с военными о войне, конечно, это смешно – он должен был говорить о – карамелях.

О. Журавлёва: – Ой! О карамелях он говорит прекрасно. Он рассказывает, что у нас не получилось вам построить жилье, но мы чуть попозже обязательно построим. Так что про карамель он говорит ровно столько же, сколько про угрозы.

А. Проханов:– Ну, я считаю, что если он пришел в гарнизоны к танкистам, он должен говорить о карамелях, о сгущенном молоке, о прическах прелестных женщин, дам Москвы.

О. Журавлёва: – Да, в общем-то, это их больше интересует, да.

А. Проханов: – Вам только так кажется. Вот эта психология пацифизма, которая исходит из либеральных кругов, все время навязывается стране, – она, в общем, отвратительная. Потому что такое ощущение, действительно, будто эта психология заказана – она не соответствует реальному положению дел в стране.

О. Журавлёва: – Да какой пацифизм, Александр Андреевич? Нам говорят, что на нас Америка нападает, а стреляют у нас, у нас в стране, внутри наших границ. Покушаются на разных людей. То у нас бой идет три дня на территории РФ…

А. Проханов: – И что?

О. Журавлёва: – И про это нам никто не говорит – это не страшно? Почему?

А. Проханов: – Ну как никто не говорит? Об этом все время говорят. Нам страшно, знаете, что? У нас была грузинско-российская война. Эта война, конечно, эпизод. Какая это война? Это смехотворно. Эта война была связана с тем, что в Черное море вошел натовский флот с ядерным оружием. Эта война была чревата тем, что была возможна схватка в Крыму, разрастание этой войны в российско-украинскую и в региональную, потому что беспилотники израильские летали над Цхинвали и над русскими войсками. А война с кораблями НАТО в акватории Черного моря – это война по всей акватории Тихого, Индийского, Атлантического океанов. И нам об этом пацифисты не говорят.

О. Журавлёва: – Что помешало Америке тогда до-давить? Ведь Грузию же раздавили российские войска.

А. Проханов: – Атомная война. Атомная война страшна. Поэтому наш ядерный щит является единственной и последней гарантией того, что нас не раздавят бомбардировщики. Но нас могут раздавить через технологии оранжевых революций. Поэтому мне кажется отвратительным разговор с сегодняшним российским народом с пацифистских позиций.

О. Журавлёва: – А нельзя ли говорить с народом с других позиций?

А. Проханов: – Нет.

О. Журавлёва: – Меньше воровать, больше вкладывать?

А. Проханов: – Это да, это да. Но мне-то лично (я-то милитарист), мне отвратителен разговор с русским народом с пацифистских позиций в то время, когда те же самые…

О. Журавлёва: – Тогда зачем военным квартиры? Пусть так идут, героически.

А. Проханов: – Мне отвратительна пацифистская фразеология людей, говорящих с русским народом, тех людей, которые прекрасно признают, например, оборонное сознание в Израиле. Они прекрасно признают, что для израильского человека оборонное сознание, чувство угрозы, чувство опасности, чувство осажденной крепости естественно. Оно для них естественно. Но только не для русских, на границах которых растут армии.

О. Журавлёва: – Хорошо. Чувство осажденной крепости, ладно. Но помимо этого есть еще масса вариантов страха.

А. Проханов: – Помимо этого есть страх, знаете, за что? У меня, например, страх за то, что падет русская государственность, и кончится все это августом 1991 года.

О. Журавлёва: – И ваша единственная надежда – это Владимир Владимирович Путин?

А. Проханов: – Это ваша единственная надежда. Моя единственная надежда, что удастся трансформировать эту власть без уничтожения государственности. И я думаю, что вот эта…

О. Журавлёва: – Так все-таки трансформировать власть нужно?

А. Проханов: – Вот эта машина запущенная, машина агитации и пропаганды за оранжевую революцию, частью которой вы являетесь в сегодняшнем разговоре со мной…

О. Журавлёва: – Особенно вы сейчас пропагандист и агитатор.

А. Проханов: – …она тотальна и страшна. Именно она, вот этот сердечник, который ударил и движется в недрах брони, он пройдет насквозь и ударит боекомплект. Поэтому я делаю все, что в моих слабых силах. Я не хочу этого ложного, отвратительного пацифистского подхода. Это подход, абсолютно связанный с психологической обработкой противника. Противник не должен знать, что на него нападут. Он не должен чувствовать себя в опасности. Он должен верить в то, что наша армия – самая сильная, мощная, что врага не…

О. Журавлёва: – Так нам Путин об этом рассказывает, что армия у нас самая сильная и мощная.

А. Проханов: – Молодец. И молодец. Молодец, что это делает, а не лжет нам, как это делают лжецы от либеральной психологии и политики.

О. Журавлёва: – А Александр Андреевич нам рассказывал, что ужасный Сердюков армию разваливает специально.

А. Проханов: – А я говорю, что армия должна быть восстановлена вопреки Сердюкову.

О. Журавлёва: – Так Путин его назначил ваш любимый.

А. Проханов: – А Путина назначил ваш любимый Ельцин. А Ельцин совершил госпереворот. А, оказывается, Зюганов выиграл в 1996 году выборы.

О. Журавлёва: – Зюганов это не подтверждает.

А. Проханов: – А ваш любимый либерал Медведев подтверждает.

О. Журавлёва: – Что он может знать? Его тогда не было.

А. Проханов: – И вы рукоплескали пожару 1993 года, а, по существу, одно за другое цепляется.

О. Журавлёва: – Александр Андреевич, вы говорите о преемственности власти?

А. Проханов: – Я говорю не о преемственности власти, я говорю о мерзком либеральном подходе к русским проблемам. Вот о чем я говорю.

О. Журавлёва: – Тогда, значит, вот этот самый ваш любимец, который с мерзким либеральным подходом, останется еще на 12 лет у власти. Вы этого хотите?

А. Проханов: – А вы хотите, чтобы Россия продолжала умирать, как она умирает под либеральным игом на протяжении двух десятилетий? Вы этого хотите?

О. Журавлёва: – Так вы-то чего хотите? Вы чего хотите: чтобы Путин стал коммунистом, сталинистом или кем-то еще?

А. Проханов: – Нет, я хочу, чтобы Путин стал дамой и на пуантах танцевал на сцене Большого театра…

О. Журавлёва: – Ой, этого я тоже хочу. Но, к сожалению, это невозможно.

А. Проханов: – Да. В общем, не валяем дурака, а говорим по-серьезному, о серьезных вещах.

О. Журавлёва: – Вот, по-серьезному. Вы говорите, что Путин – гнусный либерал, разваливший армию. Но теперь вы хотите, чтобы он остался у власти. Зачем?

А. Проханов: – Серьезные вещи таковы, что, благодаря политике Сердюкова, реформирующей уже разгромленную российскую армию, сегодня российская армия практически без частей. Но я только что был в Псковской воздушно-десантной дивизии, которая, слава тебе, господи, несмотря ни на что или, может быть, благодаря чему-то, является соединением абсолютной боевой готовности, полностью укомплектована личным составом, новейшим вооружением и готова в случае атаки супостата выставить свои штыки. Я также знаю, что утверждение Путина о том, что иностранное вмешательство в дела России – это реальность, справедливо. Потому что русская политическая и политологическая жизнь набита неправительственными организациями, живущими на транши.

Сегодня ко мне опять приходил следователь ФСБ в редакцию и в 25-й раз беседовал со мной по поводу знаменитого интервью с Квачковым «Народное восстание – да». Прекрасное, блестящее интервью русского патриота. И опять – дело было уже закрыто, но организации Брода и Прошечкина, вот эти правоохранительные еврейские организации, живущие за деньги еврейских американских структур…

О. Журавлёва: – Под носом у Путина.

А. Проханов: – Под носом у Путина. И он должен был их зажать и разгромить.

О. Журавлёва: – Так почему же он этого не сделал?

А. Проханов: – Я надеюсь, что он это сделает. И он не свободен – он окружен Фридманами, он окружен Вексельбергами.

О. Журавлёва: – Вы еще четыре года назад всё на него надеялись.

А. Проханов: – А теперь я надеюсь на то, что он, наконец, загонит их за Можай, а Брод и Прошечкин, как и многие другие живущие на иностранные транши и, как крысы, прогрызшие дыры в российском обществе – они будут отравлены мышьяками.

О. Журавлёва: – Про оранжевую революцию нам пишет Петр: «Чем страшна? Тем, что говорит про то, что необходимо поменять власть, которая ничего не делает, и поменять ее бескровно? В этом ужас оранжевой революции? Оранжевая революция изначально бескровна».

А. Проханов: – Я уже сказал все, что сказал. Оранжевая революция в 1991 году была бескровна. Всего три человека было задавлено гусеницами. Но разве это люди? Согласитесь. Это чепуха.

О. Журавлёва: – Александр Андреевич, вы сейчас передергиваете. Вы только что мне объяснили, что вся власть, которая была, она правопреемница всех тех ужасных либералов, которых вы описываете, и она ничем от них принципиально не отличается. И вы хотите ее клонировать и дальше, и дальше, и дальше для того, чтобы сохранить государственность? Я правильно понимаю?

А. Проханов: – Нет, вы в течение всех 45 минут валяете дурака и ничего из того, что я говорю, не воспринимаете.

О. Журавлёва: – А вы разве нет?

А. Проханов: – Нет. Я вам объясняю, что такое оранжевая революция, я вам объясняю драму…

О. Журавлёва: – Что она опасна. Я поняла.

А. Проханов: – Я объясняю драму кровавого исхода оранжевой революции. Я говорю, что оранжевые революции – это не хрестоматийная выдумка. Оранжевая революция произошла в 1991 году в СССР. Вам наплевать на это. Ну… Так вы устроены. Оранжевая революция произошла, по существу, и в феврале 1917-го. Черт с ней.

О. Журавлёва: – Но она была далеко не оранжевой. Оранжевые отличаются от просто революций как раз бескровностью.

А. Проханов: – Оранжевые революции произошли в Киргизии, там перебили несколько тысяч людей.

О. Журавлёва: – Оранжевая революция была одна – на Украине. Она там и была оранжевая.

А. Проханов: Была революция роз, была революция, повторяю, подметок. Это просто один и тот же термин, который, кочуя из одной трагической страны и одного трагического народа в другой, меняет свое название и форму. Мы, повторяю, сейчас переживаем, конечно же, по хрестоматии оранжевую революцию, а по существу – революцию оторванных подметок, как я сказал в начале.

22.02.12.