Читать книгу Повторение пройденного… Былинки - Александр Раков - Страница 11
Урок первый
«…И больше – никакова!»
ОглавлениеГрафомания – болезненное пристрастие к сочинительству.
Словарь русского языка под ред. С.И. Ожегова
Женщина принесла в редакцию толстенную тетрадь с двумястами стихотворениями, которые она написала всего за неделю: «Сам Господь диктовал». Другой поэтессе я посоветовал никогда не заниматься стихотворчеством, она обиделась, но через год позвонила и призналась, что я был прав. Это моя единственная победа.
Баллада о графомане
Чего-то хотел, кроме блага и хлопотных дел допоздна. Его волновала бумага, когда пустовала она. И он за бумагу садился и рифмы к словам подбирал. Хромал, приседал и валился измученный им мадригал. Стихи распадались. При этом родные, друзей большинство его признавали поэтом – за это дразнили его. Страдавший за литературу, за груды рифмованных книг, за всю мировую культуру, которую знал лучше них, – он попросту слышал такое, чего не умел рассказать. И счастье его трудовое, придя, ускользало опять. А то, что талантом случайно судьба обделила его, – так это несчастье. И тайна. А более – ничего.
Олег Хлебников
Часто, слишком часто приходят в маленькую редакцию стихи-поделки. А как объяснить людям, что это не стихи вовсе, – рифмовка безграмотная, – ума не приложу: читать классиков безсмысленно, в Литинститут поступить далеко не каждому дано; вот если в школе повезло на учительницу словесности, как раньше называли учителя литературы…
Графомана-безумца письмо
Rрасно-чёрно-зелёного цвета.
Это подлинной страсти клеймо,
О, как страшно оно разогрето!
И в разрядку, и множество слов
Им подчёркнуто жирной чертою.
Вот кто к смерти за рифму готов,
За эпитет – к войне и разбою.
Вот кто предан поэзии, вот
Пыл где грозный. И с первого взгляда
Видно: выследит он и убьёт,
Если сам себе скажет: так надо.
Александр Кушнер, СПб.
* * *
Пушкину
Я лежу поэтом на диване,
Ты висишь портретом на стене…
(Здесь и далее – орфография и пунктуация авторов. – Ред.)
* * *
«…Я надеюсь, что вы коснетесь всеми вашими чувствами моих стихов и дадите исчерпывающий ответ в их непригодности. Прошу указать мои положительные и отрицательные дефекты…»
* * *
Оборвались струны жизни
И заснул он вечным сном.
Его члены неподвижны
Нету живости при нем.
* * *
«Дорогая редакция! Вы пишете в моих стихах не хватает гипербол метафор и эпитетов а где мне их взять здесь в деревне?..»
* * *
В саду я тебя встретил летом.
Это не сказка и не сон.
И стал я начинающим поэтом
В любвиобильный тот сезон.
* * *
«Я начинающий поэт и мне писать дается еще со школьной скамьи. Но я живу очень плохо денежных средств нет света в квартире нет и не кто не беспоится онем. Прошу вас чтобы дали мне денежные средства был в квартире свет – а также загородили двор частоколом, а мне дали руководящую работу».
* * *
Гангрена с жадностью ужасной
На пальцы ног его пришла.
* * *
Мой взор съедал тебя в анфас
Не в силах вымолвить ни слова…
* * *
И сердце хлопает по левому плечу
Не в силах удержаться от волненья.
* * *
«Мои стихи сплошная образность. Приведем пример:
Да и ты не скучай —
Забывай!
Проходя пожелтевшей долиной,
Синий-синий сиреневый май
Ты забудешь под крик журавлиный!
Что в этом куплете? В этом куплете лирическое «ты»…, т. е. о н а… скучающая; пожелтевшая долина, синий-синий сиреневый май и журавлиный плач, – в четырех строчках четыре поэтических образа! – и что это разве не новое? Да это больше того, чем новое, – это мировой рекорд!»
Один графоман в солидный журнал
прислал корявый стишок.
Совсем таланта не было в нем,
и стиль был весьма смешон.
Но чтобы вывод под стиль подвесть,
в нем были такие слова:
«Жизнь такова, какова она есть,
и больше – никакова!»
Младший редактор сказал: «Пустяки!
Ступай-ка в корзину, брат!»
Но чем-то тронули сердце стихи,
и он их вернул назад.
– Вчера я пришел веселенький весь,
и жена была неправа.
Но «жизнь такова, какова она есть,
и больше – никакова!»
Редактор отдела, увидев стих,
наморщил высокий лоб:
– Стихи банальные. Автор псих.
А младший редактор жлоб.
Но строчки вошли, как благая весть,
до самого естества.
«Жизнь такова, какова она есть,
и больше никакова!»
И, свой кабинет озирая весь,
подумал любимец богов:
«А может, и я таков, как есть,
и больше совсем никаков».
И страшная мысль, как роса с травы,
скатилась с его головы:
А может, и все таковы,
каковы, и больше – никаковы?»
Владимир Костров
Самая опасная ловушка, которую только дьявол может поставить человеку, это – внушить ему мысль, что он в состоянии написать книгу, которая принесет ему столько же славы, сколько и денег, и столько же денег, сколько и славы.
Мигель де Сааведра Сервантес † 1616
