Читать книгу Каменная могила - Александр Тавровский - Страница 3

Мир устроен проще простого. За Азовским морем начинается Таврическая степь. И травы её густые и живые. И утром холодны, как пещерный мох, а днём – сухи, как хворост. И летом тут не сыщешь тени, а зимой спасения от ветра. Потому что нет здесь ничего выше травы. А трава – кругом.

И только в центре этой степи трава внезапно уходит в рыжий песок, сразу со всех четырёх сторон, а из самых глубин этого песка подымается к небу нагромождение плотно спрессованных песчаниковых глыб. И глыбы эти днём горячи, как песок, а утром холодны, как песок. Потому что всё в этом мире проще простого: глыба выше травы, а трава – песка. А чего выше неба – не известно до сих пор.

Говорят, азовские лиманы – заливы Азовского моря, а Азовские море – залив Чёрного, а Чёрное – Средиземного, а оно впадает в Универсум. А я думаю, что всё наоборот. Потому что, когда мы мальчишками сидели на этих допотопных глыбах и прыгали с них вниз на этот допотопный песок, даже мы знали, что сидим на обыкновенном дне подземного моря. И это оно когда-то заливало все эти пространства. А потом то ли ушло в глубь Земли, то ли запросто перевернулось вверх дном, оставив после себя чёрные и средиземные лужи. Чтобы мы, мальчишки, могли посидеть верхом на его дне, почти на краю Земли.

Даже мы знали, что внутри этого гранитного хаоса – бесконечные, плоские, как донные черви, пещеры. И там какие-то дикари спасались от грозы и со страху рисовали что-то на стенах. И место это во все времена звалось Каменная могила. Но почему? – не знали даже мы.

Мы всегда любили спорить. И в тот день спорили тоже. Сидели на корточках рядом с узкой щербатой щелью между каменной плитой и песком и спорили: есть ли за ней пещера и как туда лучше залезть – вперёд головой или ногами?

– Вперёд ногами только покойников выносят, – сказал кто-то.

– Да нет там никакой пещеры! Просто дырка. Какой дикарь залез бы сюда спасаться!

– Зато в эту щель молния не залетит.

– Правильно! Чего ей там делать? В тупике!

Мы тыкали в щель палкой, засовывали руки с фонариком, даже кричали в неё по очереди, как дикие люди… И тогда мне в голову пришла совершенно дикая мысль.

– Пацаны! – прошептал я. – А знаете, что там? Только никому! Там – вход в это самое подземное море.

– Ура! Ещё один тихо помешался! – заорали пацаны. – Пирожки с котятами, подземное море с дикарями! А как они туда пролезали – вперёд ногами?

– Козлы! – разозлился я. – Конченые козлы! Плита же осела. А раньше щель была большая, а первобытные люди маленькие. Как мы.

– А почему оно оттуда не выливалось?

– Наверное, оно очень глубоко и вода твёрдая… от соли. Представляете! В Каменной могиле похоронено море!

Вдруг это всем очень понравилось. И никто больше не спрашивал: почему? Ведь всё – проще простого: таинственное море, твёрдая вода… Зачем далеко летать, когда весь Космос тут же, под тобой, и ты на нём сидишь. И мы – последние люди на Земле, которые можем его увидеть.

– Давайте так, – сказал я. – Я ползу первый. Если не вернусь через полчаса…

– Мы будем считать тебя коммунистом!

– Если я не вернусь через полчаса, вы ползёте туда по очереди.

– А если все не вернутся?

– Как это все? Так не бывает! Кто-то же должен считать нас коммунистами?

– Тогда мы все станем безымянными героями! – развеселились ребята. – Как триста героев-панфиловцев!

И тут я вспомнил, что страшно боюсь темноты и замкнутого пространства. А лезть в эту дырку, всё равно, что зимней ночью выйти в чёрный коридор, в котором ещё холодней, чем на улице. Прямо из-под одеяла, почти от самой печки, тащиться в неотапливаемую черноту к тому самому ведру! И чёрт его знает, кто там без тебя уже сидит. Бррр!..

– Бррр!.. – сказал я вслух, и все рассмеялись, потому что когда жара за тридцать, бррр!.. говорить смешно.

Я полез-таки вперёд головой с фонариком в руке. Щель легко засосала меня по пояс. Горячее солнце ещё жгло мне пятки, а песок от живота до кончиков пальцев на руках становился всё холодней. И всё серей. Он был какой-то зернистый и жёсткий. Кое-где попадались узкие зазубренные полоски, возможно, следы от сквозняков. Или ящериц. Но никаких следов перво-бытных людей. Да… молния сюда точно никогда не залетала!

Я подтянул ноги и оторвался от края той земли, что была за щелью. И та земля легко оторвалась от меня, но ещё на несколько метров вперёд её остывающий свет падал на песок, не смешиваясь с ним. Свод пещеры был теплее песка и совсем не так низок, как мы думали. Можно было даже сесть на корточки и не натереть макушки об его шершавую поверхность. Слегка покатый пол почти незаметно уводил в глубину.

Это совсем не то, что ночью в чёрном коридоре, решил я, не чувствуя никакого страха. Во-первых, выход рядом, на расстоянии вытянутой ноги, а во-вторых, впереди – подземное море, а не помойное ведро. И теперь абсолютно ясно: до меня здесь никого не было. И быть не могло! Никаких первобытных людей! Так это ж как на необитаемом острове: хочешь, бегай голым по берегу, хочешь, ори до хрипа, хочешь, купайся до чёртиков в глазах. Без пионервожатых, отрядных речовок и тихого сна! И всё зависит только от меня самого: захочу – двинусь вперёд головой к морю, захочу – ногами к солнцу. Пока ничего не давит и не жмёт, а дальше будет ещё просторней. Ну, не увижу его, так хотя бы услышу. Должен же быть там прибой. Не совсем же оно окаменело.

Я врубил фонарик и пополз. Тонкий луч света плохо рассеивался в плотно спрессованной темнотище. Всё, на что он наталкивался, жадно впитывало его свет, почти не отражая. Только изредка впереди, как кошачьи зрачки, загорались крупинки кварца или кремния. И тогда казалось, что пол – это потолок, а потолок – пол. И я уже, как снулая муха, ползу по потолку, а потом снова по песку. И вдруг выхожу в открытое чёрное пространство. И эти зеленоватые искорки со всех сторон! И расстояние до них неизмеримо. А пространство – то сужается, то расширяется, то вновь превращается в пещеру, то начинает кружиться вокруг тебя, а ты вокруг него. Причём одновременно. И, кажется, что пахнет оно кислыми водорослями лимана, а может, не пахнет вовсе.

Я оглянулся назад. Узкая полоска дневного света была по-прежнему на своём месте. Там, где я её оставил, – на расстоянии вытянутой ноги.

Мне стало смешно. Полз-полз и, наконец, приполз. Как Чебурашка. Осталось только вытянуть в эту щель хотя бы одну ногу и крикнуть погромче: «Тащите!» А потом долго врать про то, как я сидел на берегу подземного моря. Если хорошо соврать, все обязательно поверят. А не верите, ползите сами. Как юные следопыты. Прямо по моим следам. Пока их волной не смыло.

А, может, и нет там никакого моря. Откуда ему взяться? С крыши что ли накапало?

Я ещё раз глянул в сторону выхода, чтобы получше прицелиться… и не увидел никакой щели. Я посветил туда фонариком, и на меня посыпались зелёные огоньки.

«Не может быть!» – подумал я и, ещё шутя, громко крикнул:

– Каменная могила! Откройся!

Я не услышал своего голоса, и меня пробил насквозь ледяной сквозняк. И такие же сквозняки ударили со всех сторон.

«Я просто не туда смотрю! Со мной это бывает!» И посмотрел «туда». Там вдалеке показалась знакомая узкая полоска.

Всё хоккей! Это вам не чёрный коридор с помойным ведром! Из любого тупика есть выход. Главное, не забыть, где он.

Я выкарабкивался на свет. И карабкался так долго, как мог. Полоска дневного света то вытягивалась в горизонт, то сбивалась в точку. И внезапно, ослепив меня, совсем исчезла. Я закрыл лицо ладонями, чтобы не видеть этой зияющей темноты. И вдруг почувствовал, что мои ладони пахнут морской солью и тиной. Я даже лизнул ладонь, и мне стало по-настоящему страшно. Значит… оно всё же есть!.. Огромная слепая вода… тонет во мраке! Аж до дна Земли!

Я приложил ухо к песку. И сразу же в моей голове забухал прибой. Я попытался встать на карачки, но тут же упал. И даже лёжа на животе продолжал терять равновесие… и падать. Пространство то покидало меня, то снова подхватывало. На что-то это было очень похоже.

Два года назад мне вырезали аппендикс. Обычно это делается под местным наркозом, но у меня была «последняя стадия», и мне дали общий. Я почему-то испугался резиновой маски больше операции, и ни за что не хотел вдыхать противный сладковатый наркоз. Даже сцепил зубы. Я где-то читал, что в Америке так казнят преступников. А вдруг мы её уже догнали, и у нас казнят так же? И меня уже приговорили. Мало ли за что! Например, за это! Когда меня принимали в пионеры и спросили, как зовут генерального секретаря нашей партии, я, не раздумывая, сказал: Брежнев. Дядьку из горкома комсомола аж передёрнуло:

– Не Брежнев! – зло прошипел он и посмотрел на меня, как на «врага народа»

– А кто же? – не понял я.

– Не Брежнев, а товарищ Леонид Ильич Брежнев! – сурово поправил меня дядька и принял в пионеры условно.

Мне не хотелось вдыхать эту отраву, а сестра всё уговаривала: дыши, дыши, дыши!.. Я махнул рукой и вдохнул. Всё полетело вверх тормашками, а я стремительно закружился вокруг какой-то невидимой точки на операционном столе и больше всего боялся свалиться с него на пол. Наконец, всё резко остановилось и рассыпалось миллиардами ярчайших звёзд, летящих сквозь меня в никуда. Я провалился в чёрную дыру, а когда открыл глаза, было уже первое больничное утро.

«Как всё похоже!» – подумал я. И поскорее открыл глаза. Но утро не наступило. Что-то сдавило меня со всех сторон, и такая же жгучая сила рвалась из меня наружу. И когда они сомкнулись, я закричал и кричал, не переставая, тыча фонариком куда попало. И на мгновение высветил на потолке пещеры тёмнокрасный рваный силуэт быка, пробитого копьём.