Читать книгу Морские, и не только, истории… - Александр Руденко - Страница 4

В октябре 2016 года из Вильнюса в Питер приезжала двоюродная сестра Люда Разумовская.

Привезла эту фотографию, которая и вызвала поток ярких воспоминаний, о которых захотелось рассказать…

Лето 1952 года. У бабушки и дедушки Мазуновых в селе Могучее.

Слева я, рядом Люда, брат Володя и двоюродный брат Миша. Мне пять лет и четыре месяца, Люде – пять и пять, Вове – восемь месяцев, Мише – два года и восемь месяцев.

Дедушкин дом находился на околице села, окруженный со всех сторон ровной безграничной степью…

В нем постоянно проживали наши дедушка Пантелей, бабушка Мария, их сын Иван (мой дядя, естественно) с женой Полиной, детьми Людой и Мишей. Мама со мной и братом Володей приехала к родителям отдохнуть на пару недель.

Погода тогда была прекрасная, и мы с Людой целые дни проводили на природе.

Солнце было ВЕЗДЕ!

От полуденного зноя и духоты можно было укрыться только в полутемных комнатах (окна от солнечных лучей прикрывались ставнями) и под парой старых раскидистых яблонь возле дома, которые тоже давали какое-то подобие тени в ту жаркую июльскую пору…

Потоки раскаленного воздуха, поднимаясь к яркому безоблачному небу, часто захватывали частицы почвы и создавали вихревые расширяющиеся к верху пылевые столбы, смерчи, которые внезапно возникали, быстро перемещались по бескрайним степным просторам и растворялись где-то за горизонтом.

Наблюдение за таким необычным явлением природы вызывало у нас настоящий ужас и оцепенение…

Помимо отдыха у нас с сестрой была и постоянная обязанность – собирать на полях солому и сухую траву, которые при отсутствии дров в совершенно безлесной местности использовались в качестве топлива для печки летней кухни, где готовилась еда.

Большой удачей для нас была находка в степи одного-двух клубков «перекати-поле».

Перекати́-по́ле —травянистые растения, произрастающие в степных или пустынных районах, оставляющие после отмирания особые образования, круглые, овальные и сухие, которые состоят из высохших частей и катаются по ветру в виде иногда довольно больших шаров, рассеивая семена. В Сибири имеет название «катун», у нас на Украине – «курай».

Перекати-поле или курай.

Мы с Людой весело катили домой шар такого «курая», достигавшего порой в диаметре до одного метра, зная, что получим заслуженную похвалу от взрослых.

Однажды в качестве поощрения за доставку особо большого травяного клубка, мне разрешили сжечь его самому. Я очень стремился оправдать доверие бабушки и мамы, которые хлопотали на кухне, и поддерживал огонь, периодически закладывая в топку печи комки сухой травы, выдираемые из «курая». И старательный мальчик Саша так увлекся работой, что не заметил, что с очередным пучком соломы в печку отправил и одну свою сандалию…

Ох, и досталось мне потом от мамы!

Тогда в послевоенные годы покупка чего-нибудь из одежды и обуви являлась очень большой проблемой. Все было дефицитом!

И если с пошивом любых предметов одежды для взрослых и детей мама справлялась отлично, то чтобы «достать» обувь ей приходилось искать связи среди работников торговли г.Геническа…

Короче, оставшееся время пребывания в с.Могучее я проходил босиком. А на фотографии те сандалии еще на мне!

И еще один смешной эпизод того лета.

В один из вечеров дядя Ваня привез двух убитых зайцев, которых тут же моя мама начала разделывать. Она и в этом вопросе была настоящим мастером!

Ваня с юных лет был отличным охотником. Мама рассказывала, что он ухитрялся бить зайцев, которых тогда в степи было огромное количество, даже длинным металлическим прутом. А когда было куплено ружье, зайчатина на семейном столе стала постоянной едой. В доме была специальная бочка, в которой засаливалось заячье мясо. Оно во многом помогло семье пережить даже Голодомор. (Массовый голод, охвативший в 1932—1933 годах всю территорию Украины. По разным оценкам, число умерших тогда составило от двух до восьми миллионов человек).

Заячьи шкурки выделывались, высушивались и сдавались в заготовительную контору, что даже приносило семье небольшой денежный доход…

Вскоре куски зайчатины уже жарились и варились на той злополучной печке, где я умудрился сжечь свою сандалию. Мама закончила очищать заячьи шкуры, вывернула их мехом внутрь, всунула в них деревянные клиновидные правилки и повесила на веревку для просушки.

Летние заячьи шкурки ценились очень дешево, но нельзя же пропадать добру!

И вот уже вся большая семья за столом.

В больших тарелках куски аппетитно пахнущего жареного и вареного свежайшего заячьего мяса, приправленного луком и зеленью.

Вкуснотища!

Сколько я его съел, естественно, не помню, но знаю точно, что много…

Ночью я проснулся от нестерпимого желания посетить туалет по очень и очень большой нужде.

Быстро разбудил маму, которая успела вывести меня из дома до ближайшего куста, под которым из меня и вылилось все то, что еще вчера было зайчатиной… Что и говорить, мальчик переел!

Утром обнаружилось, что ночью туалет посещал не только я.

Брат Миша не успел добежать до заветного кустика и сделал свое «большое» дело прямо в деревянное корыто с замоченным бельем, которое стояло в коридоре…

Не донес!

И последнее.

Спал я с мамой и братом Володей в самой большой комнате дома. Называлась она «Зала».

Мама рассказала мне, что в ее детстве в верхнем углу залы был иконостас – три иконы и горящая лампадка. В этой же комнате стоял большой дубовый сундук, в котором хранились парадные одежды, украшения, деньги и сладости, которые иногда с ярмарки привозил ее папа, мой дедушка Пантелей. Детям открывать этот сундук не разрешалось категорически. «Это большой грех!», – постоянно приговаривала ее мама, моя бабушка Мария. «Боженька все видит, он вас накажет», – продолжала она и показывала на центральную икону с ликом Христа.

Маленькие Надя, моя будущая мама, с братом Ваней, которым тогда было по шесть-семь лет, слушались маму, боялись нарисованного бога, но однажды желание полакомиться конфетами победило все мыслимые и немыслимые запреты…

В то время, когда их родители были в огороде, Ваня с Надей проникли в залу, залезли на сундук, ножом на иконе выкололи глаза, чтобы бог не увидел их, открыли сундук и стащили горсть леденцов. Организатором всего этого «греха» был Ваня, который взял в помощники старшую сестру, только потому, что в одиночку не смог бы поднять тяжелую крышку сундука…

Лакомства были съедены немедленно во дворе, и дети стали ждать родительского или божьего наказания.

Наказание в виде хорошей отцовской порки последовало через несколько дней, когда их мама поднялась к иконостасу, чтобы подлить масла в лампадку и увидела испорченную икону…

Да, не зря говорят: «Запретный плод всегда сладок!».

Так и я, будучи уже школьником 6-7-го класса, тайком горсть за горстью доставал из мешочка с изюмом, припрятанного мамой в духовке для выпечки будущих пирогов, запретные сладости, наивно думая, что мама ничего не заметит…

О божьем гневе я, конечно, не думал!

А иконостас продержался в парадном углу залы еще несколько лет.

Ваня с Надей подросли, их в школе приняли в Комсомол. В те времена в стране проводилась широкомасштабная антирелигиозная кампания, и молодые активные комсомольцы настояли, чтобы родители эти иконы выбросили.

Одну маленькую иконку их мама, моя бабушка Мария все же сохранила и спрятала в сундуке, откуда тайком от своих детей доставала, чтобы помолиться…

Уже в пожилом возрасте мои папа с мамой перевезли бабушку на постоянное место жительства в Геническ. Вместе с ней переехал и тот дубовый сундук с иконкой.

До конца жизни бабушки и моих родителей сундук стоял в нашей летней кухне. Иконка, к сожалению, куда-то пропала…