Читать книгу Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе - Александр Стыкалин - Страница 6

С тех пор, как в начале 1990-х годов российские историки получили возможность более дифференцированного подхода к оценке венгерской «национальной трагедии» 1956 года, отказавшись от прежней упрощенной схемы «контрреволюционного мятежа, поддержанного мировым империализмом», не утихают споры вокруг личности Имре Надя, центральной фигуры политической жизни Венгрии в те драматические дни. Более того, успел сложиться целый ряд стойких мифов, сквозь призму которых воспринимается российским историческим сознанием этот трагический персонаж венгерской истории новейшего времени. Согласно наиболее экстравагантному из этих мифов, Имре Надь, недавний австро-венгерский военнопленный, примкнувший в период революции в России к большевикам и служивший в органах ЧК, был якобы непосредственно причастен к расстрелу царской семьи[96]. Праведный гнев, овладевающий российскими патриотами при одном только упоминании о грубом вмешательстве иноземцев в драму русского народа, вполне закономерно проецируется и на сотрудника ЧК И. Надя. Данностью же является простой исторический факт: Имре Надь летом 1918 года находился в Забайкалье, за тысячи верст от Екатеринбурга, и уже поэтому не мог иметь никакого отношения к той кровавой расправе[97].

Покрыта легендами и деятельность Имре Надя в период эмиграции, в Москве 1930-х годов. В 1989 года по инициативе тогдашнего председателя КГБ СССР В. А. Крючкова были извлечены из архивов документы о связях И. Надя с органами НКВД, а 27 февраля 1993 года их впервые опубликовала, наделав немало шуму, итальянская газета «Ла Стампа»[98]. При том, что Крючков явно преследовал сиюминутные и не слишком чистые политические цели – компрометации реформаторского крыла кадаровской ВСРП, склонного к реабилитации И. Надя[99], документы отнюдь не являются подделкой и, в общем, не оставляют сомнений в причастности Надя к агентурной разработке некоторых из тех венгерских коммунистов-эмигрантов, которые стали в 1937–1938 годах жертвами сталинских репрессий. Эта деликатная тема нашла отражение в литературе об И. Наде (в первую очередь в работах Я. Райнера). Правда, читая труды Я. Райнера (и некоторых других ведущих венгерских историков), трудно отделаться от впечатления о стремлении по возможности обойти существующие острые углы[100]. Иногда даже получается, что информация, поступавшая в органы от И. Надя, была приобщена к следственным делам как бы вопреки его воле. Между тем российский дипломат и исследователь В. Л. Мусатов, много лет посвятивший изучению Венгрии в новейшее время, приводит в качестве неоспоримого свидетельства собственноручно написанную 20 марта 1940 года автобиографию И. Надя, где указывалось: «С НКВД я сотрудничаю с 1930 года. По поручению я был связан и занимался многими врагами народа»[101].

С другой стороны, встречающиеся иногда даже в серьезных научных публикациях утверждения о том, что 15 или более человек были расстреляны или погибли в лагерях именно по доносам И. Надя, кажутся слишком безапелляционными[102]. «Писатель Антал Гидаш говорил, что он сел по навету Имре Надя. Всемирно известный философ Дьердь Лукач, экономист Ене Варга также оказались в «расстрельных списках» из-за Имре Надя», – читаем в статье квалифицированного журналиста-страноведа, не одно десятилетие проработавшего в Венгрии корреспондентом «Правды»[103]. Так вот если не ограничиваться слухами, распространенными в среде венгерской коммунистической эмиграции в СССР, а углубиться в теме, обратившись к архивным первоисточникам, возникают серьезные вопросы. В конце 1990-х годов автор этих строк вместе с известным переводчиком венгерской литературы Вячеславом Середой по просьбе наследников получили доступ к следственному делу Дьердя Лукача – один из крупнейших философов-марксистов XX в. был арестован в июне 1941 года и два месяца находился в застенках НКВД. В результате была опубликована книга[104]. Скажем сразу: во всем многостраничном следственном деле нет ни малейшего упоминания о доносах Имре Надя – факт, безусловно, говорящий сам за себя. И даже если удастся доказать прямую причастность И. Надя к уничтожению некоторых соратников по партии, следует признать: вышеназванные документы, хотя и важны для составления полной картины об Имре Наде как личности, вместе с тем не дают сами по себе каких-либо оснований для пересмотра, переоценки его роли в общественно-политической жизни Венгрии середины 1950-х годов и революции 1956 года[105].

Еще одна распространенная легенда: Имре Надь – человек Л. П. Берии. Этой версии, похоже, придерживался и Янош Кадар. Неизвестно, правда, насколько искренне, но он говорил об этом М. С. Горбачеву в сентябре 1985 года[106]. Причем если для Кадара мнимая причастность Надя к команде Берии означала только компромат и ничего больше, в современной России названную версию можно связать с новомодной попыткой некоторых историков и особенно публицистов увидеть в деятельности Берии весной – летом 1953 года планы далеко идущих системных реформ, представить его в качестве несостоявшегося реформатора[107]. Причастностью к команде Берии иногда объясняют и провозглашенный правительством И. Надя в Венгрии с лета 1953 года «новый курс» – отказ от форсированной индустриализации, смягчение методов коллективизации, перенесение центра тяжести на производство предметов потребления. Между тем достаточно изучить запись встречи советских и венгерских лидеров в июне 1953 года, чтобы увидеть: фигура И. Надя на пост премьер-министра отнюдь не была навязана Берией вопреки воле других, она не вызывала возражений кого-либо из членов советского руководства[108].

Наконец, в отечественной литературе последних десятилетий (чаще всего в литературе строго определенной идейно-политической ориентации) получила хождение еще одна спорная версия: возвращение на венгерский политический олимп в октябре 1956 года Имре Надя, за которым к этому времени прочно закрепилась репутация «правоуклониста», связывают с уступчивостью А. И. Микояна, не разглядевшего в И. Наде скрытого «врага» и убедившего коллег по Президиуму ЦК КПСС сделать ставку на него[109]. Роль Микояна иногда преувеличивается (хотя при этом пользуются совсем другой оптикой) и в западной литературе – не только в силу привычного для ряда политологических школ стремления выявить в политической элите какой бы то ни было страны своих «ястребов» и «голубей», но и потому, что на отношение к И. Надю механически проецируется особая позиция А. И. Микояна в венгерском вопросе: он был единственным членом Президиума ЦК КПСС, довольно последовательно выступавшим против советского военного вмешательства, что нашло отражение в записях заседаний Президиума ЦК КПСС как за 23 октября, так и за начало ноября 1956 года, многократно публиковавшихся начиная с 1996 года.

Кстати сказать, и венгерский биограф Имре Надя Я. Райнер несколько упрощает, как нам кажется, реальную картину, когда пишет о том, что Микоян предлагал восстановить в партии И. Надя, исключенного из нее в конце 1955 года по обвинению во фракционной деятельности. Ведь какова бы ни была субъективная позиция самого А. И. Микояна, на встрече с лидерами Венгерской партии трудящихся (ВПТ) 13 июля 1956 года он, выступая от имени всего советского руководства, выразил мнение, едва ли дающее простор столь однозначному толкованию: мы «считали и считаем ошибкой исключение из партии Надя Имре, хотя он своим поведением этого заслужил. Если бы Надь остался в рядах партии, он был бы обязан подчиняться партийной дисциплине и выполнять волю партии. Исключив его из ВПТ, товарищи сами себе затруднили борьбу с ним. Следовало бы откровенно заявить Надю, что, борясь с партией, он закрывает себе возможность вернуться в ее ряды. Путь борьбы с партией – это путь, который неизбежно ведет его в тюрьму. Наоборот, если он изменит свое поведение, то он может рассчитывать на восстановление его в рядах партии»[110]