Читать книгу След в заброшенном доме - Александр Тамоников - Страница 4

Рынок гудел. Базарную площадь запрудил городской люд. Изобилие продуктов было делом далекого будущего, а пока страна недоедала. Близость фронта только обостряла это явление, но до голода не довела. Работала потребкооперация, в город поступали продукты из окрестных колхозов и совхозов. Мясо стоило дорого, народ покупал курятину, рыбу. Колхозники торговали зеленью, свежими огурцами, квашеной капустой, прошлогодней картошкой, имеющей весьма дряблый вид.

Покрикивали старьевщики. Граждане продавали поношенную одежду, книги, примусы, керосиновые лампы, разнообразную бытовую мелочь, отрезы ткани, вполне пригодной для пошива. День был выходной, рынок оказался переполнен. Горожане смотрели, приценивались. Шныряли подозрительные личности, присматривали, где и что можно стащить. Мелькали погоны военных, получивших увольнительные. Выстроилась очередь к торговцу махоркой. Он продавал ее стаканами, ссыпал в кульки, в карманы покупателей.

Осокин пристроился в конец очереди. Отсюда просматривалась северная часть базарной площади. Форму офицеры оставили в отделе, на базар пришли в гражданском. Старенький пиджак сидел на капитане свободно, под ним была затертая кофта с ненавязчивым рисунком. Глаза его блуждали по торговым рядам, запоминали лица покупателей.

Сзади пристроился пыхтящий мужик с худым мешком за плечом. Он приобрел ведро картошки, да так и стоял, не снимая мешок с плеча. Видно, что пуганый уже.

Прошел милицейский патруль в темно-синей униформе. Продавцы и покупатели делали постные лица, отворачивались.

Очередь продвигалась медленно. Торговец ссыпал остатки махорки в карман пехотному лейтенанту, побрел, хромая, к тележке, где лежал второй мешок.

Обстановка не менялась. Люди сновали туда-обратно. Худощавая торговка в платочке вступила в жаркий спор с покупательницей по поводу свежести сельдерея, выложенного на лоток. Суть ее возражений была элементарной. Не нравится – не покупай! Старушка интеллигентной внешности презрительно задрала нос и пошла дальше.

Старший лейтенант Моргунов в засаленной куртке поверх пятнистого свитера задумчиво рассматривал примус. Седовласый продавец уже не сомневался в том, что этот парень приобретет столь важную в хозяйстве вещь.

Перебирал потрепанные книги лейтенант Еременко. Вернее, делал вид. Цепкий взгляд из-под козырька кепки скользил по окрестностям.

Блуждал с беззаботным видом, сунув руки в карманы, Мишка Луговой, что-то насвистывал, поглядывал на товар, стал заигрывать с молодухой, торгующей семечками.

Перед началом операции Осокин сделал строгое внушение Островому. Никакой трагичности во взоре! Равнодушная мина, рассеянный взгляд. Можешь, мол, что-нибудь купить. Советские дензнаки у диверсантов водились, причем в приличном количестве и подлинные.

Островой держался, как уж мог. С рассеянностью у него все было в порядке. Он приобрел у хитроглазого субъекта несколько пачек «Беломора» – цена бешеная, но других не было, потом зачем-то бутылку мутного самогона. Формально тип с варикозными руками продавал старые плащи, а из-под полы толкал алкоголь. Свои покупки Островой не скрывал, таскал в сетке. Других приобретений он не делал, бесцельно слонялся между рядами. Ничто не мешало ему рвануть в ближайший переулок и раствориться в городе.

Но офицеры по данному поводу не беспокоились. Сломалось в нем что-то. Не требовалось быть доктором психологии, чтобы это понять. Плюс угроза, нависшая над близкими.

Время шло. Два часа уже было. Восемь минут третьего, а толку никакого. Осокина охватывало какое-то липкое разочарование. Чего и следовало ожидать, не бывает чудес!

Очередь продвинулась на пару человек. В затылок капитану пыхтел мужик с картошкой. Продолжалась базарная круговерть, беспорядочное броуновское движение, разноголосица. Пара пенсионеров с палочками вела ленивый диалог. Дескать, стоит ли брать эту странную капусту.

Островой поднял глаза. Взгляд его поплыл по толпе, достиг капитана СМЕРШ, поехал дальше, словно Осокин был пустым местом.

Городской рынок находился в центре района под названием Маковка, разбегавшегося по холмам над левым берегом Перстянки. Улочки здесь были узкие, кривые, взбирались на горки, падали в ямы. С вершин холмов открывался вид на извилистую реку, железнодорожный и автомобильный мосты. Дома в районе стояли скученно. Их стены, выходящие в переулки, зачастую не имели окон.

Базар находился на одном из немногих ровных участков. Площадь опоясывали облезлые трехэтажные строения. С юга вытекала улица Кирова, единственная в округе приспособленная для автотранспорта. Пешеходное движение там тоже было плотное. С севера в площадь упирались проулки, мощенные камнем.

Два двенадцать. Пора было сворачивать операцию, расписываться в собственном бессилии.

Мужик с рябым лицом толкал тележку с мешками, покрикивал, чтобы посторонились.

– Куда прешь, чудила?! Не видишь, люди здесь! – заорала тетка, которой колесо чуть не отдавило ногу.

Участилось броуновское движение.

Капитан внезапно вспомнил лето двадцать второго года, базар в городке под Тамбовом. Маленький Ваня Осокин приехал на рынок с отцом. Тот продавал последнего отощавшего поросенка. Врезалась в детскую память та поездка.

Колхозы тогда большевики еще не придумали, продукты в стране водились. Но годом ранее товарищ Тухачевский огнем и мечом прошелся по мятежной Тамбовщине. Он приказывал уничтожать крестьян, посмевших выразить претензии, расстреливать из пулеметов повстанческие отряды, обрушивать снаряды, начиненные химией, на деревни и поселки, после чего там невозможно было жить.

Мятеж был подавлен. В деревни снова нагрянула продразверстка. Как уцелел этот поросенок?

Кулаком отец не был, в мятеже не участвовал, даже воевал в Гражданскую на стороне красных, пока не потерял полноги. Иван запомнил, как торговался батя на базаре, махал руками, расписывая достоинства своего упитанного порося, а потом, украдкой ухмыляясь, прятал за подкладку деньги, вырученные за эту животину.

Вернулись они в деревню без приключений, а ночью в дом ворвались грабители, зарезали отца, выгребли все, что было, включая те самые деньги. Рыдала мать, засовывая онемевшего сына под кровать.

Закричали соседи и вспугнули бандитов. Мать с дитем они не тронули, но, убегая, перевернули бидон с керосином и бросили спичку. Часть дома удалось спасти, люди помогли.

Сотрудники милиции через пару дней наткнулись в лесу на эту банду, потеряли троих, но всех уничтожили, потому как пулемет с собой везли. В числе убитых обнаружился хороший товарищ отца, с которым он часто говорил по душам.

Мать скончалась через пять лет, когда пацан уже окончил восемь классов Он уехал к дядьке в город и пришел записываться в милицию, где его обсмеяли. Через день парень опять появился. Так он туда и ходил, пока не добился наконец своего. Капитан вдруг напрягся. Фигуранта заслонила медлительная старушка. Когда она отошла, он с кем-то разговаривал, при этом смотрел вниз. Это был мальчишка лет двенадцати в здоровенном картузе и мешковатом одеянии. Он забавно сморщил нос, что-то сказал Островому, мотнул куда-то головой, после чего развернулся и, независимо поплевывая, двинулся прочь. Островой повернулся и уставился на дальний проулок между смыкающимися зданиями.

Тут-то мужик с тележкой и закрыл весь вид! Да еще и встал, не мог протиснуться! Люди костерили его.

Подошла очередь Осокина. Продавец вопросительно уставился на него. Да какая теперь махорка?

Иван покинул очередь, не сказав ни слова, быстро зашагал прочь, лавируя между людьми. Оторопевший торговец смотрел ему в спину. Отъехал наконец мужик со своей клятой тележкой! Пацан пропал. А был ли он вообще?

Островой, помахивая сеткой с ценными приобретениями, направлялся к проулку. Покачивалась широкая спина. Он проявлял нерешительность, вроде шел, потом притормозил, словно обернуться хотел, спросить совета у своих опекунов, медленно двинулся дальше.

Осокина аж пот прошиб. Неужели сработало? Но при чем тут пацан? Рановато в таком возрасте вступать в ряды доблестной германской разведки.

Среагировали остальные члены группы, стали смещаться, глядя на командира. Кто-то толкнул его, проходя мимо, но вежливый попался, извинился. Осокин знаком приказал своим подчиненным не спешить, оставаться на месте.

Острового сейчас уведут, и что тогда? Вернется ли назад? Да куда он денется! Обязательно вернется. Как та кошка, которую отнесли подальше в лес и выбросили.

Предатель вошел в переулок. Он явно не хотел это делать. Но все же решился, исчез за углом. Что там? Колдобистый проход, дорога вниз, два поворота, выход на улицу Прибрежную, тянущуюся вдоль реки.

Капитан, стреляя глазами, ускорился, жестом приказал своим осмотреться. Тут обязательно есть люди противника!

Как быть, дать фигуранту уйти или брать того типа, который позвал его в переулок? Пожалуй, второе. Уж лучше синица в руках, чем журавль непонятно где.

Прошло секунд сорок с того момента, как Островой исчез за углом. Иван задел плечом водосточную трубу. Рука его машинально отогнула полу пиджака, расстегнула кобуру.

Проулок был узкий, метра два с половиной. Выбитая брусчатка, мусор, сорная трава пробивалась через камни. Дорожка забирала вниз, метрах в тридцати сворачивала вправо. Рослые каменные заборы с двух сторон, за ними облупленные здания, сплошные стены почти без окон. Как в каком-то южном городе или на мусульманском Востоке.

В переулке никого, только тело, корчившееся в крови. В трех шагах от него валялась сетка. Бутылка вдребезги, папиросы раздавлены.

Иван кинулся прыжками, выхватил пистолет. Убийца недалеко увел свою жертву, прошагал рядом с ней двадцать метров и ударил ножом.

Островой выгибался, подтягивал под себя ноги. Он смотрел в глаза контрразведчику, зажимая рану на животе. Кровь сочилась сквозь пальцы. Рот беззвучно открывался. Рана была глубокая, шансов не оставляла. Он сам это понимал, усмешка перекосила искаженное лицо.

– Алексей Егорович, все будет хорошо, – пробормотал Иван, склоняясь над умирающим. – Можете сказать, кто вас ударил? Медики скоро прибудут, вас увезут в больницу.

Островой уже не реагировал, затрясся в агонии. Взгляд его остановился, дернулась рука, ударила по брусчатке.

Со стороны базара в переулок вошли мужчина с женщиной. Дама попятилась, закрыла рот ладошкой. Мужчина выронил трость, стал ее поднимать, с его носа слетели очки.

– Военная контрразведка! – прорычал Осокин. – Всем назад, не заходить! Переулок закрыт!

Прохожие испарились.

Кровь отлила от лица капитана, ярость душила его. На ошибках учатся, но ведь именно такой ход событий был вполне предсказуем. Значит, местная агентура уже в курсе, что группа Федоренко накрылась медным тазом, а Острового используют органы!

Высунулся из-за угла Луговой, хлопнул глазами, а потом подошел, весь из себя унылый и расстроенный.

– Смелее, товарищ, не стесняйтесь! – съязвил Осокин. – Где ваша хваленая оперативность?

Луговой опомнился, пустился вприпрыжку, выхватил табельный «ТТ». Самое время махать кулаками после драки.

К месту убийства подбежали остальные офицеры. Островой уже отмучился, лежал в луже крови, тоскливо глядя в небо.

– Как же так, товарищ капитан? – Луговой схватился за голову. – Кто его, вы видели? Не пацан же прирезал.

– Пацан не мог, – изрек Моргунов. – Этот малолетка только прошептал ему что-то и убег в другую сторону.

– Судьба. – Еременко меланхолично вздохнул. – Свой своего прирезал.

– Ты еще про злой рок вспомни, – огрызнулся Осокин. – Луговой, давай туда! – Он ткнул пальцем вверх по переулку, где снова кто-то мялся, не решался войти. – Не пускать никого. Здесь место преступления. Пусть граждане другие маршруты ищут. Еременко, дуй вниз, на Прибрежную и закрой там проход. Моргунов с ним, опроси людей на улице. Кто несколько минут назад выходил из переулка? Там булочная, пара лавок, чистильщик обуви сидит. Кто-нибудь обязательно что-то видел. Как выглядел, во что одет, куда пошел. Их могло быть двое. Вперед! И патруль сюда!

Подчиненные разбежались. Иван перевел дыхание, прислонился к стене.

Как же быстро сработали эти сволочи. Знали, что на базаре Островой находится под наблюдением. Использовали мальчишку, который отправил фигуранта в переулок, понимали, что в запасе у них только несколько секунд. Фартовые ребята. Повезло им, что в проулке никого не оказалось.

Через пару минут к капитану контрразведки подбежали два милиционера. Оба достали пистолеты, вид имели растерянный, но боевой.

– Отставить! – Осокин вскинул удостоверение. – ГУКР СМЕРШ. Это наш покойник, но работать с ним придется вам. У нас некому. Один пусть останется здесь, другой вызовет оперуполномоченных, судебного медика. Осмотреть место преступления, сделать заключение по трупу, и чтобы ваше начальство рапортовало нашему. Есть вопросы?

– Товарищ капитан, а вы не больно ли много хотите?.. – начал было один, но второй толкнул его локтем, дескать, не связывайся.

Военная контрразведка еще не стала силой, вызывающей страх, но вставать у нее на пути уже мало кому хотелось.

– Мы все поняли, товарищ капитан, сделаем, – уверил Осокина этот милиционер.

– И укройте его чем-нибудь.

– Чем же мы его укроем? С себя снимем?

– Да мне плевать, – проворчал Иван и припустил вниз по переулку.

Узкая дорожка выходила на Прибрежную улицу. По ней ходил автотранспорт, здесь работали магазины. Хвоста на улице перед булочной сегодня не было, вся очередь поместилась внутри.

Лейтенант Еременко разбирался с какими-то мужиками, совал им под нос служебное удостоверение. Те что-то сказали ему и пошли прочь, пожимая плечами.

Моргунов опрашивал паренька с сапожной щеткой. Тот делал озадаченное лицо, что-то бурчал.

Неподалеку функционировала открытая чайная. Два сержанта жевали там пирожки и запивали их какой-то буроватой жидкостью, совершенно не похожей на чай. В шаге от этого заведения стоял газетный киоск, в нем зевала снулая особа с продолговатым лицом.

– Не понимаю, товарищ капитан. – К командиру подошел Моргунов. – Я сразу сюда прибежал, порхаю тут, как пчелка. Сколько времени прошло? Минут шесть-семь, не больше. Все как один твердят, что из переулка никто не выходил. То есть вообще, представляете?

– Это как?

– А вот как хотите, так и понимайте. Эти сержанты уже жевали, когда я подбежал. Тетка в киоске говорит, они давно сидят. По пирожку с картошкой съели, покурили, потом опять взяли. Я проверил. Они из комендантского взвода, увольнительная до вечера. Пожимают плечами, твердят, что никто не выходил. И тетка в этом уверена, и вон тот чистильщик.

– Еще раз всех опроси. Не может такого быть.

– Ладно, опрошу.

Как могли эти люди ничего не видеть? Сговориться всей компанией? Невозможно. Боятся последствий от тех, на кого укажут? А СМЕРШ они не боятся?! Скорее всего, эти люди действительно ничего не видели.

Подъехала милицейская машина, из нее высадились люди в форме и без. Еременко впустил их в переулок, сдал пост милиционеру.

Подкатил дребезжащий ГАЗ-4 с символикой медицинской службы. Санитары извлекли из машины носилки, тоже потянулись в переулок.

Моргунов провел очередной блицопрос и получил тот же результат. Сержанты с любопытством поглядывали на него. Снулая тетка высовывала голову из газетного киоска. Осокину так и хотелось ее отрубить.

Он сделал знак своим оперативникам. Пошли, бездельники!

В переулке было людно. Медики осматривали тело. Пожилой человек в очках обнюхал разбитую бутылку и пристально разглядывал брусчатку.

Капитану пришлось остановиться и ввести этих товарищей в курс дела.

– Все понятно, финский нож, – сделал заключение субъект с горбатым носом. – Удар в живот нижним хватом. Лезвие вошло почти прямо, значит, злодей одного роста с потерпевшим либо слегка повыше.

– Слышь, Кузьмич, ты чего там ищешь? – спросил у старшего товарища нетерпеливый молодой опер.

– Да подожди ты, – отмахнулся субъект в очках. – Преступник мог что-то оставить на месте преступления.

– Да что он мог оставить? Комсомольский значок? – сказал парень, перехватил тяжелый взгляд офицера контрразведки и осекся.

Место преступления теперь охраняла милиция.

Иван собрал своих людей у выхода на базарную площадь, обозрел их сконфуженные лица и произнес:

– Ладно. Я виноват не меньше вашего. Пацана все запомнили?

– Да, – сказал Луговой. – Лет двенадцать-тринадцать, коротышка, уши торчком, башку от рождения не мыл. А еще картуз на ней. У взрослого дядьки, видать, стащил.

Остальные согласно кивали. Пацана срисовали все.

– Так почему стоим? Живо искать малолетку. Он явно из местной шантрапы, на базаре вертится.

Пацан проявился минут через пятнадцать. Он и не думал прятаться.

Базарный день подходил к концу, торговцы сваливали в мешки нераспроданный товар. Число зевак и покупателей заметно сократилось. Часть торговых рядов уже опустела.

Осокин лично засек фигуранта. Местная шпана в возрасте от девяти до пятнадцати лет пристроилась на лестнице, ведущей в полуподвал. Мальчишки курили через одного, весело обменивались впечатлениями от прошедшего базарного дня.

Тот самый пацан был явно своим в этой компании. Он пускал дым кольцами, ржал, как жеребенок, сыпал матерками вперемежку с феней и при этом бдительно поглядывал по сторонам, то есть был уже пуганый.

На другой стороне базарной площади объявился милицейский патруль. Мальцы тут же напряглись и стали по одному исчезать.

Иван из-за киоска наблюдал за своим подопечным. Тот тоже отклеился от поредевшей компании, сунул руки в карманы и юркнул в ближайший переулок. Факт агрессии со стороны незнакомого дядьки он не проглядел бы. Мальчонка был глазастый.

Переулок выходил на улицу Кирова, больше там свернуть было некуда. Напрямую пацан добрался бы быстрее, но, наверное, уже обзавелся инстинктом, который заставлял его избегать общественных мест. Значит, этот шкет не раз имел терки с милицией.

Бегать за ним и смешить народ капитану контрразведки СМЕРШ вовсе не хотелось. Он зашагал по Кирова, юркнул в проулок, перехватил по пути подозрительный взгляд пожилой женщины.

Когда пацан, насвистывая, вылупился из-за угла и направился к выходу на улицу, на углу его поджидало прелюбопытное зрелище. У какого-то мужика развязался шнурок на ботинке. Он отвернулся к стене, нагнулся и неловко возился с ним. Из его заднего кармана призывно торчал кошелек. Пройти мимо всего этого не смог бы даже самый честный человек на свете!

У мальчишки загорелись глаза. Он сбавил ход, осмотрелся, стал на цыпочках приближаться к этому типу, потянул тонкими пальцами кошелек, из которого Осокин на всякий случай заранее удалил все деньги. Медлить было опасно. Пятки засверкают, не догонишь. Осокин резко повернулся, схватил пацана за запястье. Клюнула золотая рыбка и попалась!

Малолетний преступник взревел благим матом, стал извиваться, слезы брызнули из его глаз. Он метался взад-вперед, насколько хватало вытянутой руки, даже сделал круг вокруг капитана, словно хоровод водил вокруг елочки. Но тот держал добычу мертвой хваткой.

– Мужик, отпусти, что я тебе сделал?! – провизжал малолетка.

– Кошелек пытался стянуть, граждане, – объяснил Иван паре, проходящей мимо, и в качестве доказательства похлопал себя по заднему карману.

Мужчина понятливо кивнул. Женщина сглотнула, прижала к груди облезлую сумочку.

– Ничего я не пытался! – взвился мальчишка. – Врет он все, люди добрые! Шел себе, никого не трогал. Мы в городки играли, вот домой возвращаюсь. Чего тебе надо, мужик?

Осокину пришлось стукнуть его по затылку, чтобы сбавил громкость. Шансы на исправление у ребенка имелись, мал еще был, не закоренел.

Пара торопливо прошла мимо. Женщина оглянулась.

Иван перехватил мальчишку за шиворот, втащил в переулок. Тот отбивался, пытался засадить ногой по причинному месту. И ведь чуть не преуспел в этом! Глаз да глаз за такими детками!

Вторая затрещина выполнила свою воспитательную функцию. Пацан икнул и прекратил сопротивление. Он ежился, втянул голову в плечи, смотрел волчонком, явно ожидал удобного момента, чтобы смыться.

– Все, ша, малек! – Иван встряхнул податливое тельце и прислонил к холодной стенке.

Свободной рукой он достал из кармана удостоверение, сунул огольцу под нос.

– Читать умеешь, мелочь дворовая? Я не из милиции. Военная контрразведка. Слышал про такую?

– Ух!.. – Пацан обмяк и по-настоящему испугался.

Осокину было приятно. Контрразведке СМЕРШ без году неделя, а про нее слышали даже пацаны в подворотне.

– Мужик, так ты не из милиции?

– Молодец, грамоте обучен. Значит, не такой пропащий. А теперь давай побеседуем. Останусь доволен нашим общением, свалишь на все четыре стороны. Будешь байду гнать, сдам настоящим ментам, и окончание этого дня ты встретишь за решеткой. Ближайшие годы будешь не в городки играть, а в козла тюремного. Никогда не играл? Не бойся, это со спичечным коробком. Нормальная перспектива?

– А чего я сделал-то? – заныл отрок. – На арапа меня взял, да? Чего сидел тут, выставил свой лопатник? Как я мимо-то пройду?

Действительно, как устоять перед таким соблазном? Мертвый не выдержит.

– Ладно, замяли. Будешь паинькой, ничего тебе не сделаю. Отпускаю тебя, но если дернешься, попытаешься сбежать, то я знаю, где тебя искать, и ответами на вопросы ты уже не отделаешься.

Пацан почувствовал свободу, дернулся, но передумал, кусая губы. Под глазом у него заживал синяк, немытые волосы смялись под картузом. Но в принципе не бродяга. На штанах недавние заплаты, ботинки чинены. Значит, дом имеется и мамка какая-никакая.

– Давай говорить, губошлеп. Имя-то у тебя есть?

– Лехой кличут. Павлушкин моя фамилия. А что?

– Ты на базаре к фраеру подвалил… – Осокин в трех словах описал внешность Острового. – Сказал ему что-то и смылся. Колись, что ты ему говорил и кто тебя надоумил.

– Да я уж не помню. – Парнишка как-то скукожился, стал покрываться пятнами. – Разве все упомнишь, мужик? Базарный день, то да се, к одному подойдешь, к другому. С этим перетрешь, с тем потрещишь.

– Деловой ты парень, свой во всех приличных компаниях. Только гусей мне не гони, договорились? Тот фраер, к которому ты подвалил, уже труп и в морге лежит. Ножиком его в переулке прирезали. А туда ты его отправил. Вникаешь в расклад? Не передам я тебя ментам, Леха. Мы своим ведомством с тобой управимся. Радуйся, что мал еще и законы советского государства к тебе снисходительны. В детдом хочешь?

– Эй, мужик, какой детдом? – Пацан неудержимо превращался в перепуганное пятнистое существо. – У меня же мамка живая.

– Далеко на север поедет твоя мамка. Лес рубят, щепки летят. Политика нынче такая. Влип ты в опасное дело государственной важности, Леха, так что не обессудь, придется мамане отвечать за твои прегрешения. Будешь говорить?

– Да буду я. – Пацан затрясся. – Чего ты пугаешь меня, мужик, я пуганый уже. Взгляд у того дядьки был хреновый. Он вроде улыбался, добренького изображал, а так смотрел, что меня чуть не вывернуло. Бродил я себе по рынку, не трогал никого, а этот лапу положил мне на плечо, смотрит, лыбится и говорит так ласково: «Заработать хочешь, шкет?»