Читать книгу Востоковед - Александр Проханов - Страница 3

Глава 2

Оглавление

Приемная, где Торобов не был несколько лет, преобразилась. Обрела фешенебельный вид, напоминала салон. Мягкие стулья с гнутыми спинками. Удобный диван с небрежными морщинами кожи. Журнальный столик с кипой иностранных журналов, призванных скрасить ожидание. Просторный стол, уставленный мониторами, селекторами, телефонами. На стене широкая плазма мерцала разноцветными беззвучными изображениями. Несколько посетителей ожидали приема с напряженными спинами, словно не замечали друг друга.

Навстречу Торобову поднялся помощник и любезным, бесстрастным голосом безупречного подчиненного произнес:

– Генерал ждет вас.

Отворил тяжелую, из дорогого дерева дверь, пропуская Торобова в кабинет. И вид этого огромного кабинета, знакомого, сохранившего свое старомодное убранство, взволновал Торобова. Словно в этих стенах остановилось великое время, не подверженное порчам и роковым разрушениям. Все те же смуглые панели, впитавшие дым исчезнувших Табаков. Тяжеловесный стол под зеленым сукном, на котором мерцали хрустальные кубы чернильницы и темнели пятна давнишних чернил. Лампа под зеленым абажуром с латунной каймой, в которую были врезаны пятиконечные звезды. В высоком шкафу с потускневшими стеклами неясно краснели тома с сочинениями основателя государства.

И только на стене висел портрет сегодняшнего президента, а не вождя с вишневой трубкой, дым из которой, казалось, сгустился в дальних углах кабинета.

Генерал поднялся из-за стола, в сером костюме и галстуке с крупным модным узлом, пошел навстречу Торобову. И пока шел, Торобов заметил, как за годы, что они не виделись, усохло и осунулось его лицо, легкие трещинки окружили глаза, от губ к подбородку стекли две темные морщинки – ручейки близкой старости. Но лицо, как и у Торобова, оставалось смуглым от несмываемого загара пустынь, ударов сухих колючих песчинок.

– Товарищ генерал-лейтенант, полковник Торобов прибыл по вашему приказанию, – полусерьезно он щелкнул каблуками.

– Здравствуй, Леня.

– Здравствуй, Федя.

Они обнялись, и Торобов почувствовал, как дрогнуло в его объятиях сухое тело Строганова и тот чуть слышно вскрикнул от боли.

– Плечо, не отпускает который год, – виновато произнес генерал, массируя сухожилие.

– Все та же йеменская контузия? Я думал, она тебя отпустила.

– То легче, то ночами кричу. Клиники, врачи, целебные грязи, массажи. Даже к колдуну обращался. Здесь нашелся один ливиец, который лечит песком Сахары. В кожаный мешочек сыплет горячий песок и прикладывает к плечу. Говорит, что песок сохраняет силу солнца. И мне, не поверишь, это помогает.

– Поезжай в Сахару и заройся в бархан.

– Я теперь, Леня, зарылся в такой бархан, из которого, похоже, не вылезу. Садись.

Они сидели на тяжеловесных стульях с высокими дубовыми спинками, на которых были вырезаны гербы исчезнувшего государства.

– Зачем меня вызвал? Я от всего отошел. Все забыл. Ничего не хочу знать. Вчера читал Пушкина, «Сказку о золотом петушке».

– А о чем сказка-то, Леня? Куда петушок ни глянет, везде враждебная рать. Труба зовет.

– Меня не зовет. Руководству было угодно отправить меня в отставку. Ушел, и дело с концом.

– Не в отставку, Леня, а в действующий резерв. И то же самое руководство поручило мне вызвать тебя.

– В чем дело?

Строганов молчал, морщил рот, словно ждал, когда созреет на губах нужное слово. На стене жалюзи занавешивали карту Ближнего Востока, и Торобов сквозь тонкие пластины жалюзи видел лоскутную пестроту стран, каждая из которых рождала в нем зрелища городов, оливковых рощ, розовых и синих предгорий. В горячем тумане залива двигались танкеры, клубились рынки, бесновались толпы, сверкали зеленые изразцы минаретов, и он, в белой долгополой рубахе, шаркая сандалиями, шел среди богомольцев, и истошно и пламенно звучал из лазури крик муэдзина.

– Ты, наверное, знаешь, как нелегко принималось решение бомбить ИГИЛ[1] в Сирии. Разведка предупреждала президента, что в ответ последуют террористические акты в Москве, на Кавказе, в Поволжье. Армия и дипломаты настояли на проведении операции, и президент согласился. Спустя несколько дней, ты знаешь, после первых ударов по Алеппо и Хомсу, взорвался наш самолет над Синаем. Двести тридцать пассажиров были первой платой, которую мы заплатили за начало боевых действий. Это был страшный удар по репутации президента. Я видел его на Совете безопасности, он был черный, его лицо ходило ходуном. Он сделал открытое телевизионное заявление, где обещал уничтожить террористов, виновных в гибели самолета. На закрытом совещании он приказал любой ценой найти террористов и истребить их, где бы те ни находились. Как это было в свое время с чеченцами, укрывшимися в Катаре. Тогда это была его личная месть. Теперь он хочет выложить перед народом фотографию с убитым Главарем, совершившим подрыв самолета. Мы знаем характер президента. Месть должна состояться. Либо руководство в ближайшее время справится с этим, либо полетят все наши генеральские головы. На выявление организатора брошена вся наша агентура на Ближнем Востоке, задействованы все наши связи.

– И что вам удалось узнать? – Торобов слышал, как слабо откликаются на эти слова мглистые кварталы Каира, пальмовые рощи Кувейта, солнечные предместья Дамаска. В дымах жаровен, в пыли военных колонн, в стеклянных призмах банков чуть слышно трепещут агентурные сети, улавливая прозрачный планктон информации. И он, Торобов, осторожными пальцами поднимает голубую пиалку с чаем, внимая арабскому шейху на вилле в предместье Аммана. – Вы что-нибудь узнали? – повторил он.

– Террористическая группа не имеет постоянной дислокации. Носит кочующий характер. Ее возглавляет бывший майор иракской разведки, который при Саддаме Хусейне был причастен к закупкам вооружений. После падения Саддама сидел в американской тюрьме, был использован ими для создания боевых групп в борьбе с другими группировками. Потом ушел в ИГИЛ.

– Я работал в Багдаде с офицерами иракской разведки, которые занимались поставками вооружений.

– Поэтому я тебя и вызвал. – Строганов потянулся к тоненькой папке, лежащей на зеленом сукне. Извлек фотографию и положил перед Торобовым. – Майор Фарук Низар, каким он был во время твоей командировки в Багдад.

Красивое продолговатое лицо с влажными выпуклыми глазами. Мягкие губы с чуть заметной улыбкой. Пушистые брови. Молодцеватые офицерские усики. То особенное арабское выражение мужественной романтичности и мягкой застенчивости. Это был он, Фарук Низар, с кем сидели на берегу Тигра в рыбной харчевне, золотая рыбина, разрезанная и раскрытая, как книга, испекалась на углях. Воздух был золотой и синий, в тончайших волокнах предательства, которое витало над Багдадом, над садами, дворцами, мечетями, и солдаты клали на перекрестке мешки с песком, оставляя амбразуру для пулемета.

– Я знаю его. Мы были даже приятелями. Однажды я посетил его дом. У него была милая жена и маленький сын. Неужели он теперь в ИГИЛ? Если хочешь, я могу припомнить подробности нашего общения. Могу попытаться сделать его психологический портрет.

– Этого не нужно. Леня.

– А что же нужно? Зачем ты меня позвал?

Строганов молчал. Морщился его рот. Дрожали у глаз лучистые трещинки. У самолета медленно отламывался хвост, и люди сыпались, как семена из головки мака. Девочка вцепилась в мать, ветер рвал на обеих юбки, и казалось, они танцуют. Младенец летел рядом с люлькой, как крохотная личинка, выставив руки с растопыренными тонкими пальчиками. Старик нырял с развеянной бородой и огромным лбом, на котором держались очки. Юноша с выпученными от давления глазами парил, расставив руки, и вокруг него обмотался газетный лист. Все они летели, осыпались, ударялись о землю, превращались в мокрые кляксы. И горели среди колючек листы алюминия.

Торобов перевертывался в свистящем ветре, стараясь схватить чью-то близкую, с обручальным кольцом руку.

– Зачем ты вызвал меня?

– Руководство считает, что только ты можешь отыскать Фарука Низара и его уничтожить. Тем самым выполнить приказ президента. На тебя будет работать вся агентура. Посольства обеспечат тебя деньгами, паспортами, каналами связи. Но лучше бы ты всем этим не пользовался. По непроверенным данным, Фарука видели недавно в Брюсселе. Ты летишь в Бельгию.

– Я не могу. Я не молод. Не хочу возвращаться к прежнему.

Торобов слышал гул громадной воронки, в которой вращались изувеченные страны и обугленные города, регулярные армии и повстанческие отряды. Турецкая артиллерия била по сирийским горам, громя позиции курдов. Курды взрывали в Стамбуле рестораны и рынки. Растерзанная Ливия походила на тушу с окровавленными костями. Ирак озарялся факелами взорванных нефтепроводов. Ливан посылал отряды Хизбаллы под Алеппо, получал назад завернутые в саваны трупы. Русская авиация взлетала из Латакии, взрывала ИГИЛ, и отряды Джабхат-ан-Нусра жгли христианские храмы. Агенты спецслужб сновали по воюющим странам, проводя караваны с оружием, устраняя неугодных правителей. Ближний Восток был похож на огромный котел, в котором пузырилось жирное варево, всплывали обрубки стран, раздробленные кости городов, гибнущие в муке народы. Это бурлящее варево затягивало в себя Торобова, и он, слабея, падая в котел, прошептал:

– Я смертельно устал. Не хочу. Не могу возвращаться к прошлому.

– Это приказ, полковник.

На спинках дубовых стульев были вырезаны гербы государства. В хрустальных кубах чернильницы застыли старинные радуги. У потолка в далеком углу сгустился дым из вишневой трубки. Сойка взлетала, брызнув нестерпимой лазурью. Опустелая ветка еще продолжала дрожать.

1

Запрещенная в Российской Федерации террористическая организация.

Востоковед

Подняться наверх