Читать книгу Ядерные ангелы - Александр Шакилов - Страница 3

Удар в голову едва не вышиб Зауру мозги. Еще удар. И этот странный звук, очень знакомый…

Он открыл глаза, и его ослепило ярчайшей вспышкой – точно так же взрываются сверхновые. В черепе образовалось избыточное давление, кости лопнули, измельченный мозг вынесло, забрызгав извилинами и нейронами весь божий мир.

Тяжело дыша, Заур нащупал на прикроватной тумбе стальной крест. Символ Господа придал сил ровно настолько, что палач сумел определить свои координаты: да это же его скромная холостяцкая келья! Кровать, стул, стол, шкаф – все, больше нет ничего.

Искусственные пальцы коснулись Знака, и Заур вспомнил, что только вчера вернулся из Вавилона. А ведь там, в подземельях Парадиза, громадный бионоид-лифт откусил ему протез, заменявший руку. Он поднес ладонь к лицу, чтобы получше рассмотреть. Опасаясь сжечь сетчатку, осторожно приоткрыл один глаз. Судя по корявому виду, резкой вони пластика и минимуму опций, Заур купил эту копеечную халтуру в ближайшей аптеке и там же сам себе установил.

Уже утро? За окном едва светло… Обнаружив, что накануне он не снял очки, палач взглянул на часы. На электронном табло, подвешенном над дверным проемом, едва тлели бледно-зеленые цифры – 19:46. Ну ничего себе! Неужели проспал целый день?!

Наверное, так себя чувствуют те, кому сделали трепанацию и засыпали в голову едва тлеющих углей. А в рот – песка. А язык заменили отрезом кожаного ремня… Заур попытался вспомнить, что с ним случилось. Итак, вчера он вернулся в Киев. В самолете «Embraer 145», принадлежащем «Укр-Авиа», зарядил аккумулятор служебного планшета, спустился по трапу – и тут же начальство вызвало своего лучшего палача. Надо было срочно явиться… Куда? Зачем?.. Пустота, нет информации. Но потом – Заур точно это помнил… вроде как… – был отбой, приказ отменили, шеф дал внеочередной выходной.

И вот тогда Заур выпил? Немного?

Точно. Иначе не объяснить его состояние. Это похмельный синдром.

Он не злоупотребляет алкоголем, но с Хельгой… В Киев ведь прилетел не сам, а со своей девушкой. И поддался искусу? Больше этого не повторится! Заур ведь не только слуга Закона, но и Господа!

Он перекрестился, обнаружив в постели рядом обнаженную блудницу. То есть полностью голую. То есть вообще. Она лежала, бесстыдно закинув руку за голову, одеяло сползло на пол, бессильное более прикрывать грудь, живот и то, что чуть ниже… Но Заур не спешил, зажмурившись, набросить на прелести Хельги свой отрез шелка. Все равно смертный грех прелюбодеяния уже совершен. Первый подобный грех в его жизни.

– Лысик, может, все-таки ответишь? – Хельга лишь искусно притворялась, что спит. Черные слезы, нарисованные на щеках, размазались, но ее это ничуть не портило. – Пятый звонок, никак не могу тебя разбудить. Уже и по щекам била. Мы, кажется, вчера что-то пили?

Вот кто и как едва не проломил ему башку. А странный звук – это дребезжание и кукареканье планшета. Рингтон «петушиный крик» – исключительно из-за искреннего и глубокого уважения к шефу – установлен на вызовы начальника Управы, в миру – Алекса Пападакиса.

Правда, недавно Заур наградил «петухом» еще одного человека. Не менее уважаемого. Слишком уж часто за последний месяц грезилось палачу, что он вышибает этой мрази мозги. Жаль, повода уважаемый человек не давал, а на преступление законник пойти не мог.

Кто бы ни звонил, отвечать не хотелось.

– День… э-э… вечер добрый. Я… – взглянув на экран, буркнул Заур, но после первых же слов в ответ заткнулся и вскочил с постели. – ЧТО?! Сейчас приеду!!! Нам надо встретиться!

В голове шумело. Желудок клокотал вулканом, грозя извержением. Глаза заволакивало то темным занавесом, то белым маревом. И все же Заур сумел одеться, не потеряв сознание. Разок всего растянулся на паркете, засунув обе ноги – родную и искусственную – в одну штанину. Долго не мог попасть новеньким протезом в рукав плаща.

Приподнявшись на локтях, Хельга удивленно глядела на его метания:

– Лысик, что случилось? С кем на свидание собрался?

Заур лишь отмахнулся. Некогда объяснять. Прыгнуть бы с балкона, не тратя драгоценных минут на спуск по лестнице, пропахшей табачным дымом и котами, – лифт не работает уже неделю, никак не починят. Но гарантированно сломаешь ноги, десятый этаж все-таки…

Пискнув, магнитный замок отпустил стальную дверь. Заур выпал из подъезда в вечерний Киев. Асфальт у лавочек был присыпан шелухой от семечек, детскую площадку оккупировали подростки, попивающие энергетик.

Врубив автопилот, Заур пересек двор. Вот и стоянка. Он плюхнулся в машину, под задницей заскрипел потертый дерматин. Ключ, замок. С визгом стирая покрышки, полуторалитровая «воля» палача выехала на проспект.

Обогнав серебристый «ланос», потом «ланос» зеленый, Заур промчал через перекресток на красный. Раньше он никогда не позволял себе нарушать ПДД, даже если надо было обезвредить опаснейшего преступника.

Как назло, вдоль всего проспекта трудились рабы. Неподалеку от их группок неспешно прогуливались надсмотрщики. Приходилось сбрасывать скорость, объезжая ремонтируемые участки дороги. У нарушителей Закона иногда бывает шанс попасть не на кладбище, а всего лишь на принудительные работы. Таких заковывают в колодки, навешивают на них цепей-замков и заставляют мести улицы, собирать собачье дерьмо или стирать со стен граффити.

Требуя уступить дорогу, пикнул длинный лимузин-членовоз. Заур опустил стекло и выставил наружу Знак – узнаваемый издалека рыцарский щит в миниатюре. Деревянную колоду на щите и мужчину в колпаке да с топором ни с чем не спутать. А уж девиз палачей «Закон суворий, але це закон[10]» знают даже грудные дети. Водитель лимузина прекратил давить на клаксон.

После Вавилона родной Киев казался другой страной, где все живут в страхе. Такова цена за стабильность и мир. На новостных сайтах пишут и по ящику талдычат, что у нас нет гражданской войны, наши друзья и дети не гибнут в братоубийственной бойне, и это есть благо, заслуга Президента… Будто в Борисполе каждый день не выгружают цинковые гробы, присланные из-за границы в обмен на безусых миротворцев.

Толстяк в кожаной куртке махнул полосатым жезлом, веля Зауру притормозить.

Как бы не так. Проведя ладонью по лысому черепу, палач прибавил скорость.

От бордюра отлип восьмиколесный патрульный бронетранспортер. Сунув жезл за пазуху, толстяк удивительно споро для своей комплекции забрался на броню, поднес мегафон ко рту и потребовал, чтобы синяя «воля», номерной знак такой-то, прижалась к обочине и остановилась.

Машину Заура – модель лет семь как сняли с производства – уже трижды расстреляли бы из пушки на башне броневика, но опасались зацепить ни в чем не повинное гражданское население.

Заур поставил на крышу «воли» мигалку и врубил сирену на максимум. Если это не поможет, он откроет огонь по коллегам, тем самым поправ Закон. Обстоятельства вынуждали пойти на крайние меры. Господь простит слугу своего, ибо он всемилостив!..

Оставляя позади грешников в джипах и блудниц в электрокарах, «воля» мчалась так, будто ее водитель мечтал выиграть Гран-при Монако. Даже едва не сбив двух рабов в неизменных оранжевых жилетах с люминофорными полосами на груди и спине, Заур не сбавил скорость. Ну нельзя же латать асфальт там, где едет палач!

Если он будет гнать, то успеет. Возможно, успеет. Он должен успеть.

Еще один перекресток. Проскочив на желтый, Заур поднес планшет к уху. Это называется «звонок другу». Если ситуация безвыходная, позвонишь и дьяволу, а тут всего лишь работорговец.

– Ильяс, утро… вечер добрый! Узнал? Нужен мясник. Нет, подпольного не надо. С лицензией. И проверенный. Знаю, что правильно. А то ляжет клиент под нож, чтобы продать лоскут кожи с задницы, а очнется без сердца и поджелудочной… Нет, я не буду продавать грешников. Что значит, все равно убью, так чего добру пропадать? – «Воля» метнулась через скрежет тормозов на красный, резкий поворот, вывернуть руль. – Товар – моя почка. Или часть печени. Или еще что, без чего можно жить.

Динамик планшета затих. Сломался? Спустя пару секунд девайс воскрес, поинтересовавшись, на кой Заур все это затеял. Если экстрима на работе не хватает, пусть переходит в вертухаи, тут недавно такое было! Один пацан столько народу покрошил, его, Ильяса, чуть не угробил…

– Просто найди мясника, – оборвал Заур работорговца.

Пообещав помочь, Ильяс отключился.

* * *

Через полчаса напряженной гонки по городу «воля» палача притормозила у мощных чугунных ворот. Отворив окошко пропускника, наружу высунулся сторож, мужчина лет шестидесяти. Над верхней губой седые усы, на голове кепка. Махнув рукой, – Заур автоматически отметил, что пальцы у него сплошь в никотиновых пятнах – сторож рявкнул:

– Здесь для служебного транспорта! Назад сдавай! Кому говорю?! Езжай отсюда! Не положено!

И зашелся хриплым лающим кашлем.

Заур молча показал ему Знак, будучи уверен что этого окажется достаточно, и потому удивленно хмыкнул, когда сторож вдруг вздумал ерепениться:

– Ты меня жестянкой своей не пугай! Пуганные мы! А ну езжай отсюда! Я права знаю, я Законы знаю! Не положено!

Палач поправил очки и провел ладонью по черепу, чтобы успокоиться. Не помогло. Что ж, у него есть дополнительное средство для поддержания душевного комфорта – из кармана плаща, в который запросто можно засыпать пару кило картофеля, Заур вытащил «микробика». Так он ласково называл свое оружие. Для прочих – для грешников – это пистолет-пулемет «микро-узи», двадцать патронов в магазине, шестьсот выстрелов в минуту. Второй «микробик» лежал в другом кармане.

Продемонстрировав ствол, Заур предположил:

– Кажется, я сейчас кого-то узаконю. За оказание сопротивления палачу при исполнении.

Говорил он бесстрастно, будто не клокотал в груди гнев и никуда не надо было спешишь.

Усатый грешник нырнул обратно в сторожку. Ворота со скрипом открылись.

Не щадя подвеску, палач бросил «волю» на старый разбитый в хлам асфальт. Дорогу тут не ремонтировали, похоже, со времен последнего съезда КПСС. Справа темнел парк. Подсвеченные редкими фонарями местечки в нем казались проплешинами в шевелюре. В тех проплешинах перед сном прогуливались граждане в накрахмаленных больничных халатах. Тянуло дымком – то ли жгли палые листья, то ли грешники-пациенты баловались запрещенными веществами растительного происхождения. Слева возвышалось краснокирпичное здание с пригорком-подъездом для карет «скорой помощи».

Заур припарковался в сумраке под нависающим над дорогой каштаном. Захлопнул дверцу «воли». Прихрамывая, метнулся к входу в приемный покой.

Помимо обожаемого шефа, «петушиный крик» он поставил на звонки главврача этой богадельни. Со Львом Аркадьевичем Глоссером Заур давно знаком лично. И если раньше Глоссер был отличным человеком, приветливым и отзывчивым, все-таки друг отца, то в последнее время его точно подменили…

В этой больнице Заур провел детство – с того момента как на Крещатике во время перестрелки, затеянной бандами, погибли его родители. Будущий палач стал инвалидом, но все же более-менее поправился – благодаря заботе Учителя, работавшего в этой больнице вместе с отцом Заура и Глоссером. А вот сестра, неунывающая Танюшка… Ей становилось все хуже и хуже, пока она не впала в кому. Это случилось в тот день, когда умер Учитель, оплачивавший содержание Танюшки в больнице. Оказалось, уход за ней, процедуры и лекарства стоят огромных денег, каких у палача не было и быть не могло.

Раз в два часа сестру нужно переворачивать на другой бок, чтобы не возникли пролежни. И протирать ее тело, и массировать, а то мышцы потеряют эластичность. А еще – санировать носоглотку и рот, иначе в верхних дыхательных путях возникнет инфекция. Кормят ее с помощью зонда, а потом опорожняют кишечник клизмами и ставят катетер, чтобы вывести лишнее из мочевого пузыря.

Заура поверг в шок запах, появившийся в палате сестры, – запах естественных выделений. Танюшка не могла так пахнуть, не могла!.. Он сжал кулаки. Он обязательно найдет грешника, повинного в бедах семьи. Эта мразь, этот демон во плоти ответит за то, что случилось с сестрой!..

Однажды палач уже обманулся, решив, что ему нужен Максим Краевой. Известный преступник идеально подходил на роль личного врага. Заур отправился в Вавилон, нашел Края, едва не узаконил его, но потом…

Больничный коридор казался бесконечным.

– Куда? Почему без бахил?! – рыкнула вслед женщина, елозившая по полу грязной тряпкой.

Он не притормозил, не оглянулся.

Последний «петушиный» звонок был от Глоссера. Тот пригрозил отключить аппарат искусственной вентиляции легких. Аппарат, от исправной работы которого зависит жизнь сестры. Глоссер мотивировал решение тем, что Заур не оплачивает счета и задолжал больнице серьезную сумму. Как главврач – имеет право, и где это видано, чтобы палач нарушал Закон. Еще Лев Аркадьевич намекнул, что в пациентах у него числятся большие государственные чины, так что неприятностей палачу не избежать.

Заур попросил о встрече. Главврач снизошел, назначил время: «В память о вашем отце, этом святом человеке, я изыщу две минуты – не больше! – через полчаса ровно. Опаздывать, молодой человек, не рекомендую». Потому-то Заур и гнал, нарушая правила дорожного движения.

От его расторопности зависела жизнь сестры.

Он спешил, а в голове все звучала напутственная речь Глоссера: «Заур, я с вами предельно честен. У Татьяны нет шансов. Даже если она выйдет из комы, вегетативное состояние – вот ее удел до конца дней. Во всех больницах – кроме нашей – такими пациентами вообще не занимаются. Больного кладут на носилки, отвозят домой, звонят в дверь, а потом, оставив, уезжают. А если у больного нет родственников или же личность его не установлена, то… Ведь можно переворачивать его с боку на бок, скажем, всего раз-другой в сутки – и тогда пролежни или гипостатическая пневмония быстро приведут к летальному исходу».

Разговор с главврачом предстоял тяжелый. Не вынимая «микробиков» из карманов, Заур щелкнул предохранителями и без стука вошел в кабинет.

– Вы пунктуальны, что нетипично для нынешней молодежи. – Бросив на него быстрый взгляд и тут же отвернувшись, Лев Аркадьевич Глоссер повесил рубашку на плечики и пристроил на вешалку рядом с пиджаком и повседневными брюками. На нем сейчас было лишь белье: майка да трусы.

Худые поросшие седыми волосами руки, тонкие ножки, оттопыренный животик… Без верхней одежды Лев Глоссер, повелитель жизней, возомнивший себя чуть ли не богом, решающим, кому дышать, а кому нет, смотрелся по меньшей мере комично.

Он что, только-только явился на работу и не успел еще переодеться?

– Доктор, извините, что вторгся, но моя сестра!.. – Заур поправил очки. Пол кабинета устилал толстый ковер, а рабочий стол выглядел старинным и очень дорогим. И пахло тут не лекарствами, а фиалками. – Вы не должны!..

– Одну минуту. – Главврач продолжил переодеваться.

Сначала – голубая блуза свободного покроя с короткими рукавами, треугольным вырезом под горло и с накладными карманами – один карман на груди, два внизу. Потом – брюки, широкие, не стесняющие движений, на резинке.

Заур достаточно долго прожил в больнице, чтобы знать, почему главврач одевается так, а не иначе. Хирурги и медперсонал проводят много времени в операционной, где все сметанно-снежное, освещаемое ярким светом. В такой обстановке одеваться в белое – перебор, напряг нервам, нужен контраст, чтобы не уставали глаза. К тому же на синей или зеленой блузе пятна крови кажутся не столь яркими. А если зайти в белом халате в детское отделение, то вой поднимется такой, что хоть беги – у малышей белый цвет вызывает неприязнь из-за боли от уколов и прочих процедур.

Прежде чем Глоссер натянул блузу, Заур заметил у него на предплечье татуировку – змею, обвивающую ножку бокала и сунувшую в него раздвоенный язык. Он где-то уже видел такую татуировку… Но где? Или перепутал он что-то, символ ведь знаменитый, медицинский… Заур впервые застал главврача в неофициальной, так сказать, форме одежды, раньше тот всегда представал перед ним в халате или же в пиджаке.

– Ваша сестра… – начал Лев Аркадьевич, и у палача напрочь вымело все мысли из головы.

Он перебил Глоссера:

– Нужна отсрочка. Я оплачу счета. Я уже договорился. В ближайшее время больнице будет перечислена крупная сумма…

Выражение лица главврача заставило его замолчать. В глазах Глоссера промелькнуло недоумение, а следом – понимание: мол, все ясно, у молодого человека прободение чувства юмора и острый приступ игривости. Медикаментозно не лечится, пациента спасет лишь лоботомия.

Заур ждал от главврача вспышки гнева, угроз, но не того, что услышал в ответ.

– Молодой человек, все в порядке. – Глоссер махнул рукой, будто отгоняя назойливую муху.

– В порядке? – Заур то ли ослышался, то ли… Его затрясло от недоброго предчувствия.

– Деньги пришли. – Главврач был непривычно вежлив с ним, голоса не повышал, будто еще недавно не орал на него по телефону. – Спасибо, что внесли аванс за год вперед. А уж ваше щедрое пожертвование больнице – поступок великодушный.

Боль между висками усилилась настолько, что Заур едва не попросил у доктора таблетку. Он ничего не понимал. Какие деньги? Какой аванс? Ильяс не мог так быстро связаться с мясником, а тот не успел бы оформить перевод, нужны реквизиты больницы, нужно обозначить назначение платежа. Да и не знает никто, зачем Зауру понадобились деньги.

– Лев Аркадьевич, это такая злая шутка, да? Господь вас не простит… – Заур вдруг понял, что главврач не шутит. А значит, надо выяснить, откуда взялись деньги. – Лев Аркадьевич, с какого счета пришла сумма?

– Как с какого? – Глоссер вновь отмахнулся от несуществующей мухи. – С вашего, молодой человек. Не с моего же.

Он шагнул к рабочему столу, повернул алюминиевый лэптоп экраном к Зауру. На экране отображался сайт банка и выписка с деталями транзакции. И отправителем действительно значился Заур. Номер счета в «Укрнацтрастбанке» совпадал с реальным. Но этого быть не могло! Откуда такие деньжищи у простого палача? Да он за всю жизнь столько не заработал бы, вкалывая по три смены без выходных и отпусков.

– Палачи, оказывается, – Глоссер подмигнул Зауру, – неплохо зарабатывают, раз могут позволить себе…

Он еще что-то говорил, но палач его не слушал.

– Раз все оплачено, то… С моей сестрой все в порядке? Аппарат искусственной вентиляции легких не отключат?

– Ну как вам сказать, молодой человек… – Главврач медлил с ответом, и это очень не нравилось Зауру. Наконец Глоссер кивнул: – Да, более чем в порядке. Вот уже четверть часа как вашу сестру отключили от аппарата…

* * *

В груди Заура образовался вакуум. Его уронили с самого высокого небоскреба Киева, а потом пару раз сверху прошлись асфальтовым катком.

Отключили? Но она же в коме, это верная смерть!..

В глазах потушили свет. Ничего не видя, Заур вывалился из кабинета и, прихрамывая, побежал по тысячу раз исхоженным коридорам больницы. От него шарахались медсестры. Он перевернул столик на колесах, опрокинув на пол медицинские инструменты и пробирки, брызнувшие осколками. Размахивая резиновыми «демократизаторами», к нему кинулись двое здоровяков в синей униформе местной охраны. Заур походя сшиб их с ног. Благоразумно не вставая с пола, они по рации вызвали подмогу.

И вот Заур у палаты сестры.

Знакомая царапина на двери. И стулья: один слева от входа, другой справа. На них должны просиживать штаны парни из Управы. Но – никого. Сердце перестало изнутри выламывать ребра. Палач толкнул дверь, вошел.

И сразу бросилось в глаза: нет аппарата искусственной вентиляции легких. Раньше был у кровати, а теперь его нет. Оцинкованная стойка на пяти ножках с поворотными колесиками. На стойке закреплены баллон, батарея, блок управления с монитором, шланги… Примечательная штуковина, сразу видно, что не пылесос и не соковыжималка. И ее, штуковины этой, в палате больше нет.

А значит – все кончено.

Одно колено дрожало, второе, искусственное, не давало Зауру упасть. Кое-как он доковылял до кровати. Тело на ней полностью накрыли простыней, лица не видно. В груди палача клокотали рыдания. Он потянул простыню за край, моля Господа, чтобы это оказался кто-нибудь другой, не Танюша, ну пожалуйста, кто-нибудь другой!..

Огненно-рыжие волосы сестры – первое, что он увидел.

Почему, Господи?!

Лицо сестры было безмятежно. Оно не пострадало тогда, на Крещатике, – чуть ли не единственная часть тела, которую пощадил огонь. На щеках легкий румянец, глаза закрыты – хоть не мучилась перед смертью…

– Ой! – Взметнулись длинные ресницы, сверкнули голубые радужки.

От неожиданности Заур шарахнулся от кровати.

– Заурчик-мурчик, ну и напугал ты меня! – защебетала Танюшка. – Ты чего простыню дергаешь? Я ж под ней голая, меня к операции приготовили, скоро отвезут.

– Так ты не умерла… – прохрипел палач.

– Не дождешься!

От нахлынувшей радости у Заура едва не разорвалось сердце. Тысячи вопросов теснились в глотке, мешая друг другу прозвучать. Палачу важно было узнать, когда и как сестра вышла из комы, ведь шанс на это был мизерный, и все же Заур надеялся и потому отказывался отпустить ее душу к Господу.

– Танюшка, я… – Он хотел поцеловать ее в щеку и взять за руку.

Ему помешали.

В палату – вмиг тесно стало – ворвалась охрана с дубинками наперевес. Дилетанты: зрачки расширены от возбуждения, движения беспорядочные. Мало им досталось в коридоре, не усвоили урок вежливости, данный пастырем? Заур привычным жестом опустил руки в карманы, коснулся «микробиков».

– Господа, все в порядке. Это наш дорогой меценат. – Растолкав парней в униформе, главврач прикрыл их собой, чем спас от немедленной встречи с создателем на небесах или, что вероятней, с дьяволом в преисподней. – Инцидент исчерпан.

Выпроводив разочарованную охрану, Глоссер вернулся к Зауру, взял его за локоть и чуть потянул, намекая, что ему не стоит тут задерживаться:

– Зачем же вы, молодой человек, перевернули стол, инструменты на пол опрокинули? Их ведь приготовили для операции вашей сестры.

– Какой еще операции? – Палач оторвал от себя чужие цепкие пальцы. – Почему я ничего…

Его отвлекло щебетание Танюшки:

– Твой друг передавал тебе привет. Интересный такой мужчина, обходительный.

– Мой друг? – Заур насторожился.

У людей его профессии нет друзей, есть только коллеги и враги. Врагов мало. Он постоянно работает над тем, чтоб их было как можно меньше. Это просто – надо всего лишь хорошо стрелять.

– Ну да! – Голубые глаза Танюшки радостно сверкали. – Он сказал, что твой друг. У него птица такая забавная. Удивительно, что его с птицей в больницу пустили, тут же стерильно все должно быть. А если б кто с собакой захотел прийти, представляешь, Заурчик-мурчик? Он пришел ко мне – и я сразу проснулась. Я так долго спала…

Заур посмотрел на Глоссера.

Тот пожал плечами:

– В тот состоянии, в котором она была, возможны галлюцинации.

Палач провел искусственной ладонью по черепу. Дешевый пластик протеза неприятно попахивал.

– У твоего друга тоже нет руки. Кстати, мурчик, а что случилось с твоим протезом? У тебя ведь другой был? Я же вижу, цвет другой.

Он заставил себя улыбнуться рыжеволосому чуду, источнику неиссякаемого оптимизма, живущему вопреки всему и вся:

– Ничего страшного. Бандитская пуля.

…А потом Танюшку увезли на операцию.

Выйдя из больницы, Заур остановился в густой, как деготь, тени дерева, в десятке метров от ближайшего фонаря. Надо привести в порядок сумбур в лысой башке, многое обдумать… Окончательно стемнело, мерцанье Млечного Пути завязло в тучах, затянувших небо.

Ворота открылись. На территорию, подпрыгивая на ухабах, заехал грузовик-автозак. На борту его художник-маляр нарисовал волка, разлегшегося то ли на табурете, то ли на троне, над которым светила полная луна. Аналогично были маркированы все автозаки, принадлежащие работорговцу Ильясу. И потому, когда из кабины на асфальт спрыгнул именно Ильяс, – седые волосы, широкие плечи – Заур не удивился. Удивительно было другое – зачем сюда, в больницу, приехала спецмашина?

– Здравствуйте, дорогой. – К Ильясу подошел усатый сторож. – Сколько еще сегодня ходок?

В ответ работорговец неопределенно покачал головой.

Ни один, ни второй Заура, похоже, не видели.

Из приемного покоя вышли двое санитаров. Один обычный какой-то, без особых примет, а вот второй – негр-здоровяк. Белая униформа на нем смотрелась так же уместно, как подвенечное платье на бойцовском псе. Кивнув работорговцу, санитары открыли будку автозака и выволокли из него отчаянно сопротивляющегося мужчину. Руки его были скованы за спиной.

Сторож панибратски хлопнул Ильяса по плечу:

– Много у тебя машин? На весь город хватит?

Ильяс оттолкнул сторожа:

– Держи рот на замке! Несешь какой-то бред.

Усатый прошипел что-то в ответ, палач не расслышал что. Работорговец примирительно ответил ему, мол, чего ты, земляк, одно дело делаем.

Заур вышел из тени:

– Ильяс? Вот уж кого не ожидал тут увидеть, так это тебя.

Лицо сторожа исказила злобная гримаса.

Да и работорговец не обрадовался встрече. Он растерялся и занервничал. Туда-сюда завертел головой, высматривая, кто тут еще притаился. Ильяс – честный работорговец с безупречной репутацией. Иначе Заур решил бы, что он замешан в богопротивных делишках.

– Привез на лечение раба. – Ильяс делано хохотнул. – Бывший бухгалтер. А не надо было воровать у босса, тогда б и грыжи не заимел. Плохой совсем человек: ругается, дерется, сбежать хотел. Пришлось сковать и в рот кляп засунуть.

Приемлемое объяснение. Вот только усач-сторож сторож зачем-то кивнул негру, больше похожему на борца-тяжеловеса, чем на медработника, а тот посмотрел на Ильяса. Работорговец же едва заметно мотнул седой головой, будто что-то запрещая.

И все же негр повел плечами – так разминаются перед схваткой на татами.

– Сам справишься? – спросил он у напарника.

Тот молча потащил брыкающегося бухгалтера к двери приемного покоя.

Глядя чуть в сторону, «борец» шагнул к Зауру. Ладонь Ильяса безуспешно мазнула по мускулистому плечу, словно он хотел задержать негра.

Опустив голову, тот избегал смотреть палачу в глаза, которые, как известно, зеркало души. Но и без всяких зеркал Заур чуял его агрессию. В осанке негра, манере двигаться угадывались повадки рукопашника со стажем.

– Тому, кто помогает людям, не пристало людям вредить. – Голова раскалывалась, но Заур с детства умел не замечать боль. Ведь боли нет, ее придумали слабаки и грешники, чтобы оправдывать свои поражения и преступления. Так говорил Учитель, и палач с ним безоговорочно согласен.

Руки сами опустились в карманы плаща, поближе к «микробикам».

Рабочий планшет завибрировал, следом раздалась песенка «На танцующих утят быть похожими хотят, быть похожими хотят не зря, не зря!»[11] Хельга поставила этот рингтон на свои звонки. Губы палача раздвинулись в улыбке, заставив сократиться атрофированные мимические мышцы. В последний раз он улыбался, когда еще живы были родители. Вместо того чтобы выхватить «микро-узи», он нащупал планшет.

Заур отвлекся всего на миг.

Расслабиться – значит дать противнику фору. Это недопустимо. И непрофессионально. И непозволительно даже стажеру без Знака, не то что опытному палачу, узаконившему столько грешников, что хватит на целое кладбище. Достаточно доли секунды, чтобы свернуть человеку – в данном случае палачу – шею. Длинные, мясистые, как колбаски для барбекю, пальцы впиваются в горло – рывок и…

Покачнувшись, Заур едва не упал.

– Простите! – Негр слегка задел его плечом, едва не сбив с ног, и рявкнул сторожу: – Митрич, хватит уже лясы точить! Отпускай поставщика! У нас сегодня дурдом по травме! Пять экипажей на вызове, скоро прикатят, а ты тут с товарищем препираешься! Работать надо!

Митрич – так звали усатого – потопал обратно на пост.

Потянув на себя жалко скрипнувшую дверь, негр-санитар скрылся в приемном покое.

Палач поднес планшет к уху. Из динамиков полилась трескотня Хельги.

Махнув Ильясу на прощание, продолжая слушать голос любимой, Заур подошел к «воле» и обычным стальным ключом открыл дверцу. Эту машину собрали в Запорожье еще до того, как автозаводы повадились оснащать свою продукцию определителями генотипа владельца.

От сильного удара в бок Заур едва не выронил планшет.

Его, лучшего палача Киева, буквально втолкнули в салон.

– Держи руки на виду, – услышал он. – Подальше от карманов плаща.