Читать книгу Сочинения. Том 1 - Александр Строганов - Страница 3

Ассистент кафедры нормальной физиологии боковского медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года в половине девятого вечера после полудня.

Вот, собственно – главное событие романа. Этим все и закончится. Так что, если вам интересен сюжет, можно закрыть книгу и не терять драгоценного времени. Не терять своего драгоценного времени. Хотя. Хотя все могло сложиться иначе. Как знать?

Все могло случиться иначе. Могло ли все сложиться иначе?

Нет. Впрочем, как знать? Как знать?

Любителям заглянуть на последнюю страницу

Ассистент кафедры нормальной физиологии боковского медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года в половине девятого вечера после полудня.

Все.

Человек не рождается демиургом. Он становится таковым, под воздействием тех или иных обстоятельств. Читай тех или иных отражений, ибо все, буквально все, с чем приходится нам сталкиваться – всего лишь отражения чего-то большего. А что именно представляет собой это «большее» нам не дано осознать в полной мере.

Думаю, эта мысль имеет право на существование, равно как и всякая другая, даже если это кому-нибудь не нравится. Даже если это кому-нибудь не нравится.

Да.

Чтобы там не говорили, жизнь довольно крепко обнимает человека и держит его в своих объятиях до самой смерти. Страх, азарт, лень, малодушие – вот щупальца жизни, способные победить отчаяние, болезнь, уныние, гнев. Щупальца эти не дают нам попасть под машину, упиться до смерти, протянуть близорукому аптекарю деньги для покупки яда.

Случается всякое. Безусловно. Случается, попадают под машину, упиваются до смерти, травятся. Но это уже из разряда событий. Об этом говорят. Иногда шепотом. Не то, чтобы сплошь, да рядом. Скорее, исключения из правил.

Хотя, были времена… Но. Времена оставим журналистам и историкам. Это их хлеб. И это их хлев. Дурной каламбур. Простите, не смог удержаться.

Повседневность.

Повседневность – нечто среднее, бестелесное, то, что отдаленно напоминает дряхлеющее тело, но не имеет отражения, а потому не беспокоит нас никогда. Никогда. Никогда. Не смог удержаться.

Вселенская любовь

Никогда не забуду восторженных глаз этой девочки, преподавательницы музыкального училища, что по причине безответной любви пыталась повеситься на кухне, пока мать вышла прогуляться с кривоногим псом по имени Боба, понурым альбиносом с гомосексуальными наклонностями.

Веревка оборвалась, и вот – волшебное возвращение к жизни.

С момента самоубийства до нашей встречи прошло что-то около полутора лет. Счастливая улыбка намертво приклеилась к ее хорошенькому, еще недавно осмысленному личику. Теперь ее радовали самые простые вещи, и каждый день наполнился сыгравшей с ней злую шутку любовью. Любовью ко всем и каждому в отдельности.

Ко всем и каждому в отдельности.

Хотите знать, что такое вселенская любовь? Вот это и есть вселенская любовь.

Все могло сложиться иначе.

Алексей Ильич и бродяга

Все могло сложиться иначе.

Предположим, Алексей Ильич не пошел сразу же домой, а задержался во дворе. Увидел сырого, источающего ароматы трав седобородого бродягу на бревнышке, присел рядом, угостил его сигаретой, закурил сам. Помолчали. Бродяга (по причине каждодневного страдания среди бродяг множество нежных отзывчивых людей) спрашивает, – Что-то случилось? Или, – Что случилось? – Мы заблудились. Мне кажется, мы заблудились. Я заблудился. Шел, как будто, в одном направлении, а оказался… черт его знает, где оказался. Ничего не понимаю. Вы не знаете, где мы? Я потерял компас. – Вы ходите с компасом? – Иногда. А вы не знаете где мы? – На бревнышке, – и, немного помолчав, – все хорошо.

Вот – золотое слово заблудшему.

Вот – голова на материнских коленях.

Вот – пробуждение от кошмарного сна, – Все хорошо. Теперь все будет хорошо. – Откуда вы знаете? – Я уже давно здесь сижу.

Дальше смех или слезы, все равно.

Разрешение.

И все. Все. Никакого демиурга и никакого романа. А уж если и роман, так не о Ягнатьеве вовсе, а о бродяге том седобородом, влажно пахнущим травами.

Или о девочке. Можно было бы развить линию девочки, и создать нечто жизнеутверждающее. То, в чем мы все так нуждаемся теперь. Нуждались и прежде, но теперь – в особенности. Можно было бы развить линию девочки, но это не мое.

А можно было бы поведать читателю полную костров и морских звезд историю путешествий бродяги.

И в том и в другом случае пришлось бы использовать факты биографии. Наблюдать, оборачиваться, отслеживать, сопоставлять, анализировать, что, в конечном счете, обязательно приведет к тем же самым эпизодам, что я собственно изложил в нескольких предложениях. Так что это не мое.

Можно было бы сформулировать совсем коротко: девочка в петле, бродяга на бревнышке. Или: бродяга на бревнышке, девочка в петле. Круг замкнется и в том, и в другом случае. Круг имеет обыкновение замыкаться.

Да.

Ничего общего с пессимизмом. Ближе к поэзии. Никакого пессимизма. Настоящая поэзия всегда несет в себе код грусти. Аксиома.

Аксиома для всякого пишущего (читающего) человека: стоит прикоснуться к фактографии, круг замыкается. Всегда.

Можно проверить на любом произведении, изуродованном сюжетом.

На любом, буквально, произведении: живопись, графика, кино, роман и прочее и прочее.

«Изуродованном» – субъективно. Очень и очень субъективно. И, наверное, несправедливо. Кого-то может интересовать как раз сюжет. И в этом нет ничего предосудительного. Ничего предосудительного.

Фраза моя содержит в себе резкость и неприязнь. Плохо. Знаю, очень плохо, но не смог удержаться. Простите великодушно. Кто-то без сюжета и жить не может.

Как не крути, дворцы бракосочетания и морги всегда заполнены людьми. Не мог удержаться.

Нужно, нужно быть сдержаннее. В словах, мыслях, обращениях, советах и прочее и прочее. Вокруг люди. И вокруг, и в себе. Люди, люди. Много людей. Но и моя точка зрения имеет право на существование, равно как и всякая другая, даже если это кому-нибудь не нравится.

Много людей.

По моим наблюдениям людей очень много. Много больше, чем мы думаем. И все поголовно нуждаются в любви. Следовательно, любовь в нас заложена. Когда нам кажется, что мы никого не любим (в жизни каждого из нас случаются такие эпизоды), мы заблуждаемся. В противном случае, за всю историю своего существования, человечество так и не сумело бы почувствовать Бога.

Вот, говорят: Бог – любовь.

Употребление слова «любовь», а уж, тем более, многократное употребление слова «любовь», не есть признак ее отсутствия, как утверждают многие. Скорее – это признак высочайшего смущения, когда рассудок отсутствует, и речевой аппарат совершенно самостоятельно конструирует слова, словосочетания и предложения. Подбирает то, что лежит на поверхности, то, над чем задумываться и не нужно вовсе. Не нужно. Вообще, подчас складывается впечатление, что органы людей живут самостоятельной жизнью. Человек – сам по себе, а органы – сами по себе.

Да.

Однако пора вернуться к Алексею Ильичу Ягнатьеву. А не вернуться ли нам к Алексею Ильичу Ягнатьеву? Вернуться. Обязательно вернуться.

Да не забыть о Гоголе. Николае Васильевиче. Гоголь не был первым авангардистом, как утверждают многие, просто раньше других, первым пришел он на исповедь. Факт.

Факт. Факты. Факты биографии. На мой взгляд, факты биографии персонажа не имеют существенного значения. События в жизни людей родственны их внешности. А люди, в сущности, похожи друг на друга: руки, ноги, уши, нос… Редко встретишь кого-нибудь с хвостом. Бывает, за всю жизнь не встретишь. То же самое и факты биографии. Рождение, влюбленность. Развод, брак, дети. Успехи, падения. Убийства. Самоубийства. Убийства. Брак, развод. Какой скукотищей тянет от всей этой белиберды! Все – железнодорожные будни с одутловатыми чемоданами, заспанными путешественниками и терпким запахом кражи. Картина жизни – большой и тяжелый как наваристый куриный бульон вокзал со стертыми лицами и вычурными позами. Можно бесконечно долго бродить по его анфиладам, часами стоять, прислонившись к скользкой мраморной стене, выходить на хрустящий перрон и возвращаться, закрывать глаза и открывать глаза, засыпать и пробуждаться – картина останется прежней. Сломанные в коленях ноги, выросшие из одежды тела, черные капли на зеркалах и пузырьки, пузырьки, пузырьки, слоняющиеся в пустоте, как им заблагорассудится.

Вне нашей воли. Именно, что вне нашей воли. Картина жизни. Такова картина жизни, если рассматривать жизнь как череду событий.

Да.

Вакуум.

Да.

Волынка

Мой вакуум не содержит физики или иронии. Мой вакуум – волынка. Волынка, и больше ничего. Да, остановимся на волынке.

Дания.

К сожалению, я не знаю, входит ли волынка или нечто подобное волынке в число национальных инструментов Дании. А надо бы узнать. Зачем? Об этом позже. Чуть позже.

Не смотря на чудаковатость, вакуум чрезвычайно заразителен. Вакуум способен порабощать. На мой взгляд, лучшее спасение – сосредоточиться на любом объекте. Пусть самом незначительном. На осе, предположим, если в поле нашего зрения присутствует оса.

Энди Уорхолл

Мы с Энди (Уорхоллом) на стадионе. Кроме нас – ни души. Только Энди и я в самом центре поля.

У Энди в руках волынка, – Вам не кажется, что волынка не инструмент, а зверь? Даже не зверь, а зверушка. Даже не зверушка, а некое домашнее животное. Как вы относитесь к домашним животным? Я надеюсь, вы ничего не имеете против свиней, например. Или крыс.

– Свиньи и крысы – это разное… – Все зависит от того, какими признаками вы пользуетесь. Не уходите от ответа. – Я как-то не задумывался об этом. – Почему? – Как-то не задумывался об этом. – Что вы третесь около меня? Ступайте на трибуны. Я хочу побыть один.

Ухожу на трибуны.

Занимается благословенный моросящий дождик.

Энди откладывает волынку, раздевается. Снимает с себя все. Вновь берет волынку, – Давно хотел сделать это.

Шум дождя мешает слышать его, – Что? Энди кричит, – Вы не знаете, как на ней играть? Кричу в ответ, – Представления не имею.

Некоторое время он стоит в нерешительности, затем, точно испугавшись дождя, пригнув голову, убегает в сторону раздевалки. Несколько секунд – и его уже нет.

Убегает.

Я знаю, он не вернется.

Никогда.

В этом весь Энди Уорхолл.

Оса

Оса – чрезвычайно любопытный объект наблюдения. Во-первых, потому что она живая, во-вторых, сквозь живородящее марево вокзала розовая как поросенок, в-третьих – сама по себе. Если не выпрашивать у нее укуса, и не пытаться ее убить, она не имеет к нам решительно никакого отношения.

Никакого.

Она из другого мира. Мира деталей и фрагментов. Более разнообразного и живого мира, нежели тот, что мы, как правило, выбираем. Нежели тот, что нам предложен, а мы, в силу природной лености, не перечим. И тем довольствуемся. Тем довольствуемся. Нам кажется, нет более бессмысленного существа, нежели оса. Уверен, оса думает о нас приблизительно то же самое.

Боков

Боков пахнет сдобой. Даже поздней осенью, когда жгут листья. Он навсегда остался послевоенным городом. И на нынешних фотографиях глаза боковчан пресны и широко распахнуты. Все еще пользуются керосинками, и в самом центре города стоит вросшая в землю черная керосиновая лавка. Боковские мальчишки до сих пор играют оловянными солдатиками, а на радужных крышах громоздятся голубятни. Любимое словечко боковчан – «крендель».

Город большой. По размерам – Москва и Московская область вместе взятые. А вот крысы – мелкие и безвольные. Летним днем вы можете встретить рыжую гостью или белую гостью у себя на крыльце. Лежит, подставив брюшко солнышку. Совсем не боятся людей. Совсем не боятся. Надо же!

И боковчане крыс не боятся. Совсем не боятся. Надо же!

О Ягнатьеве можно сказать так, – Этому человеку всегда доставляло большого труда отличить вымысел от реальности. Но до некоторых пор он об этом не догадывался. До некоторых пор. Можно выразиться иначе, – Алексей Ильич всегда обладал удивительной способностью воспринимать параллельный мир и сочувствовать ему. При этом он представления не имеет, что такое этот самый параллельный мир. Никто не знает, что это такое. Но, коль скоро о нем много говорят, вероятно, он существует. Немного высокопарно, но отражает суть.

Да.

В известном смысле тот бродяга на бревнышке – параллельный мир. И Боба – параллельный мир. Почему бы и нет?

Я уже не говорю о девочке.

В окружении

Однажды Ягнатьеву явилась чрезвычайно нескромная мысль, – Россия окружена.

Ему подумалось, – Россия окружена, это факт. Я чувствую и знаю это. Но каким же образом я, человек бесконечно удаленный от политики и истории могу чувствовать и знать это? И откуда во мне это волнение? В чем дело? В чем же дело? Ага. Вот оно. Дело в том, что я сам окружен. Ну, конечно, я и сам окружен.

Ему оставалось вывести, – Я и есть Россия. Помните Наполеона, будь он неладен? Ягнатьеву оставалось вывести, – Я и есть Россия. Cлава Богу, перед нами не какой-нибудь выскочка, человек без чутья и критики, но милый Алексей Ильич. Так что нескромная мысль не получила карт-бланша и была изгнана с позором. Навсегда. Хотя, неприятный осадок от западни остался. Неприятный саднящий осадочек все же остался.

Когда мы говорим, что человек бесконечно далек от политики или истории, это не означает, что политика, а уж, тем более история бесконечно далеки от этого человека. Кто знает, чем этот человек сделается завтра или послезавтра? Кто знает? А что если он станет, предположим, демиургом? Понимаете, о чем я говорю? Кроме того, полная самоизоляция невозможна. И в романе я попытаюсь это доказать. Благородная, на мой взгляд, задача.

Женщины

Женщины.

Еще есть женщины.

Еще есть женщины, но об этом позже. Чуть позже.

Тернии, тернии, всюду тернии. Тернии и сладости. Халва, мармелад, безе. Терпеть не могу халву. Но сладости! В России любят сладости. Сладости и тернии. Суть насилия. Видите ли, наш путь – это путь насилия. Путь всякого человека здесь, в России. Там не лучше, уверяю вас. Уверяю вас.

С детских лет нас насилуют и принуждают воспринимать окружающий мир по неким, невесть кем, и, невесть по какому поводу, созданным лекалам. Возьмите уроки музыки. С какой стати мы должны представлять себе те или иные образы, когда слышим Рахманинова или Шенберга? Откуда эти залитые лунным светом домики с зияющими окошками? Откуда эти дикие животные, что вдруг являются к нам из леса и демонстрируют свои необыкновенные возможности, топоча, приседая и качая головами? Что за чудовищная фантазия звуками выманивать грустного и тяжелого Павла на замшелый камень, как будто сам камень не полон значений, или как будто Павлу нет никакой возможности предаться своим душераздирающим мыслям вне этого камня и вне нашего присутствия?

Музыка – это неутолимая, именно, что неутолимая жажда. Не мы создаем мелодии, мелодии создают нас. Вообще, в области причинно-следственных связей все как-то запутано. Отсюда и новые болезни. Птичий грипп, например.

Все пошло-поехало после того, как не смогли разобраться, что первично, курица или яйцо. Яйцо или курица. Вот с тех пор все и пошло и поехало.

Для того чтобы все привести в порядок, надобно вернуться к тем временам. Понимаете, о чем я говорю?

Но как это сделать? И чем все это кончится?

Алексей Ильич и бродяга

Алексей Ильич и бродяга на бревнышке.

Некоторое время молчат, курят.

Алексей Ильич бледен, испарина на лбу. Ему не по себе.

Бродяга (по причине каждодневного страдания среди бродяг множество теплых отзывчивых людей) спрашивает, – Что-то случилось?

Или.

– Что случилось?

– Мы заблудились. Мне кажется, мы заблудились. Я заблудился. Надо бы вернуться, но я уже не знаю, как это сделать. – Куда вернуться? – К тем временам, когда все было просто и ясно. – Вам нужно выпить. – Выпить? – Обязательно. Для русского человека это первейшее лекарство. Посмотрите на меня. Разве плохо мне на бревнышке? Хорошо. Даже очень хорошо. – Вы уверены? – А будет того лучше.

Золотое слово заблудшему.

Бродяга склоняет голову Алексея Ильича себе на колени, – Нельзя быть спокойным созерцателем жизни. Здесь я делаю акцент на спокойствии. И в самом деле, коль скоро будем мы равнодушны к случайному порядку вещей, а то, что происходит с нами в последнее время иначе, чем случайным порядком вещей назвать никак не возможно, рассчитывать в себе самом будет не на что. Остатки надежд, чаяний, страсти и даже молитв, то, что, казалось бы, надежно хранит наша память, сотрутся, все в нас превратится в пустыню, пустыню без оазисов и миражей. Движения души, с годами делающиеся все медленнее и осторожнее прекратятся вовсе. Мы потеряем способность смеяться и плакать, но хуже всего то, что мы не сможем сострадать и сопереживать. Иными словами, мы станем вещами. Разве хочется вам стать вещью? Пусть и дорогой, но вещью? Разве хочется вам каждодневно испытывать собственный холод и безразличие, я уже не говорю об окружающих, малых тех, что жаждут вашего слова или поступка, рассчитывают, надеются, верят в вас. Разве вы не в ответе за них? Разве в глубине души не уверены они в том, что при определенных обстоятельствах вы способны на поступок Авраама? Да помните ли вы Кьеркегора? Предоставьте им возможность очнуться от тяжелого сна. Верните им их беспокойство. Позвольте назвать вас животным, вот, хотя бы свиньей. Вы ничего не имеете против свиней, надеюсь? Умные, приятные животные. Свиньей, жеребцом, кем угодно, только не позволяйте им думать о вас как о зимней одежде, мебели. Разве вы и ваша пижама одно и то же? Наконец, позвольте вас спросить, если не вы, если не я, кто же в таком случае? Назовите мне это имя, и я тотчас махну рукой на вас, да и на себя заодно. Выпить, непременно выпить.

Дальше смех или слезы, все равно.

Все – выдумка, любовь автора к своему персонажу, подсознательное стремление оградить, защитить и прочее. Нет никакого бродяги на бревнышке. И нет утешения Алексею Ильичу извне. Все – в нем, и в нем одном.

Да.

Туманный человек – бездыханный персонаж

О Ягнатьеве можно сказать так, – Этот человек никогда не умел выделить главного, а потому управляем и печален.

Даже сны его не принадлежат ему целиком. Сам он об этом смутно догадывается. Туманный человек. О нем можно сказать: туманный человек.

В жару или при переутомлении на челе его выступает скорее роса, нежели пот. Не просто обнаружить его силуэт или прочесть его мысли. Одним словом, по внешним признакам – бездыханный персонаж. Только по внешним признакам, разумеется. Немного рассеянный, минорный и туманный человек из настоящего. Впрочем, печален он не всегда. Но чаще всего печален.

Демиургов порождает печаль. Вселенская печаль.

С пафосом перебор, но отражает суть.

Из письма Н. В. Гоголя Н. М. Языкову

…Много есть на всяком шагу тайн, которых мы и не стараемся даже вопрошать. Спрашивает ли кто-нибудь из нас, что значат нам случающиеся препятствия и несчастья, для чего они случаются? Терпеливейшие говорят обыкновенно: «Так Богу угодно». А для чего так Богу угодно? Чего хочет от нас Бог сим несчастием? – этих вопросов никто не задает себе. Часто мы должны бы просить не об отвращении от нас несчастий, но о прозрении, о проразумении тайного их смысла и о просветлении очей наших. Почему знать, может быть, эти горя и страдания, которые ниспосылаются тебе, ниспосылаются именно для того, чтобы воспроизвести в тебе тот душевный вопль, который бы никак не исторгнулся без этих страданий…2

Выражение лица или походка часто обманывают нас. Вот дыхание – значительно реже. Но как уловить дыхание в этой вечной суете? И кому, если вдуматься, это может быть интересным? Дышит себе человек, и, слава Богу. И, слава Богу.

Да.

Обожаю фрагменты!

Фрагменты – клетки мироздания. Именно они несут генетический код нашего Родителя. Непостижимая и непредсказуемая игра фрагментов порождает метаморфозы. Я имею в виду чудо, чудо из чудес – интимные метаморфозы. Завораживающие, но опасные превращения, способные деформировать рассудок. Не исключено, что и саму природу человеческую. Не исключено.

Метаморфозы

В предменструальном периоде женщина становится существом иного порядка. Она серьезнеет, точнее, задумывается. Ее язык и пальцы на ногах удлиняются, глаза делаются мельче и острее. Складывается впечатление, что она, наконец, вспомнила нечто такое, о чем вспоминать было нельзя ни в коем случае. К примеру, свою соперницу по первородному греху. Ее движения делаются осторожными и напряженными. Ее движения полны предчувствия. На свет Божий извлекаются неприятные письма и обличительные фотографии, ветхие одежды и колющие предметы. Готовится страшный ритуал, суть которого непостижима. В оскудевшей речи все больше вопросительных предложений. Неудачный ответ тонет в опасном молчании. Мясо и сладости не спасают. Все вокруг нее съеживается и опускает взор.

Справедливости ради следует отметить, что комнатные цветы при этом распускаются и благоухают. Встречают опомнившуюся свою королеву.

И кто же та соперница по первородному греху?

О сюжете

Безусловно, сюжет присутствует и в мире деталей, но в этом, близком к совершенству мире он много проще. Много проще.

Некто ужинает, предположим. Или пробуждается, потягивается в постели. Или погружается в воду. Этого вполне достаточно. Достаточно, так как каждая минута жизни человека – сущность всей его жизни. Сущность всей его жизни.

Входит в ванную и погружается в воду. Этого вполне достаточно.

Да.

Ассистент кафедры нормальной физиологии боковского медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года.

Где это произошло?

В Бокове, где же еще. Хотя, это мог быть и не Боков, а любой другой провинциальный город, коих не счесть на взъерошенной карте России. Огромная страна.

Ассистент кафедры нормальной физиологии медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года.

Точная дата.

Пишется роман.

Это будет роман об интимных метаморфозах, деформациях и созидательных последствиях этих чудесных превращений. В конечном итоге – роман о новом демиурге, написанный в четвертом, разумеется, лице.

Анализ.

Анализ интимных перемен. Репортаж о том, как один человек вдруг, на ровном, как говорится, месте (казалось бы, на ровном месте), самым неожиданным образом становится совсем другим человеком. Отчет о том, как изменился мир, а вместе с ним человек. Или, наоборот, изменился человек, а вместе с ним и окружающий его мир. Эти процессы взаимосвязаны, и происходят постоянно. Это можно назвать круговоротом метаморфоз. Об этом можно было бы написать целый философский трактат. Ах, как хорошо, должно быть, писать философский трактат! Но вот меня заинтересовал конкретный человек. Точнее меня заинтересовали конкретным человеком.

Да.

Хотя, идея трактата весьма и весьма соблазнительна.

Да.

Но. Заказан роман. Что можно сделать? Разве что обмануть заказчика? Использовать против него его же оружие? Вариант?

Трактат.

Почему трактат, зачем трактат? А вот захотелось. Имею я право?

В данный момент, когда мои слова выстраивают свой ритуальный хоровод, большинство смертных шествуют по долгой-долгой лестнице наверх. На самый верх. Во всяком случае, мне кажется, что большинство смертных шествуют по долгой-долгой лестнице на самый верх. Зачем? Да чтобы помочить голову в облаках. Окунуть голову в облака и испытать блаженное, ни с чем не сравнимое блаженное состояние абсолютной пустоты.

Не думайте, что это странные или глупые люди. Нет, нет и нет. Они знают, что делают. Цивилизация как всякий компьютер имеет право на отдых.

Я же, тем временем, мало-помалу спускаюсь. Иными словами, организую встречное движение. И меня вовсе не пугает поджидающая меня в конце пути Большая Вода.

Ах!

Беляночка и Рута

Две крысы, белая и рыжая, Беляночка и Рута через окошко подвала наблюдают за беседой Ягнатьева и бродяги. Не стану тратить времени на рассуждения об особом интеллекте грызунов. Это знает каждый физиолог. А вас прошу поверить мне на слово.

Итак, Беляночка и Рута комментируют разговор наших героев.

БЕЛЯНОЧКА Моя коллекция множится.

РУТА Не думаю, что бродяге удастся затащить его в подвал.

БЕЛЯНОЧКА Рано или поздно он сам придет к нам.

РУТА Почему ты так думаешь?

БЕЛЯНОЧКА Он уже отказался от людей.

РУТА Не знаю, не знаю.

БЕЛЯНОЧКА Видишь, он кладет ему голову на колени.

РУТА Это еще не о чем не говорит. Может быть, это усталость.

БЕЛЯНОЧКА Нет, нет, он только что сказал, что не видит пути назад. Стало быть, двигаться ему придется вперед. А если двигаться вперед, подвал неизбежен.

РУТА Бродяга не поведет его в подвал. С ним будет слишком много мороки. Он не приспособлен к нормальной жизни.

БЕЛЯНОЧКА Бродяга не поведет, жена поведет. Какая разница, кто-нибудь все равно поведет. Да он сам придет, в конце концов.

РУТА Он не знает дороги.

БЕЛЯНОЧКА Ноги знают. Разве ты не замечала, что ноги у людей живут собственной жизнью?

РУТА У людей все органы живут собственной жизнью.

БЕЛЯНОЧКА Ноги – в особенности. Они относятся к своим ногам с огромным пиететом. Они зависимы от своих ног. Сегодня в большей степени, чем прежде.

РУТА Ты утрируешь.

БЕЛЯНОЧКА Нисколько.

РУТА А если он предпочтет ванну?

БЕЛЯНОЧКА Ванну?

РУТА Да, ванну. Что скажешь?

БЕЛЯНОЧКА Вот об этом я не подумала.

РУТА Прежде чем выводить умозаключения, надо хорошо продумать детали.

БЕЛЯНОЧКА Нет, к ванне он не готов.

РУТА Как знать, как знать?

Итак.

День за днем, неделя за неделей, однообразно, будто во сне, точно вода, капля по капле сочится жизнь. Каждый день человек видит свое отражение в зеркале, в витрине, в стекле троллейбуса, маршрутного такси, в блюдце… Ничего не меняется.

Нет, конечно, что-то меняется, отрастают волосы, щетина, мешки под глазами появляются и исчезают. Появляются и исчезают. Появляются и исчезают.

Да.

В целом же не меняется ничего. День за днем, неделя за неделей. И вдруг! И вдруг человек обнаруживает, что из зеркала на него смотрит совсем другой человек. Однажды. Утром или вечером. Вечером или утром. Изменился. Стал другим человеком.

Да.

И окружающий его мир вместе с ним изменился самым неожиданным образом. До неузнаваемости. Вместе с ним? Нет, не «вместе с ним». Чуть раньше. Или позже. Чуть раньше. Или позже. Хотя все взаимосвязано, «одновременно» в природе не бывает. Заявляю ответственно, как физиолог.

Вопрос.

Теперь главный вопрос. Вопрос вопросов, как говорится. А способен ли мир меняться вообще? Способен ли?

?

Я не беру во внимание перемену времен года, архитектуры, правительств или климата, ибо все это всего лишь игра мимики. Мимикрия. По большому счету. Мимикрия.

Способен ли мир к переменам? Способен ли? И способен ли меняться человек? Разве внешность его в глубокой старости, перед смертью не вторит его младенческому изображению?

ВвВвВвВвВвВвВвВв…..

Вы скажете, – Да что же это?!

Вы скажете, – Так нельзя!

Вы скажете, – Этак можно договориться невесть до чего!

Вы скажете, – Этак можно отрицать или, напротив, утверждать все что угодно!

Верно, верно. Верно. Ибо. Ибо мы воспринимаем все в ощущениях. В ощущениях каждая капелька жизни неповторима. Каждая капелька. А по сути?

Что скажете?

Вот в этом месте рассуждений и возникает фигура Ягнатьева. Фигура Алексея Ильича Ягнатьева, будущего демиурга.

Ягнатьев как раз увлечен Востоком.

Нет, это даже не увлечение, больше, значительно больше. Да он, может быть, над Востоком-то задумался пять-семь раз в жизни, но он пропитан им. Вот как бывает человек пропитан страхом, и о нем говорят «тревожный человек», или вожделением, и о нем говорят «любвеобильный человек». Притом, первому все равно убийство случится или кража, а второму – станет предметом его восторгов юная дева или женщина в летах… или вообще мужчина, если это период упадка империи.

Упадок империи

Упадок империи, вот что. Вот что!

Да.

Время теряет свою силу в период упадка империи.

Есть!

Как сладко жить в период упадка империи! Каждый день как последний. Океан сладострастия. Каждая встреча с себе подобным принуждает невольно задумываться, – Что там у нее (него) между ног? Все остальное второстепенно или отсутствует вообще. Ведь сегодня вечером или завтра – Смерть. Большая Смерть!

А в воздухе запах сахарной ваты. Сладости. Сладости и тернии здесь же.

Что это? Рим? Рим. Или Япония? Или Япония. Или Китай? Или Китай.

Что скажете?

Как эта слепая куколка Япония смогла проглотить Поднебесную? ума не приложу! Слон угодил в мышеловку!

Невозможно? Возможно.

Все же пропорции – штука чрезвычайно относительная.

Слияние.

Быть может, это не поглощение, но слияние? А возможно ли слияние вообще? Кто знает, что такое слияние?

Вы не знаете, что такое слияние?

Беляночка и Рута

РУТА Что имел в виду бродяга, когда вспомнил Кьеркегора?

БЕЛЯНОЧКА Лучше бы он не делал этого.

РУТА Почему?

БЕЛЯНОЧКА Это может оказать на Ягнатку слишком сильное воздействие.

Между собой Рута и Беляночка называют Алексея Ильича Ягнаткой.

РУТА О чем ты?

БЕЛЯНОЧКА Взять, хотя бы этот фрагмент: с этической точки зрения отношение Авраама к Исааку исчерпывается тем, что отец должен любить сына. Но этическое отношение низводится до степени относительного – в противоположность абсурдному отношению к Богу. На вопрос «Почему?» у Авраама нет иного ответа, кроме того, что это испытание, искушение, выдержанное им ради Бога и ради себя самого. Оба эти определения не отвечают одно другому в общепринятом языке. Согласно этому языку, когда человек творит нечто несогласованное с общим, про него говорят, что вряд ли он делает это ради Господа, подразумевая, что он делает это ради себя. Между тем парадокс веры лишен этого промежуточного звена – общего. С одной стороны, он выражает собой высший эгоизм (совершая ужасное ради себя самого), с другой – абсолютнейшую беззаветность, совершая это ради Господа…3

РУТА Думаешь, это может придти ему в голову?

БЕЛЯНОЧКА Боюсь, он уже готов к этому. А это, увы, дорога в ванну. Никуда больше. Жаль.

РУТА Не расстраивайся. Ты сама говорила, что рано или поздно все закончится подвалом. А с другой стороны, зачем он тебе нужен? И вообще, что ты с ними возишься?

БЕЛЯНОЧКА Не знаю. Впрочем, нет, знаю. Это – любопытство.

РУТА Что же в них любопытного, когда они все на одно лицо?

БЕЛЯНОЧКА Интересно, почему они так тянутся к смерти?

РУТА Думаю, ответ прост.

БЕЛЯНОЧКА Да?

РУТА Они пропитаны востоком.

Ягнатьев пропитан Востоком, и глаза его с каждым годом темнеют.

Большие купальщицы

Не выходят из головы «Большие купальщицы» Сезанна.

Стоит постоять подле «купальщиц» полчаса, всего лишь полчаса, и вы поймаете себя на мысли, – Слияние. Вы скажете, – Слияние, это же так очевидно. Слияние существовало всегда, и мы ощущали его всегда. Каждую минуту, каждую секунду. Так что и тратить время на долгие рассуждения по этому поводу смешно.

Итак.

Ощущения.

Еще раз подчеркнем «ощущения» и впредь будем держать это в уме.

Океан стал сушей, а суша – океаном. Как будто не Треплев, а, наоборот, Тригорин застрелился.

И путешествуют в невиданных рощах невиданные рыбы и прочие твари морские, а люди, напротив дышат жабрами. Океан стал сушей, а суша – океаном. Поменялись местами. Чудеса. Мистификация.

Еще говорят, – Чудеса в решете. Теперь рыбы не похожи на рыб, а люди на людей. Столько всего!

Менее всего перемены коснулись цапли, птицы с удивительным, более удивительным, нежели у пеликана или перцееда клювом. И это, заметьте, при общей невзрачности. При общей сирости и невзрачности.

Восток.

Восток, восток! Глаз не рассмотреть. Даже если очень захотеть. Даже если очень захотеть.

Однажды, раньше или позже наступает момент истины, назовем это моментом истины, когда мы ощущаем всю бессмысленность нашей речи. Я имею в виду каждодневную речь.

С этим легко спорить. И вы непременно станете спорить, если еще не испытали этого момента. Вы скажете, что всякий разговор – предыстория события. Но это не так, уверяю вас.

Повседневная речь

Повседневная речь – всего лишь звуковое сопровождение событий. Приблизительно, то же самое, что стон Шараповой на теннисном корте.

Когда было бы возможным записать нашу повседневную речь, предположим в течение суток, и после дать нам все это прослушать, первое, что придет в голову, будет звучать, – А кто это говорит? Уж, во всяком случае, не я. Точно, не я. Как-никак я видел себя в зеркале. Совсем другой человек. Совсем-совсем другой человек.

Мы одиноки. Мы одиноки на протяжении всей своей жизни. От рождения до самой смерти. Если улучить минутку-другую и прислушаться к себе, можно уловить это состояние.

Одиночество

Преодолев мглу, можно рассмотреть эту крохотную скромную и всегда смущенную, по-осеннему пахнущую яблоками с примесью копоти теплую бездыханную комнатку с подростковой кроваткой у окна, креслом-качалкой и кипельно белыми занавесками, где нет ни картинок, ни пожелтевших фотографий, ни утвари, где тишину можно подкладывать под голову, точно пуховую подушку. Стоит на мгновение увидеть эту комнатку, как многое становится очевидным. И настоящее, и, что немаловажно, бесконечное будущее.

Как видите, ничего общего с миром событий. Все намного значительнее. Главным в мире событий является мотивированная беседа. То есть, разговор, в котором каждый из собеседников точно знает, чего он хочет от своей (своего) визави. Беседа, которая непременно повлечет за собой действие.

Беседа.

Хотите знать, как выглядит такая беседа? Вернемся на вокзал.

Тема Турандот

Не без сожаления отвлекаюсь от наблюдения за осой, выбираю себе объект из мира событий. Пусть это будет двадцатилетняя особа с вдохновенно вздернутым носиком, слепящей точкой над верхней губой и надкушенным яблоком в руках, что уже битый час борется со сном, потому глаза ее подернуты ласковой синей пленочкой. Как на полотнах Модильяни. Мое явление для нее полная неожиданность. Зрачки тотчас заявляют о себе. От Модильяни не остается и следа.

Предварительно спросив разрешения, опускаюсь на шаткое сиденье подле нее. Выдерживаю необходимую в таких случаях паузу, боковым зрением отмечая, как наливается смятением ее тело.

Задаю блистательный вопрос, – Не знает ли она случайно, не изменится ли расписание поездов на Петербург на будущей неделе?

Получаю краткое «нет», но, через долю секунды спасительное «к сожалению». Всё.

Крысы и коты не случайно сопровождают нас на протяжении всей жизни. И собаки. Это – свидетели. И деревья и травы. Немые свидетели. И цветы. Свидетели.

А, может статься, и репортеры. Надо хорошенько подумать над этим.

Тема Турандот

Девушка готова к знакомству. Но еще не окончательно проснулась.

Затеваю романтическую песнь, – Там, в Петербурге уже несколько дней на удивление солнечная погода. В ответе звучит тема принцессы Турандот, – Правда? Я так давно не была там!

Всё.

Почему Турандот? Не знаю. Турандот, и все тут.

Вот не случайно на протяжении всей жизни нас сопровождают вызывающие персонажи. Все эти бродяги, истеричные дамы, незваные гости, перепачканные детки с рожками и языками, оплывающие восковые роженицы, кликуши, внезапные небритые ревнивцы и бледнолицые бандиты. Они созданы для того, чтобы провоцировать нас. Не верьте тому, кто скажет, что они существуют вне зависимости от нас, сами по себе. Это не так. Когда поздним вечером у себя во дворе вы встречаете стайку зябнущих (они почему-то всегда мерзнут), хулиганов, имейте в виду, они – для вас. Это – проверка. И вовсе не того, сумеете ли вы постоять за себя. Умеете ли вы сберечь свой звук? – вот вопрос. Слышите ли вы его? Слышите ли вы его? Слышали ли вы его прежде? Слышали ли вы его прежде? Спросите себя. Спросите себя, что было до того, как наступила эта кисловатая тишина?

И если вы по-настоящему внимательны к себе, если вы действительно любите себя, звук вернется. Просто виолончель уступит место альту, а труба – флейте. Или наоборот. А уж ритм эти ребятки вам зададут.

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха…

Тема Турандот

Дальше – по накатанному.

Ах, если бы не это признание в любви к северной Венеции, можно было бы надеяться еще на что-то. Оставался шанс на созерцательное обожание. А так – прогулка под дождем, беспричинный смех и обед с горячим бульоном.

– Как вас звать? – Лилит. – Правда? – Лилия, но друзья зовут меня Лилит. А что вас так удивило в моем имени? – Ничего. Вы голодны? – Очень.

Она очень голодна. Очень и очень голодна.

Всё.

Не стоит никого бояться. Ибо все вокруг и внутри – вы, и только вы.

Тема Турандот

Отмотаем несколько километров однояйцовых буден.

Сцена в ванной. Три недели спустя. Лилит мертвецки пьяна и прекрасна. Юбки нет, под глазами черные круги. Ее вырвало, но пахнет карамелью. Плачет, – Я не хочу, слышишь, не хочу, чтобы это когда-нибудь закончилось. Я знаю, это закончится, но я не хочу этого, слышишь? Ты станешь презирать меня, обязательно будешь презирать меня! Ты уже привыкаешь ко мне, и скоро будешь презирать!

Не спорь. Нет, не спорь, я знаю, знаю, знаю! Женщины знают то, что мужчина никогда не узнает.

Но я не хочу! Слышишь? Я не хочу этого! Возьми меня! Сейчас здесь возьми меня! Я хочу умереть с твоей плотью внутри. Сейчас! Господи! Как я не хочу умирать! Я умираю, Господи!

Всё.

Враждебность

Теперь все чаще говорят о враждебности. Враждебность стала универсальной приметой современности. Во всяком случае, эта тема звучит как нечто новое, недавно привнесенное, уникальное, будоражащее воображение, заставляющее задуматься. Некое открытие, почище хламидиоза или СПИДа. Притом никто не пытается исследовать и классифицировать это явление, как будто самого слова «враждебность» уже достаточно для понимания предмета. Между тем, враждебность многослойна, многолика. И в области эмоций враждебность принимается нами по-разному. Разве можно сравнить враждебность гитлеровских оккупантов с враждебностью того же вируса? А можно ли сопоставить кухонный скандал с «высшим знаком любви» половым актом, непременно (если трезво оценивать происходящее) содержащим признаки агрессии со стороны одного из партнеров? Разве можно в одной дефиниции рассматривать поведение учителя физкультуры и уличного хулигана? Разве монолог князя Андрея, досадующего на свою смерть и надпись на моей двери – одно и то же?

Тема Турандот

Сцена на кухне. Три месяца спустя. Она доедает свое яблоко, – Ты рассуждаешь как ребенок. Это странно в твоем возрасте. Прислушиваюсь к затейливой боли в пояснице, – С каждым днем тема моего возраста становится все более актуальной. Ты хочешь, чтобы я начал стыдиться своего тела? – Ты с детства стыдишься своего тела. – Что ты можешь знать о моем детстве? – Все. Ты так и не стал взрослым. Ты никогда не станешь взрослым. – Ты уже ненавидишь меня? – Сильно сказано.

Всё.

Перечень форм агрессии можно продолжать до бесконечности. И какое бы явление жизни мы не затронули, в большинстве случаев, так или иначе его можно охарактеризовать как враждебность. Все заключает в себе враждебность, суть – разрушение. Кроме любопытства и лени. Двух созидательных субстанций, лени и любопытства.

Тема Турандот

Еще несколько километров. Сцена в спальне.

Я Кто он?

ЛИЛИТ Мой старый друг.

Я Он пользуется дешевым одеколоном.

ЛИЛИТ Это мой любимый запах.

Я Запрещаю даже старым друзьям надевать мой халат. Даже старым друзьям. Мой халат девственен.

ЛИЛИТ (Странный, колючий, вместе с тем ребяческий смех.) Ха, ха, ха, ха, ха…

Я Мой халат не смешон.

ЛИЛИТ Ты смешон.

Я В таком случае, что ты делаешь здесь?

ЛИЛИТ Веселюсь.

Я Нам нужен ребенок. Я хочу, чтобы ты родила мне девочку.

ЛИЛИТ И тогда ты оставишь меня в покое?

Пауза.

Я Что ты делаешь здесь?

ЛИЛИТ Мне некуда идти.

Слезы.

Звучит тема Турандот.

Всё.

Так что там у них произошло? У меня и Лилит? Метаморфозы? Иллюзия метаморфоз. Ничего общего с подлинным превращением.

Все знакомо до отвращения. До оскомины. За исключением смеха.

Тема Турандот

Заключительная сцена непременно на кладбище с квашеной сиренью и чернявыми футуристическими цветами. Безнадежными как сама смерть гвоздиками. Одному из двоих суждено умереть. Раньше или позже. Зал ожидания примет каждого.

Нет ничего полезнее горячего куриного бульона.

Вот и всё.

Одним словом, театр. И «как вам это понравилось»?

Я понимаю, понимаю, этот траурный лубок мешает. Этот траурный лубок – лишнее. Разве могу я распоряжаться в чуждом нам с Алексеем Ильичем мире событий? Безнадежном как сама смерть гвоздики и брошенное вафельное полотенце.

Всё.

Точка. Больше не буду. Прошу прощения и у вас, и у Шекспира.

Пошлость. Конечно же, пошлость. Но что-то в этом есть. Смех? Да, вот, пожалуй, смех. Где мог бы я услышать такой смех? Такой или почти такой опасный липкий смех, вероятно, я мог бы услышать от Арика Шумана: ха-ха-ха-ха-ха… Этот смех как пить дать останется во мне.

Да.

Хорошо бы теперь познакомить их, Лилит и Ягнатьева. Зачем? Проверка на стойкость. Чья возьмет. Ирония. Неуклюжая шутка.

Возвращаемся к нашему демиургу.

Птицы

Птицы.

Лучше всего начинать с птиц. Почему? Менее всего перемены коснулись цапли, удивительной птицы, что стоит на одной ноге в бывшей воде, а отражается в бывшей суше. Ждет своей змеи. Или ее отражения. Менее всего перемены коснулись цапли, птицы сирой и невзрачной. На первый взгляд. Только на первый взгляд.

Ах, птицы, птицы! Лучше всего начинать с птиц.

Счастья, конечно, нет пока, но все в ожидании счастья. Впрочем, как всегда. Как всегда.

Спящий человек

Рассмотрим спящего человека.

Он величественен. Много покойнее и значительнее, нежели был до сна, если вы знали его. Впрочем, разве это тот же самый человек?

Дело в том, что сон – это не часть нашей жизни, которую можно вызывать, расшифровывать, материализовать, и так дальше. Сон – параллельная жизнь. Если хотите, жизнь другого человека, очень, очень напоминающего нас, но другого человека.

Одиночество.

Одиночество – всего лишь слово, сказанное вслух: нас всегда двое, в связи с чем, мы по определению не можем быть одиноки.

Да.

Я уже не говорю о присутствии Бога.

Да.

Присутствие Бога – не категория веры или неверия, это данность, от которой сложнее отказаться, нежели принять. Отказаться от его дыхания, приблизительно то же, что убедить себя в отсутствии руки или ноги.

Согласитесь, это трудно сделать без хирургического вмешательства.

Так что суицид – это всегда двойное убийство.

Всегда.

Итак.

Мир изменился до неузнаваемости.

Алексей Ильич и бродяга

Бродяга, покряхтывая, отделяется от бревна и прямиком направляется к окошку в подвале. Кажется, что он не сможет протиснуться в него. Тем не менее, по мере приближения к лазу, его движения точно наполняются молодостью, одно неуловимое движение, и вот он исчезает.

Проходит минута, другая. Только теперь во дворе появляется Ягнатьев. Судьбе не была угодна их встреча.

Мне кажется, все дело в том, что голова моего героя в это время была занята единственное, размышлениями о женщине. В частности его занимал вопрос, почему старые мастера изображали конную Орлеанскую Деву нагой.

Ему представлялось, что уж в таком случае она должна была бы гарцевать на единороге. Как минимум.

Только обнаружив разительные перемены в самом себе, человек заметил перемены в окружающем. А до того ему казалось: все как всегда. Ничего особенного не происходит. Осень, зима, лето, весна, снова осень…

Меняются одежды, появляются и исчезают зонты. Дождь то идет, то не идет. Снег, половодье. Снова снег. Все смешалось – цвета другие, люди другие. Совсем другие люди.

Вот, что значит – хорошенько присмотреться к себе. Вот, что значит – рассмотреть, наконец, себя в зеркале.

В зеркале.

Итак.

Явился новый, незнакомый человек новому незнакомому миру. Но.

Сам по себе изменившийся человек не догадывается, что мир тоже изменился сам по себе. И воображает, следите за моей мыслью, что перемены в нем каким-то фантастическим способом привели к переменам в окружающем его мире. Немедленно находит тому тысячу доказательств, обрушивает на себя сонм скороспелых обвинений, места себе не находит, наконец, приходит к заключению, что коль скоро он виноват во всем, он же сам должен все поправить.

И…

Становится демиургом! Становится демиургом!

Вот и вся история. Вот, казалось бы, и вся история. Но. Но. Вот об этом втором «но», собственно, и пойдет речь.

Энди Уорхолл

Энди (вы, разумеется, догадались, что речь идет об Энди Уорхолле) напялил на себя какую-то нелепую фланелевую ковбойку и бесформенные пегие штаны. Он совсем не рад моему визиту. Признаться, я и сам испытываю неловкость, и стремление как можно скорее бежать прочь. Он плохо выбрит, под глазами мешки. Всклокоченные, цвета топленого молока волосы ближе к корням рыжи как у коверного или Гамлета. Никогда не думал, что он склонен к полноте, но вот теперь вижу складки жира над перевязанным бечевкой поясом.

Гамлет. Точно.

Ужас, ужас, под его ногтями траур.

Приходит в голову, – Смерть любит нас растрепанными.

Энди перехватывает мой взгляд, – Это краска.

– Ничего общего с вашими полотнами, маэстро.

Он неожиданно улыбается. Улыбка мученика Себастьяна, – Да, да, конечно. Так и должно быть. Так и должно быть. Вы голодны?

Зачем я утвердительно киваю головой? Это происходит против моей воли.

В его движениях появляется суета, – Сейчас, сейчас. Будет яичница. К сожалению, ничего лучшего предложить не могу. – Что может быть лучше яичницы?

Извлекается хмурая черепашья сковорода, дюжина яиц.

У маэстро слегка дрожат руки, – Сейчас, сейчас.

И вот уже бледная масса заходится волдырями. Кажется, еще немного и блюдо будет готово. Однако этого не происходит. Ничего не происходит. Масса клокочет, но так и не становится яичницей. Ни через пять, ни через пятнадцать минут, ни через полчаса.

Энди, торжествуя, наблюдает мое изумление, – А что вы на это скажете? Вот где Вавилон. А вы говорите, траур под ногтями. Чертова кожа. – При чем здесь чертова кожа?

Энди выключает газ и, махнув рукой, удаляется в дальнюю комнату.

Он не вернется.

Никогда.

В этом весь Энди Уорхолл.

Арик Шуман

Ха-ха-ха-ха-ха…

Это – из репертуара Арика Шумана, я познакомлю вас с ним чуть позже. И вообще все шутки – из его репертуара.

Дело в том, что Алеша Ягнатьев напрочь лишен чувства юмора, что вовсе не обязательно является недостатком. Да, это мешает жить, особенно в юности, но все в природе компенсируется. И об этом не следует забывать.

Об этом не следует забывать.

Кто знает, какие мысли крутились в голове у Джиоконды, когда она позировала Леонардо? Кто может знать это? Если вы хотите по-настоящему прочувствовать собственное ничтожество, обязательно купите себе птицу. Щегла или попугая, все равно.

Не требует комментариев.

Мир изменился до неузнаваемости

Итак. Мир изменился до неузнаваемости.

Как и когда это произошло?

Я спал. А покуда я спал (как будто даже без сновидений), пронеслась вселенская буря. Пробудившись, я выглянул в окно и, вместо изломанных покосившихся примет крашенного охрой старого дворика, обнаружил холодный шершавый пустырь и самого себя голого на корточках, показывающего себе же самому в окне язык.

Чрезвычайно неприятная история. Хотя, на первый взгляд, довольно смешная.

Только представьте себе эту сцену!

Смешная история, не правда ли?

На первый взгляд.

Арик Шуман

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..

Арик, как и Восток, всегда где-то рядом.

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..

Итак.

Алексей Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года в половине девятого вечера после полудня.

В это время он возлежал в своей ванне…

Итак.

В это время он уже погрузился в свою…

Итак.

В это время он, наконец-то…

Итак.

Алеша Ягнатьев сорока пяти лет от роду сделался стеклодувом в половине девятого вечера после полудня.

И бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу…

Вот с чего начну я свой роман.

И, конечно, солгу. Непреднамеренно, но солгу. Пока не могу понять, в чем дело, но что-то мешает. Что-то здесь не так. Соринка в глазу. Вероятнее всего, страдает принятая в случае написания романов хронология. Время. Что-то со временем. Время – главный враг человечества. Так-то.

Алексей Ягнатьев сделался стеклодувом…

Алексей…

И бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу…

Опустить дату и время. Опустить. Опустить «двадцать восьмого февраля 2006 года». И «половину девятого вечера после полудня» опустить. Какая разница, когда это произошло или произойдет? Время – главный враг человечества.

Да.

В юности, по малоумию, мы (здесь «мы» не совсем точно, позже я все объясню) много смеялись. До неприличия много смеялись (не могу же я отделить себя от своего поколения). Подшучивали, разыгрывали, дразнили друг друга (большая натяжка, позже все-все объясню). Ерничали, высмеивали, потешались. Пощипывали, покусывали.

Однако не убивали друг друга. Не убивали друг друга. Среди нас было немало тех, что вообще не смог бы ударить по лицу.

Итак.

В юности, по малоумию, Алексей Ильич Ягнатьев не мог ударить…

Что-то мешает. Что-то мешает. Логика нарушена, а в результате – ложь. Непреднамеренная ложь. Хотя в данном случае слово «ложь» все же несколько грубовато. Мне лично не нравится. Никак не нравится.

Вечно мы делаем себе поблажки, но тут уж ничего не поделаешь. Наши поблажки себе – как раз то, чем мы невыгодно отличаемся от прочих представителей животного мира. Делаем себе поблажки и лжем, каждые пять-семь минут. Каждые пять-семь минут. Об этом что-то говорил Толстой, Царствие ему небесное.

Как знать, влюблялись ли в него по-настоящему дворовые девушки при такой-то бороде? Наверное, влюблялись. Они были близки к природе, и смутный образ косматого Пана наверняка еще гулял в их жилах.

Определенно граф страдал оттого, что случалось ему лгать. Не думаю, что, будучи, несомненно, большим лжецом, страдаю в той же степени.

Да.

Все же мы существенно измельчали. Хотя, это вполне может оказаться оптическим обманом. Помните ложку, преломленную в стакане с водой? А разбойника в кустах?

В юности, по малоумию, Алексей Ильич Ягнатьев иногда смеялся.

Справедливости ради следует заметить, что смеялась только лишь его оболочка. Сам же Алексей Ильич даже не улыбался. Внутри Алексея Ильича царила тишина. Как в лесу. Только пение птиц и тишина. Он был напрочь лишен чувства юмора, Алеша Ягнатьев.

Уж и не знаю, хорошо это или плохо. Еще лет пять назад я бы однозначно ответил на этот вопрос, – Плохо. Теперь не знаю. Не знаю.

С годами притягивает сочувствие, хотя бы видимость сочувствия. Так что ложь все же оправдана. Иногда.

Иногда.

Уже в юности сущностной мелодией Алексея Ильича было наблюдение. Лес, тишина, пение птиц и наблюдение. Это – к тому, что Ягнатьев, конечно, изменился, очень изменился.

Но не до основания, как окружающий его мир. В противном случае он и не заметил бы чудовищных превращений вкруг себя. Да он бы и бури вселенской не рассмотрел.

Точно.

Алеша

Алексей Ильич Ягнатьев сорока пяти лет от роду…

Алексей Ильич Ягнатьев…

Алексей Ильич…

Алеша…

Алеша…

Але…

Не смотря на то, что в предлагаемом писании вы обнаружите черты и движения некоей личности, назовем его Алексеем Ильичом Ягнатьевым, на самом деле, перед вами роман о двух потрясающих открытиях в области естественных наук, имеющих самое непосредственное отношение к каждой драгоценной минуте нашего земного существования. Это – явление энтропии и броуновское движение.

Энтропия

Энтропия (entropia – поворот, превращение). Понятие энтропии впервые было введено в термодинамике для определения меры необратимого рассеяния энергии.

Энтропия широко применяется и в других областях науки: в статистической физике как мера вероятности осуществления какого-либо макроскопического состояния; в теории информации – мера неопределенности какого-либо опыта (испытания), который может иметь разные исходы.

Вследствие любых наших действий энтропия увеличивается, следовательно, любыми своими действиями мы увеличиваем хаос.4

Броуновское движение

Броуновское движение (открыто в 1827 году Р. Броуном) – беспорядочное движение мельчайших частиц, взвешенных в жидкости или газе, под влиянием ударов молекул окружающей среды. Парадоксальным результатом этого беспорядочного движения является тот факт, что на самом деле эти частицы остаются на месте. Иными словами, при всей своей колоссальной активности они не двигаются никуда.5

Итак.

Алеша Ягнатьев сорока пяти лет от роду…

Итак.

Когда брился Дед-фронтовик…

Это заслуживает отдельного рассказа.

Бритва

Бритва.

Опасная бритва так называется не случайно. Она и впрямь опасна – эта бритва. Не в меньшей степени, чем коготь ягуара. Не в меньшей степени.

Мерцание

Дед был обладателем удивительных глаз цвета подернувшихся первым льдом ноябрьских лужиц.

Он содержал в себе какую-то тайну о судьбе янтарной комнаты, воевал в Финляндии, Германии, Японии… Наверное, брал пленных.

Некоторых из них притащил с собой. Во всяком случае, одного – точно, я его знаю. Притащил. В мерцающей своей памяти.

Мерцающая память – это самый безнадежный плен. Носитель такой памяти на долгие годы, покуда окончательно не сделается ребенком, становится тюремщиком. А это, уверяю вас, несладкая жизнь. В том числе и для его близких. В особенности, когда близким приходится смотреть в эти, кажется подернувшиеся первым льдом глаза.

Когда носитель мерцающей памяти, в силу закономерно нагрянувшей глупости, все же теряет контроль над своим заключенным, тот, не имея возможности далеко бежать, поселяется прямо в комнате.

И тогда уже комната начинает мерцать. Круглые сутки. Не поймешь, утро это или вечер. Вечер или утро.

Мерцание. Мерцание комнаты.

Пресловутая фраза, «слово, изреченное вслух – есть ложь», очень и очень смахивает на истину. Хотя, само по себе наличие истины спорно. Как и существование премудрого Козьмы.

В его высказываниях есть что-то невеселое. И тяжеловесное. Юмор патологоанатома. Формально – как будто осмыслено и смешно, но образ раздувшегося молочно-белого тела утопленника все еще витает в воздухе.

И приставшая к плечу клейкая капелька ряски.

А по форме – точно и смешно.

Точно и смешно.

Точно и смешно.

Точно и смешно.

Арик Шуман

Обожатель женщин и преферансист Арик Шуман обладал таким чувством юмора.

Души не чаял в картах и женщинах. Женщины отвечали ему взаимностью. Почему?

Даже если и не знаешь наверное, не трудно догадаться, отчего Толстого отлучили от церкви.

Да.

Все чаще хочется молчать.

Да.

Впрочем, когда мы молчим – лжем не меньше.

Потому что на самом деле мы никогда не молчим.

Вся наша жизнь – беседа. Точнее – болтовня. Даже ночью хлопочут наши жалкие мельницы, неумолимо дробящие фразы в слова, слова в слоги. Слоги в грехи.

Вся наша жизнь – треп. Просто мы не задумываемся над этим.

Вся наша жизнь – треп.

Парадокс: кажется, будто стали глупее, но к природе не приближаемся. Напротив, бежим от нее галопом, только брызги из-под копыт. Разноцветным крапом покрываем вросших в землю шершавых быков прошлого.

Итак.

Когда ужинал Дед-фронтовик…

Это заслуживает отдельного рассказа.

И что? Неужели, для того, чтобы начать новую жизнь надобно непременно раскрошить все знакомые и незнакомые слова? И стоит ли новая жизнь убиенного языка?

Дед-фронтовик ужинает

За вечерней трапезой Дед-фронтовик любил, чтобы я находился прямо против него. Дед знал, что я обожал наблюдать за тем, как ловко он извлекает содержимое величественной золотистой кости, до улова обитавшей в борще. Пользуясь необъяснимым моим любопытством, он вовлекал меня в ритуал, заключавшийся в следующем: после непременной рюмки водки и воцарявшейся вслед просторной паузы произносилась каждый раз одна и та же фраза, фраза, которая по глубокому убеждению Деда-фронтовика должна была стать ключевой в моей последующей жизни.

Во время проведения ритуала надлежало смотреть Деду глаза в глаза. В противном случае его знаменитая фраза не произносилась, и настроение в доме было безнадежно испорчено на весь остаток дня.

Его знаменитая фраза звучала следующим образом, – Помни, ты должен стать человеком, который может все переменить. Все. Помни.

Помни, ты должен стать человеком, который может все переменить. Все. Помни.

Помни, ты должен стать человеком, который может все переменить. Все. Помни.

Мир изменился сам по себе. А я изменился сам по себе. Ягнатьев. Ягнатьев изменился сам по себе. А мир изменился сам по себе. До неузнаваемости.

Хотя все в природе взаимосвязано, все абсолютно.

Детство. В детстве я ничего не знал об энтропии и броуновском движении. Очень любил себя и панически боялся смерти. Боялся насекомых, улицы, града, микробов и прочее и прочее.

Метаморфозы

В юности Арик Шуман пробовал тренировать в себе способности менять окружающий мир. Так, к примеру, он переименовал знаменитую картину Шишкина «Рожь». Теперь она называлась «Заблудился в трех соснах». Васнецовская «Аленушка» стала «Капризом», а леденящее жилы полотно Репина «Иван Грозный и сын его Иван» приобрело новое лаконичное имя «Любовь». Не остались без внимания слова и понятия.

Главной сферой приложения, соответственно возрасту, конечно же, был секс, и все что связано с ним. В его интерпретации коитус сделался забавником котиусом. Адюльтер же теперь представлял собой бюстгальтер, надевающийся наоборот, то есть мешочками на спину.

В те времена он думал, что в адюльтере ударение падает на «ю», что идеально рифмовалось с бюстгальтером.

От такого творчества друга Ягнатьеву делалось не смешно, а грустно. Даже страшно порой. Хотя, казалось бы, чего уж в этих импровизациях пугающего? А вот Алеше делалось не по себе.

Трудно найти менее готового к переменам человека, чем Алексей Ильич Ягнатьев. Впрочем, я могу ошибаться. Вспомните парадоксы пропорций. Тем интереснее, не так ли?

Арик Шуман

Еще в юности Арик Шуман пробовал тренировать в себе способности менять окружающий мир, однако демиургом станет Алеша.

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..

Поэзия

Уже в те времена рифмы бродили во мне. Стихи в крови всякого русского человека. Всякий русский человек, даже кровопийца и бандит, до чрезвычайности сентиментален. Возьмите хотя бы пушкинского Пугачева. Свободолюбив и сентиментален, хотя тщательнейшим образом скрывает последнее. Свободолюбив и непредсказуем.

Выбор

Сокуров говорит, что когда бы ему предложили выбрать символ России, он выбрал бы птицу. Это сделали до него. Выбрали весьма удачный экземпляр с двумя головами. Не сомневаюсь, что прежде такие птицы обитали в природе. Равно как драконы и единороги. На самом деле мы мало, что знаем о своем прошлом. Предполагаю, что птице с двумя головами никогда не бывает скучно.

Ах, птицы, птицы!

Птицы юности.

В юности однокашники Ягнатьева были смешливыми и много хохотали. Не смотря на внутренний протест, Ягнатьев пытался хохотать вместе с ними. Иначе нельзя. Никак нельзя. Юность. Душераздирающее времечко. Юность.

Думаю, что современные отроки смеются не меньше.

Это – от уверенности в том, что они способны что-то переменить по своей воле. А мир, видите ли, изменился сам по себе. Вне нашего участия. Во всяком случае, ваш покорный слуга в этом участия не принимал. Арик Шуман, однофамилец великого композитора, мой пожизненный друг и антипод, не принимал в этом участия.

Хотя он до сих пор думает, что участвовал в этом.

Что не соответствует истине.

Впрочем, как знать?

Как знать?

Как знать?

Как знать?

Смысл

Всякое движение несет в себе высший смысл. Не думаете же вы, что енот-полоскун совершает свои движения непроизвольно?

Да.

Арик Шуман

Видел бы Ягнатьева теперь Арик Шуман, любитель преферанса и женщин, его пожизненный друг и антипод, который уехал отчего-то в Данию за год до описываемых событий, глазам бы своим не поверил.

Арик был глубоко убежден, что Алеша Ягнатьев к переменам не способен. Однако факт остается фактом: Алексей Ильич Ягнатьев сорока пяти лет от роду…

Дания. Почему Дания?

Алеша

Алеша Ягнатьев. Алеша. Алеша.

Алеша.

Имя

Каждый из нас, оставаясь наедине с собой, обращается к себе иначе, чем обращаются к нему окружающие. И потайное, подлинное имя наше далеко не всегда совпадает с именем публичным. Просто мы не задумываемся об этом. А если и задумываемся, отчего-то боимся произносить настоящее свое имя вслух.

Я не боюсь. Прежде боялся, а нынче уже не боюсь. Не боюсь.

Подлинные имена наши проступают в наших чертах. Никогда Алеше не стать Петром или Себастьяном. Или Энди. Алеша – это Алеша. Никак не Энди.

В особенности имя Алеша выдает себя, когда его обманывают. В момент открытия обмана трудно выглядеть кем-нибудь другим, Петром, например. Если ты Алеша.

Когда Алеша понимает, что его надули, глаза его делаются сонными и чуть слезятся. Слезятся вовсе не так, как если бы он приготовился заплакать. Иначе. Будто враз переменилось его зрение. От рождения маленькие уши и пухлые щеки точно невидимой кистью покрываются пульсирующим румянцем, при этом совершенно стираются признаки мужественности. Лицо окончательно округляется и становится матрешечным. Плечи опускаются. В его новом облике неожиданно торжествует улыбка. Только это не оглушительная улыбка неудачливого игрока, но тишайшая улыбка бездомного.

Да.

Арик Шуман

У Арика в подобных ситуациях глаза наливались зрачками, и зрение, вероятно, улучшалось. Лицо же Арика заострялось и делалось похожим на мордочку шахматного коня.

Михаил Таль

Из всех шахматистов наибольшее восхищение у нас с Ариком вызывал Михаил Таль. Затаив дыхание, мы разбирали его партии. В особенности нас радовало то, что он умел обыграть Фишера. Кроме того, Таль прекрасно играл в карты. В преферанс. Думаю, что он был способен выиграть и в подкидного. Впрочем, как знать?

В природе всяческих странностей хоть отбавляй.

Лично я Арика в подкиного всегда обставлял. Что вызывало его справедливый гнев. После такой партии мы могли не разговаривать неделями. И во время молчанки его лицо делалось похожим на мордочку шахматного коня.

Да.

Одним словом, если вы хотите представить себе лицо Арика Шумана, вспомните, как выглядит черный, именно черный шахматный конь.

Да.

Себя со стороны в те годы, я, к сожалению, не видел. Наверное, хорошо мне было не потому, что окружающий мир был лучше, а потому, что я не видел себя со стороны. Не учили нас рассматривать себя в зеркале. Нас учили не рассматривать себя в зеркале. Нас так учили.

Итак.

Арик смеялся. То гневался, то смеялся. Алеша чаще бывал задумчив. Одним словом, все люди – разные. Потрепанная фразочка, конечно, но лишний раз напомнить не мешает.

А вообще я не боюсь банальностей. Нисколько не боюсь. Для меня самые простецкие, тысячу раз говоренные слова остаются живыми, если в них присутствует хоть какой-нибудь смысл.

Не все слова содержат в себе смысл. «Муа-муа», например, смысла не содержит. Оттого проникает прямо в сердце. Прямо в сердце.

Мне думается, в тот самый момент, когда человек приходит к пониманию, что все предрешено и начинаются в нем подлинные метаморфозы и деформации. Возможно, я ошибаюсь. Хотя, навряд ли.

Итак.

В том, что Алеше сорок пять лет – нет ни малейшего противоречия. Ни грамма странности. Нелепостью было бы именовать самого себя Алексеем Ильичом. Не правда ли?

Персоны

Подозреваю, что некоторые персоны обращаются к себе именно так – по имени отчеству. Подозреваю, что таких немало. Если подумать хорошенько, я мог бы указать несколько человек среди своих знакомцев. Несколько персон. Но это совсем не нужно. Никому не нужно. И мне в том числе.

Да.

Персона – это маска. Мы с Ягнатьевым – не персоны, надеюсь.

Только представьте.

Только представьте себе, как бы выглядело со стороны, когда кто-нибудь, пусть я, придумал бы принимать ванну в маске. Я не касаюсь косметических масок. В косметике я не силен. Речь идет о самой обыкновенной маске с завязками на затылке. Глупо и стыдно. Впрочем, не думаю, что персонам когда-нибудь бывает стыдно.

Да.

Мне же совестно всегда. Или почти всегда. Оттого тешу себя надеждой, что я, действительно русский человек. Мало того, русский провинциал (жизнь удалась в Бокове), а, следовательно, по-настоящему русский. Хотя, наверное, правы те, что утверждают, будто по-настоящему русского человека теперь не сыскать. Винегрет. Столько всего в нас намешано! Думаете только Монголия? Не исключение – вышеупомянутые Япония и Китай. Винегрет.

Хотя Япония и Китай – две большие разницы, как говорят в Одессе. Простите за вопиющую банальность. Вы не обязаны любить банальности так, как люблю их я.

А иногда кажется, будто бы Япония и Китай – одно и то же.

Как слепая куколка Япония могла поглотить Поднебесную? А что, если это слияние? Что, если так? А что, если в каждом японце живет китаец, а в каждом китайце – японец? Вот – вопрос!

Надобно исследовать. Непременно надобно исследовать.

Не исключено, что в нас с рождения присутствует и Дания. Иначе откуда в нас такая любовь к русалкам и безутешному принцу Гамлету? И с чего бы иначе Арик отправился туда? Не Дания ли подлинная его обетованная земля? Мы же ничего толком не знаем! Криком кричу – ничего, ничего, ничегошеньки!

Гамлет

Вы думаете, Гамлет мстил? Ничего подобного. Он исследовал. Если бы он был чуточку больше ленив и любознателен, уверен, страшной трагедии с Офелией не случилось бы.

Когда человек исследует предмет, эмоции постепенно утрачиваются. Это – данность.

Ягнатьев и Шуман, Шуман и Ягнатьев. Друзья, что называется, не разлей вода.

Однажды кто-то из них отправился по ложному пути. Кто?

Вот вам и интрига. Но есть ли в ней нужда?

Ирония? Зачем?

Невпопад как-то все.

В растерянности и сумятице величие Гамлета. Сюжет разрушил и обесценил все! Увы и ах!

Я – подлинный ценитель и носитель банальностей. Это так. У меня всегда развязывается шнурок на левом ботинке. Если ботинки со шнурками. Именно на левом ботинке.

Космос всегда оставался для меня чем-то надуманным, так что хроническая измена шнурка – единственное, что связывает нас с Гагариным. Может быть, еще его отчество – Алексеевич. Его отца звали Алексеем. Не исключено, что, оставшись наедине с собой, отец первого космонавта называл себя Алешей. Мириады нитей опутывают мироздание. Арик сказал бы «шнурков».

Имя

Ягнатьеву я дал свое имя – Алексей. Алексей.

Согласитесь, в Гагарине, не смотря на то, что он Юрий, читай, Георгий, все же присутствовало некое смущение. А, может статься, это – мои фантазии. Может статься. Я склонен к фантазированию. Признаваться в этом трудно. Неловко.

Да.

Я часто испытываю неловкость. И в том, что я часто испытываю неловкость признаваться неловко.

Да.

Я не в силах постичь, что такое вселенная. Равно, как и представить себе бесконечность. Не в силах.

Еще жива Валентина Терешкова. Тоже скромная женщина.

Вселенная

Когда я говорю «вселенная», отчего-то представляю себе остывшую манную кашу, которую ненавижу с раннего детства. Хотя отдаю себе отчет в том, что вселенная – это и небо, и камни, озера, и травы, и деревья… И озера, и камни. И прочие плоды Божьего вдохновения, которые, из врожденной вульгарности в большинстве случаев мы не замечаем.

Намеренно не включаю в список разнообразные планеты и кометы, так как не имею представления о том, как они выглядят на самом деле. Картинки в энциклопедии – не в счет. Картинки в энциклопедии – не в счет. Картинки в энциклопедии – не в счет.

Если я, рассматривая картинки, еще могу вообразить себе ту или иную птицу или животное, так как имел с ними дело, полноценно помечтать о каком-нибудь Сатурне не могу. Вот почему космонавты заслуживают всяческого уважения, и даже восхищения.

Да.

Теперь космонавты незаслуженно забыты. Равно как конка, керогаз и атомная бомба. По-настоящему эти предметы уже не привлекают внимания человечества. Безусловно, о них можно прочесть, услышать в новостных программах, но это уже не то. Совсем не то. То же самое ожидает и картошку в мундирах. Боюсь, то же самое ожидает и шахматы.

Итак.

Однажды в детстве, когда я болел и, накрывшись пуховым платком, дышал над картошкой в мундирах, невидимый Дед-фронтовик изрек, – Ты не должен забывать, где и с кем ты живешь. Это – твои радость и гордость.

Я не забыл. Не забыл.

Имя

С отцом нас связывает мягкий «эль» в именах. Илюша – Алеша. Илья – Алексей.

Подсознательно мы все время роемся в судьбах предков. Ищем аналогии. Иногда находим. Часто находим. Что дальше? Вопрос. Вопрос вопросов.

Однажды в детстве, когда Алексей Ильич, Алеша болел и, накрывшись пуховым платком, дышал над картошкой в мундирах, невидимый Дед-фронтовик изрек, – Ты не должен забывать, где и с кем ты живешь. Это – твои радость и гордость.

Ягнатьев не забыл. Алеша не забыл.

Арик Шуман

У Арика не было Деда-фронтовика. Его дед был кларнетистом. Кларнетистом и путешественником. Страстно любил кларнет и путешествия. Играл на кларнете и путешествовал. Путешествовал и играл на кларнете. Он был неудержим, этот Дед-кларнетист. Все время путешествовал. Развлекал соседей по купе игрой на кларнете. Не исключено, что он и теперь путешествовал бы, когда бы его не расстреляли.

В роду Шуманов много долгожителей. Еще бы!

К чему относится это мое «еще бы»? Все же в интонациях кларнета есть что-то скандальное, согласитесь.

Итак.

За нами постоянно кто-то наблюдает. Следует ли забывать об этом? Наверное, следует. Хотел бы я забыть об этом? Наверное, хотел бы. Но у меня не получится. Прежде не получалось. Это – драма моей жизни. Вот вам и драма.

А, может статься, трагедия.

Нынче так трудно определяться с жанром.

Алеша ни на минуту не забывал о том, что за ним наблюдают. Прежде ему казалось, что это все – жена, проделки жены, во всяком случае, наблюдение как-то, каким-то образом связано с женой. Умной, красивой, желанной, но в то же время взрослой и опасной женщиной. Именно так, взрослой и опасной. Взрослой и опасной. Взрослой и опасной.

Но теперь, когда она ушла?

Наблюдение все равно продолжалось. Ни на минуту Алеша не забывал, что за ним наблюдают. Бред преследования он исключал, так как сам являлся наблюдателем и знал толк в таких делах. Но об этом позже.

Что же получается? Если не найти в наблюдении за собой сладострастия, можно сделаться импотентом.

Что же получается? Роман интимных перемен с элементами эксгибиционизма? Несколько витиевато, но вполне в духе времени.

Итак.

Я хочу забыть о том, что за мной наблюдают.

Я знаю одно упражнение. Никому до меня это упражнение не помогло.

Приступаю.

Я – вселенная.

«Вселенная» – ужасно, но слов из песни не выбросишь. Что поделаешь! Как правило, психотерапевты глуповаты и чудовищно косноязычны. Среди них немало людей со сходящимся косоглазием. Почему?

И зачем я вспомнил психотерапевтов? Ах, да, конечно же, упражнение подсказал мне один знакомый психотерапевт, и левый глаз его немного косил. Как же его звали?

Я – вселенная.

Так. Сосредоточиться. Как будто это – мой последний шанс.

Упражнение №1

Я – вселенная.

Во мне множество сочащихся светом озер, трав и деревьев (то, что могу себе представить).

Немыслимая, бесконечная энергия.

Я напрягаю свою волю и забываю о том, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я один.

Нет никого больше.

Пока я не призову того, кто мне понадобится, я буду один.

Отныне и всегда.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я один.

Сейчас мне никто не нужен.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я один.

Я один, как и положено вселенной.

Никто не спасет меня, если я погружусь в воду с головой и наберу полные легкие воды.

Все.

Все.

Как умею, освободился от наблюдения. Надолго ли? Вот, упражнение вспомнил, а имя доктора забыл. В последнее время все валится из рук. Это все – весна. Или осень. Не имеет значения.

Дыхание. У меня слабые легкие. У Алеши Ягнатьева легкие покрепче, но освободиться от слежки так, как освободился только что я, он не может. Алеша – тоже вселенная, но он этого не знает. Не должен знать. Иначе не получится романа интимных перемен с элементами сладострастия и эксгибиционизма.

Хочется написать современный роман, а всякий другой роман будет уже несовременным. Роман интимных перемен с элементами сладострастия и эксгибиционизма об энтропии и броуновском движении.

Витиевато. И несколько сумбурно. На первый взгляд. На первый взгляд.

Эксгибиционизм – одна из главных примет изменившегося мира.

Выживание. Пытаюсь выжить. Ложь. Ничего я не пытаюсь. Лежу в ванне и все. Время от времени нарушаю ее холеную гладь. Лежу в ванне.

В настоящий момент Ягнатьев до ванны еще не добрался. Когда я сообщаю, что он погружается или уже погружен в ванну – снова лгу, забегаю вперед. Костерю себя за эту лживость и поспешность. Хочется быть последовательным. Очень хочется.

В настоящий момент Алеша до ванны еще не добрался. А я – уже в воде.

Да.

Он же только готовится к погружению. Несмотря на то, что мы – тезки, мы – разные. Я – это я. Алеша – это Алеша. С одной стороны он – это я в третьем, четвертом, простите, лице, с другой стороны, сам по себе Алеша.

Да.

Внешне я далек от назидательности. А вот внутри, и это моя беда, нет-нет, да и примечу в окружающих ту или иную особенность, вывих какой-нибудь, нелепость или непорядок. Вот зачем я привязался к психотерапевтам? От них много пользы. Один мудрый человек сказал, что психотерапевты – священники атеистического века.

Однако многие из них страдают сходящимся косоглазием. Ну и что? А разве театральные критики, или повара не страдают сходящимся косоглазием? А чиновники?! Сколько чиновников страдает сходящимся косоглазием?! Врожденным или приобретенным? Им несть числа. И это не случайно. Хорошо было бы в романе исследовать и этот феномен. Было бы очень и очень любопытно. Впрочем, как знать?

Косоглазие

Знавал я одного театрального режиссера чудом спасшегося от косоглазия. Просто вовремя вмешались врачи. А так и он был бы косоглазым.

Впрочем, разве во внешности дело?

Вот, внешность не изменилась, а постановки его были постановками косоглазого человека.

Иногда грубые люди называют косоглазыми японцев и китайцев. Это не так. Косоглазие – совсем другое. Совсем другое.

Непременно вернуться к чиновникам! Не забыть.

А разве сам атеистический век не страдает сходящимся косоглазием?

И потом. Разве психотерапевты рады этому обстоятельству? Да они не забывают об этом ни на минуту. Им хорошо бы никуда из дома не выходить до конца дней. Однако же они преодолевают себя и идут. Навстречу людям. И нередко помогают им. Словом. Словом. Но «слово, изреченное вслух – есть ложь», не так ли?

Тупик.

Арик Шуман

Премудрый Козьма – главный враг психотерапевтов.

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..

Из Арика Шумана. Догадались?

Меня в некоторой степени извиняет то, что и себе я не делаю поблажек. Но лишь «в некоторой степени». Боюсь, что избавиться от гадкой своей наблюдательности не смогу никогда. Хотя это никому не нужно. И мне в том числе.

Да.

Откуда в моем списке появились театральные критики? Я, как будто, далек от театра по большому счету?

Думается, дело здесь вот в чем. Всякий ценитель и носитель банальностей имеет право считаться подлинным ценителем и носителем банальностей только в том случае, если размышляет над банальностями. Что просто так, попусту ценить их и носить их в своем сердце?

Теперь ненадолго вернемся к Шекспиру.

Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль…

Кто же не знает этого монолога? Кажется, метафора поэта предельно проста и понятна. Однако здесь кроется загадка. Да еще какая!

Согласимся с тем, что все люди – актеры. Всякий человек, всякий стремящийся к Истине человек, не важно, осознает он это или нет, без труда догадается кто, в сей метафоре Автор и Режиссер.

А теперь, внимание, загадка!

Что же такое в данной формуле театральные критики?

А их существование никто не отменял. Мало того, они довольно громко напоминают о себе, и театральные, и литературные и прочие критики.

Что же такое в данной формуле театральные критики? Кто они?

«Весь мир – театр». Согласен. «Люди – актеры». Хорошо. Но что такое театральные критики? И вообще критики? Кто они? Вот вопрос.

Кроме того, я обожаю рассматривать тексты пьес.

Имя

Ягнатьев. Алексей Ильич. Алеша – Илюша. Альеша – Ильюша. Мягкое «эль» лаской и робостью связывает нас с отцом.

Мы изумительно похожи со своим отцом. Правда, он был бухгалтером, но тоже очень скучал по животным. Его, например, интересовали ленивцы. Ловлю себя на том, что и я с годами все чаще думаю о ленивцах. Ленивцы.

Да.

С тем, чтобы отвлечься от ужаса ледяной воды, погружаясь в ванну, Алеша старался думать о ленивцах…

С тем, чтобы отвлечься от ужаса ледяной воды…

Вот с чего, пожалуй, начну я свой роман.

Пожалуй.

И вновь солгу. В тот момент о ленивцах я не думал.

Да.

Брем

Я прекрасно помню тот день, когда в нашем доме появился сандаловый трехтомник Брема, страницы которого источали аромат ванильного шоколада. У него были тяжелые живые страницы и, шепотком над литографиями – папиросная бумага.

Итак.

Маленький Алеша боялся своим дыханием спугнуть серебристую паутину рисунков, способных при особом освещении оживлять изображенных на них зверей.

Теперь, будучи физиологом, я отлично знаю как много общего в организмах человека и свиньи. Но упаси меня Бог свернуть с тропы дарвинизма.

Мой удел до конца дней играть роль последовательного и грубого материалиста. Это – мой мундир.

Чем не персона? Ха-ха-ха…

Краткий горький смех. Краткий горький смех. «Чем кумушек считать трудиться…» Великий баснописец Иван Андреевич! В конце концов, никто не заставлял меня получать образование. Никто. Ах, Иван Андреевич, новый Эзоп!

Когда закончился род Адама? Когда и где закончился род Адама?

Отчего-то кажется мне, что у Адама бороды быть не могло. Хотя, не думаю, что во времена Адама существовала опасная бритва. Просто, в отличие от Дарвина или Толстого, у Адама борода не росла.

И что там за путаная история любви?

Алексей Ильич и бродяга

Бродяга закрывает глаза и улыбается, – Параллельный мир. Совершить путешествие в параллельный мир. Я называю это «совершить путешествие в параллельный мир».

– Так вы называете это? – Да, именно так. – Вы знакомы с параллельным миром? – А разве вы не знакомы с параллельным миром? – Я не знаком. – Знакомы, еще как знакомы. – Я на самом деле не знаю, что это такое. – Всякий знает, что это такое. – Только не я. – Вы играете со мной. – Честное слово. – Вы разыгрываете меня. – Честное слово. Посмотрите мне в глаза. – Я не люблю смотреть людям в глаза. Так же, как и вы. – Так что такое параллельный мир?

– Хорошо. Давайте попробуем. Вы могли бы на минуточку представить себя котом? – Что? – Представить себя котом. Это совсем не сложно. – Вы хотите разрушить меня. – Зачем? – Вы хотите окончательно разрушить меня. – Вы сами просили меня. – Я не просил вас окончательно разрушать меня. – Вы просили меня показать вам параллельный мир? – Но какая взаимосвязь между параллельным миром и котом? – Самая непосредственная. И поверьте, для того, чтобы увидеть параллельный мир, нужно хотя бы несколько минут представить себя котом. – А вы упрямый человек. – Не знаю, не думал об этом. – Странная фантазия. Представить себя котом. Какой-то бред. – Как вам будет угодно. – Но я не могу… – Вы еще и не пробовали. – Да. Вы определенно хотите разрушить меня. Превратить, как говорится, в руины. Зачем вам это нужно? – Мой ответ – молчание А вообще, мы с вами очень похожи. – Да? – Да, я чувствую это.

– Вы думаете, стоит попробовать? – Почему бы и нет? – Вы думаете, что-то может перемениться к лучшему? – Почему бы и нет? – Представить себя котом? – И все же, зачем вам это нужно? – Вы просили.

– Вы знаете меня? – Теперь начинаю узнавать. – Вы знали меня и прежде? – Я знаю всех, кто живет в этом городе. – В таком случае, вы можете дать мне совет. – Сначала сделайте то, о чем я вас просил. – Черт, зачем это? Черт, я не знаю, как это сделать! Я должен мяукать? – Зачем? Просто закройте глаза и улыбнитесь. – Как вы? – Приблизительно так. – Вы сейчас в образе кота? – Мне этого уже не нужно. Для меня это пройденный этап.

Алексей Ильич закрывает глаза и пытается изобразить улыбку.

Бродяга открывает глаза, рассматривает Алексея Ильича, – Плохо, очень плохо. Улыбка должна быть естественной, а у вас получается Себастьян. – Я думаю совсем о другом. – О чем? – Какая разница? Во всяком случае, не о котах. – О параллельном мире? – Я уже и забыл. Надо же? Вы так заморочили мне голову, что я уже забыл о параллельном мире.

Бродяга встает, – Пора мне. – Вы что, уходите? – Да, пора домой. Хотите, я приглашу вас к себе в гости? – Признаться, я думал… – Что вы думали? – Признаться, я думал, что у вас нет дома. Простите. – Бездомных людей не бывает. Начертите круг, лягте в него и скажите себе: это мой дом, и это станет вашим домом. Быть может, для вас самым счастливым местом на земле.

– Уходите? – Да, ухожу. – Скажите на прощанье, зачем вам хотелось, чтобы я представил себя котом? – А почему бы и нет? – Погодите. – Да? – Вы, как будто, предлагали выпить? – Нет, вы меня с кем-то путаете. Я не пью. Держитесь подальше от женщин, мой вам совет.

Этот и подобные этому финалы – всегда полная неожиданность для автора. Я же говорю, персонажи живут сами по себе. Вот вам и параллельный мир.

Что же касается предложенной бродягой игры в метаморфозы, а это было ничто иное, как игра в метаморфозы, думаю, он хотел продемонстрировать Ягнатьеву особенности кошачьего зрения. Но для этого требуется другая форма зрачка.

Думаю, проще было бы трансформировать Алексея Ильича в ленивца. Но бродяга может и не догадываться о существовании этого чуда природы.

Впрочем, я могу и ошибаться на сей счет.

Разводы

Разводы.

Разводов становится все больше и больше. Думаю, это как-то связано с экологией.

Ягнатьев.

С тем, чтобы отвлечься от ужаса ледяной воды, погружаясь в ванну, Алеша старался думать о ленивцах…

Я же не думал о ленивцах. Я не думал о ленивцах в тот момент просто потому, что не вспомнил о них. А подумать о них как раз следовало бы. Это очень и очень отвлекает в минуту испытания.

Как изменился мир! Как изменился мир! То, что однажды подсмотрел я в передаче Национального географического общества, лишило меня сна на трое суток. Ягуар пожирал ленивца. Но это – не самое страшное. Потрясением для меня явилось то, что ленивец при этом улыбался. Какое счастье, что в моем детстве, в томике Брема, ленивец был на одной странице, а ягуар – на другой!

Милые создания. Мне хотелось бы дружить и с одним и с другим.

Теперь не остается сомнений в том, что программы Национального географического общества не образовывают, а изощренно убивают. Сегодня ленивец, а завтра, быть может, и ягуар?!

Сегодня – ты, а завтра – я?!.

Во время просмотра передачи Национального географического общества, а также последующие трое суток Ягнатьев ощущал себя тем самым ленивцем.

Он и теперь представляет себя ленивцем. Вот только улыбаться так лучезарно, безмятежно не умеет. Не умеет и не хочет.

Поэзия

Изменившемуся миру не нужна поэзия. Хотя поэты не умолкали ни на секунду. Бесконечный треп. То, что поэты, дескать, молчат, когда говорят пушки – чушь. Бесконечно болтливы и те и другие. Силятся перекричать друг друга и гремят страшно.

Это спасение, что я теперь в ванне, и музыка воды перебивает всю эту вакханалию.

Хорошо и покойно думать о ленивцах. Хорошо и покойно.

Боков

Если бы окна Ягнатьева выходили не во двор, а на улицу, он мог бы намного лучше узнать обитателей своего города. За какой-нибудь час он мог бы увидеть как две студентки-хохотушки, в розовом свечении утра, то и дело озираясь, задирают друг дружке юбки; как вареный взъерошенный пьяница, чувствуя скорую свою погибель, робко переходит дорогу; как нищенка с аккуратностью реставратора раскладывает на полотенце свои записки и иконки; как согбенный под жениными ударами в спину, с вывернутым наизнанку лицом супруг возвращается в лоно милой семьи; как батюшка, обращая суетное в пыль, низко склонив голову, семенит на службу; как тучная масляная мать, спотыкаясь и причитая, силится догнать светящуюся от истошного детского крика коляску; как, разбивая рот медной ладонью, борется со сном римлянин в тоге и сандалиях; как кот, совершив стремительную пробежку за невидимой мышью, внезапно задумывается и ложится прямо на тротуар; как, после длительной паузы, точно из-под земли вдруг вырастает палевая громада плененного слона, не желающего видеть ни замершего в скрежете мотоциклиста, ни подружек в хрустящих обновках, ни вертлявого милиционера с лицом удода, и уж, конечно, не желающего видеть летящую за собственным лаем Моську… И так дальше, и так дальше.

Впрочем, подобные наблюдения из окна есть ничто иное, как путешествие. А к путешествиям Алексей Ильич решительно не способен.

Хорошо и покойно думать о ленивцах. Вспомнить о том, что эти очаровательные создания невзыскательны, довольствуются малым и способны целые дни и даже недели терпеть голод и жажду.

Педагогика

Нередко, и не без основания, говорят, что русские люди чрезвычайно одарены. Мне думается, я знаю, в чем причина этого явления. Русские дети изучают окружающий мир по стихам Корнея Ивановича Чуковского.

Ехали медведи

На велосипеде.

А за ними кот

Задом наперёд.

А за ним комарики

На воздушном шарике.

А за ними раки

На хромой собаке.

Волки на кобыле.

Львы в автомобиле.

Зайчики

В трамвайчике.

Жаба на метле…

Едут и смеются,

Пряники жуют.6

Помните?

А теперь попытайтесь представить себе эту процессию.

Когда Юрий Алексеевич Гагарин встретился с Корнеем Ивановичем Чуковским, он, не в силах сдержать восторга, поцеловал ему руку.

Я и сам пишу стихи. Писал. Но испытываю от этого неловкость. Испытывал. Испытываю. Я часто испытываю неловкость. Очень часто.

Судя по внешнему виду, ленивцам также знакомо это чувство. Если когда-нибудь в будущем откроется, что ленивцы способны испытывать неловкость, вероятно, передачи Национального географического общества запретят.

Ленивцы

Первые рассказы о ленивцах принадлежат Овиедо, который говорит приблизительно следующее: Perico ligero самое ленивое животное, какое можно видеть на свете. Он так неуклюж и нетороплив, что ему нужен целый день, чтобы пройти лишь 50 шагов. Первые христиане, увидевшие его, помнили, что в Испании негров обыкновенно называют в насмешку белыми Иванами, и потому дали ленивцам в шутку название «проворные собачки». Это одно из самых удивительных животных. Взрослое животное длиной две пяди и немногим менее в толщину. У него четыре тонких ноги, пальцы которых срослись между собой, как у птиц. Ни когти, ни лапы не устроены так, чтобы они могли поддерживать тяжелое тело, и потому брюхо почти волочится по земле. Шея вытянута прямо вверх, такой же толщины, как пест ступки; голова почти не отличается от нее, лицо круглое, похоже на лицо совы и окружено волосами, так что оно лишь немного больше в длину, чем в ширину, глаза малы и круглы, ноздри – как у обезьян, рот маленький.7

Поэзия

Мои стихи напоминают ракушки, и я, без особой надобности, не стану засорять ими роман о новом демиурге, написанный в четвертом, разумеется, лице.

Если эти мои ракушки запустить в воду, они раскиснут как пельмени, а линия романа пойдет вкривь и вкось. И выводы будут неверными. Сущность и без моих стихов достаточно искажена.

Ленивцы

Ленивец двигает шею то в одну, то в другую сторону, как будто чему-нибудь удивляется. Его единственное желание и удовольствие заключаются в том, чтобы вешаться на деревьях или на чем-нибудь, где он может лазать; и потому его часто можно видеть на деревьях, по которым он медленно взбирается. Его голос очень отличается от голосов других животных. Поет ленивец всегда только ночью, издавая время от времени каждый раз по шесть звуков, сначала один выше другого, а затем все тише и тише: ля, ля, соль, фа, ми, ре, до. Потом кричит шесть раз: ха, ха, ха, ха, ха, ха. Пропев раз, он некоторое время ждет и снова повторяет то же. Я считаю его ночным животным. Иногда христиане ловят ленивца и приносят его домой, где он по обыкновению медленно ползает, и его нельзя ни угрозами, ни толчками принудить двигаться быстрее. Если животное находит дерево, то влезает тотчас же на самые высокие ветви и остается там 10, 12 и даже 20 дней; что оно ест, неизвестно. Я держал его дома, и, по моему наблюдению, оно, должно быть, питается воздухом. Того же мнения придерживаются и многие другие наблюдатели, так как никто не видел, чтобы ленивец что-нибудь ел. Он по большей части поворачивает голову и рот в ту сторону, откуда дует ветер; отсюда следует, что воздух, должно быть, очень приятен ему. Ленивец не кусается, да и не может кусаться, так как рот его очень мал; он также не ядовит. Вообще же я никогда не встречал ранее столь глупого и бесполезного животного, как он…8

Зеркала

Все – зеркала.

Зеркала.

Зеркала. Зеркала. Зеркала. Зеркала. Зеркала. Зеркала. Зеркала.

Вода

Вода.

Вот теперь заговорили о том, что вода – носитель информации. Как все же медленно движется человечество по замшелой винтообразной лестнице познания?! Боится сделать несколько уверенных шагов. Боится немедленно сойти с ума. У безумного – страх безумия. Грустно.

Вода.

Вода – живая. Говорю вам, вода – живая. Вода повсюду. Мы сами, преимущественно, состоим из воды. Вот откуда у Алеши ощущение, что за ним постоянно наблюдают.

Да.

Думаю, правильным будет в роман о новом демиурге, написанный в четвертом, разумеется, лице, включить что-нибудь познавательное. Вот, например, размышления о ленивцах.

Но.

Разве я так думаю? Разве это не мой незримый заказчик? Тот, что с пристрастием отслеживает исполнение заказа? Не позволяет отвлечься, забыться, переменить тему? То и дело нашептывает что-то, расстраивается иногда, смеется, а случается и водит моей рукой? Вот его оружие.

Он знает много больше, чем я. Я робею перед ним. Робею.

Мысль о трактате безумно соблазнительна.

Думаю, правильным будет в роман о новом демиурге, написанный в четвертом, разумеется, лице, включить что-нибудь познавательное. Вот, например, размышления о ленивцах. Кроме того, дать коротенькую информацию о Бреме. Мне кажется, многие теперь забыли и о нем. И он оказался не нужен изменившемуся миру. Современные дети смотрят программы Национального географического общества. Полагаю, происходит это потому, что в передачах Национального географического общества нередко показывают, как животные совокупляются.

Ягнатьев

С тем, чтобы отвлечься от ужаса ледяной воды, погружаясь в ванну, Алеша старался думать о ленивцах, мой Алеша.

Перед погружением

На самом деле вода была самой обычной температуры, но внутренний трепет настаивал, что вода непременно ледяная. На худой конец – кипяток. В любом случае остановки сердца не избежать. В такие минуты всегда вспоминаешь какой-нибудь эпизод из детства, и где-то в паху занимается щекочущая жалость к себе маленькому.

Считалки

Итак.

Алеша – Илюша. Алеша – Илюша. Заразительно как считалка. Считалки сродни эпидемиям. Испанке, например. Считалки – эпидемии души. Точнее, эпидемии духа.

Да.

В детстве мне казалось, что испанка «унесшая столько жизней» – это реальная женщина в черных одеждах с впалыми щеками и кругами под глазами. Никак не мог сообразить, зачем она занимается всем этим. Наверное, – думалось мне, – в этом есть какой-то смысл. Какой-то высший смысл!

Обратите внимание на то, как рано мысли о высшем смысле посещают русского человека!

Логика.

Главное не упустить логики.

Хронология.

Что-то с хронологией.

Время.

Время ускорилось, сделалось коварным и бесчувственным, так что логика ускользает легко. Точно угорь. Точно угорь.

Угри напоминают змей. Ненавижу змей. Брр! Еженощно жду их появления во сне – завещанная пращурами мудрость тщетно пытается пробиться сквозь толстый налет глупости, приправленной воспоминаниями.

Лучше не задумываться обо всем этом.

Да.

Не упустить логики.

Да.

Что-то с хронологией.

Попытаться быть последовательным.

Да.

Объявил, что солгал – запомнить. Многократно объявил.

Да.

И попытаться быть последовательным. Последовательным. Но. В каком направлении? «По» или «против» течения времени?

А какая разница, если, в конечном счете, раньше или позже упрешься в зияющую пустоту именуемую «до тебя» или «после тебя»? Так или иначе, тебя там «еще нет» или «уже нет», что никак не влияет собственно на пустоту.

Еще одна банальность. В роман не включать – перебор банальностей! Перебор.

Никогда не мог запомнить в какую сторону «по часовой стрелке», а в какую – «против». Казалось бы, нет ничего проще, для меня же это – непреодолимая трудность. Это относится к доказательствам, а точнее знакам того, что от нас в нашей судьбе мало что зависит. Этот и подобные ему знаки, то и дело развязывающийся шнурок на левом ботинке, например, читаются – «не возносись, не пыжься».

Все предопределено. С таким-то шнурком катастрофа летчику обеспечена. Не сейчас, так позже. Если не на изумительной ракете, так на обыкновенном самолете. Вот и весь сказ.

Да.

Хотя, наличие инопланетян я не исключаю. Не то, чтобы верю в них или жду, но почему бы им не быть? Ведь мы же есть? Не исключаю, что им любопытно было бы познакомиться с Гагариным, простым гжатским парнем, первым спрыгнувшим с замшелой винтообразной лестницы познания. Одним словом…

Одним словом, постижение алгебры часовой стрелки для меня – непреодолимая трудность.

Убрать! «Непреодолимая трудность» – очень плохо. Очень-очень плохо! Ни в коем случае не включать в роман! Ни в коем случае!

Я бы окрасил пустоту в золотисто-телесный тон. Таким цветом пахнет двухэтажный дом, где находится мое убежище, дом, выстроенный военнопленными японцами на века. Из чего следует – запах этот парил до меня, будет парить после меня, а, следовательно, для меня это и есть цвет пустоты.

Мой японец

Стоит мне уйти или спрятаться в ванне, сутулый японец в ватнике и треухе тотчас выходит из своего укрытия и медленно бродит по комнате. Подходит к окну и мучительно долго наблюдает за тем, как дождь наполняет лунную сахарницу, сгоряча брошенную во двор соседкой сверху.

Стоит Ягнатьеву уйти или спрятаться в ванне, сутулый японец в ватнике и треухе тотчас выходит из своего укрытия и медленно бродит по комнате.

Никто не смеет перекрасить мой дом. Никто.

Не упустить логики.

Итак.

Итак, золотисто-телесный тон. Общепринятая в подобном случае сажа исключается. Прилагающаяся к пустоте водосточная труба и мусорный бак во дворе – не в счет. Хотя они – не совсем сажа. По ним пробегают невесть откуда взявшиеся зеленые искры. Точно крохотные ящерки под спекшейся кожей бродяги.

Цвет.

Это, доложу я вам, уже не горец Бажов, это что-то из Магритта.

Но точнее не скажешь.

Я и прежде догадывался, что Магритт был провидцем.

Магритт

Ах, Магритт, Магритт!

Крохотные ящерки на солнце. Вам не доводилось встречать ящериц в феврале? Приходите к моему дому. Это не означает «приходите ко мне в гости», так как теперь я вам не открою. Я – в ванне и вам не открою. Японец? Японец тем более не откроет.

Впрочем, я не открыл бы вам, если бы и не был в ванне. Теперь мне не хочется видеть людей. Я, наконец-то, занят делом. Наконец-то. Я, наконец-то, занят делом.

Откуда эта фраза?

Исследуем.

Итак.

Перед тем как сделаться стеклодувом Алексей Ильич Ягнатьев…

Перед тем…

Напоминаю, роман в четвертом лице, так что обращение по имени-отчеству допустимо.

Итак.

Перед тем как сделаться стеклодувом Алексей Ильич Ягнатьев двадцать четыре, а то и все двадцать пять часов кряду повторял одну и ту же фразу – «надобно что-то делать, надобно что-то делать, надобно что-то делать». И как эта чеховская фраза, в юности по малоумию осмеянная Ариком Шуманом, могла явиться в голову сорокалетнему Алеше Ягнатьеву?! Однако, факт, он долго повторял это перед тем как погрузиться в воду.

И будучи уже в воде повторял как попугай… некоторое время…

Попугай

Конечно же, я не сразу стал стеклодувом. Прежде чем сделаться стеклодувом, некоторое время я выступал в качестве попугая. Кстати, достаточно долго. Во всяком случае, в половине девятого я все еще повторял свою фразу. Как попугай.

Отлично помню – часы в прихожей девятью ударами сколачивали мою треснувшую голову, а я, из неопознанных соображений стремясь угодить, прилаживал им в такт свою целомудренную считалку.

Время – главный враг человечества.

Да.

Надобно что-то делать.

Надобно что-то делать.

Надобно что-то делать…

Простыни

Тем временем в Бокове стелятся простыни.

Лилия-Лилит стелет простыню.

Клавдия-Даная стелет простыню.

Любушка-голубушка стелет простыню.

Липочка стелет простыночку.

Берта Наумовна стелет простыню.

Зинка стелет простынку.

Валентина, дай ей Бог здоровья, стелет простыню.

Варвара Васильевна, Царствие ей Небесное, стелет простыню.

Мила вся горит, но стелет простыню.

Патрикеевна стелет простыню.

Оленька стелет простыню.

Вика стелет простыню.

Полина Сергеевна стелет простыню.

Всего – тринадцать.

Четыре раза по три и еще одна – Липочка.

Мой японец

Пользуясь отсутствием Алексея Ильича, японец, не снимая ботинок, укладывается прямо на простыню и сворачивается калачиком.

И что мы так гоняемся за временем?! Время – враг. Мы – это мы, а время – это время. Однако же, вопреки всякой логике стараемся приблизиться к нему, понравиться ему, выцыганить у него то и сё. Что доставляет нам массу неудобств и обостряет чувство несправедливости.

Все это напоминает мне серебристую башню из цилиндров, по всем законам не имеющих права не уронить акробата, и, тем не менее, удерживающих этого мошенника в равновесии, что искажает представление о действительности у детей в цирке.

Так формируются алкоголики.

Да.

Надобно что-то делать.

Надобно что-то делать.

Надобно что-то делать.

Японцы.

Среди японцев тоже встречаются алкоголики. Думаю, что среди военнопленных японцев их было особенно много.

Да.

Дед-фронтовик любил выпить. Делал он это смачно, и никто не смел перечить ему. В те времена мужчинам, вернувшимся с фронта, не перечили. Их было слишком мало. И теперь мужчин мало, но все же больше, чем было после войны.

Ягнатьев.

До описываемых событий Алексей Ильич пьянствовал три дня к ряду, не ходил на работу, не отвечал на телефонные звонки, не брился, не читал газет и не включал новостных программ.

Прежде запоев у него не случалось. Так, раз или два. В юности. А последние два года своей жизни он и по большим праздникам всем прочим напиткам предпочитал минеральную воду, за что ненавидел ее смертельно.

Да.

Надобно что-то делать.

Надобно что-то делать.

Надобно что-то делать.

Попугай

Да, если присмотреться, есть в моей внешности что-то от попугая. Стоит взять небольшую паузу, схватить за хвост проблеск в зеркале, успеть наступить на тень сразу же после того, как вспыхнет лампочка, глядь – и впрямь попугай.

И торчащий вихор на затылке, и крючковатый нос, и большие ноги при беспощадно малом росте. И эта дурацкая привычка повторять одну и ту же фразу, одно и то же слово по нескольку раз, когда мысли далеко. Когда мысли далеко. Далеко далече.

Арик Шуман

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..

Итак.

Мысли мои были далеко. И складывались не в пользу дела. Стеклодувом я сделался позже. Я еще и не знал, что стану стеклодувом. Однако же пристыла фраза. Вот такая бессмыслица. Такая бессмыслица.

Надобно что-то делать.

Надобно что-то делать.

Надобно что-то делать.

Нет, быть может, первоначально и присутствовал некий посыл. Наверняка присутствовал. И, памятуя о логике и в назидание себе, причинность эту непременно следует восстановить.

Итак, мотив присутствовал. Но уже через два или три часа бормотания от него ничего не осталось. Одна лишь перламутровая оболочка. Притом, что голова была налита свинцом, уличный февраль бледным пламенем гулял по спине, глаза слезились, а придуманная необходимость, во что бы то ни стало, затолкать себя в ванну вызывала спазм в горле.

Время года не имеет значения.

Время года не имеет значения.

Дело

Надобно что-то делать, надобно что-то делать, надобно что-то делать…

Надобно что-то делать, надобно что-то делать, надобно что-то делать…

Надобно что-то делать, надобно что-то делать, надобно что-то делать…

Во что бы то ни стало затолкать себя в ванну! Вот оно. Для Ягнатьева это было не просто делом, подвигом.

Да.

Иногда процесс погружения в воду выглядит как подвиг. Во всяком случае, значительное событие жизни. По крайней мере, дело. Ответственное дело. Вот оно. Дело.

Да.

Нет, в тот момент по-настоящему чувства ответственности перед водой Алеша не испытывал. Знал, что она живая, но слишком был занят собственной персоной. Его бессмертная душа болела. Бессмертная душа.

Ужасающий оборотец! Но точнее не скажешь. Точнее не скажешь.

А губы, лопасти вышеупомянутых мельниц, если угодно принять мою метафору, упорно перемалывали одно и то же. Одно и то же. Одно и то же.

Впрочем, если вдуматься, ничего удивительного. Что же вы думаете, попугаи, повторяя для нашего удовольствия какую-нибудь навязанную нами пошлость, вдумываются в ее содержание? Нет. Нет, нет и нет. Они в это время в Гвинее или Новой Зеландии, или еще где-нибудь. Там, где и слов таких не знают. И, слава Богу, что не знают. Ах, птицы, птицы! Ах, птицы, птицы!

Однако таким-то способом и приклеиваются намертво ярлыки.

Определенно от приятелей, помеченных наблюдательностью, не только польза, но и великий вред. Двойная беда, когда этим приятелем оказываешься ты сам.

Да.

Попугаи, и это доказано, имеют разум трехлетнего ребенка.

Метаморфозы

Ко всему хорошему, чистому, лучезарному, нежному, с Бремом, яблоками, бабочками, запахами пирога и гигантскими лопухами, всему тому, что остается нам из детства, в годы юности, точно разверзаются огромные ржавые ворота шлюзов грядущей зрелости, устремляется пузырящийся поток кровожадности. И первый симптом образовавшегося ожога – неожиданное (прежде всего для окружающих) малоумие, внешне выражающееся в пробуждении прыщей.

Если внимательно наблюдать, выглядит это так. Однажды ночью из-под одеяла (простыни) отрока (девушки) раздается скрипение зубов. Это – не глистная инвазия, как думают многие, это – как раз звук разверзаемых ворот. Наутро хороший, послушный мальчик (хорошая послушная девочка) просыпается совсем другим человеком. Это уже не Алеша – Алексей (будущий Алексей Ильич) и не, предположим, Аннушка – Анна (будущая Анна Ильинична). Его (ее) аккуратная мордашка непропорционально вытягивается (округляется), в глубине зрачков загораются недобрые огоньки грядущего кочевья, а на лбу (подбородке, щеках и пр.) проступают созвездия Цербера, Горгоны, Сциллы и Харибды, Содома и Гоморры и другие. В качестве теста дайте ему (ей) в руки томик Чехова, и он (она) тотчас примется высмеивать его (чеховских) несчастных домочадцев. Особенно в том месте, где они всей душой стремятся работать.

Если, конечно, испытуемый вообще согласится читать.

Ах, как Алеша Ягнатьев должен не любить Алексея Ильича Ягнатьева!

А что Алексей Ильич?

Перед погружением

Рассматривая себя в зеркале, Алексей Ильич Ягнатьев с изумлением обнаружил под носом юношеский прыщ.

– Это знамение! – подумал он.

Впрочем, если бы он увидел свою физиономию и без оного прыща, реакция была бы в точности той же. Он физически почувствовал приближение вселенской бури.

– Почему именно теперь, когда я так несчастлив? – подумалось ему.

В юности, попадись мне мой воображаемый роман, я бы смеялся до колик. Пожалуй, единственное, над чем бы я засмеялся от всей души.

Думаю, Арик бы просто не выжил.

Я непременно съязвил бы, заменив «вселенскую бурю» на «вселенскую дурь», и неутомимо показывал бы всем свое остроумие.

И Арик Шуман, перестав злиться за проигрыш, смеялся бы вместе со мной, и все остальные друзья-товарищи смеялись бы вместе со мной, хотя у кого-то из насмешников, наверняка, мысли были бы далеко. Далеко далече.

В Гвинее или Дании, быть может.

Отчего я так мало смеялся в детстве?

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..

Не выходит.

Клоун

В юности мои однокашники много смеялись. Однако никто из них в последствии так и не стал клоуном. Говорят, в быту клоуны, как и поэты – очень грустные люди. Так что, если уж кому и суждено было бы стать клоуном, так это вашему покорному слуге. Может статься это – мое призвание. Только я его не почувствовал. Теперь уже поздно.

Время – главный враг человека. Каждый месяц его жизни отмечен еще одной захлопнувшейся перед самым носом дверью.

Мне думается, что человеку в жизни отмеривается определенное количество смеха. Чем больше смеется он в молодые годы, тем меньше ему остается в старости.

Ягнатьев.

В юности Ягнатьев мало смеялся. Почти не смеялся. Только иногда. Преимущественно по пустякам. Когда окружающим как раз смешно не было. К примеру, когда наблюдал за попугаем. Или перечитывал свои стихи. Или пытался понравиться какой-нибудь девочке, что, конечно же, оставалось его тайной.

Да.

Во мне живет парадокс. Прошло много лет, а смеяться много я так и не стал. Посмотрим, что будет в глубокой старости.

Надобно, чтобы в глубокой старости при мне всегда находилось зеркало. Некого попросить.

Итак.

За всю свою жизнь я так и не встретил настоящего ленивца.

Брем

Брем (Brehm) Альфред Эдмунд (1829 – 1884) немецкий зоолог, просветитель. Наблюдения, вынесенные из путешествий по Африке, Европе, Западной Сибири и др., легли в основу «Жизни животных» (т. 1—6, 1863—69, русский перевод в 1911—15 и 1937—48). Благодаря живым описаниям «образа жизни» и «характера» животных труд Брема (несмотря на присущий ему антропоморфизм) стал для многих поколений лучшим популярным руководством по зоологии. Директор Гамбургского зоопарка (1863—66), создатель Берлинского аквариума (1867)9