Читать книгу Любви неведомые тропы - Александр Станиславович Сих - Страница 3

1

Максим всегда считал себя космополитом и человеком отнюдь не сентиментального характера. Хотя, конечно, и космополитизм, и сентиментальность, имея чёткое буквальное определение, имеют границы, пусть и сильно размытые, индивидуального космополитизма и разные степени сентиментальности.

Кто-то от избытка чувств падает без чувств, а кто-то, по той же причине, лишь непроизвольно усилит блеск глаз. Кому-то совершенно наплевать, где жить, лишь бы было удобно и комфортно. А кому-то удобно комфортно жить везде, но для полноты жизни и счастья всё равно чего-то не хватает. И не все сразу понимают – чего.

Родина, если отбросить государственно-политическую идеологию, это то место, где человек родился и провёл счастливейшую пору своей жизни – детство.

А детство, если оно не пришлось на страшное время войны или революции, да к тому же не омрачено присутствием крайне злобных и антисоциальных родителей, всегда счастливое.

Правда, понимаешь это уже тогда, когда оно отдаляется от тебя на расстояние смутных воспоминаний. А цепкость этих воспоминаний прямо пропорциональна возрасту. Хотя, опять-таки, всё глубоко индивидуально. Но, как бы там ни было, вывод один: теперь, наконец-то, стало понятно, почему многие пожилые люди впадают в детство.

Максиму ещё не было и сорока, когда он почувствовал жестокие приступы постоянной тоски и услышал призывные ностальгические отголоски.

Вначале эти симптомы были ещё не настолько болезненны, чтобы по-настоящему взбудоражить внутренний мир серьёзного и делового человека, ставшего, правда, таковым не по зову сердца, а в силу сложившихся обстоятельств.

Но, как оказалось, это были только цветочки. И ягодки не заставили себя ждать.

Не прошло и полгода, как они выросли, созрели и тяжёлыми гроздьями придавили душу Максима, вызвав в ней полное смятение чувств, выплёскивая наружу неудовлетворение и раздражительность. Неужели его примитивно потянуло в родные края? Только ли ностальгия терзала его душу? Максим сам прекрасно знал, что нет. Не это было главным. А если точнее, то это вовсе не было главным.

Макс всю жизнь жил с душевной болью, то притупляющейся, то обостряющейся. Он уже к ней привык, с ней сроднился и даже научился с ней ладить. Но в последнее время эта тягостная и назойливая сожительница стала невыносимой.

Эта боль, несомненно, являлась болезнью. И все симптомы этой болезни были, что называется, налицо. Однако болезнь нельзя лечить по косвенным симптомам, не установив её истинной причины. Её зародыша. А зародыш его болезни находился глубоко в его душе. А душа была там – на родине. И эту истину Максим понял окончательно.

Следовало предпринимать срочные меры, пока болезнь не затянулась и не привела к, возможно, трагическому финалу.

Лишь любовь к семье помогала ему ещё держаться на плаву. А силу грести придавала любовь жены и детей. Потому что односторонней любви для полноценного каботажного плавания по жизни мало.

А вот на работе, не манящей и ранее, всё валилось из рук. Она вызывала в Максиме неприязнь, почти физическое отторжение. Психологическая бомба могла взорваться в любую минуту. Он чувствовал и понимал это, и от этого становилось страшно. Потому что он будет бессилен предотвратить взрыв.

– Максим, сынок, – ласково выговаривал ему тесть в его рабочем кабинете, – ты стал крайне небрежен в делах. Что с тобой? Я подумал, может в семье не лады?! Но нет. Спросил у Кати. Катя говорит, что в семье всё нормально, всё в порядке. И дело не в семье, а в тебе. Что именно с тобой происходит что-то странное. Катя говорит, что тебя понимает. Ну, это понятно. Жена должна понимать мужа. Но я тоже хочу понять! Объясни! Может здоровье беспокоит?

– Беспокоить может болезнь, а не здоровье, – не громко, но резко ответил Макс. Но открывать тайну не стал. – Да здоров я!

– Тогда что? – допытывался тесть. – Где былая инициатива? Где креатив? Ты становишься меланхоликом и интровертом, погружённым в себя. А надо быть погружённым в дела!

Тесть незаметно самодовольно усмехнулся. Ему очень понравилось то, что он только что сказал. Когда-то он следил только за «базаром», но потом, став солидным и уважаемым человеком, стал следить и за речью. Для этого стал читать полезные книги – энциклопедии и толковые словари.

– Для вас, Лев Тигранович, – сказал сдержанно Макс, – всё дело в деле. И только деловой человек, это человек. А интроверт и меланхолик, значит, уже нелюдь?!

– Почему не люди?! Люди. Но другие. Меланхолики, интроверты и моралисты – в бизнесе обречены на вымирание. Как мамонты. Или динозавры. И вот это твоё нынешнее состояние, может быть, хорошо для поэта и философа, а для делового человека – смерть. – И не удержался от неожиданно родившегося каламбура. – При таком состоянии очень легко потерять состояние!

Максиму очень хотелось крикнуть, что он в гробу видел его, тестино, состояние! Что его уже достал весь его бизнес! Что его от всего этого уже тошнит!

– Вчера по твоей вине на таможне задержаны три фуры груза, – беззлобно, даже как-то совершенно беспристрастно, сообщил Лев Тигранович. – А этот вопрос сугубо в твоей компетенции. Граница и таможня – твои сферы деятельности.

– Я не пограничник и не таможенник, – по-детски огрызнулся Макс.

– Правильно, – согласился тесть. – Ты топ-менеджер, курирующий доставку и распределение товара. Ты главный связной, который прочно связывает синхронную и бесперебойную работу таможенной службы с нашими средствами передвижения. Хорошо, что мне вовремя позвонили, я подсуетился и выправил ситуацию. Кто покрыл бы расходы, если бы эти паразиты конфисковали 60 тонн птицы?

– Если бы та птица не была нашпигована «химией» и не заморожена, она уже давно разложилась бы на вонючие атомы, – ответил хмуро Максим, вспомнив, что лучшая оборона, это атака.

– На это и существует технический прогресс, – парировал тесть, и глаза блеснули огоньком алчности. – Современные технологии в физике, химии и фармакологии. Включая все виды транспортных рефрижераторов.

– А люди, значит, должны платить деньги и жрать эти ядохимикаты? – спросил зять, храбро насупившись.

– Дорогой зять, – по-прежнему ласково увещевал Лев Тигранович. – Если ты будешь думать о здоровье народа, а не о его деньгах, которые он тебе должен отдать, то вскоре обанкротишься и сам станешь частью этого народа. Низшей кастой человечества. Ты этого хочешь? Оно тебе надо?

Макс отступать не собирался.

– Я сам из народа, – гордо заявил он. – Поэтому был, есть и буду его частью.

Тесть поморщился.

– Я тоже, – брезгливо ответил он. – И как только я решу стать кандидатом в депутаты, то буду кричать об этом громче всех. Но зачем эта демагогия здесь?

У Максима не было прямого и категоричного ответа на этот вопрос. Если говорить откровенно, то он никогда не был борцом за социальную справедливость. Да и сейчас он меньше всего думал о народе. Просто непонятные внутренние метаморфозы всколыхнули в нём дремавший дух бунтарства. Макс всё прекрасно понимал, но этот самый дух, не желая угомониться, заставлял спорить. А если бы его оппонентом был кто-то другой, а не почти родной человек, то спор мог легко перейти границу словесной перепалки.

– Вы забываете, уважаемый Лев Тигранович, – сказал Макс, повысив для убедительности голос, – что, благодаря этой самой низшей касте человечества, так называемая высшая каста, имеет все блага этого мира. Одни созидают прозябают, другие пользуются и процветают.

Тесть выставил перед зятем согнутую в локте руку, сжатую в кулак, но с оттопыренным указательным пальцем. Потом этой рукой сделал короткое движение, наподобие маятника, и с хитрющей улыбкой сказал: