Читать книгу Корейский излом. В крутом пике - Александр Тамоников - Страница 4

Поступив на философский факультет, Павел Колесников так увлекся глобальными проблемами Вселенной, что пытался обсуждать их с каждым встречным-поперечным и, даже попав в больницу, начал навязывать философские дискуссии соседям по палате. Его слушали от скуки, но особого интереса не наблюдалось. Устав выступать, Павел переключился на чтение философских книг и осмысление высказываний выдающихся мыслителей, как древних, так и современных.

Он не ограничивался изучением общепринятой философской доминанты, то есть марксизма, а штудировал и анализировал труды древних греков, Гегеля, Канта, не отвергал и субъективных идеалистов вроде Беркли, где «мир – это комплекс моих ощущений», хотя сам был материалистом.

Глубоко погружаясь в тему, он находил много нестыковок и даже противоречий в трудах классиков, в том числе Маркса и Ленина, поэтому на лекциях начал задавать неудобные вопросы, которые вызывали у преподавателей сначала недоумение, постепенно переходящее в раздражение и злобу.

На втором курсе он сцепился с профессором Клочковым сначала по философским вопросам, а потом на почве личной неприязни. В одном из рефератов Павел употребил вместо «великой революции» термин «Октябрьский переворот», за что был подвергнут жесткой критике сначала со стороны профессора, потом дело дошло до парткома, куда Клочков быстренько донес о политически неблагонадежном студенте. Ежовские времена канули в Лету, поэтому «шибко грамотного» тихо отчислили без каких-либо последствий. Профессора Клочкова позднее осудили за троцкизм и отправили в колымские лагеря без права переписки, но поезд уже ушел. Линия судьбы сделала резкий поворот, и Колесникову пришлось заново планировать свою жизнь.

Кроме философии Павел увлекался борьбой самбо, занимался в секции Ощепкова, где наставник обучал молодежь не только спортивной подсистеме, но и боевой. Когда вышел приказ Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта «О развитии борьбы вольного стиля», начали проводить официальные соревнования, и Павел доборолся до спортивного звания кандидата в мастера спорта.

А еще Колесников занимался в обществе Осоавиахим, в планерном отряде, где тоже достиг определенных успехов. Покинув университет и получив рекомендацию от Осоавиахима, он подал документы в военное летное училище, успешно сдал экзамены и окончил его аккурат перед началом войны.

Служить его направили в авиаполк, расквартированный возле латвийского городка недалеко от моря, и посадили на истребитель «И-16», в просторечии «ишак». Техника была ему знакома еще по училищу, и младший лейтенант Колесников тут же начал летать в составе эскадрильи капитана Домникова.

В тот теплый июньский день его отпустили в увольнение после напряженных тренировочных полетов. Покрутившись по городу и проголодавшись, он зашел в столовую. На раздаче стояла разбитная девица в цветастой косынке и стерильно-белом, накрахмаленном переднике.

«Чистоплотная девушка… и симпатичная», – подумал Колесников и заказал борщ.

– Бригида! – раздался крик из глубины кухни. – Котлеты готовы, можно подавать.

– Не желает ли пан офицер котлет? Хорошие котлеты.

Девушка в упор посмотрела на Павла. В ее глазах сквозила ирония.

«Бригида – польское имя, – подумал Колесников. – А она ничего себе. Познакомиться бы поближе… Но времени на подробные ухаживания не было. Эх, была не была!»

– Котлет желаю и еще салат. А еще страстно желаю пригласить вас в кино или на танцы.

– Какой пылкий мужчина! – картинно всплеснула руками девушка. Молоденький лейтенант ей явно понравился.

– Меня зовут Бригида, для своих Брича. А тебя?

Она сразу перешла на «ты», что вселило в Колесникова определенные надежды на продолжение знакомства.

– Меня Павел. А я для тебя свой? Как тебя называть?

– Зови Брича. Авансом. А почему – в кино или на танцы? И в кино, и на танцы. Но я еще подумаю. До шести вечера. В шесть я заканчиваю работу.

– Намек понял. До встречи.

Колесников взял поднос с едой и уселся за столик рядом с усатым мужиком унылой внешности.

– Бригида – девка ласковая, но у нее ухажер есть, Гунтис. Поаккуратней с ним – может наказать, – пробухтел мужик с набитым ртом.

Павел бросил взгляд на засаленную кепку мужика, лежащую рядом с порцией жареной рыбы, и задумчиво изрек:

– У каждой симпатичной девушки есть ухажер и, как правило, не один.

Кандидат в мастера спорта по самбо и уроженец Марьиной Рощи, хулиганского предместья столицы, Паша Колесников не боялся уличных стычек, а воспринимал их как эпизоды повседневной жизни. За это его и прозвали «Буря».

Утолив голод, он купил в киоске газету «Правда» и, усевшись под старыми вязами на скамейку в городском сквере, углубился в чтение. В бравурных декларациях политических обозревателей подспудно сквозила настороженность, ожидание беды. Это чувство было для Колесникова знакомо: в полку, несмотря на все старания замполита, постоянно ходили разговоры о неминуемой войне. Павел не мог понять, зачем в их часть свезли кучу исправной техники, которую разместили крыло к крылу, в три ряда на стоянке возле ангаров.

«Суток не хватит, чтобы их растащить, проверить, заправить и пустить в дело».

Офицерам пояснили, что это явление временное, идет реконструкция ряда аэродромов, и самолеты вскоре отправят обратно.

«А если враг внезапно нападет? Их же моментально размолотят!»

Это прекрасно понимал и его командир, капитан Домников, поэтому «ишаки» его эскадрильи располагались недалеко от взлетной полосы, снаряженные, заправленные и готовые к немедленному вылету.

Подойдя к столовой, Колесников обнаружил возле входа Бригиду, готовую к походам по публичным местам: на ней была расклешенная плиссированная юбка до колен, стянутая широким поясом на узкой талии, бледно-зеленая блузка с широкими рукавами и модные туфли. Каштановые волосы девушки сплелись в две озорные косички.

«И когда только успела?!» – подумал Павел.

– Пошли, – сказала Бригида и по-свойски взяла его под руку.

– Куда идем? – поинтересовался Колесников.

– В кино, как ты обещал. В клубе возле моего дома крутят «Цирк» с Орловой. Посмеемся, пока дают.

– Что значит «пока дают»? – Колесников остановился и пристально посмотрел на свою спутницу.

– Так война же скоро начнется, – непринужденно заметила девушка.

Павел чуть не поперхнулся, но смолчал.

После кино они отправились на танцы. Танцплощадка располагалась в том же сквере и представляла собой заасфальтированный пятачок, огороженный забором из сварной арматуры. Вход был бесплатным. На небольшом возвышении играл маленький оркестрик.

Они станцевали вальс. От танго Колесников отказался.

– Ну не умею я, не обучили.

– Вот я и обучу, – сказала Бригида и потянула его за рукав в водоворот танцующих пар.

Еще при входе он заметил группу молодых парней, откровенно пялившихся на Бригиду. Один из них позднее пытался пригласить ее на танец, но девушка отказала:

– Ты видишь, что я не одна, Гунтис.

Колесников вспомнил мужика в столовой, который говорил о каком-то Гунтисе, и подумал о возможных последствиях. Местное население относилось к советским военным по-разному: одни бурно приветствовали их, но находились и противники установления советской власти, державшие камень за пазухой и фигу в кармане. Но здесь предполагался конфликт не по национальному, а по половому признаку.

На выходе с танцплощадки их встретили трое крепких парней.

– Брича, отойди в сторонку, нам с этим офицериком поговорить надо, – сказал один из них, тот самый отвергнутый Гунтис.

– И правда, Брича, посиди пока там на лавочке, – немедленно согласился Павел.

– Ты меня не купил, Гунтис, – фыркнула Бригида, но тем не менее отошла в сторону.

– Отцепись от нее, иначе будет плохо, – проговорил Гунтис по-русски с прибалтийским акцентом, сурово насупив брови. Парень храбрился, но явно волновался.

– Да не суетись ты так. – Колесников усмехнулся. – Мы с ней только до утра, а дальше как получится. Потерпи маленько.

Павел явно нарывался на конфликт. Ситуация его веселила и будоражила одновременно. Гунтис замахнулся, но Павел непринужденно перехватил его запястье, и вскоре неудачливый ухажер оказался лежащим лицом в землю с завернутой за спину рукой. Колесников обозначил замах и сказал будничным голосом, обращаясь к остальным:

– Дернетесь, я ему шею сломаю. Забирайте своего друга и отваливайте.

Он отпустил соперника и, не оборачиваясь, направился к Бригиде.

Местная шпана побаивалась связываться с военными. Однажды за избитого солдата пришло разбираться целое десантное отделение. Разобрались так, что местная больница пополнилась большой группой пациентов.

Военное руководство формально не поощряло подобных эксцессов, но смотрело на происходящее сквозь пальцы:

– Только не калечьте сильно и тем более без трупов.

Парочка покинула сквер и двинулась по центральной улице. Бригида повела своего спутника в район, где они сегодня смотрели фильм и где неподалеку стоял ее дом.

– Чаю хочу, – внезапно заявил Колесников.

– Ну так пойдем ко мне. У меня хороший чай есть, грузинский.

Они не стали тратить время на чаепитие, а сразу же устремились в спальню.

Неизвестно, как бы сложились дальнейшие отношения Павла с Бригидой – девушка ему определенно нравилась, – но жизнь неожиданно внесла свои коррективы.

Колесников проснулся от толчка в плечо. Его будила Бригида. Он продрал глаза и непонимающе посмотрел на девушку.

– На аэродроме сирена воет. Непрерывно, – испуганно сказала она.

Павел прислушался – за окном действительно звучал заунывный вой сирены.

«Учебная тревога? Какая еще учебная тревога? Это боевая!»

Он взглянул на часы: без пяти минут четыре.

Павел резко вскочил с кровати и начал одеваться.

– Это война? – спросила Бригида, в упор глядя на Колесникова.

– Война не война, но что-то нехорошее. Надо бежать.

Он метнулся в прихожую и начал натягивать сапоги.

– Может быть, чаю попьешь? – спросила девушка.

– Какой еще чай!

Он чмокнул Бригиду в щечку и выскочил на улицу.

Дом Бригиды стоял на окраине городка, как раз в направлении аэродрома. Туда вела дорога из бетонных плит, залитых гудроном. До КПП было километра три. Павел трусцой побежал по дороге.

Погода стояла ясная, туман почти рассеялся. Внезапно он услышал шум догоняющей его машины и обернулся. К нему приближалась полуторка с ободранным кузовом. Это была машина хозяйственного взвода. Рядом с шофером сидел старший сержант, а в кузове, вцепившись в пищевые контейнеры, мотались двое бойцов. Колесников махнул рукой. Полуторка тормознула.

– Что там стряслось? – крикнул высунувшийся из кабины сержант.

– Не знаю. – Колесников запрыгнул в кузов и, мельком взглянув на притихших бойцов, постучал кулаком по крыше кабины: – Поехали!

На подъезде к КПП они услышали грохот и увидели взметнувшийся к небу характерный грибок взрыва. Бомбили самолетную стоянку. В том, что бомбили, Колесников не сомневался: в утреннем небе висели силуэты вражеских самолетов. Еще взрыв, еще и еще. Грузовик резко остановился. Колесников, как старший по званию, принял на себя командование:

– Все быстро из машины и – вон туда. – Он указал в сторону придорожных деревьев. Бойцы углубились в посадку и залегли в первой же попавшейся промоине. И вовремя. Рвануло совсем близко. Грузовик перевернуло и бросило в кювет.

– Что происходит, товарищ младший лейтенант? – спросил один из бойцов.

– На нас напали.

– И что нам теперь делать?

– Переждем налет, а потом по местам. Надолго их не хватит, но думаю, что это не в последний раз, – пояснил Павел.

– А если десант высадят? – не унимался боец. – Чем воевать?

Пистолет был только у сержанта.

Колесников отмахнулся.

Когда бомбежка закончилась, бойцы кинулись на территорию части. На КПП никого не было. Над ангарами витали облака пыли. Откуда-то сзади поднимался столб дыма. «Цистерны с горючим зацепили», – определил Павел.

Штабное здание выглядело целым. Колесников приказал бойцам двигаться к своим, а сам рванул в сторону штаба. Часовой пост не бросил – честь ему и хвала! Вместе с дежурным по части старшим лейтенантом он сидел на полу возле полкового знамени.

– Где все? – спросил Павел.

– В подвале, – пояснил офицер. – А мы на связи. – Он указал на стоящий рядом телефон с проводом, тянущимся из будки дежурного. – Хорошо, что провод длинный.

– Немцы?

Колесников заранее знал ответ.

– Немцы, – подтвердил дежурный. – Три «штуки» прилетели и два «мессера» в качестве прикрытия. Эти из пулеметов поливали – вон стекла выбили. – Он указал на разбитые окна. – Это война.

В подвале, оборудованном под бомбоубежище, собралось почти все руководство полка. Колесников намеревался доложиться по форме, но его жестом остановил командир эскадрильи Домников, мол, не светись, посиди в сторонке. Павел примостился на снарядном ящике в углу помещения. Через пару минут к нему подошел командир эскадрильи.

– Собери наших во второй казарме, в ленинской комнате. Я там буду минут через пятнадцать. Если получится. – Он ткнул пальцем в небо.

– Думаете, опять прилетят? – спросил Колесников.

– На девяносто девять процентов. Но время пока терпит. Давай, собирай наших. Вперед!

Покидая подвал, Павел услышал обрывок разговора.

– Но ведь был приказ в час ночи, чтобы мы не поддавались на провокации.

– Какие тут провокации! Нас убивают!

– Надо все-таки связаться с командованием.

– Да пробовали – нет связи.

Когда Домников вошел в ленинскую комнату, вся эскадрилья была в сборе.

– Там командиры сопли жуют. Дожуются, все разбомбят, – начал с места в карьер капитан. – На запасной стоянке мало что осталось. У нас две единицы повреждено. Остальные целы. Вот ими и будем воевать. Вылетаем двумя звеньями. Тебе, – он взглянул на командира третьего звена, – организовать ремонт техники – там не сильно побито. Пошли кого-нибудь на ПВН и к радистам, разберись, что там, и вот, возьми на всякий случай. – Он вынул полевой бинокль. – Очередь на взлет следующая… Проверить баки с топливом, двигатели держать в прогретом состоянии. История нас рассудит. По кабинам! Вперед, орлы!

Домников прошел Халхин-Гол и знал, что на войне время – это не деньги, это – жизнь.

Через час по радио сообщили о приближающейся немецкой авиагруппе. Вскоре то же самое подтвердили и с пункта визуального наблюдения.

– Шесть или семь самолетов. Подлетное время – около пяти минут. – И тут же уточнили: – Три «лаптежника», «Юнкерса», и четыре «мессера» сопровождения.

Тут же раздалась команда Домникова:

– Взлет в порядке очередности. Звено Денисова работает по «лаптежникам». Я займусь прикрытием.

Колесников, взглянув на приборную панель, начал набирать высоту. Противник шел с юго-запада. Солнце уже выползло из-за горизонта, но стояло невысоко. Павел подумал: хорошо бы атаковать с востока, чтобы ослепить врага. Его мысль тут же подтвердил Денисов. В наушниках прозвучала команда:

– Уходим влево, атакуем со стороны солнца. Колесников отвлекает. Остальные атакуют сверху со снижением на предельной скорости. Вперед, ребята!

Павел ушел влево и вниз, остальные – крутым разворотом вверх. Звено Домникова закрутило боевую карусель с «Ме-109».

Сделав боевой разворот, Колесников надавил на гашетку пулемета. Не прицельно, а чтобы сбить противника с курса – до аэродрома оставалось около километра. Пилоты бомбардировщиков не сразу поняли, что по ним ведут огонь – слепило солнце. Колесников представил себе надменную физиономию немецкого летчика.

«Тевтонцы, мать их так! Рыцарские турниры. По всем правилам. Их правило – дубиной из-за угла. Ну так получай!»

Колесников зашел сзади и снизу, поймал в прицел ближайший бомбардировщик, целясь под крыло, и выпустил пулеметную очередь. А потом еще и еще, по кабине, по подвешенным бомбам… Вражеский самолет резко ушел вниз, сделал неуклюжий разворот и стал отходить на запад.

«Этот уже не боец», – довольно подумал Павел.

Денисов с товарищами тоже время не теряли. Колесников увидел, как оставшиеся два бомбардировщика последовательно ушли в пике, волоча за собой шлейфы дыма. У Домникова все было хуже – в небе виднелись два парашютных купола советских летчиков. Третий «ишачок», кренясь на крыло, уходил в сторону аэродрома. Однако и два подбитых «мессера» тоже устремились к земле. Домников остался один против двоих.

«Где же Денисов? А вот и он!»

Звено Денисова, расправившись с вражескими бомбардировщиками, бросилось на помощь командиру.

Колесников, взглянув на удаляющийся подбитый «Юнкерс» и решил, что с ним надо покончить, здесь и без него разберутся.

– Иду на добивание «лаптежника».

– Валяй! – откликнулся Денисов.

Павел устремился за «Юнкерсом» и не сразу заметил, как из карусели, устроенной истребителями, выскочил «мессер» и устремился за ним вслед. Догнав вражеский самолет, Колесников дал очередь. «Юнкерс» резко ушел в пике. Немецкий летчик покинул самолет. Раскрылся парашют.

«Добить его – не добить…»

Но додумать Павел не успел – его самолет внезапно дернулся и начал терять высоту.

«Меня атаковали, похоже, заклинило элероны».

Колесников сделал крутой вираж и увидел преследующий его «мессер». Немецкий летчик, видимо, был невысокого класса, так как пилотировал с большими перегрузками и с разнообразным каскадом фигур высшего пилотажа. Павел попытался его атаковать, но не успел: его «ишак» перестал слушаться руля, потянуло дымком.

«Не выкручусь. Надо прыгать».

Младший лейтенант Колесников перевалился через борт и полетел в пустоту.

Он очнулся под стоны раненых, вдыхая специфические больничные запахи медицинских препаратов и человеческих выделений. Он лежал на бугристом матрасе в приемном покое городской больницы в компании таких же бедолаг, которым не хватило места в палатах. Раненые лежали кто на раскладушке, кто прямо на полу. Колесников лежал на полу. Некоторые плотно закутались в суконные больничные одеяла, другие, наоборот, откинули их. Это были самые настоящие первые раненые начавшейся войны – всюду мелькали окровавленные повязки.