Читать книгу Рыцарь для чемпионки - Александр Рыжов - Страница 2

Зойка ходила вокруг меня мягко и бесшумно, как кошка, которая нацелена на добычу, но при этом делает вид, что охота ее совершенно не интересует. У нее и глаза были кошачьи – зеленые, с чуть сплюснутыми по вертикальной оси зрачками.

«Ходи, ходи, – подумала я. – Мне все твои повадки давно известны. Знаю, что через секунду-другую нервишки твои сдадут и ты ринешься на меня с таким же криком, какой издает на теннисном корте Мария Шарапова. Ринешься безоглядно, надеясь сокрушить меня одним только натиском. И я знаю, как тебе ответить».

Я не ошиблась. Зойка с воплем кинулась на меня. Трудно сказать, что в этот миг творилось в ее голове с такими милыми рыжими кудряшками, но мне почему-то казалось, что сейчас она хочет меня растерзать, разорвать в клочья и развеять по ветру. Но я не дала ей осуществить даже малую толику этих намерений.

Я упала прежде, чем Зойка успела ко мне прикоснуться. Точнее, не упала, а плавно, как шар, перекатилась на спину, выставив вперед и вверх полусогнутую правую ногу. И вот Зойка уже летит через меня, все такая же разъяренная, кричащая, но совершенно неопасная. Я могла бы перекувырнуться, оседлать ее и перейти на болевой, но мне не захотелось. Хватит с нее на сегодня.

– Стоп! – скомандовал Палыч. – Закончили.

Палыч – это наш тренер. Он как в той рекламе – маленький, щуплый, невзрачный, но если скажет, то железно. Супербизон. Я видела, что Зойка жаждет реванша, но у нее все равно ничего бы не вышло. И дело даже не в том, что Палыч прекратил тренировку. Просто сил у меня больше. Да и чего тут скромничать, мастерства тоже. Как-никак три года хожу в местную секцию самбо. За такое время можно многому научиться – было бы желание.

– Хороший бросок, Векшина, – скупо похвалил меня Палыч и тут же, по своему обыкновению, добавил ложку дегтя: – Но в следующий раз резче работай… резче! И не тяни до последнего, а то не успеешь сгруппироваться.

Я хотела сказать, что это у меня такая тактика, но благоразумно промолчала. Не любит наш Палыч, когда с ним спорят.

Он подал руку поверженной Зойке, помог подняться. Зойка тяжело дышала.

– А с тобой, Панкратова, особый разговор, – сказал он ей сурово. – Какого… В смысле, зачем ты танцы перед ней устраиваешь? Дергаешься, скачешь вокруг да около… Может, тебе на хореографию записаться, а?

– Не хочу на хореографию, – угрюмо молвила Зойка, глядя в пол. – Я самбистка.

– Пришла на борьбу, борьбой и занимайся! Два года с тобой бьюсь, а ты одно и то же устраиваешь…

Мне даже стало немного жаль Зойку. Нет, она, конечно, заслужила взбучку от Палыча, но что делать, если ей меня не одолеть ни при каком раскладе. Здесь главное – точный расчет, хладнокровие, умение разгадать замысел соперника, а Зойка ничего не рассчитывает и ничего не разгадывает. Прет напролом, и все.

Хотя вообще она девчонка неплохая. Мы не то чтобы подруги, но и не враги. Даже агрессия, которая минуту назад таилась в ее зеленых глазах, – не из-за того, что она меня ненавидит. Это просто спортивный азарт, эмоции. Когда мы в спортзале, на ковре, лицом друг к другу, и Палыч командует: «Начали!» – Зойка сразу забывает обо всем и хочет во что бы то ни стало победить. Быстро, нахрапом, свалить меня, как бык валит зазевавшегося тореадора. Я тоже хочу победить, но никогда не лезу на рожон очертя голову. Выжидаю, прикидываю, делаю несколько точных движений, и Зойка уже у моих ног.

Я ободряюще хлопнула ее по влажной спине, улыбнулась как можно искреннее. И мы вдвоем пошли в раздевалку.

– Все равно я тебя сделаю, – на ходу бурчала Зойка. – Вот увидишь.

– Сделаешь, сделаешь, – легко согласилась я.

Пусть от этой надежды ей будет приятно.

Переодевшись, я посмотрелась в зеркало, висевшее на стене раздевалки. Скажем правду, красавицей меня не назовешь. Рослая, гораздо выше и крупнее многих моих шестнадцатилетних сверстниц, черты лица грубоватые. До изящной фотомодели мне далеко. Ну и пусть. В модели я не готовлюсь, у меня другое призвание. Палыч мною гордится, в своей возрастной и весовой категории я лучшая самбистка города. И не только города. Три раза побеждала на районных соревнованиях, выиграла еще несколько турниров.

– С такими задатками, Маринка, ты и область выиграешь, – сказал мне на днях Палыч.

После этих его слов у меня губы сами собой до ушей растянулись от радости. И не потому, что он во мне задатки увидел и победу спрогнозировал, а потому, что Маринкой назвал. Палыч нас, своих воспитанниц, обычно по фамилиям называет, а по имени – только тех, в кого по-настоящему верит. Вот и в меня, значит, поверил.

– Войдите, – сказала кому-то Зойка.

Увлеченная своими мыслями, я не сразу заметила в раздевалке новое действующее лицо. Это был нескладный очкарик с прилизанными волосами. Он протиснулся в дверь боком, словно ее заклинило и ему не пришло в голову раскрыть ее пошире. В одной руке он держал что-то похожее на толстую авторучку, а другую не знал, куда деть – то в карман засунет, то волосы ею пригладит (хотя куда уж их еще приглаживать). Весь его вид являл смущение и робость, но вместе с тем твердое намерение сделать некое важное дело. Наверное, то, ради которого он сюда пришел.

– Здрасте, – сказал он и завис, как заглючивший компьютер.

– Привет, – сухо ответила я. – А стучаться тебя не учили?

– Я постучался, – он обезоруживающе пожал плечами. – Только что.

Тьфу ты! А ведь и точно – постучался. Я же не заметила.

Зойка прыснула в кулак: то ли от того, что я облажалась, то ли потому, что гость наш показался ей смешным. Очень надеюсь на второй вариант, тем более что и меня при виде этого явления природы едва не пробило на глупое и недостойное чемпионки города «ха-ха».

Таких, как он, называют хлюпиками. И это еще очень мягкое определение. Парень по умолчанию должен быть крепким и сильным. А этот… С таким я бы ни за что не стала дружить. Впрочем, если уж начистоту, я ни с кем из парней не дружу. Почему? Сама не знаю. Мне кажется, они меня побаиваются, обходят стороной. Сначала меня это бесило. Я откровенно не понимала, что они находят в моих одноклассницах, у которых фигурки как тростинки: тронь – и переломится. Эти фифы вечно заняты своей внешностью: на уроках подкрашивают губы, подпиливают ногти, даже брови выщипывают, приводя в бешенство учителей и в особенности нашу классную – Маргариту Николаевну (или Маргошу, как зовем мы ее за спиной).

Я такими глупостями не занимаюсь. Я – девушка серьезная, слежу не только за своей внешностью, но и за здоровьем. Со мной считаются, меня уважают, но – не более того. Ни одному парню не пришло в голову подарить мне цветы или пригласить в кино. Я уже не говорю про донести сумку до дома. Типа ты спортсменка, сама справишься. Конечно, справлюсь. Все это сущие пустяки, из-за которых не стоит расстраиваться. Я и не расстраиваюсь. Ни капельки.

Но на такого, как этот, я бы даже не посмотрела. Задохлик, одним словом. Наверняка по физкультуре ему с трудом трояки ставят, и то из жалости. Чего ради, интересно, он здесь нарисовался? Он и спортзал в моем сознании вещи несовместимые.

Пока я раздумывала, что бы такое ехидное ему сказать, он спросил:

– Марина Векшина – это ты? – и посмотрел на Зойку.

Ну да, Зойка симпатичнее меня. У нее и ноги длиннее, и формы рельефнее. Но, во-первых, мы здесь не к конкурсу красоты готовимся. А во-вторых, Марина Векшина – это я. И если у него ко мне какое-то дело, то нечего пялиться на Зойку. Тем более что ей давно пора было уйти.

– Ты же в магазин собиралась, – напомнила я ей. – Говорила, что там эксклюзивную блузку по дешевке продают. В одном экземпляре. Поспеши, а то не достанется.

Зойку будто корова языком слизнула. В этом она вся – заведи разговор о тряпках, и Зойка твоя с потрохами. Ну и ладно. Не будем обсуждать чужие недостатки.

Странный посетитель проводил Зойку глазами, которые из-за очков казались большущими и вечно удивленными, потом повернулся ко мне.

– Извини, – промямлил он. – Я перепутал.

– Бывает, – коротко бросила я. – А кто ты такой? И откуда меня знаешь?

Второй вопрос задавать, наверное, не следовало. Меня многие знают. Хотя… Сразу видно, что он далек от спорта – откуда ему знать про мои победы, кубки и грамоты?

– Я – корреспондент городской газеты, – сказал он без всякого выпендрежа. – У меня задание: сделать о тебе материал в ближайший номер.

– Ты? Корреспондент? – Я с сомнением оглядела его.

На вид ему было лет шестнадцать, стало быть, мой ровесник. В нашем возрасте учатся в школах, а не работают в газетах.

Он перехватил мой взгляд и быстро пояснил:

– Я на общественных началах. Хочу после школы поступить на журфак и вот… стажируюсь.

Последнее слово прозвучало солидно. К тому же обо мне никогда не писали в газетах отдельных материалов. Могли просто упомянуть в крохотной заметке: «Состоялись соревнования на первенство города по самбо… принимали участие 67 спортсменов и спортсменок… Среди девушек первое место заняла Марина Векшина, 10 «Б» класс, школа № 21…»

Не то чтобы я страдаю тщеславием, но, что ни говори, приятно было бы увидеть о себе статью. Или, на худой конец, заметку. Или как это еще у них, у газетчиков, называется?

– Ты хочешь поговорить прямо здесь? – Я оглядела обшарпанные стены раздевалки.

– Пошли лучше на улицу, – предложил он. – Погода супер! А диктофон у меня с собой. Можно идти и разговаривать, – и он показал то, что я приняла за авторучку.

Насчет суперской погоды он погорячился. Да, был март, однако в наших северных краях весной и не пахло. Под ногами хрустел снег, щеки пощипывал морозный воздух, но нам, жителям Заполярья, не привыкать. После двухмесячной темноты выглянуло солнце, птицы расщебетались – уже спасибо. Еще пара месяцев – и наступит настоящая весна. Может быть. Хотя бывает, что и в июне еще идет снег. Север, он и есть Север. Сама не понимаю, за что я его люблю, но, думается мне, что такой и должна быть настоящая любовь – когда любят не за что-то конкретное, а просто так. В принципе.

– Тебя как зовут? – спохватилась я, когда мы вышли из спортзала.

В самом деле, неудобно общаться с человеком, когда даже имени его не знаешь.

– Олег, – ответил он. – Олег Татушин. Но в газете я публикуюсь под псевдонимом Левицкий.

А ведь точно – попадалась мне в газете такая фамилия. Не скажу, что я часто читаю нашу местную прессу, но время от времени пролистываю, особенно после соревнований, где я что-нибудь выиграла. Надо же следить за тем, как освещаются важные события.

– А почему ты печатаешься под псевдонимом? Пусть бы все знали, что ты корреспондент. По-моему, это круто.

– Кому надо и так знают. Родители, друзья… – Он пожал плечами. – Я не ради славы печатаюсь. Это просто практика, набиваю руку. Чтобы поступить на журфак, нужны публикации. А хвастаться, если честно, пока нечем.

Меня его скромность удивила и заставила задуматься. В шестнадцать лет регулярно печататься в газете, которую читают тысячи людей, – что это, если не успех? А успехами надо гордиться. Не задаваться, нет. Но гордиться – надо. Ну, я так считаю. Но у Олега, видимо, было другое мнение. Он быстро сменил тему и включил цифровой диктофон.

У меня никогда в жизни не брали интервью. Но я примерно представляла себе, как это должно быть. Журналист задает тебе вопросы, ты на них отвечаешь. Как в анкете, только устно. Вот я и приготовилась к тому, что Олег будет меня спрашивать, а я буду отвечать. Но он повел себя совсем по-другому: стал делиться своим мнением по поводу того или иного факта, который касался меня, а потом ждал, что я отвечу. Выглядело это так:

– Я тут пролистал подшивки за прошлый год… Ты, оказывается, в городской математической олимпиаде победила. А я думал, спорт очень сложно с точными науками совмещать.

– Чушь! – фыркнула я. – Спорт – он и есть самая точная наука. Допустим, прыгаешь ты в длину или в высоту. Тебе надо точно прикинуть скорость разбега, учесть поправку на ветер, рассчитать так, чтобы толчковая нога оказалась в нужный момент в нужной точке…

– Но ты же не прыгаешь…

– Не важно. В самбо своя математика. – И я рассказала, как одолела сегодня Зойку, у которой, кстати, с математикой в школе нелады. – Нас и тренер всегда учит не только руками-ногами действовать, но в первую очередь головой думать.

Олег, надо отдать ему должное, очень здорово подготовился к разговору – он знал обо мне едва ли не больше, чем я сама. Выкапывал откуда-то сведения, о которых я почти забыла. А его манера общения – в виде живой беседы, без скучных стандартных расспросов – невольно заставила меня раскрепоститься и рассказать даже то, что я рассказывать вовсе не собиралась.

Самое главное он приберег напоследок, когда мы почти дошли до моего дома.

– Знаешь, мне всегда казалось, что борьба не для девушек. Это же, по сути, драка. Разве может им такое нравиться?

Опять же это был не вопрос, а так, реплика, на которую я незамедлительно среагировала:

– А чем девушки хуже парней? Ты думаешь, мы только губы красить умеем и носы пудрить? Если хочешь знать, макияж – это самое дурацкое на свете занятие!

– Да, – заметил он, мельком глянув на меня, – я вижу, косметикой ты почти не пользуешься.

– Не вижу смысла. Да и время терять жаль.

– Но все-таки почему ты начала заниматься самбо?

Я подумала, что таким и должен быть настоящий журналист. Приставать к человеку с нудными вопросами каждый сумеет. А ты попробуй разговори его, пробей на откровенность. Вот и меня этот неуклюжий смешной мальчишка чуть было не заставил рассказать правду.

Самбо появилось в моей жизни не случайно. В детстве я была не только некрасивая, но еще и полная, меня наперебой дразнили толстухой, жиртрестом и прочими обидными прозвищами. Давать сдачи я не умела: я и передвигалась-то с трудом, пыхтя и тяжело дыша. Наконец терпение лопнуло, и я сама пришла в секцию самбо. Тренер (не Палыч, другой) посмотрел на меня и сказал:

– Девочка, может, тебе для начала на аэробику походить? Сбросишь килограммов двадцать, тогда милости прошу.

Но я сказала как отрезала:

– Нет. Хочу заниматься борьбой. Если не возьмете на самбо, пойду записываться на дзюдо.

И меня взяли.

В секции надо мной смеялись, но эти насмешки только подхлестывали меня. Я занималась как заведенная и сама не заметила, как из бесформенной толстухи превратилась в жилистую подтянутую спортсменку. Мне сначала было действительно все равно, какой борьбой заниматься – дзюдо, карате, айкидо, – лишь бы эти навыки помогли мне обрести нормальную физическую форму и позволили бы давать отпор всякому, кто вздумает меня обидеть. Но со временем я поняла, что не ошиблась в выборе. Самбо – это мое. Я влюбилась в него навеки и даже теперь, спустя три года, тренировалась с радостью и упоением, как в самый первый день.

Все это было слишком личным, чтобы рассказывать первому встречному. Олег, может, и хороший журналист, но кто он мне? Я знать его не знаю, мы встретились в первый и, возможно, в последний раз. Поэтому я не стала откровенничать и в ответ на его вопрос о причинах, побудивших меня заняться самбо, сказала то, что говорила всем остальным: что папа у меня – бывший боец спецназа, хотел, чтобы и дочка могла постоять за себя.

Это не было такой уж неправдой. Папа в самом деле служил в специальном подразделении. О таких, как он, редко пишут в газетах, и то – никогда не называют по именам, а на фотографиях они сплошь в масках, закрывающих лица. Таков порядок. Во время одной сложной и опасной операции он получил тяжелое ранение, с тех пор сильно хромает. О службе пришлось забыть, ему оформили пенсию по инвалидности, и сейчас он занимается тем, что ремонтирует телевизоры и прочую бытовую технику. Но к моему рассказу о самбо это уже никак не относится.

Я не собиралась тащить Олега домой и постаралась избавиться от него на подходе к моему двору. К счастью, интервью было закончено, и он сам понял, что пора прощаться.

– Спасибо, – сказал он.

– Не за что, – ответила я. – А когда можно будет почитать?

– Статья выйдет, скорее всего, на следующей неделе. Но если хочешь, я пришлю тебе текст, как только напишу. Вычитаешь, поправишь, если что не так…

– Зачем? – отказалась я. – У тебя и так все хорошо получится, я уверена.

– Как хочешь. Да, чуть не забыл! Мне нужно твое фото. Если ты не против, можно сделать прямо сейчас.

Я думала, у него где-то припрятан фотоаппарат, но, к моему удивлению, он щелкнул меня с помощью все той же авторучки-диктофона, которую держал в руках. Там, оказывается, имелся еще и миниатюрный объектив.

– Классная у тебя техника! – сказала я. – Многофункциональная. Это вам в редакции такие выдают?

– Нет. Это я сам собрал.

– Сам? – Я не поверила.

– Ну да, – с некоторым смущением подтвердил Олег. – Соединил микроцифровой фотик с диктофоном и вмонтировал в корпус шариковой ручки-трехцветки. Двумя стержнями пришлось пожертвовать, но она все равно пишет. Так что у нее целых три функции.

– Блеск! Если бы она еще белье стирала и посуду мыла…

– Посудомоечный агрегат я тоже смонтировал. Он у нас дома стоит.

– Да ты прямо Кулибин! Если не врешь, конечно.

Мои сомнения его обидели. Он сухо попрощался, сказал, что занесет мне газету со статьей, и пошел прочь. Я решила, что зря его обидела – парень, похоже, головастый, мог и посудомоечную машину сконструировать, почему нет? Но догонять его и извиняться не стала. К чему? Мы с ним не друзья. Слишком уж разные. Слишком.

Я заметила, что на одной из моих кроссовок развязался шнурок. Хотелось верить, что Олег этого не заметил. Не сгибая ног, я быстро наклонилась (с моей-то растяжкой можно было не приседать), стала завязывать шнурок и тут краем глаза заметила, как к Олегу подваливает верзила на пару лет его старше и на голову выше.

Этого верзилу я уже видела несколько раз, он жил в соседнем дворе. Поговаривали, что он недавно вышел из колонии, где сидел за хулиганство. Имя у него было вычурное – Рафаил, – но в округе он был известен под кличкой Раф. И вот этот Раф загородил Олегу дорогу и что-то ему сказал. До меня донеслись только обрывки слов: «Слышь… хмырь… полтос поищи…»

Ежу было понятно, что Раф вымогает у Олега деньги. Олег покачал головой. В руке он все еще держал свою диктофонно-фотоаппаратную авторучку. Раф выхватил ее, повертел в пальцах. Олег попытался отнять свое имущество, Раф сильно толкнул его в грудь. Олег попятился и еле устоял на ногах. В мою сторону они не смотрели. Я подошла к ним и спросила как можно вежливее:

– В чем дело?

– А ты кто такая? – огрызнулся Раф. – Отвали!

– Верни то, что взял, тогда отвалю.

– Что?! – Раф швырнул авторучку в сторону и замахнулся на меня большим костистым кулаком.

Возможно, он не хотел меня ударить. Но замах – это уже угроза, а на угрозу я реагирую моментально. Представьте себе человека, который хочет стукнуть вас кулаком правой руки. Что с ним происходит? Правильно: он отводит эту руку назад и чуть вверх, тем самым отклоняется и перемещает тяжесть тела на правую пятку. А это значит, что можно подсечь ему опорную ногу, толкнув одновременно в плечо, и помочь переместиться еще дальше – прямо на заснеженный тротуар.

Раф тяжело шмякнулся всем телом. Я немного подстраховала его, как мы это делаем на тренировках с партнерами, но, думаю, он и так бы не ушибся. Восхищенный возглас Олега слился с гневным ревом Рафа.

– Дылда… я тебя щас урою! – Раф бросился на меня, как давеча бросалась Зойка.

Он тоже готов был разорвать меня на части, но я не дремала. Бросок через бедро получился еще лучше, чем задняя подножка. Даже Палыч похвалил бы и в знак особенного расположения назвал бы меня Маринкой.

Раф зарылся головой в сугроб и долго в нем барахтался. Я подняла брошенную им ручку и протянула Олегу.

– Держи. Только она, наверное, уже не работает.

– Работает. – Олег осмотрел ее со всех сторон, счистил налипший снег. – Она антиударная и влагонепроницаемая.

Раф выбрался из сугроба, его глаза горели черной злобой.

– Замочу, – сказал он мне с ненавистью. – Поймаю и замочу.

– Рискни здоровьем, – парировала я.

Раф поковылял к своему дому, мы с Олегом остались одни.

– Может, тебя проводить? – спросила я неожиданно для себя самой.

– Нет. – Он заметно покраснел. – Мне и так стыдно, что я… что ты…

Я поняла, что он хотел сказать. Девчонка спасла его от хулигана. Для любого пацана это позор. Но мне лично так не казалось. Как ни банально прозвучит, но мой долг – защищать слабых. Так всегда говорит папа, да я и сама это знаю. Но Олегу, конечно, не хотелось считать себя слабым. В приступе великодушия я предложила:

– Хочешь, поговорю с Палычем… Это наш тренер… Он возьмет тебя в секцию. Будешь заниматься самбо и тогда сам накостыляешь Рафу, если он еще раз полезет.

– Не получится, – слабо улыбнулся Олег. – Чтобы заниматься спортом, нужно снимать очки, а я без них дальше носа не вижу.