Читать книгу Ярость возмездия - Александр Тамоников - Страница 4

Вот уже почти час продолжался бой. Боевики плотно окружили участок дома, где засели остатки разведывательной группы. Связист, рядовой Лунько, безуспешно пытался связаться с ротным, капитаном Воробьевым. Из коридора слышался его позывной:

– Клен! Я – Поиск, как слышите меня, Клен?

Ротный не отвечал.

– Лейтенант! – выкрикнул из глубины дома рядовой Головин, вооруженный пулеметом. – Заряжена последняя коробка. У меня всего пятьдесят патронов!

– Экономь боеприпасы.

– Да чего ты, твою мать, молчишь, капитан! – в отчаянии воскликнул связист.

– Спокойно, Назар, – сказал Одинцов, – вызывай ротного. Наши где-то рядом, должны услышать.

– Может, дом создает экран?

– Вызывай! Во двор или в сад ходу нет. Работай где сидишь.

– Но ни хрена не получается, командир! Я готов эту станцию зубами грызть.

– Спокойно! Держимся пока.

Одинцов, отстреляв магазин, укрылся за стеной, перезарядив автомат. И тут неожиданно горячий воздух на мгновение ударил в лицо, а в следующее мгновение в коридоре прогремел взрыв.

«Духи» от гаража выстрелили в дом гранатометом «РПГ‑7». Все внутри окутало дымом и гарью.

– Живы? – крикнул Одинцов.

– У Стаса голова разбита и нога вывернута, – ответил Головин.

– Как сам?

– Дышать тяжело, а так нормально.

– Шеприн! – позвал лейтенант сержанта.

– Я! – приглушенным голосом отозвался тот.

– Цел?

– Да, вроде.

– Глянь, что с Лунько.

– А чего глядеть, мертвый он, полчерепа снесло.

– Черт, а станция?

– Разбита. Валяется в стороне, вся в дырках от осколков.

– Понял. Держимся!

За окном мелькнули силуэты, и вдруг в проеме окна показалась искаженная в истерическом смехе физиономия:

– Ну что, Паша? Все? А я говорил тебе, не играть в футбол возле дома. Вот, разбил окно, теперь отвечай.

Павел выстрелил в эту идиотскую физиономию, она исчезла, и тут же раздался странный скрежет. Слышался он сверху. Лейтенант поднял глаза – потолок медленно опускался на него.

– Шеприн! – крикнул он сержанту.

– Я, командир!

– У меня рушится потолок, что у тебя?

– А у меня он уже обрушился.

– Как так? Тогда тебя придавило бы.

– А меня и придавило. Мертвый я, командир, как Лунько. И Миша Омельчук мертв. Посмотри в окно, он на газоне лежит.

– Ты чего несешь? Как может мертвый разговаривать?

– А чем мертвые отличаются от живых? Та же голова, то же тело, две руки, две ноги, вот только между ног, – сержант рассмеялся каркающим голосом, – у баб и мужиков по-разному, но так и должно быть.

– Черт! Ничего не понимаю.

– Ты тоже скоро будешь мертвым, а жена твоя выйдет замуж за другого.

– Заткнись!

– Есть, командир, меня забирают.

– Кто? Куда?

– Ты их не увидишь, это ангелы.

– Какие ангелы, очнись, Шеприн?!

В ответ тишина.

Одинцов вновь посмотрел на потолок, до него оставалось менее метра, и он продолжал, скрежеча, опускаться вниз.

– Омельчук! – крикнул Павел.

– Я, командир! – ответил рядовой.

– Живой?

– А что мне будет? Живой пока.

– А что с Шеприным?

– Ничего, ведет огонь по своему сектору.

– Он жив?

– Да, живой, от выстрела «РПГ» Стаса убило, это да, остальные живы.

– Я перебираюсь к тебе.

– Но с вашей стороны гранатометчик!

– На меня потолок опускается.

– А?! Это бывает, когда перепьешь. У меня было, помню, месяц бухал, когда невеста за другого замуж вышла, потом бросил и тут же «белочку» словил. На меня тоже тогда потолок и стены падали. Это в палате, куда бригада определила.

– Что за бред ты несешь, Омельчук? Ты же женат!

– А это уже на другой, первая замуж вышла, когда меня в армию призвали.

– И где же ты месяц пил, в армии?

– Ну да, в учебке. Вместе с комбатом.

– Какая учебка? Ты же сразу к нам пришел.

– Не-е, это тебя обманули.

Потолок уже касался бронежилета лейтенанта.

Одинцов прыгнул в коридор и сразу увидел изуродованный труп связиста Лунько. Осмотрел радиостанцию, точнее, то, что от нее осталось. Вдруг сзади раздался какой-то шум, и он, обернувшись, увидел в проеме все ту же изуродованную физиономию. Только обладатель ее держал на плече гранатомет.

– Ну что, Паша, лови гостинчик!

Раздался хлопок, и граната, выпустив стабилизаторы, вращаясь, медленно пошла прямо на Одинцова. Она летела так медленно, что, казалось, ее можно поймать и бросить обратно в идиота-стрелка. Гранатометный выстрел прошел через коридор и взорвался в комнате, где находился рядовой Головин.

– Назар! – позвал Одинцов.

– Нет больше Назара, – раздался в ответ голос воскресшего сержанта Шеприна, – нас осталось трое, и патронов с гулькин хрен. Левый фланг оголен, связи нет, что будем делать, командир?

– Всем отход в большую комнату. И, Андрей, проверь потолок.

– На хрена?

– Чтобы было до хрена. Выполнять!

Одинцов дал очередь в окна комнаты, потолок которой удивительным образом вернулся на место. И тут же в проеме появился огромного роста боевик. В руках он держал пулемет. Павел выстрелил в него, но пули отчего-то отлетели от него, как горох от стенки. Грохот и пламя ударили в лицо Одинцова…

Павел так редко спал на диване, что тот издал неистовый скрежет, когда он, поднявшись с него, громко выкрикнул:

– Все? Кто? Где? Огонь! Клен, твою мать!

В ответ тишина.

Одинцов широко открыл глаза, чувствуя, как весь покрылся холодным потом.

«Да что же это такое? К чему подобные сны?» – подумал Павел, прошел в кухню, сел на табурет и закурил. Если так пойдет дальше, придется к психологу обращаться. Это же невозможно, постоянно видеть кошмары.

До утра он больше не заснул, подремал немного и в девять утра пошел на четвертый этаж. Дверь в пятнадцатой квартире в отличие от других была обычная, обитая снаружи дерматином. Павел нажал на звонок и сразу услышал мужской голос:

– Иду!

Щелкнул замок, и Одинцов увидел крепкого еще мужчину лет пятидесяти.

– Здравствуйте. Григорий Васильевич?

– Здравствуй, он самый, а ты сосед с третьего этажа?

– Да. Павел.

– Чем могу?

– Проблема с краном. Мне посоветовали к вам обратиться.

– Правильно посоветовали, что за проблема?

Одинцов рассказал про кран, и Скрябин в ответ кивнул:

– Понятно, смеситель, поди, китайский?

– В магазине говорили, что наш, а там кто его знает?

– Торгаши всегда так говорят, а впихивают дерьмо. Ты погоди, инструмент возьму. – Скрябин вернулся в квартиру, вышел минут через пять, в рабочей одежде, с ящиком в руке. – Ну, пойдем, Павел, поглядим, как решить твою проблему.

Они спустились вниз.

Взглянув на смеситель, сантехник тут же вынес вердикт:

– Надо менять. Хреново то, что трубы стоят близко друг к другу, под них сейчас смеситель найти трудно. Современные шире.

– Может, разводку какую сделать?

– Можно и разводку, но есть вариант получше. Я тебе два отдельных крана поставлю, еще советских, износу им не будет.

– А как же душ?

– И душ организуем.

– Но как? От отдельных кранов?

– А это уже мое дело. Сделаю все в лучшем виде, вот только стоить это будет пять тысяч.

– Надеюсь, не долларов?

– В рублях, – улыбнулся Скрябин. – Мне потребуется часов шесть. Общие краны, смотрю, воду держат?

– Да, они в туалете.

– Знаю.

– Чем я могу помочь?

– Не мешай, займись своими делами. Как сделаю, примешь работу.

– Отлично, тогда я на кладбище поеду, надо могилу матери в порядок привести, пока выходной.

– Это Дарьи, что ли?

– Дарьи Петровны.

– А ты, стало быть, ее пропавший без вести сын?

– Вы знали мою маму?!

– Не так чтобы хорошо. Она умерла почти в то же время, как я здесь квартиру получил. Еще от комбината. От нее и о тебе слышал.

– И что конкретно?

– То, что «похоронка» на тебя пришла. Жена твоя уехала, а Дарья не верила, что ты погиб. Да и гроба не получала. В военкомат ходила, там сказали, что ты в горах погиб, выполняя воинский долг, тело вынести возможности не было, где убили, там и похоронили. Но она не верила. Говорила, жив Пашка, сердцем чую, да вот только сердце не выдержало. А ты, значит, действительно выжил?

– Как видите.

– Чего ж тогда тебя в трупаки отрядили?

– Это, Григорий Васильевич, долгая история.

– Ну, не хочешь говорить, твое право. А почему вернулся домой только недавно?

– Служил. Уволился, вернулся. В пустую квартиру.

– Понятно. Вот оно как в жизни бывает. А сердце матери не обманывало. Ты езжай, Павел, я все в лучшем виде сделаю, заодно трубы, батареи посмотрю. Ты только ключи оставь. Потом поднимешься, заберешь.

Одинцов передал сантехнику запасные ключи, взял сумку, деньги, вышел из квартиры и спустился во двор, где у мусорных баков стояла его «семерка». Поехал на рынок, купил черную краску по металлу, пару кистей. Подумав, прикупил еще лопатку и рабочие перчатки.

Через час он был уже на Старом кладбище. А вот искал могилу часа полтора. Хоть и закрыли кладбище, но разрослось оно почти до железной дороги, заняв все большое поле. Могила матери была рядом с оградой, у этого самого поля, а сейчас ни поля, ни ограды. Долго бродил Павел по тропинкам этого города мертвых, пока наконец среди зарослей дикого кустарника не рассмотрел старенький памятник, плиту с фотографией самого дорогого человека.

– Ну, здравствуй, мама! Ты уж извини, что редко бываю, что заросло все тут. Дела. А порядок мы сейчас наведем. У меня все нормально, живу как могу, здоров. Скучаю. Что еще сказать? Да ты и без слов меня понимаешь, как понимала в детстве.

Одинцов принялся за работу. Рассчитывал убраться за три-четыре часа, но задержался до пяти часов и только к шести вернулся домой.

Скрябин действительно оказался профессионалом своего дела, снял смеситель, пристроил трубу между отводами под душ, заменил краны. Да, возможно, выглядит это несовременно, но внушительно, надежно. Павел проверил работу. Система действовала безупречно. Он по-быстрому принял душ, а переодеваясь, увидел, что мастер поработал и с батареями, вместо старых заглушек стояли новые с краниками. То же самое в гостиной и на кухне. На совесть поработал сантехник. Он говорил о пяти тысячах, но за такую работу следовало заплатить больше, по сути, Скрябин сделал ремонт всей отопительной системы, а не только заменил смеситель.

Взяв восемь тысяч, Павел поднялся к мастеру.

– Ну, как работа? – сразу спросил тот, открывая дверь.

– Отлично. Спасибо, вот деньги, возьмите!

Он протянул Скрябину восемь тысяч, но сосед неожиданно отказался:

– Как же я с тебя, бывшего офицера, деньги возьму? Ты же не просил оплату за то, что воевал?

– Я делал свою работу.

– Вот и я тоже, так что никто никому ничего не должен. Пользуйся ванной, душем, не беспокойся, что где-то прорвет. Не прорвет и не протечет.

– Спасибо, Григорий Васильевич.

– Может, зайдешь, выпьем? У меня бутылочка припасена.

Одинцов бы выпил, но он еще должен был зайти к Надежде и помнил ее условие – без запаха.

– Благодарю, Григорий Васильевич. Сейчас, честное слово, не могу. Давайте как-нибудь позже.

– Что ж, насильно мил не будешь, – вздохнул сантехник. – Жаль, жену хотел помянуть.

– Так помяните, никто вам не мешает.

– Да не пью я один, Паша. Вот такая дурная привычка. А позвать некого. Ну, ладно, вижу, спешишь. Ступай. Время будет, заходи, посидим. Я вечером всегда дома.

– Зайду, Григорий Васильевич, обязательно зайду. До свидания.

– Давай, Паш.

Одинцов спустился к шестой квартире.

Соседка открыла дверь не сразу.

– А?! Это вы? Не пунктуальны, обещали в шесть, а сейчас, – посмотрела она на миниатюрные часики, – двадцать минут седьмого.

– Прошу прощения, на кладбище задержался.

– Проходите. Ничего, если на кухню? А то Колька в кои веки за уроки только сел.

– На кухню так на кухню.

– Присаживайтесь. Если курите, то… курите, – выставила Надежда пепельницу. – Выпить не предлагаю. Во-первых, не держу дома спиртного, во‑вторых, не терплю пьющих мужчин.

– Это я уже понял.

Он присел на стул, закурил.

– Так что значит проверка, которую вы хотите мне устроить? Надеюсь, это будет не полиграф?

– Нет. Скажите, вы вчера вечером были в сквере?

– Да. Прогулялся перед сном, а что?

– Там же и Кольку встретили, так?

– Допустим.

– Не допустим, а встретили. И защитили его от хулиганов.

– Ну, это сильно сказано – защитил, просто увел из плохой компании. А что, вас что-то в этом не устраивает?

– Да нет, напротив, я благодарна вам. Колька мне все рассказал, если бы не вы, его избили бы.

– Это, Надежда Владимировна, дело прошлое. Ничего особенного я не сделал, так что и обсуждать нечего. Главное, чтобы Николай понял, улица к добру не приводит.

– По себе знаете?

– И по себе тоже. Но мы, насколько помню, должны обсуждать вопрос по ремонту?

– Я попросила рабочих, что ремонтируют нашу больницу, побелить потолок и посмотреть проводку. Обещали помочь за бутылку водки. Так что вопрос решен.

– Уверены, что эти рабочие сделают ремонт как надо?

– У нас их работой довольны.

– Я видел ванную. Побелить потолок, конечно, не проблема, но, пусть немного, пострадали и стены? Вода могла попасть под плитку, а это значит, что скоро она начнет отлетать.

– Предлагаете поменять плитку?

– Да.

– Но это дорого.

– У меня есть деньги. Так что нанимайте нормальных ремонтников и пусть делают ванную полностью, а надо, и туалет. Я все оплачу.

– Вы не похожи на богатого человека, – улыбнулась Надежда.

– Повторяю, я все оплачу.

– Хорошо. Глупо отказываться от такого предложения. Чаю хотите?

– Лучше кофе, без сахара и покрепче.

– У меня растворимый.

– А я и не претендую на то, чтобы вы сварили кофе.

– Тогда подождите, пойду проверю Кольку. Он ведь может как взяться за уроки, так и бросить их. Чайник сами включите?

– Конечно. И кофе заварю, и чай, скажите только, где все стоит.

– А потом и чашки помоете? – с легкой ехидцей посмотрела Надежда на Одинцова.

– Запросто! Могу и полы. Даже постирать что-нибудь.

– Пожалуйста, включите только чайник, – выходя, бросила она на ходу.

– Как скажете!

Вскоре Надежда вернулась, успев переодеться в халатик. Заварила чай, кофе, выставила чашки на стол.

– Печенье?

– Нет, спасибо.

– Один вопрос, Павел Алексеевич, позвольте?

– Сколько угодно.

– Почему вы живете один?

– Добавьте еще, как одинокий волк.

– А разве это не так?

– Нет! Вам соседи не рассказывали историю моей семьи?

– Лишь то, что вы когда-то, в девяностых, воевали на Кавказе, тогда же от вас ушла жена, а потом умерла мама.

– Странно, скудная информация.

– Поэтому и спрашиваю. Когда мужчина уходит из семьи, это еще понять можно, встретил другую, помоложе, не сложились интимные отношения, в результате появились любовницы, одна из которых смогла привлечь и увести мужчину, да мало ли еще причин? Но вот женщина бросает мужа гораздо реже. Только тогда, когда уже не в силах больше жить с ним. Не все, конечно, но многие женщины стараются сохранить семьи, в том числе и из-за ребенка. Как бы ни сложилась жизнь, а дети остаются с матерью. Согласна, не всегда. Но каждое правило, как нас учили, имеет исключение…

– Которые подтверждают эти правила, – прервал Надежду Павел.

– Вот именно. Так почему вы один?

– Вы же сами ответили на свой вопрос. По-вашему, женщина уходит от мужчины только тогда, когда больше не в силах жить с ним. Значит, моя супруга не могла больше жить со мной.

– Вы не походите на тирана, я не могу себе представить, чтобы вы подняли руку на женщину. Хотя бы из-за примера с сыном.

– А как насчет сексуальной несовместимости?

– Тогда, получается, ваша бывшая супруга нашла подходящего для секса мужчину? И в этом причина развода?

– Зачем вам все это?

– Хочу понять, что вы за человек. Все же соседи.

– Я отвечу на ваш вопрос, при условии, что и вы расскажете, почему сами остались одна с сыном, договорились?

– Хорошо, – утвердительно кивнула Надежда. – Слушаю вас.

– Моя история, возможно, и необычна, но проста. Окончив военное училище, я женился. На студентке университета, Галине. Первый офицерский выпуск, сразу же после училища был, наверное, самым счастливым месяцем в моей жизни. Казалось, так будет продолжаться всегда. Мать не была в восторге от моего выбора, но кто в двадцать два года слушает родителей? Я окончил училище в 1995 году, а тогда, если помните, вовсю шла война на Кавказе. Меня отправили туда. Но даже если бы и в другое место, в спокойный гарнизон, Галина не смогла бы поехать со мной. Ей надо было окончить учебу в университете. Мне же на Кавказе пришлось с первых дней окунуться в реальные, жестокие боевые будни. Поначалу везло, как-то удавалось выживать в таких условиях, когда шансов выжить было очень мало. Но всякому везению рано или поздно приходит конец. Однажды в бою я был тяжело ранен, меня в бессознательном состоянии взяли в плен. Весь мой взвод был уничтожен, и только нескольким парням удалось прорваться к своим. Брошенные трупы захоронили местные жители. А я очнулся в подвале какого-то дома. Мне оказали медицинскую помощь, даже осколки из легких удалили, в банде был врач из Украины. Дело свое он хорошо знал, за это ему так же хорошо платили. Ну, а когда я оказался в доме полевого командира Казбека Караханова, которого больше знали как Шерхана, жена получила похоронку. В штабах не стали разбираться и вскрывать захоронение, возможно, потому, что поначалу оно было на территории, подконтрольной боевикам, а позже в этом никто не видел необходимости. Матери, насколько мне известно, сообщили, что мой труп не может быть доставлен на Родину из-за того, что я похоронен в горах. Только через год наши все же достали из братской могилы моих ребят. И родители получили цинковые гробы. Но это произошло только через год. Мама после получения похоронки сразу сдала и вскоре умерла, оставив мне квартиру. Супруга горевала недолго, получив все необходимые документы в военкомате, вышла замуж за какого-то предпринимателя, депутата то ли областной, то ли городской Думы, своего однокурсника по университету. Из города они уехали. Я, пройдя курс лечения, вернулся в войска, где и служил до конца прошлого года. Уволился, приехал сюда. Вот и вся история.

Надежда каким-то другим взглядом смотрела на Одинцова:

– Вы говорите о страшных вещах, словно это что-то обычное. Тяжелое ранение, плен, где вы были на волоске от смерти, кстати, а как вам удалось освободиться? Вы бежали?

– Нет! – улыбнулся Одинцов. – На это у меня не было ни сил, ни возможности. Командир мой, узнав от разведчиков, где я могу находиться, подвел к аулу взвод и разгромил банду. Так я оказался на свободе. Но уже без мамы и… без жены.

– Вы, наверное, сильно переживали, узнав, что супруга ушла к другому?

– Обидно было, – пожал плечами Павел. – Хотя на кого обижаться? Галина ведь не изменила мне. Муж погиб, это было подтверждено, что ей оставалось? Обрекать себя на одиночество?

– Она сейчас знает, что вы живы?

– Нет! Иначе позвонила бы, а может быть, и приехала, чтобы объясниться.

– И вы сами не пытались найти ее?

– А зачем? У нее давно другая семья, и дети, наверное, уже большие.

– А если она одна? Ну, не сложилась жизнь с другим человеком? Такое разве не может быть?

– Надежда Владимировна, вам не кажется, что мы слишком углубились в обсуждение моей темы? У меня нет жены, и все!

– Извините. Кофе еще налить?

– Не надо. – Одинцов отодвинул чашку, прикурил сигарету: – Теперь я слушаю вас.

– У меня все гораздо прозаичней, – вздохнула Надежда. – Рано вышла замуж. Муж, Андрей, окончив технологический институт, работал инженером на оборонном заводе. Я – медсестра, тогда только начинала в поликлинике. Жили бедно. И у Андрея, и у меня зарплата – копейки, а тут родился Колька. Андрея это не устраивало. Многие его друзья подавались в бизнес, кто-то прогорел, кто-то поднялся. Однажды он встретился со своей бывшей одноклассницей Алиной Кочан. Я хорошо знала ее, училась в той же школе, только в другом классе. Алина и в школе была заводилой, ребята так и вились возле нее. А вот личная жизнь не сложилась. И она занялась торговлей шмотками. У нее дело пошло, две точки открыла на рынке. Предложила Андрею работать вместе. Денег в долг дала. В общем, стали они вместе торговать. Вместе и в Москву уехали, откуда Андрей уже не вернулся. Решение суда о разводе я получила по почте. Уж как ему удалось развестись без моего участия в процессе, остается только догадываться.

– Деньги!

– Да, скорее всего. Где-то через полгода после развода я начала получать алименты, тогда же позвонил Андрей и сказал, что мизерные алименты платит потому, что официально нигде не работает, но каждый месяц будет перечислять дополнительную сумму. Я спросила, сына увидеть не хочет? Он ответил – хочу, но не могу, Алина против. Вот теперь от него приезжает молодой человек, привозит деньги, десять тысяч рублей. Вот такая моя история. Для женщин, в общем-то, нередкая, мне непонятно, почему вы не женились второй раз? Офицер, хорошая зарплата, сами ничего. До сих пор любите Галину?

– По-моему, вы задаете не совсем уместные вопросы.

– Отчего же? Нормальные вопросы. Но не хотите, не отвечайте.

– У меня, конечно, были женщины, да и любовь к Галине куда-то с годами испарилась, но жениться еще раз? Не знаю, особого желания нет.

– Но одному ведь плохо. Надо и женскую работу выполнять – убираться в квартире, готовить еду, стирать, наконец?

– Я привык!

– И это ненормально. Вы не хотите признаться, что до сих пор любите бывшую жену.

– Ошибаетесь.

На кухню вошел сын Надежды, увидев Павла, удивленно спросил:

– Вы?

В глазах парня мелькнула тревога. Да, он рассказал матери о том, что Одинцов помог ему в сквере, но скрыл, отчего на него наехали пацаны.

– А поздороваться не надо? – спросила Надежда.

– Здравствуйте, – буркнул Николай, глядя на Павла.

Одинцов улыбнулся, поняв опасения мальчишки.

– Привет! А я вот залил вас, сейчас обсуждаем с твоей мамой, как ремонт сделать.

– А! – облегченно вздохнул Колька и повернулся к матери: – Я уроки сделал, можно погулять?

– До восьми часов, – разрешила Надежда.

– Так уже полвосьмого! Ну, хоть до девяти.

– Если только во дворе, чтобы я в любой момент могла видеть тебя.

– Ладно!

Колька ушел на улицу.

– Значит, мы решили, Надежда Владимировна, насчет ремонта. Вы нанимаете бригаду, я плачу!

– Нет, – ответила она, – не договорились. Я решу вопрос с ремонтом сама, и это мое последнее слово.

– Ну, как хотите. Я хотел как лучше.

– Верю, но не надо.

– Вы всегда такая упертая?

– Хотите испортить вечер?

– Нет. И поэтому ухожу. Благодарю за кофе.

– Вы уже благодарили.

– Пойду! Странно, но я чувствую себя как мальчишка.

– А вот этого, Павел Алексеевич, тоже не надо. Я провожу вас!

Павел вышел из квартиры и стал подниматься по лестнице. На подоконнике подъездного окна сидел молодой, лет двадцати, накачанный парень и перебирал четки. Раньше Одинцов его не видел, подумал, может быть, тоже сосед? Или ждет кого-то? Он уже прошел мимо, как парень вдруг окликнул:

– Мужик! Минуту!

– Это ты мне? – остановившись, повернулся к парню Одинцов.

– Да, – улыбнулся «качок».

– Ну, и что тебе надо?

– С тобой поговорить хотят.

– Кто?

– Серьезный человек. Я бы сказал, очень серьезный человек.

– По поводу?

Парень, продолжая улыбаться, пожал плечами:

– Не знаю! Мое дело передать, что человек этот ждет тебя в машине у трансформаторной будки.

– А ты уверен, что именно со мной он хочет поговорить?

– Конечно. Я тебя тут уже час жду.

– И человек твой ждет?

– Нет, он подъехал, когда узнал, что ты у соседки.

– Серьезного человека не Грачом кличут?

– Ты тратишь время, Павел Алексеевич, – сразу стал серьезным парень.

– О! Узнали имя и отчество.

– А как же! Дело-то непростое.

– Ну, если Грач ждал, то еще подождет, я к себе поднимусь и выйду.

– Я бы на твоем месте…

– Ты не на моем месте, – резко оборвал его Павел, – так что иди к хозяину и скажи, что сейчас приду. Не сомневайтесь, приду, у меня тоже есть что сказать ему.

– Я пойду с тобой!

– Пошли, но не думаю, что будешь в восторге от визита в мою квартиру. Так что лучше проваливай! Прятаться не стану, выйду.

Одинцов поднялся в квартиру. Из шкафа достал ветровку, из-за белья гранату «Ф‑1», свой наградной пистолет «ПМ», привел его к бою, гранату вложил во внутренний карман, пистолет – в правый боковой. Подумав, захватил и удостоверение сотрудника службы по борьбе с терроризмом.

Посмотрев на себя в зеркало, подмигнул отражению и вышел из квартиры. На улице у трансформаторной будки увидел новый черный «Лексус» и такой же черный внедорожник «Тойота», рядом двоих парней. Того, который говорил с ним в подъезде, у машины не было.

Одинцов подошел к «Лексусу». Парни перегородили ему дорогу, и один из них приказал:

– Куртку расстегни!

– А может, догола раздеться? – усмехнулся Павел.

– Надо будет, разденешься!

– Вижу, разговор не состоится. Передайте Грачу, что подчиняться требованиям его «шестерок» не собираюсь. Хочет говорить – поговорим, нет – я пошел домой.

Заднее окно «Лексуса» опустилось, и оттуда раздался немного хрипловатый голос:

– Пропустите!

Парни отошли. Дверь «Лексуса» открылась, и Одинцов быстро сел на заднее сиденье справа. Слева – худощавый мужчина в довольно дорогом костюме, который никак не гармонировал с его прыщавой физиономией, впереди – водитель и тот, кто встречал Павла в подъезде.

– Что хотел, Грач? – спокойно спросил Павел.

– С чего ты взял, что я какой-то Грач? – усмехнулся главарь банды.

– Если не Грач, назовись.

– Это необязательно, разговор у нас будет коротким.

– Ну давай говори, что хотел сказать.

– Откуда ты взялся такой борзый, чтобы совать свой нос туда, куда не следует?

– Грубо, но чего еще ждать от тебя? Вообще-то я думал, ты умнее, а оказалось, ошибся.

– Ты не борзей, мужик, себе хуже сделаешь.

– Может, закончим пустой базар?

– Лады. Ты наехал на моих парней, избил, влез в дело, которое тебя не касается. И думаешь, это останется безнаказанным?

– Так ты что, Грач, наказать меня решил? – рассмеялся Одинцов.

– Смешно? Да ты даже не представляешь, с кем связался и что я могу с тобой сделать.

– А ты представляешь, что могу сделать я?

По физиономии главаря местной банды пробежала тень замешательства. Он явно не ожидал, что какой-то мужик, который подрабатывает охранником, – это Грач узнал – будет вести себя невозмутимо спокойно, словно за ним стояла серьезная сила.

– И что же можешь ты?

– Чтобы ты это понял, я покажу тебе всего две вещи и кое-что скажу.

– Ну, давай.

Одинцов достал из кармана удостоверение личности офицера антитеррористической службы.

– Как тебе эта «корочка», Грач?

– Серьезная «корочка», но это лишь картонка, – прищурив глаза, ответил главарь.

Одинцов раскрыл удостоверение:

– Читай на второй странице.

– Майор. Командир подразделения особого назначения. Уволен в запас… когда? – Он нагнулся к Одинцову: – О, год назад.

Однако сейчас бандит чувствовал себя некомфортно. Майор спецназа одной из самых мощных спецслужб мира – более чем серьезно. Но Грач не мог уступить.

– Ты в запасе, майор, а значит, никто.

– Я, перед тем как выйти к тебе, связался со своими ребятами, что до сих пор проходят службу. Они как раз оказались на базе под Москвой. Долго объяснять ситуацию не пришлось. Ребята ждут сигнала, чтобы выехать сюда. А двадцать спецназовцев особой штурмовой группы, имеющей право действовать по обстановке, это большая сила. Они не только твою шоблу – и весь город в состоянии поднять на уши. При этом работая по задаче, а значит, применяя оружие.

– Блефуешь, Павел Алексеевич, – усмехнулся Грач, но ухмылка получилась натянутой.

– Мне надо только нажать клавишу телефона, и группа двинет в Переслав, через три часа она будет здесь. И вот когда ты попадешь под прессинг бойцов, то поймешь, блефовал я или нет.

– А ты уверен, что успеешь подать сигнал?

– Абсолютно!

– Вит! – повысил голос Грач.

– Да, шеф? – ответил парень с переднего сиденья.

– Наш клиент меня нервирует.

Вит выхватил пистолет и направил его в лицо Одинцова.

– Сейчас ты тоже уверен, что можешь играть со мной? – скривил губы Грач.

– Не играть, придурок, играют на дудке. – Павел вдруг вырвал из кармана мощную оборонительную гранату «Ф‑1», выдернул кольцо, навесив его на большой палец. – Как теперь?

Грач отодвинулся к двери.

– Сидеть! – приказал ему Одинцов. – А ты, недоумок, – взглянул он на бандита с переднего сиденья, – брось-ка ствол мне под ноги.

– Ты не взорвешь гранату?!

– Взорву. Естественно, подыхать вместе с вами не собираюсь, поэтому я-то успею выскочить, а вот вы нет. А тех, кто на улице, – положить пара секунд. – Левой рукой Одинцов достал «ПМ»: – Хороший ствол, наградной, пристреленный. Знаешь, Грач, сколько из него я положил «духов»? Много.

– Стоп! Хорош! – не выдержал главарь банды. – Не надо нервничать.

– Да это ты нервничаешь, а я спокоен. Мне не впервой попадать в подобные переделки. Вит, я не вижу ствол в ногах.

– Делай что сказано, – приказал Грач завороженно смотревшему на гранату подельнику.

Вит бросил пистолет, Павел положил его в карман.

– В общем, так, Грач, или мы сейчас договариваемся по-хорошему, или… я валю вас. Начальство в Москве отмажет, когда выяснится, что ты занимаешься наркоторговлей и пытался взять меня в заложники.

– О чем договор?

– Мне плевать на твои дела. Рано или поздно, но, скорее всего, рано тебя все одно либо менты, либо конкуренты придавят. Такие, как ты, долго не живут. Но меня это не касается. Мне надо, чтобы ты и твои шакалы оставили в покое Николая, о ком речь, ты знаешь.

– Это все?

– Нет! Ты оставляешь Кольку в покое и проваливаешь из сквера. Он предназначен для того, чтобы там отдыхали люди, а не находились стаи отморозков. Вот теперь все. Я же, со своей стороны, обещаю не преследовать ни тебя, ни твою банду. Решай, Грач, а то у меня рука уже затекает. Не дай бог, сработает чека, тогда договариваться не с кем будет.

– Ладно! Будем считать, договорились.

– Вот и хорошо. Предупреждаю, нарушишь договоренность – сдохнешь. Так что даже не пытайся нанести вред мне или Николаю.

– Мне это не надо.

– Верно. Ну, что ж, раз договорились, то я пошел? – Павел аккуратно вставил кольцо в предохранительную чеку, положил гранату в карман: – Будь, Грач, и помни договор.

– Погоди. Мои парни Кольку взяли.

– Что?!

– Да не кипятись, с ним все нормально, без меня ему ничего не сделают.

– Надеюсь, что так.

Главарь достал из кармана телефон, нажал клавишу:

– Дрот? Отпусти пацана… И без вопросов, делай что сказано! – Отключив телефон, повернулся к Павлу: – Все нормально, через десять минут Колька будет здесь.

Одинцов вышел из внедорожника, встал спиной к стене трансформаторной будки, готовый вступить в бой. Но парни, что продолжали находиться на улице, сели в «Тойоту». Оба внедорожника развернулись и направились в сторону центральной улицы. Павел прикурил сигарету, подошел к подъезду и едва не столкнулся с Надеждой, выбежавшей из него, словно за ней гнались.

– Куда спешим, Надежда Владимировна? – схватил он ее за руку.

– Пустите! Я видела, как Кольку какие-то парни в машину посадили и увезли. Вы понимаете? Моего сына увезли неизвестно куда!

– И вы решили догнать машину?

– Но надо же что-то делать? – В голосе Надежды звучало отчаяние.

– Надо, – согласился Павел. – Успокойся, Николай скоро придет.

– Откуда вы знаете? – подняла на него удивленные глаза Надежда.

– Просто знаю.

– Тогда, может, объясните наконец, что все это значит?

– Колька сам расскажет.

Порыв ветра распахнул незастегнутую куртку Одинцова, и из кармана показалась рукоятка пистолета.

– Что это? – испуганно вскрикнула она.

– Черт, надо же, в самый неподходящий момент.

– У вас оружие?

– Да какое там оружие? Травматический пистолет.

– Покажите!

– Зачем?

– Прошу вас, покажите.

– Вы разбираетесь, где настоящий ствол, а где травматика?

– Я пойму.

Одинцов достал пистолет, поставив его на предохранитель.

– Что ж, смотрите.

– А это что? – указала она на табличку, где было выгравировано: «Майору Одинцову за личное мужество».

– Ну, хорошо, это настоящий пистолет и, как видите, наградной.

– Почему с ним и на улице?

– Гости приезжали, поговорили.

– Такие гости, что не зашли в дом, а вы к ним вышли с пистолетом?

– Бывают и такие гости, – улыбнулся Одинцов.

– Вы должны, нет, просто обязаны мне рассказать, что, в конце концов, происходит.

– Да ничего особенного, Надежда Владимировна, уверяю вас.

Из-за угла показался Николай. Он быстрым шагом шел к подъезду. Увидел мать и соседа, шмыгнул носом:

– Мам! Ты чего тут?

– Чего? Кто эти парни, что посадили тебя в машину и увезли?

– Знакомые.

– Я тебе дам, знакомые.

– Я понял, что это вы… ну, короче, спасибо, – повернулся мальчик к Одинцову.

– За что спасибо, что ты понял? – не унималась ничего не понимающая Надежда.

– Ты в порядке? – спросил Павел.

– Да! Говорил же, они в покое не оставят.

– Уже оставили.

– Да в чем дело наконец? – выкрикнула Надежда.

– Потише, Надежда Владимировна, соседи услышат, разговоры ненужные пойдут.

– Тогда оба мне ответьте, что происходит. Я же спать спокойно не смогу.

– Расскажи все матери, Коля, пусть успокоится.

– А нас точно больше не тронут?

– А кого эти придурки тронули?

– Вы с Грачом говорили?

– Он не представился, но уверен, что с ним. Мы обо всем договорились. Тебе ничего не угрожает.

– Нет, я так больше не могу. – Надежда неожиданно заплакала.

– Ну что стоишь? – кивнул Николаю Одинцов. – Обними мать да веди домой, там все расскажешь. Все, Коля, ничего не скрывай. И обещай, что больше никогда ни в какую компанию не попадешь. Что займешься учебой, спортом. Давай!

– Пойдем, мам. Честное слово, я все тебе расскажу, – приобнял мать мальчик, и оба скрылись в подъезде.

Выкурив сигарету, Павел тоже поднялся к себе. Прошел в кухню, заварил себе кофе, выкурил еще две сигареты и собрался уже принять душ, как в прихожей раздался звонок.

А это еще кто? Вроде прежние «гости» вернуться не должны. Может, сантехник? Или Колька?

На всякий случай достав из куртки пистолет и засунув его под ремень брюк, он открыл дверь.

На пороге стояла Надежда.

– Вы? Вот не ожидал!

– Я могу войти?

– Конечно! Проходите, пожалуйста.

Надежда прошла на кухню, открыла форточку, чтобы выпустить табачный дым.

– Да, накурил я, – смущенно проговорил Павел, не зная, что сказать более подходящее для этого момента.

– Ничего, проветрится. Мне Колька все рассказал. И я, я не знаю, как благодарить вас. Если бы не вы, то страшно подумать, что стало бы с сыном.

– Теперь все позади.

– Но ты так рисковал! Ведь бандиты могли убить тебя! – Надежда незаметно для себя перешла на «ты».

– Ну, убить, скажем так, меня не просто. Да и не пошли бы они на это.

– Я совершенно ничего не знала.

– Теперь знаешь. Не беспокойся, все будет хорошо.

– Кольке так не хватает мужского общения. Это и понятно, он рос без отца.

– Я тоже рос без отца.

– Могу я попросить тебя об одном… одном одолжении?

– Конечно.

– Ты, пожалуйста, не оставляй Кольку. Для него ты непререкаемый авторитет. Он даже сказал, мне неудобно, но… в общем, он сказал, вот бы мне такого отца.

– Надь! Успокойся. Я присмотрю за Колькой.

– Ты заходи к нам.

– Если ты не против, зайду.

– Как я могу быть против, если сама прошу тебя об этом.

– Возможно, ты сейчас под впечатлением откровения сына и завтра пожалеешь о своих словах, касающихся приглашения заходить.

– Нет, я действительно хочу… видеть тебя у нас. И… не только из-за Кольки.

В конец засмущавшись, Надежда поднялась и быстро вышла из квартиры. Одинцов не успел проводить ее. Вернувшись на кухню, он почувствовал то, чего раньше никогда не чувствовал, даже с Галиной. Уснул Павел поздно, и война ему этой ночью не снилась.