Читать книгу Дневник - Александр Судоплатов - Страница 5

Ст. Каял (Области Войска Донского)

1 января. Новый год провели хорошо. В роте две гармошки. Шутько играет хорошо. Тихий валяет дурака. Переодевается в дивчину[37].

2 января. Читал газеты. Генерал Деникин обращается с воззванием к кубанцам, где говорит, чтобы они вернулись на фронт и не предавали Родины, иначе он обещает с верными еще ему войсками бросить Кубань врагу и идти в Крым[38]. Спорим с дедом-хозяином. Он очень скупой. Нам выдают на руки муку, мясо, капусту, так как кухни бросили. Баба варит борщ из нашего мяса, добавляя для вкуса кое-что свое, и печет нам хлеб, вероятно «выгадывая» и себе. Дед все это ест с нами, а когда мы утром просим у него сала изжарить картошку, он говорит, что сала нет, крестится и божится. Сегодня Богомолов произвел разведку и доложил нам, что на чердаке у деда висит мешок сала.

Сегодня Богомолов чуть не дрался с дедом из-за этого сала.

3 января. Теперь живем с дедом дружно. Он ест наш хлеб, борщ и сахар, а мы по утрам жарим его картофель на сале. Дед видит, что спорить невыгодно, а мы люди «хорошие», даром не берем.

4 января. Под Батайском идут страшные бои. Там корниловцы. Канонада не умолкает с утра и до ночи. Ранен генерал Топорков[39]. Наши укрепляют Батайск проволокой.

6 января. После иордани поднялась стрельба. Солдаты «провожали кутью». Стрелял всякий, кто имел оружие. Кое-кто из офицеров в панике седлали лошадей – думали, красные. Пьянство и разгул большой в дивизии. Однако строго запрещено стрелять. Получен приказ. Завтра идем на позицию. Сменяем корниловцев. Теперь они будут в резерве. Прощай, Каял, с грязью. С Богом на позиции. Значит, пришло время.

7 января. Сегодня днем погрузились в вагоны, я попал в наряд грузить батальонный обоз. Некоторые лошади боялись идти в вагоны. Наконец к вечеру погрузили. В нашем вагоне гремит гармошка. Пение и смех. Хочется со своими, но мне по наряду нужно быть с лошадьми. Лошади в вагоне (мясо – лед)[40]; привязали поводья к крючкам на потолке (где висело мясо). Сена полон вагон, лежим на сене. Пожалуй, здесь лучше, чем во взводе, там тесно, грязь и сесть не на что. Некоторые наши офицеры забрались к нам в вагон, здесь лучше. Эшелон наш вагонов 80. 1-й и 2-й полк Алексеевские и самурцы и 2 батареи. Обоз 2-го разряда остался в Каяле. Ночью осторожно двинулись к Батайску. Мерно стучат колеса на стыках. Вагон дрожит и плавно качает на стороны. Лошади фыркают и жмутся то в одну, то в другую сторону. Наконец попали мы на позицию, что-то нас ожидает. Все молча лежат на тюках сена. Вспыхивают папиросы. Каждый предается своим мыслям.

8 января. Ночью выгрузились в Батайске. Вот и фронт. Смотрю в сторону Ростова. Темно, хоть глаз выколи. Тишина, ни звука. Пока пошли квартирьеры. Стоим на станции. Здесь же и корниловцы, которых сменяем.

– Ну как тут? – спрашивают наши.

– А вот как рассветет – увидите! – смеются корниловцы.

– Счастливцы! – завидовали наши. – Идут в Каял! – Ночь бродили, пока нашли район, и наконец разместились. Квартира большая, стоит 8 человек. Хозяин небогатый армянин. Занимался торговлей, вернее спекуляцией, а в настоящее время живет на прошлое. У него дочь лет 18. Тихий думал поухаживать за ней, но получил от матери ее такое atande, что закаялся другой раз и другим поручил то же. Подмерзло. Были занятия. Вопреки ожиданию, день прошел тихо, ни одного выстрела. Не верится, что мы на позиции.

9 января. Противник в 9 часов утра обстреливал из орудий вокзал Батайска и Койсуг левей Батайска. Там 2-й Алексеевский полк. У нас спокойно. Отвечает наша 2-я батарея.

10 января. Был бой. С рассветом противник открыл огонь по Батайску. В 9 часов наблюдатель донес, что противник скопляется у нахичеванской переправы. Часов в 10 приказано быть в «боевой готовности». Снаряды с воем несутся через нашу хату и рвутся в центре села.

– Первый батальон… строиться!.. – раздалось на улице.

Роты выходили. Настроение нервное, повышенное. Пошел снег, сначала тихо, потом больше, больше. Скоро тысячи белых мотыльков закружились в воздухе. Земля стала бела.

– Четвертая рота в батальонном резерве!.. Остальные направо шагом марш! – крикнул батальонный.

Выходим в поле. Поле все белое. Здесь ветер сильнее и дует в лицо с Дона. Прошли проволочное заграждение. Идем по замерзшей пахоте. 1-я рота уходит влево к насыпи железной дороги. Наша идет прямо. 3-я вправо. 4-я еще в Батайске. Вправо шел 2-й батальон. Красных не видно, не видно и Ростова из-за снега. Прошли с версту. Уже Батайск скрылся сзади, едва чернеет резервная рота, да вправо и влево еле видны 1-я и 3-я.

Вдруг впереди показались движущиеся точки. Не более версты. Сначала слева, потом и вправо, много, много.

– Рота… Вправо по линии в цепь!..

Пошли тише. Держим равнение. Некоторые сняли с ремня винтовки. У меня сердце не на месте.

Тихий идет левее меня. Справа Шутько, дальше терец Богомолов. Шутько волнуется и оглядывается. Тихий все время отпускает анекдоты. Он косится на своего соседа слева цыгана Савку, – чудака, над которым смеется вся рота, и уже в десятый раз повторяет вполголоса анекдот о том, как одного цыгана взяли на войну, а жена его пришла к воинскому начальнику и молит: «Отпустите моего Кирилла, невже[41] без него на войни нельзя обойтись!» – хохочет Тихий, «моргая» цыгану.

Савка принужденно улыбается, но видно – он боится. Тихий тоже шутит, а сам посматривает вперед, иногда восклицая:

– Ой, ой! Да их три цепи… и вон, и вон… Эге… ребята…

– Вторая, стой! – раздается сзади голос батальонного, он на лошади. – Дай подтянуться резерву.

– Третья, правильно идти! – через минуту кричит он. – Что сбились, как бараны……… – выругался он и помчался к третьей роте.

Остановились. Снег начал стихать. Поджидаем резерв, через 5 минут двинулись опять.

«Та-та-та-та-та-та-та», – застучал слева пулемет.

«Трах-тах-тах», – поднялась слева ружейная стрельба.

Первая рота вступила в бой. У красных было заметно движение. Они рассыпались в цепь.

– Пулеметы на фланги! – кричал сзади батальонный, переносясь от одной роты к другой.

Красные уже отчетливо видны. До них шагов 800. Они идут не то цепью, не то группами, не разберешь. Прямо растянутой по фронту толпой.

– Вторая! Ложись!

Легли за бугорок. Как раз на меже, на сухой бурьян, покрытый снегом. Спустили с предохранителя. Какая-то группа всадников, человек 40, мчится со стороны красных по фронту к нашему правому флангу.

– По кавалерии… двенадцать… – пронеслось по цепи.

Протянулись руки к прицелу, нервно задвигали хомутик прицела и замерли.

– Рота-а-а! Пли!

Грянул залп, защелкали затворы.

Кто-то выстрелил еще раз. Другой, третий – и пошла беспорядочная стрельба. Пулеметы заливались справа и слева. Всадники рассыпались и начали поспешно удирать. Красные открыли огонь, над нами засвистели пули, но красные шли. Все ближе и ближе.

Наши отчаянно стреляют. Не знаю, чем я разрезал руку, вероятно, когда вставлял обойму, и не почувствовал. Красные легли. Слева отчаянный бой, и однажды раздалось «ура!», кто кричал, наши или они, не знаю. Вдруг над нами с нашей стороны провизжал снаряд и разорвался между нами и красными.

– Ребята! – радостно крикнул кто-то. – Пятая батарея бьет, полковника Думбадзе[42], сейчас красные будут драпать!

Сзади нас всё летели и летели снаряды. Они рвались то впереди, то позади цепи красных. Вдруг один ахнул прямо в гущу их пехоты. Там закопошились и приникли к земле.

«Бум, бум, буууух! бум, бум, ууух! Бум, бум!» – беспрерывно гремит 5-я батарея. А в антрактах выстрелов заливаются наши и красные пулеметы и щелкают ружья. Батарея на секунду смолкла. И вдруг залп, и четыре букета шрапнели низко остановились над цепью красных и не успели растаять, как новый залп и новых четыре букета. Уже не букеты, а ползет белый дым. Батарея открыла ураганный огонь. Красные закопошились и вдруг понеслись к Ростову, часть так и не поднялась с земли, а батарея все гвоздила и гвоздила.

Вдруг вся цепь красных начала уходить врассыпную и бегом.

– Ураааа! – раздалось справа.

– Ураааа! – подхватила наша рота и бегом понеслась вперед.

– Ура-ура!

Справа, обгоняя нас, неслась за красными конница генерала Барбовича[43].

Добежали до места, где лежали красные. Несколько убитых и раненых. Наши уже снимали с них шинели. Один был жив, но было притворился убитым. Другой раненый кричал: «Братцы, не раздевайте, я офицер!» Вдруг взвизгнул снаряд и разорвался позади нас, другой, третий. Один разорвался уже около. Кто-то застонал.

– Ура! Ура! – кричали все и неслись вперед.

– Вторая, назад! – вдруг закричало сзади несколько голосов.

Рота остановилась. «Что такое?»

– Приказано на место! – кричал прискакавший на взмыленной лошади ординарец.

Повернули кругом. Снаряды яростно рвались вокруг нас. У Батайска соединились все роты и вошли в Батайск. У нас один тяжело ранен осколком в живот. В 1-й роте 3 раненых и 1 убит. До вечера красные обстреливали Батайск.

Ночью пошли к соседу красть солому, так как у нашего хозяина нет топлива. Натопили печь докрасна и легли спать.

11 января. Пришло пополнение. Сегодня спокойно. Перед вечером красные было постреляли. Один снаряд разбил третью хату от нас. Убита вся семья. Занимались. В роте у нас человек 100. Получил ботинки – английские. Голенища от сапог отрезал и натягиваю на ботинки.

12 января. Был ночью дневальным. Ну и мороз. Нельзя выстоять полчаса, чтобы не забежать погреться. Фельдфебель передал, что завтра идем под мост в заставу на целую неделю.

13 января. Сегодня сидим под мостом в заставе. Взял с собой дневник. Мост версты полторы от Батайска в сторону Ростова. Взорван нами. Ферма упала, а по ней пустили товарные платформы, которые целою цепью висят на ферме. Это чтобы хуже было починить. Под мостом к быку, в нашу сторону сделан из бревен и досок навес, прикрыт соломой и землей. Здесь сидим мы, застава. Один взвод, другой взвод в заставе на водокачке, правее в двух верстах. В заставе железная печка и телефон. Пока печку топишь, тепло. Чуть прекратил топку – адский холод. В заставе живет кот – Буденный, неизвестно чей. Он все время спит у печки или сидит на телефонном аппарате. Топим печь докрасна. Шпал много. Ломаем разбитые вагоны. Греем чай и пьем целый день. С нами два пулемета: «Максим» и «Люис». «Люис» на дворе, а «Максим» таскаем то на двор, то внутрь, чтобы вода не замерзала[44]. Наверху дежурят 2 часовых, наблюдая в сторону противника. Перед мостом у речушки сделаны окопы и деревянные бойницы, впереди которых тянется проволочное заграждение. В заставе не особенно хорошо, так как приходится все время быть в шинели с подсумком с патронами. Спать приходится нерегулярно, то днем, то ночью. Выходишь на пост часто. В общем, жизнь скотская.

14 января. Сегодня ночью подняли тревогу. 5 человек из 1-го батальона пошли с офицером в разведку. Солдаты ушли к красным, уговаривая и офицера идти с ними. Офицер вернулся, а его солдаты ушли. Днем была орудийная перестрелка, подходил красный бронепоезд, но наши батареи его отогнали. Мороз страшный, такой зимы я еще не видал. Печь топим вовсю, хорошо еще, что красные не наступают.

15 января. В 9 часов утра показались красные у нахичеванской переправы. Началась орудийная стрельба. Сильный отряд конницы Буденного пошел на Хомутовскую. Наша конная сотня, стоявшая в хуторе Шматове (правее Батайска), отошла в Батайск, несколько колонн пехоты шли по линии железной дороги к Батайску. Очевидно, красные решили взять Батайск. Наш полк выходил на позиции. Нам приказа никакого нет – очевидно, останемся в заставе. Вся застава была наруже, наблюдаем бой. Полк уже рассыпался, началась стрельба. Тихий просился в бой. Ему не разрешили, но он сам «смылся». Бой закипел жаркий. Пули яростно свистали над мостом, уже несколько с визгом рикошетировали о бык моста. К нам подходил бронепоезд красных. Снаряды наши и его с воем несутся через мост. Начальник заставы стоит на мосту, у него бинокль, и ему отлично все видно. Он оттуда передает результаты боя.

– Наши отходят! – говорил он, очевидно волнуясь.

– Левый фланг почти бежит. Ой! Ой! Кавалерия красных уже в Койсуге. В ружье!..

Мы и так готовы. Все волнуются.

Заметно волнение всех. Слышны отдельные фразы:

– Это в районе второго полка!

– Что же наша пятая батарея полковника Думбадзе?

– А вот же она, бьет, видишь, по Дону!

– Хорошо! Бьет, а на левом фланге наши бегут!

– А тут вторая батарея.

– Да что толку. Это г…… батарея!

Второй полк слева действительно отступал. Второй полк у нас был ненадежный. Командир был неважный, полковник князь Гагарин[45]. Красные уже были на линии нашей заставы и заходили в Койсуг. То есть заставу обходили. Мы с насыпи открыли во фланг огонь. Начальник заставы у телефона. Нам приказано быть на мосту. Пулемет наш строчит ленту за лентой. Признаюсь, у меня душа ушла в пятки. Бой шел уже в Койсуге, а может быть, и в Батайске. Наш полк лежал за проволочными рогатками справа от нас и отбивался от красной пехоты. К нам подходили самурцы. Они были в дивизионном резерве. В Койсуге кипел бой. Пулеметы строчили, как будто кипит котел воды. Начальник заставы передает, что из Каяла грузятся нам на помощь корниловцы. Вдруг он радостно закричал, бросая трубку:

– Господа! Сейчас на правый фланг пошла конница Барбовича!

Настроение у всех поднялось.

– Красные отходят!

Оглянулся. Действительно, наш полк шел правильными цепями вперед. Через полчаса и из Койсуга начали отступать. Взяли пленных. К 4 часам роты вернулись в Батайск. Пришел Тихий, он отморозил в цепи палец на ноге. «Теперь не скоро двинутся, – говорили солдаты о красных, – дай очухаться им!»

Вечером пишу сегодняшнее событие и размышляю о том, где бы выдрать бумаги. Тетрадь кончается. Телефонист обещает достать. Мы с ним подружили. Он уговаривает перейти к ним в команду связи. Подумаю.

17 января. Ночью ушла к красным наша разведка. Офицер, бывший с нею, едва вырвался, тащили с собой. Выдали обмундирование. Пояс английский и подсумок. Мороз градусов 20. Орудийная перестрелка.

18 января. У нахичеванской переправы заметно скопление красных. Наша «Канэ»[46] их разогнала. Интересный случай был сегодня ночью. К нам прибежало двое офицеров из плена (концентрационного лагеря в Ростове). Они были не уверены, что в Батайске белые, так как в Ростове несколько дней циркулирует слух, что Батайск занят красными. Однако они днем высмотрели, где большевистские заставы (получив разрешение в город), а ночью двинулись. Подошли к проволочным рогаткам Батайска, ожидают оклика наших часовых – ни звука. Входят в Батайск – значит, в Батайске красные, решили они. Подходят к одной хате. В хате слышны голоса. «Солдаты», – решили они. Но кто? Постучали. Выходит баба. Они сразу ее за горло, чтобы не кричала. «Говори, кто у вас, белые или красные?» Она перепугалась, упала на землю и прохрипела: «Белые». Однако не поверили. Вошли в хату. В хате публика без погон. Кто они, белые или красные? А те в свою очередь перепугались. Кто это явились, белые или красные? Пятиминутная пауза, и наконец все выяснилось. Смех. Беглецов отправили в штаб дивизии.

19 января. Ну и надоело же сидеть под мостом. Мороз страшный. Топим вагонами и разным барахлом. Ночью стоял часовым. Тихо.

20 января. Сегодня сообщили по телефону, что сменяют нас, но начался бой. Сильная конница пошла в обход. Выручила 5-я батарея полковника Думбадзе. К 4 часам дня все ликвидировано. Ночью прибежала разведка и доложила, что ко второму бетонному мосту подходит большевистская цепь в белых балахонах. Это близко, всего в двух верстах. Поднялась тревога. Полк приготовился к бою. Послали разведку, через час все выяснилось, на бетонном мосту бродила стая собак. По телефону поднялась руготня и смех. Адъютант отчаянно ругался. Попало начальнику разведки. Мороз 26°.

21 января. Сегодня нас сменила 5-я рота. Слава богу, 8 дней не раздевался. Сменил белье. Избавился от вшей. Ох и посплю важно. Тихий напился пьяный.

22 января. Сегодня вышли на занятия в поле, а красные открыли артиллерийский огонь. Пришлось вернуться в село. Сели вечером ужинать. «Шрапнель» – ячменная крупа с постным маслом. Только взяли ложки, вдруг «дум! дум! виуу-бах!» – разорвалось на улице против нас. Некоторые опустили ложки, разговор утих. «Чого це[47] ему вздумалось?» – удивился Тихий, первый прервавший молчание.

«Бум! Бум!» – глухо бухнуло вдали.

«Бах!» – разорвалось у нас во дворе.

– Ох!.. тикай[48], ребята, сейчас в хату ударит! – закричал Тихий и выскочил во двор. Наш отделенный кинулся под печку. Баба схватила подушку, заголосила и забегала из одной комнаты в другую. «Бум! Бум!» – ухнуло вдали. Мы притаили дыхание, широко открыв глаза. В голове уже воображается грохот, «стены падают, сейчас конец, сейчас конец!» – думалось мне.

«Вззззз-ба-бааах!» – разорвалось рядом с хатой. Двери с шумом отворились, стекла со звоном посыпались, лампа потухла. Хата наполнилась вонючим дымом, и мы в потемках, толкая друг друга, выскочили во двор. Небо было ясно и густо усеяно звездами. Тихо. Был легкий морозец. Первое, что бросилось в глаза, – разбитая конюшня соседа. 4 хозяйских лошади было убито, 2 обозных ранено.

23 января. Сегодня ходили в разведку. Вышли в 10 часов вечера нас 6 солдат и седьмой офицер поручик Ципко. Тихий был тоже. Предупредили часовых, вышли за проволоку и осторожно пошли, придерживаясь насыпи железной дороги. Версты две прошли спокойно, впереди темнела постройка, железнодорожная будка.

Пошли с остановками. Винтовки наготове. Подошли вплотную. Тихо. Будка без крыши разбита снарядом. Вышли вперед. Тихо – никого. Ростов в 4 верстах.

– Здесь, на будке, бывает красная застава, – сказал поручик Ципко, – может быть обождем и зацапаем их!..

– Эх и заживем! – одобрительно заговорил Тихий. – Как захватим комиссара!

Постояли около будки с полчаса. Вдруг сзади послышались осторожные шаги. Мы присели за стеной и прислушались. К будке со стороны Батайска осторожно кралась фигура; не доходя шагов тридцать, она остановилась и замерла. Мы притаили дыхание, ожидая, что будет дальше. Фигура постояла минут десять, двинулась к нам.

– Стой! – закричал Ципко и выбежал к фигуре навстречу. Я ожидал, что начнется борьба, и подскочил к ним, но фигура испуганно произнесла:

– Та я вольный, я подводчик, товарищи!

– Какие мы товарищи! – крикнул Ципко и ударил его в морду.

Это был мужик бородатый лет сорока пяти. Мы повели его в Батайск.

Дорогой он плакал. Говорил, что уже два месяца он с лошадьми сидит в Батайске и не может выехать. Уверял нас, что он подводчик, Екатеринославской губернии, бросил лошадей и решил пробраться домой. Он просил нас отпустить его. Мне его стало жаль. Я видел, что человек говорит правду, и отпустил бы его, но Ципко был неумолим.

– Знаю вас, вольных! – говорил он. – А до большевиков попадешь, так все расскажешь, где какая батарея стоит…

Пришли в Батайск под утро.

Я и еще один сдали мужика под расписку коменданту полка.

24 января. Был аэроплан наш или чужой, стреляли по нем здорово. Мороз сильный, один солдат нашей роты отморозил нос. Приезжала английская миссия. Снимала Батайск, заставу.

25 января. Большевики обстреливали Батайск из орудий. Попали в молотилку, которая стояла в огороде соседа. Играли в карты. Тихий остался 18 раз дураком. Мороз.

26 января. На позиции тихо. Шел снег. Был дневальным ночью.

27 января. Сегодня был утром на базаре, который разогнала красная артиллерия. Видел автоброневик «Могучий», который будет действовать с нами. Действительно громадный броневик, но малоподвижный.

28 января. У нахичеванской переправы заметно скопление красных. 5-я батарея стреляет. Вышел большевистский бронепоезд. Приказано быть в боевой готовности. Пишу уже, придя с позиции, лежали за проволокой, но красные не дошли до нас за версту. Их разогнала 5-я батарея полковника Думбадзе и конница Барбовича.

30 января. Был генерал Деникин. Тихо. Мороз. Дневалил. Наши, у кого английская шинель, были на параде.

31 января. Сегодня по секрету узнал, что наши думают наступать на Ростов. Тихий мне это передал и сказал, что вызывают охотников на ночной набег и что он вызвался и меня назвал. Я его выругал, а он смеется. Дурак. Если прикажут, я всегда исполню приказание, но сам бы никогда не вызвался.

1 февраля. Мороз сегодня страшный. Выскочил на минуту во двор и скорее в хату. Хорошо еще, что красные молчат. Пишу дневник, а в хате полно гостей. Играют две гармошки. Половинка что-то заболел. Его отправляют в Каял. Сегодня прибыло пополнение. Все из Екатеринодара.

2 февраля. В Ольгинской сильная канонада. Там дроздовцы.

3 февраля. Был в околодке, растер ногу. Что я видел сегодня. Ужас. В околодок идут и идут все больные тифом. На ст. Батайск полно тифозных. Лежат на каменном полу, стонут, под себя испражняются. Мертвые лежат с больными. Холод адский. Вши лазят по стенам. Никто за ними не смотрит. Когда я случайно открыл дверь, раздались крики: «Воды! Пить! Холодно! Ой! ой! Добейте! Куда, куда! Спасите, вон красные!» Я выскочил из вокзала. А за станцией сложены штабеля с умершими, во всех тупиках все товарные вагоны полны умершими. Нередко из них живых только 5–6, а остальные человек 30 умершие. Кошмар. Говорят, так же дело обстоит и в Каяле и по всей линии до Екатеринодара. А из околодка отправляют прямо в вагоны – «умирай, мол!». Солдаты плачут, говорят, что они будут лечиться на свои средства в Батайске, но их без разговора отправляют. «Сдыхай, мол! – плачут больные. – Когда здоровы, так нужен, а заболел – пропадай!»