Читать книгу Табу и невинность - Александр Смоляр - Страница 8

Перед подписанием августовских соглашений бастующие поставили условие: все деятели и активисты КОРа, арестованные во время данной забастовки, должны быть освобождены. И действительно, 1 сентября 1980 года они вышли на свободу. В ту же минуту возникла проблема их участия в «Солидарности». Определенные группы интеллектуалов, ранее тесно связанные с КОРом, считали, что теперь его члены должны держаться подальше от этого профсоюза. По их мнению, надлежало в обязательном порядке искать modus vivendi (временное соглашение) с властью и как можно быстрее включить профсоюз в систему, поскольку в противном случае ему грозит катастрофа, ведь присутствие на политической сцене тех КОРовцев, чью предшествующую деятельность власти никак не могли одобрить, могло только повредить делу профсоюзников… Великая победа КОРа, которую никто не подвергал сомнению, ни друзья, ни враги, стала тем самым горьким личным поражением целого ряда его деятелей. Однако в реальности их популярность, авторитет и темперамент привели к тому, что в конце концов они оказались поглощенными новым движением. Это означало смертный приговор КОРу как автономному образованию. Появилось, правда, еще несколько деклараций, готовящих его исчезновение, но, в сущности, после сентября 1980 года КОР уже не существовал.

Отдельные его члены (в частности, Ян Юзеф Липский, Збигнев Ромашевский, Хенрик Вуец) вошли в профсоюзные власти. Другие стали разного рода советниками (Яцек Куронь, Ян Литыньский, Адам Михник, Анджей Целиньский). Еще кто-то ринулся в водоворот организационной работы, в прессу и информационные службы. Однако отношение к КОРу по-прежнему продолжало разделять «Солидарность». Не было собрания, на котором Леху Валенсе не приходилось бы отвечать на вопросы, связанные с КОРом. Когда выбирались профсоюзные власти, всем кандидатам задавали вопрос об этом Комитете. Причины такого интереса были весьма многочисленны.

Некоторые дали себя убедить назойливой, беспардонной пропагандой, утверждавшей, будто бы только одна маленькая группка людей противилась вожделенному и долгожданному соглашению с властью. Изображая КОР как движение безответственных экстремистов, которые доведут дело до советского нашествия на Польшу, власть сумела успешно манипулировать отдельными кругами оппозиционеров. С другой стороны, миф КОРа до конца сохранил свою соблазнительность и магнетическую силу. Достаточно было какому-нибудь рабочему сослаться на свои доавгустовские связи с оппозицией, как на любых выборах его шансы серьезно возрастали. Такая популярность не была лишена двусмысленности. Те, кто подключился к оппозиционной работе лишь в августе 80-го года, имели, естественно, склонность вести отсчет времени от этой даты. Сам факт более ранней ангажированности ставил перед многими людьми серьезную моральную проблему: а мы? Почему мы не взбунтовались раньше? Для части из них ответной реакцией было восхищение КОРом. У других ответ принимал форму, столь же понятную психологически, [но совершенно иную], а именно: они испытывали потребность обесценивать КОР. Как же это получилось, спрашивали они, что входившие туда интеллектуалы могли открыто, почти безнаказанно действовать, в то время как другим нельзя было пикнуть ни словечка? Власть шепотком подсказывала ответ, который убедил далеко не единственного человека: члены КОРа, инсинуировало клевещущее начальство, это сталинисты, которые сохранили контакты с миром партийных боссов. Их цель, дескать, состоит исключительно в захвате власти (в особенности такую жажду приписывали людям масштаба Куроня), и они не колеблясь предадут общество, чтобы добиться своей цели. КОРовцы – это евреи или, в более простом варианте, всякие известные лица, баловни Запада (в противоположность обыкновенному простому человеку). Подобные обвинения не смущались и не отступали перед лицом явного парадокса: «экстремистов», стремящихся вроде бы только к власти, одновременно обвиняли в умеренности как синониме подлости и измены.

Итак, КОР перестал существовать. Тем не менее он все-таки воспринимался и извне, и своими друзьями как движение, которое продолжало оставаться живым. Почему? Думаю, попросту долгие годы совместной борьбы, поражений и побед, надежд и безысходности создали специфический климат и этот климат после роспуска КОРа по-прежнему прочно скреплял Комитет. Не подлежит сомнению, что в столь широком движении, каковым является профсоюз, особенно созданный из ничего, с нуля, всякие сообщества и круги, которые уже ранее были сплоченными и пользовались столь огромным авторитетом, могли восприниматься как угроза. Отдельные группировки страдали прямо-таки настоящим психозом, везде чуя КОРовские заговоры; такие люди были чрезвычайно враждебны КОРу. Однако КОР никого не оставлял равнодушным – он имел либо горячих сторонников, либо ожесточенных противников. Впрочем, и первым и вторым приходилось признавать его заслуги.