Читать книгу Тамерлан - Александр Сегень - Страница 3

– Искренне, искренне ответь мне: правда ли, что ты меня не боишься?

Услышав эти слова, он почувствовал в горле сильный спазм, и ему захотелось бежать куда глаза глядят на своих коротеньких, но крепких детских ножках, и он было рванулся, но правая нога словно окаменела, не двигалась, а поползла по земле… Он застонал, заревел, захлебнулся и – вскочил, разгребая левой рукой паутину сна.

Мирза[1] Искендер, проснувшись при первых стонах спящего повелителя, некоторое время наблюдал за ним при тусклом свете ночной лампы, стараясь подавить в себе глубокое отвращение к этому толстогубому перекошенному липу, изрытому морщинами, поросшему клочковатой бороденкой, кошачьими усами и двумя густыми черными кисточками монгольских бровей. Бесы вновь принялись мучить великого эмира в ночных сновидениях, вот уж которую ночь – сплошные беспокойства.

Лицо еще больше перекосилось, рот оскалился, обнажая почти под корень стершиеся передние зубы и зияющие черные дыры на месте верхних резцов, отчего жуткое впечатление усилилось втрое. Стон вместе со слюной потек из зловонной старческой пасти, нарастая и превращаясь в рев. Наконец, пробуждаясь от кошмара, Тамерлан приподнялся над своим ложем, слепо двигая пред собою здоровой левой рукой, и тогда только мирза Искендер вежливо подхватил эту руку под локоть и громко промолвил:

– Во имя Аллаха, милостивого и милосердого! Да снизойдут покой и благость на душу моего государя!

Эмир замер и разлепил испуганные вежды. Теперь вид у него был жалобный, и чувство сострадания снова вступило в борьбу с отвращением – эта борьба, выбравшая своим полем сердце мирзы Искендера, длилась уже так давно, но до сих пор оставалось неясным, кто станет в ней победителем, жалость или ненависть.

– Проклятье! – выдохнул наконец Тамерлан, полностью осознав, что находится в спальне своего самаркандского дворца.

– Что с вами, хазрет? К вам снова являлся тот черномордый джинн?

– Н-нет…

– Неужто опять синекожая женщина с иззубренным мечом вместо лица?

– Хуже.

– Еще хуже? Что может быть ужаснее женщины, у которой вместо одного из органов тела меч или пила? – Мирза Искендер решил чуть-чуть пошутить, но Тамерлану явно было не до шуток.

– Я увидел себя во сне маленьким мальчиком, – промолвил великий эмир весьма подавленным голосом. – Я шел по пустыне и едва не провалился в дыру. Тогда я сел на ее краю и принялся швырять в нее пригоршни песку. И вдруг из этой дыры я услышал голос, который спросил меня, правда ли, что я нисколько не боюсь. И тут мне сделалось невыносимо страшно… Дай мне глоток айрана[2], мирза.

Искендер, давно уже привыкший совмещать с должностью мирзы обязанности преданного слуги, знал, что сейчас нужно подать именно глоток айрана, причем в маленькой пиале из тонкого китайского фарфора, ведь в последнее время завоеватель мира настраивал себя и своих подданных на скорый поход в Китай.

– Не очень-то холодный, – недовольно пробурчал Тамерлан, утирая губы тыльной стороной ладони. – Как ты думаешь, к чему может присниться такой глупый сон?

– Хм, – задумался мирза. – Хотелось бы уточнить, чего именно испугался великий хазрет – дыры, голоса или самого вопроса?

– Я никого, ничего и никогда не боялся, – нахмурился Тамерлан, приосаниваясь. – Просто у меня разболелась нога. Ступай в эндерун[3] и спроси у биби-ханым, не захочет ли она навестить меня в столь поздний час.

– Едва ли, – вздохнул мирза, представляя себе полный всяческих ритуальных формальностей поход на женскую половину дворца. – Биби-ханым в это время спит так, что даже если ей в ухо протрубить из карная[4], она даже не поморщится.

– Иди! – сердито повторил приказание эмир, но когда мирза Искендер отворил дверь и собирался выйти из спальни, он окликнул его: – Впрочем, ты прав. Не надо. Она и впрямь будет не рада моему зову. Останься.

– Если кто и не спит по ночам в эндеруне, так это маленькая Зумрад, – сказал мирза. – Я могу привести ее.

– Вот еще! – отмахнулся Тамерлан. – Я вообще жалею, что взял ее в жены. Днем она как сонная муха, а ночи напролет плачет горючими слезами. Только и не хватало мне сейчас видеть ее зареванную мордашку.

Он улыбнулся. Он улыбался в редких случаях. Например, когда речь заходила о молоденьких девушках или хороших лошадках, и тогда лицо его ненадолго озаряла улыбка, способная немного ослабить ненависть мирзы Искендера к своему повелителю. Но еще улыбку этого чудовища неизменно вызывали построенные по его приказу башни из человеческих черепов, вид свежеснятой человеческой кожи и в особенности почему-то отрубленные половые органы.

Улыбка исчезла.

– Что-то я опять разгулялся. Вижу, не уснуть теперь. Раскладывай свои бумаги и перья, я хочу говорить о вечном и вещем.

Искендер послушно занялся приготовлениями к записыванию, он аккуратно разложил листы бумаги, откупорил склянки с чернилами, распахнул ларец, содержащий перья, калямы[5] и ножички различной величины в зависимости от предназначения. Бумага была превосходная, китайская, по краям изрисованная узорами, зеленью и цветами. Рядом он положил простую – для чернового варианта. Наконец, когда все было готово, Тамерлан кашлянул и, выпив еще глоток айрана, начал диктовать.