Формула

Оглавление

Александр Тихорецкий. Формула

Формула

I

II

IV

V

VI

Отрывок из книги

Все произошло стремительно, как во сне. Жизнь, еще секунду назад яркая, полная, беспечная, вдруг опрокинулась, внезапно и безжалостно обнажив изнанку; осколки осязания разлетелись и сложились размыто-хронологической последовательностью. Справа, в ложбинке, в узенькой полоске далекого темного леса зашелся грохотом пулемет, немыслимо, хищно, бешено дотянулся, разорвался в животе пронзительной болью, и мир качнулся перед глазами, разламываясь на потемневшее небо, клочья облаков, рыжие метелки замерзшего кустарника на воздушно-голубоватом снегу. Боль тяжело толкнулась в паху, наполнила рот железистой слюной; внезапно Бельский понял, что упал, что лежит, запрокинув голову и раскинув руки, и над ним, вспарывая огромную, рыхловато-ленивую перину пространства, тонко посвистывают пули.

— Серега, ты что? Зацепило? Куда тебя? — голос Мамаева донесся приглушенно, словно издалека. — Я сейчас…

.....

Бельский хорошо запомнил глаза Коли, когда тот смотрел на нее. Такие глаза трудно забыть. Любит ее Коля, сильно любит. Когда только успел? Что ж, теперь дорога открыта. Да и правильно все, правильно и логично. Коля — молодой, красивый, без шлейфа связей и дурных привычек. Его репутация безукоризненна, он чист как лист бумаги, извлеченный из только что распечатанной пачки. Врага они скоро победят, за такими, как он — будущее. И, правда, чем они с Катей не пара? Ведь ни для кого не секрет (наверняка и для нее — тоже), что пройдет немного времени, и уедет ее теперешний возлюбленный обратно, в свою сытую, благополучную Москву, вновь окунется в бурный водоворот столичной жизни. И нет в этой жизни места для нее, другие дела, другие расчеты правят там. А вся эта романтика — пустое, преходящее; не маленькая — должна понимать, что мужчине иногда нужно встряхнуться, развеяться, разогнать меланхолию. Побывать в горячей точке, повоевать за свободу, пролить немного крови — чем не развлечение? К тому же вполне вписывается в русло самого модного на сегодняшний момент патриотического тренда. А уж роман с поселянкой в этих условиях — хрестоматия, классика жанра. Да и разве мог Бельский повести себя в этой ситуации иначе? Он, дамский угодник и баловень судьбы, живая легенда, за которым вьется длиннейший шлейф скандальных интрижек? И она — не в накладе, — не каждой удается вот так сразу положить в копилку связь со знаменитостью. Это только повысит самооценку, добавит пикантности будущим романам. Так что, никто не в проигрыше. Никто.

Так бы и было, если бы не это глупое ранение. Эх, черт! Угораздило же его! В душе шевельнулась робкая надежда. А может, обойдется? Бельский постарался заглушить надежду, загнать обратно в зыбкую темноту, но бдительная тревога уже колыхнулась смутным отголоском. «Пушкину тоже казалось, что рана его — пустяшная, а как все вышло?» Бельский выругался про себя. Еще и Пушкина приплел! Все! Надо остановиться! И с каких это пор он стал подонком? Все, что пронеслось сейчас в голове — бред, чушь собачья! И о Кате, и о Коле, и о нем самом… Нет, надо возвращаться обратно, в реальность, а то черт знает до чего можно додуматься!

.....