Читать книгу Как закалялась жесть - Александр Щёголев - Страница 34

Встретились, где договаривались – в боковом фойе с противоположной стороны от сцены. Подальше от глаз ревнивого гувернера. Фойе было просторным и пустым. Елена хотела сесть на диванчик, но Вадим, облапив ее длинными руками, полез целоваться. Разумеется, она была не против, и некоторое время они стояли, слившись в одно целое. Он расстегнул ей пуговицу на брючках и залез в трусы, – разумеется, она была не против. Кто-то вышел из буфета, кто-то вошел – им было плевать. Наконец она опомнилась:

– Стоп, снято!

– Соскучился, бля, – виновато сказал он, убирая руку.

Это Елена понимала. Ощущала нечто похожее. Застегнулась и сказала:

– Я вот для чего тебя вызвала…

– Зайдем, – предложил Вадим и, продолжая держать ее за талию, увлек в буфет.

– Пирожное? – спросил он, показав на подносы. – Бутерброд с икрой?

– Нам долго нельзя, гувернер пойдет искать.

– «Хуйвернем», – пошутил он и сам же засмеялся.

– Представляешь, Борька был готов меня возле толчка караулить.

– Забей.

– Девушкам говорят «отсоси».

– Так то девушкам… Заказываем чего-нибудь?

– Ну, хорошо. Давай просто кофе…

Они учились в одной школе, только Вадим – в выпускном классе. Почти взрослый. Балакирев – была его настоящая фамилия. Наверное, дальний родственник великого композитора, фамилия-то редкая. А может, нет. Елена никогда не спрашивала его о предках – незачем, пустое любопытство. Ценность Вадима состояла в другом – во-первых, это был друг. Нет, не друг, а гораздо больше, гораздо ближе! Во-вторых, он все мог достать. Из области фармакологии – буквально все. Несмотря на возраст, связи у него были фантастические. Собственно, он жил куплей-продажей специальных препаратов, – оплачивал таким образом свое обучение, содержал мать. Бизнес вел вне стен школы, потому как в школе была нешуточная служба безопасности…

Сели за столик. В буфете, столь же просторном, что и фойе, посетителей было мало – только те, кто пришел в театр не ради спектакля.

– Как тебе опера? Кайфуешь? – подколола Елена.

– Отстой галимый, – дал Балакирев краткую характеристику. Он всегда выражался кратко.

Елена передала ему листок с перечнем лекарств.

– Это надо срочно, – сказала она. – Хорошо бы завтра-послезавтра. Потому я тебя и побеспокоила.

– Да хоть всю ночь меня беспокой, – буркнул он, изучая список.

Елена смотрела на него, такого сурового, неулыбчивого, с хищным носом и волчьими глазами, и вдруг подумала: интересно, кто мне нравится больше, Вадик или… Виктор Антонович?

Идиотская мысль! Вадик надежен, как Гохран, и красив, как Аполлон на фасаде Большого, а Виктор Антонович – вот уж зверь, так зверь… вдобавок – отец… короче, сравнение некорректно по всем параметрам. И все же… Плевать, что отец, подумала Елена. Это даже упрощает дело. Какое, собственно, «дело»? Она не знала. Влечение, которое постепенно захватывало ее душу, не имело рациональной основы.

– Тиопентал натрия, – потыкал Вадим пальцем. – Эта позиция… прикольно. Расскажешь потом? Так. Аминазин, атропин…

– Достанешь?

– А то! Стопудово.

– Ну, ладно, пора расходиться. Поцелуй от меня своего Стрептоцида.

– Чего-чего?

– Шучу. Привет ему передавай.

Стрептоцидом звали Вадькиного друга и компаньона.

– Я тебе поцелую… – Балакирев накрыл ее руку своей. – Этот твой «хуйвернем», – он кивнул в направлении зрительного зала, – совсем оборзел. Так? Я приму меры.

– Брось, Борька тут ни при чем, – сказала Елена. – Это все мать. У нас с ней разговор был, я ей мозги вправляла. А она мне: «Милый дружочек, я вынуждена поставить ваши действия под полный контроль». Короче, если б было можно, она бы меня вообще в доме заперла.

– Как президента на острове Фаллос, – понимающе кивнул Балакирев.

– Чего-чего?

– Ну, как Горбачева…

Елена хохотнула:

– На острове Форос, отличник.

– Одна, бля, ерунда…

…Когда она вернулась, избитый Казанова в сопровождении хора мальчиков выползал из сточной канавы. Виды ночной Венеции были великолепны. Хор старательно выводил:

Опера длилась еще два часа. Елена не следила за происходящим и упустила тот момент, как и когда Казанова умер. А потом на колокольне Сан Марко, скрупулезно воссозданной на сцене, забили колокола, и поехал исполинский занавес – багровый бархат с золотыми кистями. И грянули аплодисменты. Рукоплескали ярусы, рукоплескали ложи. Встал партер…

Когда зажглась люстра, зал целиком был кроваво-красным. Кровавая обивка кресел и мебели, такая же отделка лож, пугающий цвет занавеса, – все как нельзя лучше гармонировало с теми ужасами, коим зрители стали свидетелями. С ужасами любви…

Елена аплодировала стоя – вместе со всеми.