Читать книгу Волынская мадонна - Александр Тамоников - Страница 5

Через три часа в Подъяров вошли настоящие партизаны. Это был приличный отряд, порядка сорока штыков. Бойцы возвращались в Росомач из соседнего уезда. Шли оврагами, потайными лесными тропами, несколько раз цепляли болота, где им приходилось мостить гать.

О том, что произошло в Возырском повете, Николай Федорович Глинский знал лишь понаслышке. Теперь он крайне сожалел о том, что позволил распоясавшимся бандитам совершить такие зверства.

Целью дальнего рейда было посещение села Сакрынь, затерянного в лесах. Там проходили трудные переговоры с представителями польского Сопротивления. Вся эта дипломатия закончилась ничем. Польские партизаны не выказывали открытую враждебность, но прохладу демонстрировали явственно. Совместный фронт они создавать не желали и активно делали вид, что не знают о планах УПА физически уничтожить всех поляков, оставшихся на Волыни.

Для Глинского во всем этом не было ничего нового, но посланник из Москвы полковник Елисеев, сброшенный с самолета для координации действий всех участников Сопротивления, выглядел взбешенным. Мало того, что промотались пешком в такую даль, так еще и никакого результата! Он брел за Глинским, закутанный в непромокаемый плащ, месил грязь резиновыми сапогами и беспрестанно что-то ворчал.

Время действительно пропало зря. Одно утешение – подкараулили на границе Боженского леса небольшую немецкую колонну, идущую с базы материального снабжения, расстреляли ее к едрене фене, отправили к праотцам не меньше десяти охранников. Запаслись теплыми вещами, консервами, существенно пополнили боезапас. Добычу пришлось тащить на себе, равномерно распределив ее между всеми участниками похода.

За пару верст до Подъярова партизаны извлекли из стога в поле трясущуюся парочку, парня с девкой. Поляки, бежали из Возыря. Шли ночами куда глаза глядят. Уверяли, что к русским, но кто их знает. Днем прятались в укромных местах.

От них Николай Федорович и узнал, что произошло в повете. С цепи сорвалась УПА, показала свое настоящее лицо. Он плевался от злости, клял себя за проявленную недальновидность. Ведь у него имелась возможность устроить парочку засад, поумерить пыл этих мерзавцев.

По поводу собственной базы в Росомаче он не переживал. Попасть в урочище постороннему человеку крайне трудно. Как пройти по тайным тропам и не попасть в ловушки, знают только посвященные. А подбор людей Глинский проводил крайне осторожно. Раздражение вызывала лишь неспособность повлиять на безобразия, чинимые в районе бандеровцами. Словно и нет здесь никаких красных партизан!

Из передового дозора прибежал молодой боец Сенька Лепский, взволнованно сообщил, что в селе что-то не так. Слишком уж тихо там.

Николай Федорович рассредоточил людей, отправил вперед разведчиков. Те вернулись какие-то снулые, сообщили, что в селе пусто, можно заходить, но лучше этого не делать.

Похоже, поляков в этой местности бандеровцы истребляли подчистую, от мала до велика. Партизаны блуждали по селу, заглядывали в дома, выясняли, нет ли выживших.

Глинский забросил за плечо «ППШ» и уныло созерцал тела, разбросанные по пустырю. Раненых тут не было. Можно не проверять. После УПА таковых не остается. Нелюди, каких земля не знает. Ладно, убивали бы мужчин, способных держать оружие. Но эти звери кончали всех, включая маленьких деток.

Такого Николай Федорович Глинский никогда не понимал. Кем же надо быть?

Советская власть тоже многое себе позволяла. Бывший майор милиции считал, что на это имелась суровая историческая необходимость. Она высылала, сажала, расстреливала. На той же Волыни с тридцать девятого года в ходе коллективизации было разрушено и официально снято с учета больше тысячи хуторов. Их жители переезжали в села, а кто-то отправлялся и в Сибирь.

Но при чем тут дети? Хоть одного беззащитного ребенка Советская власть убила?

Вчера он спорил с поляками до хрипоты. Те горели праведной местью. Мол, кровь за кровь. Раз хохлы уничтожают польские села, то и мы будем жечь украинские!

И ведь уже начинается. В Кахновском уезде на границе с Польшей поляки из Армии Крайовой атаковали украинское село Чернополье. Ночью пришли, застали врасплох, перебили всех до единого. Конечно, в Чернополье много бандеровской мрази проживало, но ведь были и обычные крестьяне. Так нет, всех под одну гребенку, включая детишек и беременных баб. Неудивительно, если после такого хохлы опять с цепи сорвутся, будут мстить в десятикратном масштабе.

Грузная ворона слетела с тела красивой девушки с длинными косами, подалась на крышу, тяжело махая крыльями. Не наелась еще.

Глинский отвернулся.

К нему подошел, отдуваясь, полковник Елисеев, вытащил пачку «Казбека», молча предложил. Глинский не отказался. Две недели прошло, как сброшен был полковник на их больные головы, а он до сих пор смолит свои папиросы, купленные в Москве. Это сколько же он их с собой припер, да и как? Хлеба человеку не надо.

– Такие вот дела, Николай Федорович, – пробормотал полковник, щелкая немецкой зажигалкой. – Веселый у вас район, ничего не скажешь.

– Веселый, Василий Емельянович, – согласился Глинский. – Так дальше пойдет, веселиться некому будет. Ты да я останемся.

– Не преувеличивай, – сказал полковник. – На Западной Украине очень высокая плотность населения. Евреев истребили, поляков тоже, хохлы друг друга усердно режут, и все равно высокая плотность.

– А толку-то, – заявил Глинский. – Остаются свидомые патриоты, та самая категория населения, которая традиционно ненавидит Советскую власть и готова сотрудничать хоть с Гитлером, хоть с чертом рогатым. Представь, Василий Емельянович, наши через годик сюда придут, немцев на запад погонят. А ведь вся эта бандеровская плесень останется, в леса попрячется, под землю полезет, будет гадить, пока ее под корень не изведешь. А как это сделать, если тут, как ты сам говоришь, очень высокая плотность населения? Слышал про дивизию СС «Галичина»? Она формируется только из добровольцев. Желающие валом валят. Взамен двух убитых десять новых приходят. Немцы еще только обучают дивизию, а про нее уже гуляет дурная молва. Эти вояки орудуют в Польше, в Югославии, во Франции, сжигают мирные поселения, уничтожают партизан с помощью немецкой техники.

– Да, слышал. – Елисеев махнул рукой. – Отборное зверье туда набирают. Вот и получается, Николай Федорович, что наша нынешняя задача – минимизировать те бедствия, что причинит УПА, оказавшись у нас в тылу. Не поляки наши враги. Я не советовал бы сейчас тебе связываться даже с немцами. Эшелоны под откос – другое дело, а вот затяжное противостояние с фрицами – это неправильно. Их отсюда выбьют. Дело не в немцах, а в поборниках так называемой самостийности. Ты понимаешь, о чем я?

– Да уж не маленький, Василий Емельянович, – сказал Глинский.

– Что тут произошло, по-твоему? – спросил полковник. – Столы накрыты, выпивка, закуска, опять же гармошка. Думаешь, поляки под стволами все это принесли и развлекали бандеровцев?

– Думаю, те под наших рядились. – Глинский поморщился. – Сказали, что не дадут в обиду, вот сельчане и расстарались. А как нажрались да напились, давай зверствовать.

– Товарищ командир! – подбежал Володька Кондратьев, смышленый заместитель по разведке. – Пусто, не осталось никого. Может, кто-то утек, если повезло. Они перед управой побоище устроили, а потом по домам прошли, в зажиточных хатах все перевернули, забрали ценные вещи. Мы несколько мертвых старух нашли да мужика безногого. Эти сволочи развлекались, вилами к полу прибивали. Жечь дома не стали, уморились, наверное. Или лень было.

– Я понял, Володька, – буркнул Глинский. – Бери людей, проверь все подходы к селу, особенно с запада. – Когда Кондратьев убежал, командир отряда повернулся к Елисееву и проговорил: – Как бы не по наши души приходили эти упыри. С поляками покончат, за нас возьмутся. Им постоянно надо кого-то убивать. У них людские резервы неистощимы, плюс немцы, а у нас бойцов кот наплакал. Дождемся Кондратьева с докладом и будем уходить на базу.

Доклад последовал раньше, чем ожидал Глинский. Разведчики бежали навстречу ему от западных строений.

– Николай Федорович, назад! – Кондратьев замахал руками, запыхавшись, и сообщил: – Сенька Лепский на скалу забрался, а оттуда всю округу видать. Колонна по дороге катит. С той стороны. – Он показал рукой на юго-запад. – Росомач объехали, с опушки подбираются. Несколько трехтонных «Опелей». Пока непонятно, бандеровцы это или немцы. Думаю, пронюхали, что мы на подходе, Николай Федорович, задумали от леса нас отлучить. Не пройдет у них этот номер!

Ясный перец, что не пройдет!

Он был в родной стихии, отдавал внятные лаконичные команды, для выразительности усиливал их чисто по-русски. Его люди, давно научившиеся выполнять приказы, мигом пришли в движение. Партизаны через огороды выбегали на северную околицу, ныряли в бурьян, исчезали в нем.

Глинский пересчитывал их. Вроде все на месте. Молодые, но неплохо подготовленные парни, натасканные на секретных базах. Все рассредоточились на краю лощины, терпеливо ждали приказа.

Прибежал Сенька Лепский, съехал в лощину на тощей заднице и жизнерадостно сообщил:

– Колонна встала на опушке, от нее отделились с полдюжины пехотинцев, движутся по буеракам к селу. Остальные вроде ждут. Если телиться не будем, то можно припустить на северо-запад и незаметно просочиться в лес.

Притвориться невидимками партизанам не удалось. Они одолели половину пути по складкам местности, когда за их спинами загремели выстрелы. Одного бойца пуля зацепила за руку.

На опушке забегали люди. Это было подразделение УПА в немецких мундирах и кепках-мазепинках.

– Поднажмите, парни, уйдем! – прохрипел Глинский, хватаясь за сердце.

Возраст уже не тот для беготни с препятствиями.

– Кондратьев, бери двух бойцов, пулемет и прикрывайте, потом догоните. – Командир отряда понимал, что это чистое самоубийство.

Заместитель по разведке немного побледнел, но кивнул, подозвал двух бойцов. Они отделились от колонны, струящейся по балке, ушли влево. Через минуту загремели пулеметные очереди.

Машины пришли в движение, кто-то на ходу запрыгивал в кузов. Товарищи затаскивали его, награждали тумаками. Грузовики прыгали по кочкам, тряслись борта, едва не отрывались тенты, закрепленные на стальных дугах.

Дорога змеилась вдоль опушки, повторяя очертания кромки леса. Машины попали под пулеметный огонь, продолжали двигаться, но шли рывками.

Пулеметчик пристрелялся, теперь бил с упреждением. Меткая очередь продырявила капот головной машины, просадила колесо.

Водитель резко затормозил, и в этом состояла его ошибка. Кузов занесло, задняя часть грузовика прочертила эффектную дугу. Машина встала, перегородила проезд. Объехать ее было нереально.

Водитель второго грузовика решил рискнуть, но переднее колесо сразу же провалилось в глубокую борозду. «Опель» накренился, в нем истошно ругались люди. Шофер переключал передачи, рвал машину взад-вперед, но она только все глубже погружалась в глинозем.

Пулеметчик продолжал долбить. Двое партизан поддерживали его из автоматов.

Бандеровцы выпрыгивали из машин, залегали. Из капота головного автомобиля валил дым.

Три фигурки перебежали по полю, рассредоточились ближе к дороге, используя складки местности. Новый шквал огня обрушился на залегших бандитов. Те беспорядочно отвечали, перекатывались. Партизаны тоже меняли позиции.

Хлопцы, засевшие в кювете, готовили к бою немецкий «МГ-42», вставляли ленту, раздвигали сошки. Проигнорировать такую наглость партизаны не могли и перенесли огонь. Пули разметали глину на бугре, порвали мелкий кустарник. Один герой УПА ткнулся носом в землю. Второй извивался под откосом с простреленным плечом.

К пулемету, ствол которого смотрел в небо, уже спешили двое других. Бандеровец припал к прикладу, выдал тугую очередь. Под прикрытием огня поднялись его соратники, стали перебегать, паля из карабинов.

Партизаны встретили их дружным градом свинца. Несколько бандеровцев повалились замертво. Остальные отползали. Из-за машины крыл подчиненных матом раскрасневшийся командир, потрясал «вальтером».

Этого парня Володька Кондратьев знал в лицо, как, собственно, и всех командиров так называемой повстанческой армии, орудующей в этом районе. Сам сотник Жулеба, прославившийся жестокими акциями в отношении мирных жителей.

«Размяться решил, в поле выехать? Видно, поступил сигнал, раз на поимку нашего отряда отправили не самую мелкую сошку», – подумал он и не пожалел половину пулеметного диска, чтобы раскрошить в щепки борт автомобиля.

Жулеба не успел залечь, в него попали как минимум три пули. Он извивался, истекал и харкал кровью.

Гибель командира не осталась незамеченной. Хлопцы отползали, прятались за застрявшими машинами. Из капота головного грузовика выбивалось пламя, занимался тент.

Партизаны подползли ближе, отчаянно рискуя. Парни переглянулись с Кондратьевым, уловили посыл. Каждый швырнул по две гранаты, не щадя сил, как можно дальше. Поднялась завеса пыли и дыма.

Партизаны Глинского гуськом перебегали дорогу, вламывались в ощетинившийся кустарник. Многие выражали недовольство. Почему не приняли бой, отправили на верную смерть Кондратьева и еще двух парней? Другие ворчали, мол, достанется вам еще боев, отведете душу. Раз командир приказал, значит, надо.

Устраивать дополнительную заварушку Глинский не планировал. Потери могли быть больше, к тому же он собственной шкурой отвечал за жизнь и драгоценное здоровье полковника Елисеева. Тот не был трусом, но тоже не спешил расстаться с жизнью. Бежал, наступая на пятки, тяжело отдувался, да еще и шутил. Дескать, думал, что с нормами ГТО давно покончено, ан нет, возвращается спортивная молодость.

Воздух за их спинами сотрясался от грома пулеметных и автоматных очередей, рвались гранаты. Люди Кондратьева вели отчаянную перестрелку.

Дымовая завеса оказалась очень кстати. Колонна втягивалась в лес, в котором партизаны были как дома. Они пересекали лощины, заросшие орешником, обходили груды бурелома по знакомым тропкам. Гром боя стал еле слышным, потом оборвался. Чаща уплотнялась, растительность вздымалась непроходимой стеной.

Минут через пятнадцать отряд спустился в овраг, по дну которого и пролегал маршрут на базу.

– Привал, – объявил Глинский. – Пять минут курим и топаем дальше. Ковальчук – в дозор!

Бойцы с мрачными лицами усаживались на землю, доставали курево. Глупо рассчитывать, что Кондратьев и его ребята выжили в этом аду. Разговаривать людям не хотелось, они курили, прятали глаза.

Николаю Федоровичу тоже было не по себе. За два с небольшим года войны он так и не привык отправлять людей на смерть. Как-то стеснялся, что ли. В обычный бой – другое дело, там всегда есть шанс выжить.

Хороший парень Володька Кондратьев, грамотный, веселый. На Татьяну, правда, как-то туманно поглядывал, да и она на него. Это Николаю Федоровичу крайне не нравилось.

Кряхтел, гнездясь на склоне, полковник Елисеев.

Глинский невольно усмехнулся. Ничего, пусть разомнется на лоне природы. Это не на кожаной кушетке валяться в кабинете на Лубянской площади.

Время перекура еще не истекло. Наверху вдруг радостно закричал дозорный Ковальчук. Никто и моргнуть не успел, а по склону уже катился Володька Кондратьев, вполне себе живой, здоровый, улыбка от уха до уха, и даже пулемет не потерял. За ним еще двое, измазанные как черти, но меньше всего похожие на мертвецов.

– А что это мы тут загрустили? – радостно проговорил Кондратьев. – Неужто похоронили кого? Почему сидим, товарищи, о чем скорбим?

Партизаны засмеялись, задвигались, бросились обниматься с Володькой, хлопали по плечам его людей.

Невероятно!

– Кондратьев, доложить!

– Слушаюсь, товарищ командир! – Володька манерно вытянулся во фрунт. – Докладываю. Всыпали бравым хлопцам по самые гланды, аж сами удивились. Одна машина подбита, человек шесть отправили червей кормить, включая сотника Жулебу. Эта личность, Николай Федорович, вам, конечно, знакома. Враг зол, деморализован, побежал за нами в лес, но отстал, где-то ходит, аукается, наверное, грибы собирает.

Партизаны ржали. Какое ни есть, а удовольствие. Заливался хохотом Сенька Лепницкий, немного обиженный за то, что Кондратьев не взял его с собой. Парни сразу оживились, к ним вернулись силы. Теперь они могли воевать дальше, прямо сейчас уходить на свою базу, запрятанную в урочище.

Лишь полковник Елисеев недовольно ворчал. Не дали толком отдохнуть! Впрочем, претензий к этому командировочному ни у кого не было. Он в чужом монастыре свои порядки не чинил, сносил тяготы и лишения точно так же, как и все остальные, без скидок на звание и возраст.

Отряд уходил в глубину леса. Овраг петлял, но западное направление выдерживал. Когда он сгладился, по дебрям оставалось пройти не больше версты.

Бойцы вступили на замаскированную тропку. У приметной раскидистой осины они передавали по цепочке команду: максимум осторожности! Несчастных случаев здесь пока не бывало, но техника безопасности того требовала. Проволока, висящая над тропой, была почти незаметна. При ее натяге сработали бы две мощные лимонки, упакованные от непогоды в кожаный футляр. Уцелели бы немногие. Опасное место партизаны обходили. Желающих перепрыгнуть через проволоку не нашлось.