Читать книгу Мы рождены для вдохновенья… Поэзия золотого века - Александр Сергеевич Пушкин, Александр Пушкин, Pushkin Aleksandr - Страница 5

Славянка тихая, сколь ток приятен твой.

Когда, в осенний день, в твои глядятся воды

Холмы, одетые последнею красой

   Полуотцветшия природы.

Спешу к твоим брегам… свод неба тих и чист;

При свете солнечном прохлада повевает;

Последний запах свой осыпавшийся лист

   С осенней свежестью сливает.

Иду под рощею излучистой тропой;

Что шаг, то новая в глазах моих картина,

То вдруг, сквозь чащу древ, мелькает предо мной,

   Как в дыме, светлая долина;

То вдруг исчезло все… окрест сгустился лес;

Все дико вкруг меня, и сумрак и молчанье;

Лишь изредка, струей сквозь темный свод древес

   Прокравшись, дневное сиянье

Верхи поблеклые и корни золотит;

Лишь, сорван ветерка минутным дуновеньем,

На сумраке листок трепещущий блестит,

   Смущая тишину паденьем…

И вдруг пустынный храм в дичи передо мной;

Заглохшая тропа; кругом кусты седые;

Между багряных лип чернеет дуб густой

   И дремлют ели гробовые.

Воспоминанье здесь унылое живет;

Здесь, к урне преклонясь задумчивой главою,

Оно беседует о том, чего уж нет,

   С неизменяющей Мечтою.

Все к размышленью здесь влечет невольно нас;

Все в душу темное уныние вселяет;

Как будто здесь оно из гроба важный глас

   Давно минувшего внимает.

Сей храм, сей темный свод, сей тихий мавзолей,

Сей факел гаснущий и долу обращенный,

Все здесь свидетель нам, сколь блага наших дней,

   Сколь все величия мгновенны.

И нечувствительно с превратности мечтой

Дружится здесь мечта бессмертия и славы:

Сей витязь, на руку склонившийся главой;

   Сей громоносец двоеглавый,

Под шуйцей твердою седящий на щите;

Сия печальная семья кругом царицы;

Сии небесные друзья на высоте,

   Младые спутники денницы…

О! сколь они, в виду сей урны гробовой,

Для унывающей души красноречивы:

Тоскуя ль полетит она за край земной —

   Там все утраченные живы;

К земле ль наклонит взор – великий ряд чудес:

Борьба за честь; народ, покрытый блеском славным;

И мир, воскреснувший по манию небес,

   Спокойный под щитом державным.

Но вкруг меня опять светлеет частый лес;

Опять река вдали мелькает средь долины,

То в свете, то в тени, то в ней лазурь небес,

   То обращенных древ вершины.

И вдруг открытая равнина предо мной:

Там мыза, блеском дня под рощей озаренна;

Спокойное село над ясною рекой,

   Гумно и нива обнаженна.

Все здесь оживлено: с овинов дым седой,

Клубяся, по браздам ложится и редеет,

И нива под его прозрачной пеленой

   То померкает, то светлеет.

То слышен по току согласный звук цепов;

Там песня пастуха и шум от стад бегущих;

Там медленно, скрыпя, тащится ряд волов,

   Тяжелый груз снопов везущих.

Но солнце катится беззнойное с небес;

Окрест него закат свободно пламенеет;

Завесой огненной подернут старый лес;

   Восток безоблачный синеет.

Спускаюсь в дол к реке: брег темен надо мной

И на воды легли дерев кудрявых тени;

Противный брег горит, осыпанный зарей;

   В волнах блестят прибрежны сени;

То отраженный в них сияет мавзолей;

То холм муравчатый, увенчанный древами;

То ива дряхлая, до свившихся корней

   Склонившись гибкими ветвями,

Сенистую главу купает в их струях;

Здесь храм между берез и яворов мелькает;

Там лебедь, притаясь меж берега в кустах,

   Недвижим в сумраке сияет.

Вдруг гладким озерком является река;

Сколь здесь ее брегов пленительна картина;

В лазоревый кристалл, слиясь вкруг челнока,

   Яснеет вод ее равнина.

Но гаснет день… в тени склонился лес к водам;

Древа облечены вечерней темнотою;

Лишь простирается по тихим их верхам

   Заря багряной полосою:

Лишь ярко заревом восточный брег облит,

И пышный дом царей на скате озлащенном,

Как исполин, глядясь в зерцало вод, блестит

   В величии уединенном.

Но вечер на него покров накинул свой;

И рощи и брега, смешавшись, побледнели,

Последни облака, блиставшие зарей,

   С небес, потухнув, улетели:

И воцарилася повсюду тишина;

Все спит… лишь изредка в далекой тьме промчится

Невнятный глас… или колышется волна…

   Иль сонный лист зашевелится.

Я на брегу один… окрестность вся молчит…

Как привидение в тумане предо мною

Семья младых берез недвижимо стоит

   Над усыпленною водою.

Вхожу с волнением под их священый кров;

Мой слух в сей тишине приветный голос слышит:

Как бы эфирное там веет меж листов,

   Как бы невидимое дышит;

Как бы сокрытая под юных древ корой,

С сей очарованной мешаясь тишиною,

Душа незримая подъемлет голос свой

   С моей беседовать душою.

И некто урне сей безмолвной приседит;

И, мнится, на меня вперил он темны очи;

Без образа лицо, и зрак туманный слит

   С туманным мраком полуночи.

Смотрю… и, мнится, все, что было жертвой лет,

Опять в видении прекрасном воскресает;

И все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет,

   С надеждой к сердцу прилетает.

Но где он?.. скрылось все… лишь только в тишине

Как бы знакомое мне слышится призванье,

Как будто Гений мой указывает мне

   На неизвестное свиданье.

О! кто ж ты, тайный вождь? душа тебе вослед!

Скажи: бессмертный ли пределов сих хранитель

Иль гость минутный их? Скажи, земной ли свет

   Иль небеса твоя обитель?..

И ангел от земли в сиянье предо мной

Взлетает; на лице величие смиренья;

Взор к небу устремлен: над юною главой

   Горит звезда преображенья.

Не медли улетать, прекрасный сын небес;

Младая жизнь в слезах простерта пред тобою…

Но где я?.. Все вокруг молчит… призрак исчез,

   И небеса покрыты мглою.

Одна лишь смутная мечта в душе моей,

Как будто мир земной в ничто преобратился;

Как будто та страна знакома стала ей

   Куда сей чистый ангел скрылся.