Читать книгу Там, за горизонтом - Александр Сапегин - Страница 4

– Антон, не спи, цепляй лебёдку! – опустив боковое стекло, прокричал Михаил.

– Ага! – разметая снег ногами, бывший студент неудержимым кабаном припустил вверх по склону к кряжистому дубу. – Готово!

– Врубаю! Давай-давай! – Рыча двигателем и наматывая трос лебёдки на барабан, вахтовый «Урал» медленно пополз из снежного отвала. – Давай, родимый. Умница – танки грязи не боятся!

Проблема нарисовалась, когда их честная компания дружно вывалилась из тёмного зева в мир подлунный. Пересчитав молодёжь по головам, Михаил задумался, как вывозить всю эту ораву. Его микроавтобус не подходил однозначно. Даже если умозрительно предположить, что в чудо японского автопрома набьётся восемнадцать человек, да ещё останется место для гармониста, не факт, что техника проедет по городу. Любой мало-мальски думающий реалист с закрытыми глазами представляет заторы и завалы из четырёхколёсных коней, враз лишившихся хозяев. Особенно в центре города. Тут нужен не микроавтобус, и даже не джип, а крокодил помощнее, такой, чтобы бампером мог раздвигать автомобильные баррикады или объезжать оные по тротуарам.

– Так, боец! – Михаил ткнул в сторону коротко стриженного парня, который ранее выразил желание остаться «тута».

– Я?

– Ты, ты. Или ты других на роль бойца видишь? Как тебя по батюшке, боец?

– Антон Борисович, – несколько смущённо пробасил парень.

– Так, Антон свет Борисович, слухай сюды. Надо мухой слетать вниз по склону, слышишь, там какой-то крокодил на просёлке чихает?

– Ага.

– Необходимо выяснить породу этого зверя и подойдёт ли он нам. Задача ясна? Возражения имеются?

Раз задача ясна и нет возражений, Антон, давай в темпе вальса. Одна нога здесь, другая там, пока конкуренты не прочухались.

– Ага, я быстро.

– Да куда ты побежал?

– В смысле? – опешив, резко затормозил разведчик.

– Рулить умеешь, прыгай в джип, всё не ногами перебирать.

– А можно? Он же чужой.

– Антон, не тормози, он уже ничей, хозяин почил в бозе. Лови ключи.

Запрыгнув в не успевший остыть внедорожник Мамая, Антон с прогазовкой рванул с места.

– Не убейся, Шумахер! – успела крикнуть одна из девушек, отличавшаяся примесью восточных, сиречь китайских кровей, прежде чем машина скрылась за бугром. – Извините, зачем нам ещё одна машина? – придерживая двух девочек за плечи, подошла к Михаилу Валентина Петровна.

– Представьте, что сейчас на дорогах творится, особенно в городе. Тысячи людей умерли мгновенно. Кто-то, может, успел заглушить машину, а кто-то, считай большинство, так и не отпустили баранок. Там сейчас месиво. Был бы под рукой БТР, я бы на БТРе поехал, а лучше на танке, но за неимением гербовой бумаги, пишем на туалетной. – Простите, я не подумала, – искренне понурилась женщина.

– О, похоже, наш Шумахер возвращается. Быстро же он.

На радость и счастье, Антон, отправленный в разведку вниз по просёлочной дороге, принёс хорошие новости, рассказав о застрявшей в снежном отвале вахтовке с тёплым кунгом и автобусными креслами внутри. При ближайшем рассмотрении это оказался новенький «Урал», недавно полученный автоколонной, к тому же местные мастера родной конторы Михаила успели оборудовать машину канолевой лебёдкой и каким-то образом зарегистрировать в ГИБДД. Со вторым, конечно, проще: рука руку моет, сколько машин полка ГИБДД прошло через конторские мастерские – не перечесть. Впрочем, в нынешних условиях актуальность регистрации машины в надзорных органах снизилась до отрицательной величины. Хоть на танке по центральной площади рассекай, ни один инспектор не остановит. Не осталось в городе инспекторов.

Подрядив Антона и пару школяров немного раскидать снег, Михаил сбегал наверх, забрал котят из легковушки и передал мелкое зверьё детям. Между этими хлопотами он успел поучаствовать в дебатах, затеянных Николаем по вопросу коллективной эвакуации в западные, а ещё лучше в черноморско-крымско-сочинские пределы родины, но не был услышан, поэтому плюнул и махнул рукой на бывшего друга и присоединившихся к нему людей. Тем более кто-то из них счастливым образом дозвонился до Москвы, подтвердив версию о выживших в метро… За сим сообщением энтузиазм зашкалил за все мыслимые и немыслимые пределы, заглушив голос разума и возражения Михаила, решившего привести аргументы против немедленного выезда. Короче, белую ворону погнали из стаи, только что в спину не свистели и камнями не кидались. Наталья присоединилась к бывшему другу, ни в какую не желая слушать глас разума и логические доводы супруга.

– Наташа, – Михаил махнул рукой на логику.

Ему не раз случалось сталкиваться с неприятной стороной характера своей нежной половины, когда тебя слушают и не слышат, сейчас же было гораздо хуже, его не слушали и не слышали. Почувствовав ветер свободы, жена поймала свою волну, сбить с которой её не могла никакая мужская логика.

– Поехали домой, чего сейчас копья ломать? Дети ждут.

– Подождут, не переломятся.

– Господи, Наталья, ты себя хоть слышишь? Я не о себе, не о тебе говорю, о детях, твою налево! – Тут до Михаила дошло, что зря он так необдуманно ляпнул.

Апелляция к детям и разуму считается женской прерогативой, а в случае поворота данного дышла против женщин обычно аргумент приводит к обратному эффекту, играя роль раздражающей красной тряпки для быка. – О детях? Вот ты как заговорил, вспомнил, наконец!

– О чём ты?!

– Ни о чём! Не приплетай сюда детей, понял! – упёршись ладонями в грудь Михаила, Наталья резко оттолкнула его. В её глазах плескалась ненависть. – Ты их и так против меня настроил, урод! Будто я не вижу, как Лиза к тебе липнет, а ты и рад стараться. Думаешь, я слепая и совсем дура?! Сашке то телефон, то ноутбук, то котёнка Лизе. Папа хороший, а я вечно плохая! Что, не так, скажешь? Скажи, что ты не хотел забрать их, если бы мы развелись?

– Я их не приплетаю и против тебя никогда не настраивал. Если захочешь уехать, я не буду тебя держать, ты меня знаешь. Куда ты лезешь сейчас, утро вечера мудреней, Наташа, подумай! Как бы нам дров не наломать сгоряча, – намеренно опуская больную тему развода, увещевал Михаил. – Я пытаюсь достучаться до тебя, до твоего разума!

– До своего достучись, козёл рогатый!

Основательно подточенные за день оковы хладнокровия лопнули, грубая мужская ладонь и нежная женская щека встретились с хлёстким шлепком.

Михаил сорвался.

– Всё сказала? Интересно, насколько правдива поговорка про сучку и кобеля? Скажи мне, дорогая, к какому кобелю ты бегала? Молчишь, впрочем, я и так знаю! Вали! Ты свой выбор сделала, считай, что развод ты получила. Вали и не попадайся мне больше.

– Да пошёл ты, урод! Чтоб ты сдох!

– Мама! – бегущая от вахтового вагончика Лиза попыталась остановить мать, но та, не говоря ни слова, оттолкнула дочь и ушла в сторону компании Николая.

– Папа! – девочка подскочила к отцу, наткнувшись на застывшего истукана вместо живого человека. – Папа. – Всё будет хорошо, стрекоза.

– Ты ударил маму!

– Да, я ударил маму, – мёртвым голосом Михаила можно было заморозить пару погостов.

– Она нас бросила, да? Ты поэтому её ударил?

– Не говори так, стрекоза, мама вернётся. Одумается…

– Нет, не вернётся, она давно хотела уйти. Я в декабре подслушала её разговор с тётей Верой по телефону, она говорила, что устала от тебя, ей всё обрыдло. Эти оковы и долбаное болото, из которого не выбраться. Живут же другие…

– Подслушивать нехорошо, пойдём к машине, доня.

– Я в ванне была, а мама на кухне. Я её потом спросила: неужели мы – болото? А она наорала, сказала, что я ничего не понимаю, и чтобы не лезла не в своё дело, но я ведь понимаю!

Теперь становилось понятно, почему Лиза в последние месяцы резко начала тянуться к отцу. Девочка искала участия, поддержки и родительской любви. Искала и находила то, чего не могла получить от матери. Да, какие, оказывается, секреты всплывают, но ведь мелкая ни словом не обмолвилась и даже намёком до этого дня. А Наталья мечтала о красивой жизни инстаблогерш, как же ей интернет и сказки инстадив мозги-то запарафинили!

Какой же он слепец!

– Сашке что говорить будем?

– Он знает, – потупилась Лиза. – Мы с тобой останемся, папа.

– Спасибо, успокоила. Заговорщики мелкие.

– Так, господа, – подойдя к джипу, у которого собрались сторонники варианта с проживанием в родных краях, Михаил обвёл взглядом всю честную компанию. – Извиняюсь за некрасивую мизансцену, как вы понимаете, у нас убыло на одного человека, и прошу вас данный вопрос при мне никогда не поднимать, договорились? Скажу лишь одно, нарывало давно и сегодня лопнуло. На этом всё. Никто ехать не передумал? В смысле оставаться здесь, ну, вы поняли.

– Не передумали, – за всех ответила Валентина Петровна.

– Отлично, значит так, никуда не разбегаемся, по крайней мере, дальше туалета, сейчас мы с Антоном быстро сгоняем за «Уралом», после чего грузимся и едем в город.

Не откладывая дело в долгий ящик, Михаил запрыгнул в джип. Что ж, он говорил, но его не хотели слушать, их право. Насильно мил не будешь, а в сложившихся обстоятельствах дудеть в одну дуду в Топоруковым… Хотят сдохнуть на западе, их право. Своих хлопот полон рот.

Дорога вниз по склону заняла менее минуты. На то, чтобы выбраться из сугроба потребовалась четверть часа.

– Ты, Антоха, откуда такой крепкий будешь? Запрыгивай! – смотав лебёдку и развернувшись, Михаил открыл дверь кабины. – С института-то за что попёрли? – Да-а, – почесал парень репу, – вмазал каратистам одним, к Вере клеились, а мы со школы дружим. Наши бати в ПЧ на железной дороге работают… работали. Мой кузнецом, Веркин слесарем в мастерских.

История оказалась стара как мир. Антон и Вера дружили с первого класса, после школы поступив в один вуз, только на разные специальности, и так сложилось, что к брюнетке с яркой восточной внешностью начали клеиться два одногруппника. Близнецы, братцы-акробатцы. По курсирующим в девичьей среде слухам, братья заключили между собой пари, кто первым «сорвёт цветочек». Девушка им сто раз повторяла и требовала, чтобы закусившие удила парни отстали, Антон несколько раз один на один просил добром оставить невесту в покое. Увещевания не помогали, и в один прекрасный момент Казановы перешли черту и нарвались. Сын кузнеца подрабатывал в кузне молотобойцем, да и сам ковал, благо отец не скупился на секреты, в общем, дури в парне было о-го-го, никакой водки не надо.

Короче, супротивники вызвали флегматичного Антона на поговорить и в какой-то момент начали крутить ногами, а сыну кузнеца надо было только попасть. Он и попал, во всех смыслах. Результатом попаданий стал перелом ключицы у первого близнеца и нижней челюсти в двух местах у второго. В итоге поборник справедливости и защитник девичьей чести вылетел из вуза, так как ногокруты оказались чьими-то родственниками. Не то декана, не то ректора. С трудом удалось отбиться от дела в полиции, пострадавшие тоже оказались не без греха, но с альма-матер пришлось распрощаться, а весной сына кузнеца ждал военный комиссар и служба, но с этим теперь уже не сложилось по объективным обстоятельствам.

– Да, не повезло тебе, – усмехнулся Михаил, подруливая к ожидающим его детям и куцей компании девчат. – Чего стоим, кого ждём? Запрыгиваем, Антон, подсоби, помоги Валентине Петровне. Парни, помогаем девчатам. Связь с кабиной в кунге работает, проверено. Антон покажет, как и что нажимать. Сын, Лиза, Марина, давайте ко мне.

Тут от толпы сторонников переезда, занятых обсуждением насущного вопроса, каким транспортом и когда выезжать, отделился высокий рыжеволосый мужчина.

Широкими шагами он пересёк стоянку, обогнул сторожку и старый вахтовый вагончик, выйдя наперерез «Уралу», за ним вприпрыжку поскакал ещё один, низенький и круглый, как колобок, и следом засеменила худосочная женщина, которая, как помнил Михаил по пещере, всё время жалась к рыжему.

– Эй, мужик, притормози, – чуть ли не на бампер лёг рыжий.

– Чего надо? – открыв окно, перегнулся наружу Михаил.

– А ты куда-то спешишь? – нагло осклабился рыжий. – Ты погоди, тут до города людей подкинуть надо.

– А я вам что, развозная телега? Бери любую машину и кати, – отбрил наезд Михаил. – Нашли, понимаешь, рейсовую маршрутку.

– Ты что, б…, с…, борзеешь, у людей горе, – окончательно лёг на бампер желающий прокатиться до города пассажир. – Типа ты один такой умный сообразил, что в городе сейчас горы битых тачек. Без танка хрен проедешь.

– Вечер перестаёт быть томным, – закипая от выплеснувшегося в кровь адреналина, тихо прошипел Михаил. – А у меня, б…, по-твоему, праздник? Уйди с дороги, пока нахрен вдоль и поперёк не переехал.

– Дави! – рыжий развёл руки в стороны.

– Антоха, поддержи, если что, – крикнув в салон по связи, Бояров открыл дверь кабины, одним слитным движением ловко соскочив на снег.

– С…, сдрейфил, коз-зёл! – глумливо оскалился рыжий, сжимая кулаки на уровне груди.

Подскочив к противнику, Михаил, как когда-то давно учил тренер рукопашного боя, левой рукой обозначил внешне опасный удар, а сам уклонившись от выброшенного навстречу кулака и контролируя ноги верзилы, полуприсев, влепил тому ниже пояса. Да, подло, но уличная драка благородства не терпит. Охнув, рыжий согнулся в три погибели, прикрывая руками пострадавшее место. Удар ногой в лицо завершил разгром. Подхватив стонущее тело за воротник, Михаил откинул его с дороги в рыхлый сугроб. Пусть остынет немного, горячий финский парень.

– Толстый, тебе тоже прописать?

Толстячок, впечатлённый быстрой расправой, предпочёл держаться на расстоянии, в отличие от худосочной дамы, с причитаниями бросившейся к пострадавшему. – Держитесь! – Запрыгнув в кабину, Михаил выжал сцепление, врубил передачу и вдавил в пол акселератор.

Громоздкий «Урал», выбрасывая из-под колёс комья слежавшегося снега и мелкий гравий, резво скакнул с места.

– А то сейчас набежит охотничков до халявы. Умные, мать их.

* * *

Город горел. Чёрные, серые и серебристо-белёсые клубы дыма толстыми столбами поднимались в небо то тут, то там, разбавляя колыхающимися телесами мёртвую картину апокалипсиса.

– Держимся! – чуть ли не в сотый раз по внутренней связи скомандовал Михаил, сдвигая бампером очередную легковушку, перегородившую дорогу.

– Папа, а почему дома горят? – вцепившись в спрятанного под пуховичком котёнка, как в спасательный круг, спросила Лиза.

– Плитки, утюги, ещё что-нибудь, – объезжая застывший на парапете троллейбус, ответил Михаил, – включённый газ, много чего, доченька. Свет-то не выключился, а теперь погляди на последствия…

– Ой, смотрите! – крик Марины отвлёк от дороги.

Проследив за тонким пальчиком дочки Мамая, Михаил резко вжал тормоз в пол.

Десятиэтажная панелька у поворота вздрогнула, будто живая, облицованные мелкой декоративной плиткой стены вспухли, и целая секция дома, стреляя во все стороны обломками бетона и осколками стекла, за несколько секунд сложилась вовнутрь. Машину ощутимо качнуло.

Грязное облако пыли заволокло дорогу.

– Твою, – сквозь зубы выругался Михаил, – вспомни про газ… так, дети, рвём когти в объезд.

– Папа, а наш дом не взорвётся? – отмер сын.

– Не знаю, Сашок. Увидим, как приедем. Вот же не было печали, да черти подкачали.

На соседней с разрушенным домом новостройке, так называемом монолите, загорелась внешняя обшивка. Исторгающее чёрный дым пламя быстро поднималось вверх, пожирая утеплитель, который, к бабке не ходи, по всем документам был оформлен как огнеупорный. Из-за чего начался пожар, определить не представлялось возможным. Висящая в воздухе бетонная пыль густым молочным туманом надёжно скрывала нижние этажи новостройки. – Тормозим. Антоха, за мной!

Остановившись у полицейского уазика, Михаил выпрыгнул наружу. Обшмонав с Антоном то, что осталось от служителей закона, невольные мародёры разжились двумя «укоротами»5 и двумя «макаровыми»6.

– С патронами негусто? – цыкнул через зубы Михаил. – Ничего, разживёмся, благо есть где пошукать. М-да…

– А зачем нам? – держа в широченной лапище кажущийся маленьким пистолет, недоумевал Антон.

– Рыжего помнишь?

– Угу.

– Вот затем. Тут, кроме рыжих, не знаешь, с чем столкнёшься: бешеные собаки, саблезубые кролики, бурундуки-убийцы. Бери, завтра научу стрелять. Хотя нет, вертай обратно. Пока ликбез не проведу, автоматы и пистолеты детям не игрушки, ещё ногу себе прострелишь ненароком.

Родной дом показался внезапно, с усилием вывалившись из тяжёлых клуб дыма горящего на обочине бензовоза. Одна радость – дующий со стороны реки ветер гнал тягучую пелену в противоположную от дома сторону, да плотный частокол новостроек надежно отгораживал дорожное пожарище от родных пенат.

– Так, Антоха, готовься цеплять лебёдку к замку газгольдера: пока не бабахнуло, перекроем газ, – заруливая во двор и расталкивая изрядно помятым бампером понаставленные у бордюров легковушки, скороговоркой протрещал Михаил в переговорное устройство.

Громко хлопнув дверью пассажирского салона, из машины выпрыгнули Антон и Виктор Касимов. Первоначально семнадцатилетний парень был принят за студента, но в коротком разговоре с Валентиной выяснилось, что недоросль приходится ей сыном от первого брака. Мать и сын были совершенно не похожи ни лицом, ни фигурами.

– Весь в отца, – коротко высказалась тогда учительница. – Благо характером в меня пошёл.

На этом вопрос родственных связей был до поры до времени закрыт. В четыре руки молодые люди распустили лебёдку, обмотав трос вокруг ворот и пропустив петлю через дверцы газгольдера.

– Отходим!

Через пару минут Михаил перекрыл вентили подачи газа. Вскоре участь газгольдера постигла трансформаторную подстанцию, но там хватило простой кувалды, с помощью которой наш кузнец одним ударом сбил замок с распределительного устройства 0,4 киловольта. Отключив главный автомат фидера, питающего дом, Михаил дал добро помощникам открывать настежь двери подъездов для проветривания.

– Электромагнитные замки домофонов обесточены, ребятки. Шевелитесь, чего застыли.

– Вовремя мы, – сморщив нос, сплюнул Антон. – Газом ужасно воняет…

– Да уж, – помогая Валентине Петровне и девчатам выбраться из высокого салона (пацаны горохом высыпались сами), не мог не согласиться с ним Михаил. – Добро пожаловать, гости дорогие. Сегодня ночуем у нас, а с утра ноги в руки и на поиски подходящей фазенды.

У кого есть какие предложения, подходим, не стесняемся.

Насчёт места не беспокоимся, спешу заверить: вскрыть пару квартир на площадке не проблема.

Пожалуй, стоит опустить подробности вскрытия соседских квартир, заметив лишь одно – домушником и медвежатником Михаил на досуге не подрабатывал и склонности к криминальным дарам не имел, но талант не пропьёшь. Без разницы, из какого места растут руки, если они золотые.

Вскорости все разместились по присмотренным местам и комнатам, строго соблюдая правила общежития – дамы отдельно, противоположные особи мужеского полу, тоже, как вы догадываетесь, отдельно. Квартира Боярова помимо воли хозяина сама собой стала своеобразным штабом, советом в Филях, если хотите, в котором собрались все небезучастные.

– Михаил Павлович, почему вы считаете, что нам лучше остаться здесь? – в какой-то момент не выдержала Валентина Петровна, задав сакральный вопрос, волновавший большинство внимавшей публики, оккупировавшей зал.

– Хм-м… – Михаил задумчиво посмотрел в сторону тёмного прямоугольника окна, будто там, в темноте, лежал искомый ответ, потом в сгущающейся тишине, нарушаемой людским дыханием, перевёл взор на девчат-студенток, пробежался взглядом по детям, в конце концов остановившись на Антоне: – Скажи-ка мне, боец, какая сейчас главная опасность для нас существует на благословенном западе нашей необъятной Родины?

– Ну-у, – левая рука молодого человека непроизвольно потянулась к тыковке, потеребив короткий ёжик волос на затылке.

Простимулировав таким образом мыслительный процесс, сын кузнеца выдал на-гора:

– Не знаю, но попой чую: ничего хорошего.

– Развитая интуиция – это хорошо, Антон, – качнув головой, иронично усмехнулся Михаил. – Как я понял, предупреждающие сигналы седалища в вербальную форму ты облечь не можешь. Ладно, начнём издалека…

Встав со старого продавленного, но любимого кресла, заменить которое в своё время у Натальи не получилось ни мытьём, ни катаньем, Бояров подшагнул к тёмному зеву окна, сверкавшему чёрным бельмом, неприкрытым шторами.

– Кольская, Ленинградская, Курская, Ростовская, Нововоронежская, э-э, Валентина Петровна…

– Белоярская, Смоленская, Балаковская, – подхватила женщина, с полуслова поняв намёк.

– Это что? Я не поняла, – вздёрнула бровки Вера, невеста Антона.

– Атомные станции, – пояснил Михаил для не догоняющих.

– Это типа Чернобыль? – блеснул интеллектом Антон. – То-то чуялка свербит.

– Вряд ли, – одной фразой охладив пыл и остановив начавшийся разгон мысли, Михаил продолжил: – Скорее всего, защита станций заглушит работающие реакторы, и взрывов типа чернобыльского не будет, но остаются разные хранилища ядерного топлива, бассейны с отработанными ТВЭЛами, которые продолжают выделять тепло, и прочие радости жизни. Поэтому, когда системная автоматика начнёт отрубать линии и резервные источники электроснабжения прикажут долго жить, оставшись без топлива, нам лучше держаться подальше от мест возможного радиоактивного загрязнения, как равно всем прочим, не желающим плодить мутантов, что в окружении такого количества АЭС несколько затруднительно. Вот тогда я не исключаю мощных выбросов различной ядерной гадости в атмосферу и не завидую выжившим. Ладно, станции – это полбеды…

– Охренеть, – пробасил Антон. – А что, есть ещё что-то хуже?

– Есть, как не быть, – об зверский оскал зубов Михаила можно было порезаться. – Химические предприятия непрерывного цикла. Лично я бы не исключал отравленных утечек в атмосферу и в реки. Нефтеперегонные заводы, различные закрытые хранилища и биолаборатории.

Гидроэлектростанции с ограниченным сбросом в зимний период. Это в нашем медвежьем углу промышленность почила в бозе, одни полезные ископаемые остались, в Сибири, на Урале и дальше хватает коптящих труб, один чих которых валит с копыт табун лошадей и две отары овец. Так что мы в нашей ситуации, как бы иронично это ни звучало, сидим не у чёрта на рогах, а у Христа за пазухой. Без людского догляда вся эта химия рано или поздно вырвется наружу, мало никому не покажется. Но и это сейчас не главное, дамы и господа, я бы…

Резко замолчав, Михаил сглотнул и продолжил, по-стариковски пожевав губами:

– Есть вещи страшней химии и радиации.

– Ну ты скажешь, пап, – пискнула из угла дочка.

Загнать мелких спиногрызов в кровати не получилось, и как-то так вышло, что птичий базар из младшего поколения гомонящей стайкой приземлился на ковёр у журнального столика.

– Ох, кнопка. – Три шага и взрослый мужчина присел на корточки у смущённой девочки. – Поверь мне, люди будут куда страшней. Я не знаю, что там с шахтами до Байкала, но на Кузбассе их хватает. Представьте себе тысячи горняков, поднявшихся на поверхность с забоев. – После небольшой паузы Михаил припечатал: – Тысячи мужиков, и ни одной бабы. А тут мы, переселенцы, так нас и разэтак. Сколько-то дней налёт цивилизации на людях продержится, а потом включится закон стаи. Вожаки начнут подгребать под себя, быстренько обзаведутся оружием, самым голосистым вколотят в бошки несколько граммов свинца и начнут делить власть по понятиям, либо рванут доставать баб в Новосибирск.

– Почему в Новосибирск? – прогудел Антон.

– Метро патамушта, – очень похоже спародировав Ельцина, ответил Михаил. – Там женщин наверняка побольше выживет, вот купцы и придут за товаром, пустив в расход тех, кто не согласен с подобным товарообменом. Не факт, что будет именно так, но где-то около того. Есть все шансы проскочить мимо в первые дни, пока народ не прочухался, но после того как бывшие шахтёры и городские поделят зоны влияния, проскочить будет труднее. Это только кажется, что Россия большая и у нас море дорог, на самом деле нормальных трасс раз-два и обчёлся.

Ставь вооружённые блокпосты и бери путешественников тёпленькими. Самая жирная, естественно, будет Москва, за ней Питер. Ещё метро есть в Казани и Нижнем Новгороде, про Новосибирск вспоминать не будем. Есть ещё где-то, где, я не помню точно. В Красноярске только строят, строили в смысле. Киев и Харьков – это Украина, там тоже есть метро… Да, там и без нас разберутся. А, в Минске ещё… Короче, в любом случае нас ждёт передел власти, и мы лишние на этом празднике жизни. Если женщины, девушки и девочки становятся, как бы это грубо ни звучало, высоколиквидным товаром, то парням в лице Антона, меня и мелких спиногрызов ничего хорошего не светит.

Пристрелят нас где-нибудь в тёмной роще или в светлом березняке, и хорош небо коптить. Пацанов, может, куда пристроят, если будут себя хорошо вести, а старые кони никому даром не нужны. Может, я излишне утрирую и нагоняю жути, только вариант «перебдеть» кажется более выигрышным, чем его антипод. Думаю, вы со мной согласны. Тактически идея осесть на месте на несколько лет, заматереть на местных ресурсах, научиться стрельбе и проч и проч кажется мне более привлекательной. Я думаю, вы со мной согласитесь, что, став силой или спаянным коллективом, впрочем, что одно и то же, мы получим более высокие шансы в будущих переговорах с кем бы то ни было. – Я не поняла, Михаил Павлович, вы битый час распинаетесь о том, что нам лучше сидеть на месте и не рыпаться, но сейчас, упоминая о тактике, говорите о переезде. В чём подвох? – Вера, рупор женской половины собрания, под общий девичий гул изобразила непонятливость и святую простоту. – Если есть тактика, значит, есть стратегия?

– Вера, помолчи!

– Не стоит, Антон. Твоя девушка права. Есть и стратегия, а стратегия заключается в том, что через несколько поколений мы элементарно вымрем из-за близкородственных браков и отсутствия, гм, генетического разнообразия. Биологию в школе изучал?

– Ну…

– Подковы гну. Я вижу выход в воровстве женихов, это если мы решим, как сказала Вера, не рыпаться. Обратный процесс… Обратный процесс желательно исключить. Впрочем, мальчики и девочки, у нас будет время всё хорошенько обдумать. Предлагаю свернуть обсуждение далёкого будущего, вернувшись к горькому настоящему. Желательно с утреца съехать на новое место жительства где-нибудь на отшибе. Из хотелок мне видится фазенда или несколько фазенд за высоким бетонным забором с отдельным источником водоснабжения или скважиной. Плюсом к воде принимаются сотки и гектары пашни под поля-огороды и хозпостройки для скотины. У кого какие предложения?

– Пап, а почему мы не можем остаться дома? – в этот раз, для разнообразия, роль гласа народа досталась сыну. – Батареи горячие, свет есть.

– С того, Санька, батареи горячие и свет есть, что котлы нашей ТЭЦ работают на газу в автоматическом режиме. Великое счастье и везение, что энергосистема не развалилась окончательно. Сын, если не сочтёшь за труд выглянуть в окно, то можешь собственными глазами убедиться, что в домах за школой и в соседних микрорайонах нет света. Проще говоря, из двух ТЭЦ в городе одна угольная. Люди исчезли, подача угля остановилась, и котлоагрегаты перестали вырабатывать пар для турбин. Всё, приехали. Скоро в газопроводе кончится газ, и наша ТЭЦ тоже встанет, если раньше не случится какой-нибудь аварии в энергосистеме. Сидеть, ожидая с моря погоды? Увольте! Сколько там осталось: час, два, сутки?

* * *

– Вам не показалось это странным?

Валентина Петровна бесшумной тенью возникла за спиной Михаила. Неслышно ступая, будто плывя, она вошла в тёмный зал, шаг за шагом приближаясь к замершей у окна глыбе, на которую походил Бояров, рассматривающий играющее красными сполохами зарево за чёрным частоколом ближайших домов за дорогой. Да и сами дома, отделённые призрачной границей асфальтового полотна, шевелились в облаках дыма горящего города.

– Мне осталось понять, что лично вам, Валентина, кажется странным? – полуобернулся мужчина, так и не сомкнувший глаз за всю ночь.

Разобранный после импровизированного собрания диван продержал человека в объятиях дай бог час.

– Наша реакция, – немного пояснила женщина.

– О! – ёрнически прошептав, оживился Михаил, баюкая в руках котят.

Мелкие лысые поганцы напрочь отказались спать в тёплой корзинке или с детьми, всеми правдами и неправдами перебравшись к мужчине.

– Кстати, это не единственная странность, как вы могли заметить.

– Да, не единственная, – зябко кутаясь в шаль и становясь рядом, одними губами промолвила Валентина Петровна.

– Я не понимаю, почему сейчас? Почему именно сегодня? Почему? За что, мать его? Человечество прихлопнули, засыпали дустом и залили дихлофосом, как тараканов.

– Как вы думаете, это Бог?

– Бог? Не думаю. Этот товарищ две тысячи лет терпел выкрутасы потомков Адама, угрохавших его сына на Голгофе. Прощал грехи, закрывал глаза на мировые войны, геноцид и прочие весёлые извращения больного сознания. Хотите сказать, терпелка лопнула, что нас всей охапкой, чохом спровадили в ад при жизни? Или мы прошляпили дату Страшного суда? А? Понимаю, Он сообщил избранным, дабы те схоронились поглубже (так сказать, версия Потопа вторая, улучшенная), а прочих двуногих в пыль и порошок. Но тут есть слабое место, не находите, Валентина Петровна: ну не тяну я на избранного, хоть убейте. Ной из меня никакой, да и другие на святых не тянут, прости Господи.

– Я не о том, Михаил Павлович.

– Да понял я, о чём вы, – устало отмахнулся Михаил. – Не дурак. Заметил, что никто в истерике не бьётся, заметил. Даже мы с Натальей театрально так разругались. Показательно на публику. Это ненормально, не знаю, как другие, что у них в душе и в головах творится, а я будто в воздушном шарике плаваю, таком большом-большом и накачанном ватным туманом. Когда начинаешь задумываться, понимаешь, что эмоциональный диапазон обрезан или заглушён, будто у какого-то болванчика. Да, это странно, согласен, но не настолько, чтобы биться головой о стену. Тот гад или те математики, ни дна им ни покрышки, которые совершили операцию по умножению человечества на ноль, могли предусмотреть подобное развитие событий.

– Вы думаете, кто-то испытал такое оружие?

– Хрен его знает, оружие или нет. Вам сейчас не всё ли равно? Вполне возможно, глупо отрицать факт развития технологий. Мы и сотой доли не знаем того, что творилось в секретных лабораториях и военных научных центрах. Кто его знает, до какого уровня уничтожения себе подобных докатились умники в погонах? И не спросишь их теперь. Быть может, и так, добаловались урроды. Съехала крыша у какого-нибудь оператора очередной вундервафли, баба, там, ему не дала или начальство в кису наклало, он и придавил красную кнопочку с горя.

Бахнул чем-нибудь с орбиты – вся планета медным тазиком накрылась. Или инопланетяне плацдарм себе расчистили, надоело им, понимаешь, аборигенов ректально зондировать. Не знаю, ничего я не знаю… Кому бы вопросы задать, не подскажете? Где тот аппарат, чтобы высшему разуму по прямой линии звонить? А вдруг был прав один мой бывший коллега, утверждавший, что человечество в своей массе есть суть расплодившийся на поверхности Земли вирус, болезнь, типа раковой опухоли. Полипов с пеной у рта доказывал разумность планеты. Мол, если ты не видишь суслика, не значит, что его нет, чуть ли не с земной ноосферой и эйдосферой в прямом контакте находился. Чудик ещё тот был, больной на всю голову.

Непризнанный гений, пророк, блин… Избавились от нас, как от вируса? Ведь жрали, жрали, никак ресурсами нахапаться не могли, всю нефть подчистую выкачали, всё изрыли, весь мир засорили, загадили, отравили всё, что можно и нельзя. С этой точки зрения кто мы, как не паразиты? Так что, Валентина Петровна, конечно, всё это странно, но… – Михаил переложил котят на диван, накрыв их одеялом. – У меня голова сейчас не об этом болит. Совершенно не об этом.

– Я вас понимаю. Сама думаю, как жить будем.

– То-то и оно. Тут элементарным переездом не отделаемся. Фактически на натуральное хозяйство переходить придётся. Сколько мы на продуктах долговременного хранения продержимся? Несколько лет, а потом? Тряпки износятся, а те, что не износятся, окажутся поточенными молью да изгрызенными мышами. А жрать что прикажете? Техника заржавеет, порох тоже не вечен, так что внукам-правнукам ничего не остаётся, как осваивать луки, стрелы и мотыги, если мы не сохраним знания и хоть какой-то фундамент для будущих поколений не заложим.

– Уж не поэтому ли вы, Михаил Павлович, планируете переезд не в столь отдалённом будущем?

– И поэтому тоже, не надо иронии, Валентина Петровна.

– Зовите меня Валентиной.

– Тогда и вы меня величайте по-домашнему.

– «Дорогой» что ли? – улыбнулась женщина, сверкнув в темноте белизной зубов.

– Как знать, – принял подачу Михаил, с лёгкостью меняя тему разговора. – Глядишь, и до этого дойдёт, «дорогая». Давайте не будем форсировать события. Для начала определимся на местности, обрастём мышцами, чтобы нас не схарчил кто бы там ни был, а дальше видно будет. Мне сейчас не до амуров, честно говоря.

– А я коров доить не умею, – будто невпопад сказала Валентина.

– Ничего, я научу. Каждое лето в деревне у бабушки с третьего по девятый класс даром не прошли. Бабушка научила и корову доить, и козу. Руки помнят, как за вымя тянуть.

– А вы завидный жених, Михаил Павлович! На все руки мастер, как я погляжу. Простите, что я опять по открытой ране.

– Эх, если бы, но растут они из нужного места, надеюсь, а не из тазобедренной области. А рана… Знаете, я смирился. У нас давно к этому шло. Не хочу искать и судить, кто из нас виноват и кто больше. Наверное, оба в одинаковой степени. Я ведь давно для себя решил, что детей не отдам, но как-то тяжело принять, что их бросили. Вот так легко… До сих пор ни одного звонка на мобильный, а связь ещё работает. Вот скажите, Валентина, чего вам, женщинам, надо? Хотя, хотя ничего не говорите. Лиза и Сашка переживают, мне они вида стараются не показывать, но я ведь не слепец. Дурак – да, здесь согласен, но не слепой. Всё, больше не будем об этом.

Тут за немой коробкой соседнего дома полыхнуло особенно ярко, в небо взвился настоящий рой огненных пчёл. Длинные красные языки голодного пламени потянулись к тучам. Безглазые тени домов налились тяжёлой густотой и задрожали от поползшего во все стороны гула.

Несущие конструкции съедаемого ненасытным хищником здания не выдержали напряжения. Нестерпимый жар огня подточил прочность создания рук человеческих, обрушив сотни тонн бетона и кирпича вниз. Напуганными овцами задрожали стёкла, вроде бы прочно запакованные в тройные стеклопакеты.

Поднятые ветром, в окно застучали чёрные снежинки. Некоторые из них размазывались по стеклу серыми пепельными кляксами.

– Чёрный снегопад. Красное пламя. Красное и чёрное, совсем как у Стендаля.

– Что-то знакомое, это кто?

– Писатель, француз.

– Не читал, но заранее ненавижу.

– За что?

– За красное и чёрное.

– Я взглянул, и вот конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец. И вышел он как победоносный и чтобы победить, – вздрогнув всем телом, Валентина вспомнила Новый Завет и четырёх всадников Апокалипсиса.

– Чума, – тихо, под нос, отозвался Михаил. – Поправьте меня, если ошибаюсь: за Чумой должен идти Война на коне рыжем?

– Да.

– Тогда почему я вижу Смерть на бледном коне?

– Не ту печать с книги Откровения сорвали. Всевышний начал с другого конца. Вам не всё ли равно, Михаил Павлович? Простите за возврат ваших же слов? Будьте покойны, Война, Голод и Чума своего не упустят.