Читать книгу Души - Александр Титов - Страница 1

Глава 1

Опустошённый.

Я поставил ногу ему на грудь. Чтобы не думал бежать. Лысая, как бильярдный шар, голова ёрзала по грязи. Сломанная челюсть мешала говорить и он мычал. Пускай мучается, мне не жалко. Слишком долго пришлось за ним охотиться.

– Не хочешь исповедоваться перед смертью? – усмехнулся я.

В ответ он попытался вырваться. Ещё чего. Я сильнее надавил ногой и услышал, как под подошвой хрустнуло. В ответ он завизжал. Так жалобно. Не знай я, что это за существо, засомневался бы. Но я знал. А со мной вместе и ещё полгорода. Всю неделю только о нём и говорили. По телевизору, в газетах. Везде. Упырь и его приспешники совершили налёт на детский сад. Взрослых убили, детей похитили. Двадцать человек. Кровь ребёнка им подавай. Она сладкая, нежная. Настоящий деликатес для вампиров. Когда надоест горечь белладонны в венах кровяных мешков. Своих добровольных рабов, одурманенных блеском вечной жизни.

Я достал пистолет. Хотелось закончить с ним поскорее. Вернуться домой, смыть кровь. Наверно лучше спиртом пройтись. На всякий случай. А потом в любимом кресле посмотреть старый фильм. Лучше чёрно-белый. Про разведчиков. Да, поскорей бы уже.

Выстрел. Хорошо, что мы на старом заводе. Стрельбой здесь никого не удивить. А то бы начали вызывать полицию, тревожить коллег. А у конторы и так работы хватает.

Тело упыря на глазах иссохло, превратилось в пепел. Даже нечего предложить червям. Не ваш сегодня день, ребята. Зато осталась добротная куртка. Дорогая наверное. Пусть и не в моём вкусе, но бомжам то какая радость будет. И пропить можно и носить не стыдно. Если, конечно, они след от ботинка отмыть не забудут.

Я достал телефон и с огорчением щёлкнул зубами. Экран разбился. Хорошо, что это не мешало ему работать. Но надо теперь будет покупать новый.

– Вика? Это Ветров.

Не пришлось слушать долгие гудки. Оператор ответила сразу.

– Слушаю вас, Иван Петрович.

Приятный голос на том конце провода успокаивал. Сразу забывалось, что я стою на задворках города, где и показываться не стоило. Что еще несколько секунд назад едва не оказался на месте упыря. Оператор мне была ближе безликого автоответчика. Любой полевой агент подтвердит, как важно иногда просто услышать в динамике знакомый женский голос.

– Можешь пометить себе, что лицензия номер восемьсот сорок четыре выполнена.

– Хорошо. Как вы? Он не сильно сопротивлялся?

– Сильно. Вик, я устал. Давай завтра всё расскажу.

– Хорошо, Иван Петрович. Спокойной ночи.

– Да уж. И тебе. – я убрал телефон и уже после добавил: – Ещё до дома добраться надо.

Можно наконец расслабиться и убираться отсюда. Железные скелеты кранов, нависающие над головой, могли рухнуть в любой момент. Ржавые, скрипящие от самого слабого дуновения. Удивительно, что их не растащили на металлолом. Это теперь так просто делается. Уж я то знаю. Такие заброшки для меня как офис для манагера. Сколько раз прямо на моих глаз их потрошили. Вытаскивали всё, вплоть до арматуры из железобетонных блоков. Одно радовало, что не моя забота за этим имуществом следить.

Машина стояла у самого выхода. Помятая после погони. Всё, что могло разбиться – разбилось. Водительская  дверь не открывалась. Её хорошенько пожевало, да и в замок попала пуля. Даже ключ не вставишь. Удивительная точность. Но делать нечего, пришлось лезть через пассажирскую.

Моя копейка давно заслужила место либо в музее, либо на свалке. Я ещё пешком под стол ходил, а она уже второй десяток доживала. Отец ею гордился. Говорил, ни разу ещё не подводила. Работала как часы. А потом он с такой же гордостью вручил ключи мне. Можно подумать, я тогда мечтал исключительно о старом хламе на колёсах. Но ничего. Поездил, привык. Даже вошёл во вкус. Когда смотрел фильмы из-за океана с крутыми старыми тачками, мелькала мысль, что моя не хуже. А теперь она превратилась в бесформенный кусок железа. Хорошо бы хоть завелась.

Я повернул ключ.

Мотор потужился, но быстро сдался.

Ещё один поворот ключа.

Та же история.

Кончилась копейка. Упырь постарался. Теперь придётся идти пешком до станции. Если бы тут ещё фонари работали. Но нет. Настоящая зона отчуждения. Пробираться пришлось почти на ощупь. Вдоль холодных бетонных заборов. А ведь за каждым попрежнему теплилась жизнь. Где-то бордель, где-то казино. Всё для отличного отдыха вдали от закона. И пусть только сунется ко мне какой-нибудь наркоман. Мигом прострелю ему колено. Пусть потом по ведьмам ходит, лечится.

До метро оказалось совсем недалеко. В какой-то момент за мной увязались две тени. В темноте не разобрать, призраки это или живые. Но они меня преследовали. Шли по противоположной стороне улицы. Приблизиться не решались. То ли от страха, то ли ждали чего. Мне это давило на нервы. Нападать надо сразу. Или не нападать вообще. Что может быть проще? А эти двое всё тянули. Тогда я вытащил пистолет. Не требовалось ничего больше. Человек без оружия это жертва. Человек с оружием – хищник. Железная логика и меня она никогда не подводила. Тени исчезли. Я так думал.

Фонари горели только возле входа в метро. Остров в океане тьмы. Но остров был необитаем. Четыре жёлтых лампы по периметру, а в середине яркая буква «М». И тишина. Я спешил туда. Как в воздухе нуждался в свете. Будто он собирался потухнуть, а вместе с ним и всё сущее. Глупо конечно, но темнота для меня сегодня стала совсем другим миром. Иным. Наполненным хаосом и злом. Я в нём задыхался.

И снова на той стороне дороги проявились тени. Не две. На этот раз их стало больше. Теперь уже пистолет не работал. Железная логика предложила новый вариант. Кто сильнее, тот и хищник. И слабым себя я не считал.

Кто-то из теней свистнул.

– Слышь, пёс! – крикнул другой.

Я остановился. Почему бы и нет. Что могут они? Отбросы. Наказать их за дерзкий нрав лучший способ показать, как они не правы.

– Мобилка позвонить есть?

– А если я из полиции?

– Ты чё, слышь, ещё и пернатый? Пацантре, да это праздник, б*я буду.

– Так хотите за решётку? Не надо было ждать. Сразу бы наряд вызывали.

– Не, пёс. Ты попутал. Мы ждали такого лоха, как ты. Чтоб на нашем районе нам же ксивой помахал.

Они засмеялись.

Подошли совсем близко, но и теперь оставались лишь тенями. Зато послышался отвратительный запах. Грязного тела и мусорного бака. Так воняют орки. Их за уши не оттащишь от гнили и нечистот. А воду на дух не переносят. Это у них вроде табу. Бояться себя обесчестить, если помоют руки.

Драка с орками неприятна. Неделю от вони не отмоешься. А клыки. О них кулаки обдерёшь до самой кости. Есть горький опыт. Потом мясо наращивать. Больно, долго. И денег стоит не малых. Легче пристрелить одного, а остальные сами разбегутся.

Я поднял пистолет.

– Слышь, мусор. Ты попутал походу. Вам в гражданских этими пуколками даже целиться нельзя.

– Да что ты говоришь. Может жалобу напишешь?

– Мусора могила исправит. Ребзя, мочи его.

Они всем скопом рванули ко мне. Жаль. Я надеялся, что в голове у них хоть что-то осталось. Нет. Только пустота и бескрайняя дурь.

Выстрелил в ближайшего. Прямо в голову. Хотя ничего толком разглядеть не мог, всё же попал. Он упал на идущих сзади. Те отскочили, будто боясь обжечься. Остальные даже не замедлились. Я ожидал, что первая кровь заставит их бежать. Чего ради им рисковать? Но ошибся. Не люблю ошибаться. Это всегда стоит слишком дорого. Вот и сейчас в обойме только серебряные пули. Жирновато для мелких гопников. Один выстрел уже обошёлся мне в четверть зарплаты. Стоит ли продолжать?

Отступил. Сунул пистолет в кобуру, достал нож. Армейский. В умелых руках он мог стать страшным оружием. Но я не практиковался очень давно. Носил на всякий случай, иногда вертел в руках. Только несколько лет не использовал. Надо будет потом это исправить.

Массивный кулак едва не влетел мне промеж глаз. Увернулся. И тут же, пока тень не ушла от удара, вонзил нож ему в рёбра. Рев боли над самым ухом оглушал. Ещё один удар. В сердце. Чтобы заткнулся. Пока орк держался на ногах, толкнул его на остальных. Те снова попытались отскочить, но не у всех получилось.

В два прыжка подобрался к следующему. Он как раз немного отстранился и помочь сразу никто не успел. Три быстрых удара в живот и ещё одним меньше.

– Уходите, идиоты! – крикнул я.

Зря. Только время потратил. Четвёртый орк обошёл с боку. От всей души треснул по рёбрам. Хорошо, хоть не по голове, а то бы я мог и упасть. Но боль была адской и каждое движение руки только её усиливало. С разворота ответил этому гадёнышу. В самый висок кулаком засадил. Может и насмерть, неважно. Он упал и это сейчас главное.

Остальные испугались. Наконец-то они поняли: лучше бежать. Рванули прочь, как настоящие спортсмены. А ведь могли победить. Если б хватило смелости. Боль оставила меня безоружным, сделала лёгкой добычей. Удача сегодня на моей стороне? Если это можно назвать удачей, то да. Теперь до метро оставалось всего несколько шагов. А там и до дома рукой подать.

Ночные поезда. Они ходят редко, часто пустые, объявляя станции в безлюдных вагонах. Они разборчивы. Отнимают одиночек у ночного города. Берут только тех, кому позади не осталось места. И везут, везут, везут… Стуком колёс распугивают тишину тоннелей. Мрачных подземелий темноту прокалывая светом. Их провожают ленивым взглядом камеры наблюдения. И не пожелают приятного пути застывшие на фресках люди. А поезда продолжают путь. Размеренно и ровно. Везут, везут, везут… На жёстких пластмассовых сиденьях утонуть в себе. Такими яркими становятся здесь мысли. Они питаются от городских корней. Вытягивают их жизненные соки. Мозаикой составляют карту снов. И только объявления станций не дают в них заблудиться.

Ночные пассажиры не приходят только чтобы уйти. За ними тянется шлейф. Чувств и переживаний, разочарований и обид. Их не гонит рутина будничной жизни. Для этого есть день. Они спускаются под землю голыми, не скрываются за масками. Их обнажённое нутро далеко от возвышенных фантазий. От сахарных иллюзий виртуальной жизни. Неказистое, порой даже уродливое. Но оно правдиво. Как исповедь перед смертью.

Проститутки, наркоманы, барыги, бомжи. С каждым годом их становилось всё больше. Чем темнее небо, тем шире врата преисподней открываются перед демонами пороков.

Я помню дни, когда люди оборачивались. На полуживых мальчишек с зажатым в кулаке шприцом. На полуголых девочек в прозрачных мини-юбках. Даже обрыганные бродяги были тогда вызовом. А теперь всё изменилось. Люди одичали, остервенели. Они смирились и разделились. Пробегают мимо, закрыв глаза. Не обращают внимание на всё, что не нравится. Честно признают своё безразличие и не стесняются его. Наоборот даже. Кичатся им. Как заслугой перед обществом.

В мире голых я оказался белой вороной. Не мог ничего изменить, но так хотел. Ничтожное достижение, а уже подвиг. Теперь подвиг. А когда-то было иначе. Так давно, что уже кажется мифом, одно только желание приравнивалось к бесхарактерности. Бездействие сводило с ума. А было ли это когда-нибудь? Может мои сны меня обманули? Книги и фильмы безнадёжно запутались во лжи? И вся наука истории теперь стала не дороже шаловливых пальчиков сценаристов нового мира?

Забежал в вагон. Компания оказалась не самой плохой. Бездомный устроился здесь на ночлег. Лежал совершенно так же, как и я дома на диване. Развалившись, подсунув руку под голову. Вместо подушки черный мусорный пакет с каким-то тряпьём и ароматом лимона. Как и я на диване, приоткрыв глаза, он смотрел телевизор без звука. Тот, что сбоку от двери. Никогда бы не подумал, что в метро это необходимо. Правда показывали всякую чушь. Городской канал новостей. Если увидишь такой, сразу рука тянется к пульту. Только общественный транспорт не давал свободы. Смотри, что показывают или иди пешком. Поначалу конечно сопротивляешься, ищешь, чем заняться. Но телефон разбит, книгу с собой на задание в голову не пришло взять. И вот пары станций не проехал, а глаза уже сами ползут к блондинке в строгом костюме и с бегущей строкой под ней.

Постепенно мне действительно стало интересно, что там пишут. Азазил Раджимов открыл новый храм. Самый большой в амире. Это как полагается. Куда нам без самых-самых. Предыдущие два, помнится, тоже находились в нашем городе. Да и открывали их не так давно. Лет пять назад. Ну да пожалуйста. Хочет этот Раджимов построить, пусть строит. Вот только я никак не мог вспомнить, кто он такой. Надо будет коллег поспрашивать. Ненужных людей по телевизору не покажут.

И будто в подтверждение моих слов следующий репортаж освещал новости экономики. Выступал министр финансов, то и дело жмурясь от ярких вспышек. «Мы достигли пика кризиса и теперь ожидается повышение цены на нефть. Мы договорились с рядом наших партнёров о снижение темпов добычи и добились наиболее выгодных условий» говорил он с самым честным видом. В шестой раз за лето. Но обычно уже на следующий день после его заявлений цена падала и била очередной рекорд. В прошлый раз сорокалетний. Посмотрим, что будет на этот раз. В конце концов рекордов осталось немного.

Раз уж выпуск новостей окунулся в болото экономики, выплыть оттуда так быстро невозможно. Внимание блондинки переключилось на засушливые июнь и июль. Эти мерзавцы испортили урожай и теперь ожидалась нехватка зерна. Но по заверениям чиновников из министерства сельского хозяйства, голода страна не будет испытывать. Как высказался один слащавый молодой человек с длинными тонкими пальцами аристократа: «В отличие от союзных времён у нас есть запасы и мы умеем торговать с западом. Если немного затянуть пояса и упорнее работать, тогда и недостатка не заметим. Но ситуация далека от кризисной. Кроме того мы будем наращивать темпы оптимизации и сокращать лишние расходы.». А мне стало интересно, знает ли этот господин, чем рожь от пшеницы отличается. Хотя уж в земледелии я и сам понимал не больше пещерного человека.

Следом шла новость про упыря. Того самого, что истлел под моим ботинком. Даже гордость пробрала. Жаль только хвастаться не перед кем. Разве что бездомный похвалит. Правда, судя по зычному храпу, плевал он и на упыря и на новый храм. И тем более на экономический кризис. Но больше всего ему был безразличен заповедник единорогов на востоке города, который получил очередной грант на чего-то там и ждёт посетителей. Вход платный, тысяча рублей, скидки для малолетних и льготников отсутствуют. Зато когда пошла следующая новость, сосед громко выругался, выплюнул что-то зеленое и повернулся на другой бок.

«В связи с несоответствием экологическим нормам до конца года будут закрыты сто тринадцать заводов»

Гласила новость. Тут и мне захотелось плюнуть чем-нибудь зелёным, да перевернутся на другой бок. Это значило только одно. Ещё несколько районов станут магнитом всякой сволочи. Как будто специально делали. Норматив притонов не выполнен? Надо закрыть завод. Борделей мало? Ещё на один завод меньше. Нужна малина? Ну тут уж какую-нибудь фабрику прикрыть можно. А предлог –  забота об экологии. О будущем значит. О детишках переживают. А потом очередной упырь затащит этих самых детишек на такой закрытый завод. Вот это забота.

К слову об упырях. На смену блондинке с важным лицом, на экране появился Владислав Колов. Председатель общества вампиров. Важный человек, медийная личность. И с совершенно серьёзным, хоть и мертвенно бледным лицом, принялся рассказывать, как он осуждает этого упыря. Веркиолиса. Говорил, что он давно себя зарекомендовал, как личность неблагонадёжную, как они изо всех сил старались сдерживать его в рамках. В общем делали всё, что могли и в целом не причём. Оправдывался, всё равно что маленький мальчик. Только слова всё будто из отчёта. Сухие, безжизненные. Впрочем вампиры разве могут по другому? Не вёл с ними светских бесед. Может и могут.

– Калошино. – объявил голос.

Вот так всегда. Только войдёшь во вкус, забудешь про боль и усталость. А тебе  сразу «Калошино» и всё. С вещами на выход.

На улице тем временем начало светать. В это время года всегда рассвет слишком рано. На часах глубокая ночь, а за окном утро. И тишина такая особая. Далекие гудки автомобилей, птички всякие просыпаются. Робко, ненавязчиво. И воздух ещё совсем чистый, свежий. Особенно теперь, когда почти всё производство в городе закрыли. Может действительно экология не такая уж бесполезная штука.

Дома царила сонное молчание. Когда я открыл дверь, никто не крикнул привет, не побежал разогревать ужин. Ну и пожалуйста. Сам погрею. Неужели, чтобы справиться с микроволновкой надо обладать особым мастерством? Всего пару кнопок. Я видел, дочка включала её именно так. Но какие? Тут кнопок миллион. Кто знает, чем грозит неверное нажатие. Ну его лучше. Не хотел я рисковать. Решил спать голодным. Только из последних сил принял душ.

По пути заглянул в комнату дочки. Она спала. Зарылась в пышные одеяло, как в сахарную вату и тихонько посапывала. Моя маленькая. Конечно сама она считала себя совсем взрослой. Шестнадцать лет, видите ли, уже серьёзный возраст. Но она всегда останется маленькой папиной дочкой. Такой вот, как сейчас. Беззаботной и наивной. И так же точно я знал, что там, под одеялом, её хрупкие ручки обнимают старого мишку по имени Михал Потапыч.

Я прикрыл дверь. Прошёл через гостиную. Мимо любимого кресла. В утренних сумерках показалось, что оно огорчённо вздохнуло. В другой раз, дружище. Я слишком устал. Успеем мы с тобой еще за Алекса попереживать. Ему во вражьем тылу без нашей поддержки никак.

Наконец она. Моя ненаглядная кровать. Заснул едва приложился к подушке. Даже боль в рёбрах не помешала.

Проснулся ближе к ужину. Солнце яркими лучами прорывалось между занавесками. Лучи отражались от зеркала, полированной мебели. Крошечными фотонами  прокладывали кривые дорожки. Как в том фильме с загадкой в гробнице. Комната нагрелась и напоминала баню. Горячий влажный воздух мешал дышать. Мокрая от пота простыня прилипала к телу. Скорее спасаться. Слишком мерзкое ощущение. И голова гудела. Обещала вот-вот треснуть пополам.

Катя стояла возле двери. Смотрела на меня с немым осуждением. Как обычно.

– И тебе доброе утро. – пробубнил я. – Может ты скажешь, что я опять бросил пистолет с вещами посреди кухни? Ну и что? Аня девочка умная. К нему не прикоснётся. Или тебе не нравится, что вернулся под утро? Об этом мы говорили. Лицензия не может ждать. Зато теперь двое суток выходные. Разве плохо? – я достал из шкафа потрёпанный спортивный костюм. Он со временем идеально принял формы моего тела и не сковывал даже самого широкого движения. За это я прощал ему и растянутые коленки и потёртости, и давно полинявший узор турецкого огурца. – А вообще ты могла бы меня и пожалеть. Моя ласточка скончалась. Да-да. Представляешь? Этот «ржавый таз с гайками, которому  место на свалке», как ты его называла, теперь больше никогда не заведётся. Смеёшься? Ну конечно. Тебе смешно. А я, может быть, кусочек своей души потерял. Да что ты понимаешь. – я собрал всё мокрое бельё в комок, сунул подмышку костюм, и пошёл в ванну. – Ладно, не обижайся. Ты занимаешь там гораздо больше места.

Дверь я закрыл плотно. Чтобы жар не прокрался в квартиру. С кухни шёл аппетитный, теплый запах. Дочка варила суп. Она любила готовку. Особенно любила на праздники сочинить меню, занять всё конфорки и крутиться в чаду. Перемешивая, добавляя приправ. Получалось не всё, но она старалась. Помню, как лет восемь назад осваивала яичницу. Не просто какую-нибудь. Настоящую глазунью. Так и говорила: «Это тебе не гадость пережаренная. Это настоящая глазунья.» Она тогда перевела десятка три яиц, чтобы понять как правильно. И желток должен остаться жёлтым, нежным, и белок схватиться, но не задервенеть, и поджарка снизу только цветом, но никак не коркой. Но самое главное – она долго не могла понять, почему появляются белые пятнышки. И вот, когда я потерял надежду съесть хоть какую-нибудь яичницу, она внесла на подносе свой первый кулинарный шедевр. Её улыбка ещё никогда не излучала столько счастья. Худенькие маленькие ручки едва удерживали поднос и всё, что на нём стояло. Но она гордо прошла по комнате, поставила на стол две тарелки и два стакана апельсинового сока. Позвала маму, пригласила меня. Родители любят хвалить детей за всякие мелочи. Иногда совершенно зря и незаслуженно, из снисхождения. Но та яичница…  я до сих пор помню, как она была вкусна.

– Пап, ты чего не поел когда пришёл? – строго спросила Аня. Она услышала, как я пробираюсь к ванной. – Я же оставила в холодильнике две тарелки. Всё, как ты любишь. Картошка, ребрышки, аджика.

– Я… микроволновка сломалась наверное. Надо будет в починку отнести.

– А на плите погреть?

«Не додумался» – сказал я про себя, но признаваться не собирался.

– И плита не работала. Пробки выбило.

– Она газовая.

– Значит труба засорилась.

– Сейчас всё работает.

– Так. Всё. Я её прочистил, я молодец, а теперь я в ванную.

– Кстати доброе утро.

– И тебе.

Она ведь прекрасно знала ответ. Просто игралась в строгую хозяйку. И всё равно под конец засмеялась.

Душ творил чудеса. Он это умеет, хоть и стесняется признаться. В него я еле влез. Зато спустя каких-то десять минут силы вернулись, голова прошла. Только рёбра под правой рукой болели. Но это мелочи. Для таких случаев в аптечке хранилась трёхлитровая банка с бальзамом. Одна старая полоумная ведьма вручила её мне. Панацея от всякой хвори. Так она крикнула мне в лицо. И не обманула. Хотя я сомневался. На вид редкостная дрянь. К такой и прикасаться страшно. Когда ведьма  его варила, кидала в котёл всё подряд. Что под руку попадало. При этом она крутила головой в разные стороны. Могла и шею так сломать. Но не сломала. Зато орала во всё горло. Несла бессвязный бред о мышином помёте, зимней рыбалке и сломанном радио. Я решил, что тело у неё живет отдельной жизнью. Если бы не шея, давно бы сбежало куда подальше. Но ведьма знала своё дело лучше, чем казалось. Бальзам творил чудеса.

На кухне меня ждала тарелка горячего рассольника. От запаха мурашки предвкушения разбежались по телу. Наваристый, с тонкими кружками солёных огурцов, колечками оливок и квадратиками сервелата. И мягкий чёрный хлеб в придачу. Аня сидела напротив.

– Как на работе?

– Да… – махнул я рукой.

– Ну расскажи. Много гадов арестовал?

Её действительно интересовала моя работа. Порой я боялся, что пойдёт по моим стопам. Старался рассказывать меньше, без деталей. Но она настаивала. Спрашивала такие подробности, о которых я и не задумывался. А когда перешла в выпускной класс, каждый день готовился услышать страшные слова. «Я буду поступать в полицейскую академию». Если и она станет пропадать неделями, я сойду с ума. Пусть лучше идёт в дизайнеры. Или ещё куда, где поспокойней.

– Ань, я в отделе сидел. Отчёт писал.

– Какой?

– Там… двое подрались. Пьяные, еле на ногах стояли. Но устроили, понимаешь, посреди площади….

– И два дня ты писал об этом отчёт? – лукаво улыбнулась Аня

– Не только об этом. Ещё наши накрыли подпольный цех. Там сыр делали. Кстати ты сыр не вздумай есть. В магазина настоящий не найти. Если захочешь, я достану. А то видел я, как его делают. Потные полуголые волосатые мужики. Фу. Аж передёргивает. А ты чем занималась?

– Эм… всяким. Зашла в интернет. Есть такая штука, знаешь? А там новость первой строкой. Банду Веркиолиса накрыл майор Ветров И. П. Я такая сразу: чего? Кто тут про папку моего врёт? Он же в отделе сидит, отчёт о пьяницах пишет.

Она издевалась. Всё знала. Всё. Как ищейка раскопала. И теперь родного же отца, как котёнка неразумного, в собственную лужу носом суёт.

– Да ладно. Пришёл, пистолетом помахал, они сразу сдались. Ничего особенно.

– Вот и я говорю. А там написали, что перестрелка была, потом погоня. Двенадцать раненных, трое погибших. Только детей спасти всех не удалось. Плохо, конечно, но что можно от кровососа ждать? Я, короч, читала эту новость, как боевик какой-то. Так круто. Может тебе орден какой дадут?

– Ничего крутого нет. Вообще не понимаю, как писаки уже всё разнюхали?

– Из твоих помощников кто-то слил.

Её послушать, так это совершенно нормально. А как мне потом им доверять. Пальцы для того и нужны. Чуть какая ситуация, может даже дело жизни и смерти, и они прикроют спину. А сомнения убивают. Она этого не понимала. Зато понимал я.

– Ладно. Подумаю об этом потом. У меня выходные всё-таки. Буду сидеть и ничего не делать.

– Это ж та-ак скучно. Лето скоро кончится, а ты так и будешь дома сидеть.

– Значит у тебя есть грандиозные планы?

– Ещё бы! Мы с Никитой идём на концерт. Представляешь, «Перегной» выпустили новый альбом и начинают гастроли. С нашего города. Никто и не ожидал такого. Типа подарок перед осенью.

– С Никитой? Я думал у тебя не парня.

– Фу, пап! Мы с ним не встречаемся!

– Что, и не целовались даже?

– Один раз… Ну или два. Но чтобы, там, встречаться… Не, спасибо.

– А он то знает об этом?

– Конечно знает.

– То есть ты ему так прямо и сказала?

– Ну не совсем так. – Аня виновато втянула голову. – Просто когда он предложил, я сказала, что подумаю. И так, до сих пор и не ответила.

– Мне даже интересно, почему?

– Видишь ли, папа. Фамилия у него слишком смешная. Кобылкин, представляешь. – Аня не удержалась и прыснула от смеха.

– Не знаю. Фамилия, как фамилия. Совершенно обычная. Вот были у меня два сотрудника. Здоровые такие дядьки. Морда кирпичом, плечи шире шкафа. Таких увидешь, скорей за бандитов примешь. А фамилия у одного Яголовко, у второго – Малышка. Зато оператором у них была миниатюрная девушка Маша Ломайнос.

– С какими странными людьми ты в своей полиции работаешь. – она нахмурила брови. – Где их только находят?

– Сами находятся. А твой этот Кобылкин. Откуда ты его знаешь? Одноклассник?

– Нет. Из соседней школы. Это долгая история. В другой раз расскажу. А сейчас мне собираться пора.

Она убежала, а я со смаком доел остатки супа и помыл тарелку. Теперь пора расслабиться. В холодильнике для такого случая меня дожидался литр молока и пачка пирожных. С таким набором любой фильм становится интереснее, а любимые – смотрятся на одном дыхание. Особенно если молоко тёплое. Когда пьёшь и оно обволакивает нёбо, оставляет долгое послевкусие детства.

Лес. Осень. Разведчик под личиной врага и старая фрау.

Я откусил пирожное. Лимонная глазурь маленькими крошками посыпались на майку. Пускай. Потом съем и их. А теперь, пока не пережевал, надо смочить молоком.

Звонок испортил весь настрой. Пронзительный колокольчик не унимался. Если бы я мог, выключил звук и не подскакивал бы от неожиданности. Но служба обязывала. Она с легкостью вытягивала из тёплого кресла не взирая ни на что. В конце концов ответ прост. За спокойной жизнью надо идти в офис.

– Да, Вик. Что случилось?

– Иван Петрович, простите что отвлекаю. Вам надо в отдел ехать.

– Что случилось?

– Валерий Натанович рвёт и мечет. Что-то про Веркиолиса говорил, но я не поняла. Давно он так не злился. И вас, вроде, под суд отдать обещал. Иван Петрович, приезжайте пожалуйста побыстрее.

– Я приеду. Сейчас соберусь и приеду. Можешь машину прислать?

– Отправила.

– Хорошо. Не бойся. Натаныч успокоится скоро. У него запала на долго не хватит.

Дело запахло жаренным тогда, когда я не ожидал. Что могло случиться за несколько часов? Вампиры не возрождаются после пули в голову. Серебряной пули. Люди из банды и подавно. Те, кто выжил не скоро ещё в себя придут. Но Натаныч просто так не будет даже голос повышать.

Свежий костюм больше подходил для охоты. Куртка с металлическими вставками, обвес и ещё не порванные джинсы. Я понятия не имел, чем обернётся встреча с начальством. Стоило подготовиться к самому неприятному. Захватил нож, пистолет, кастет. И ещё много чего, что непременно понадобится или могло пригодиться. Пока собирался, подъехала машина.

– Ань, я ушёл. Когда вернусь не знаю.

В комнату к ней заглянуть я не решился. Мало ли чем занимается. Так и заговорил через дверь.

– Что, опять на работу? А как же выходной? – недовольно откликнулась она.

– Так надо. Не обижайся.

– Да я не обижаюсь. Тебя жалко.

– Я ушёл. С Никитой ни-ни.

– Папа! – воскликнула Аня.

Вика ждала на крыльце.  Нервно заламывала руки, металась из стороны в сторону. И несмотря ни на что, сохраняла изящную осанку отличницы. Удивительная способность. Даже потеряв цвет лица, сохранять форму в идеальном порядке.

За ней возвышалось здание из стекла и бетона. Его построили совсем недавно. На смену старого приусадебного домика из забытого прошлого. Такого маленького. В нём даже полковнику приходилось делить кабинет с секретарём. Зато теперь места хватало всем. И оставалось множество свободных помещений. А над входом, вместо скромной таблички с государственным гербом, блестели в солнечных лучах золотые буквы. «Отдел Специальных и Неотложных Действий».

– Иван Петрович!

Вика подбежала к машине. Я и выйти не успел, как оказался с ней лицом к лицу. С её большими голубыми глазами, полными слёз. Она могла расплакаться от малейшего неверного жеста. Если бы только увидела в нём моё признание. А я всё ещё не понял, в чём должен признаваться.

– Вика, успокойся. Все под контролем. Чего ты так переживаешь?

– Ничего себе! Валерий Натанович до сих пор не успокоился. У меня такое впечатление, будто он пристрелит вас как только увидит.

– Сейчас мы с ним поговорим и всё встанет на свои места. Вот увидишь. А потом пойдём с тобой мороженое есть. Хочешь?

– Да какое тут мороженое! Идите уже скорее.

Внутри все казалось чуждым, незнакомым. Ни привычных пересказов свежих дел, ни шуток чернее чёрного. Если и говорили, то скомкано, будто играли в пинг-понг. Перебрасывались парой фраз и замолкали.

Когда вошёл я, тишина стала мёртвой. И только осуждающие взгляды исподтишка сопровождали меня. Будто уже признали виновным, приговорили к расстрелу и лишь по странному стечению обстоятельств не привели его до сих пор в исполнение. Хоть бы один рассказал, в чём причина. Но все молчали. А ведь ещё вчера я их друзьями считал.

В приёмной сидела одинокая секретарша. Марина Олеговна. Как всегда с непроницаемым лицом. Железная леди. Так мы её называли между собой. Казалось, даже если земля неожиданно разверзнется перед ногами, она и бровью не поведёт. Только окинет этот беспорядок, поправит круглые очки в толстой оправе, и пойдёт в обход.

Из-за двери кабинета полковника доносились приглушенные крики. Не удивительно, что в приёмной не осталось посетителей. Тут с какой просьбой не подойди, пошлют. Как пить дать пошлют. И меня пошлют. Такая уверенность утвердилась с каждым шагом. Не бывает осуждения на пустом месте. И теперь я прекрасно понимал Вику. Станешь тут дрожать, когда ничего не понятно, но всем ты поперёк горла стоишь. Пора расставить точки над «I».

– Вечер добрый. Я к…

– Идите. Валерий Натанович вас ждёт. – прервала меня Марина Олеговна.

Я постучал. Открывать не пришлось. Сам Натаныч распахнул дверь. Его широкое лицо, обычно напоминающее кусок несвежего мяса, теперь стало пунцовым. Совсем как галстук. Маленькие маслянистые глаза буравили меня. Как врага народа.

– Ветров! Явился! – он прошёл к столу, схватил пачку бумаг. – Это как понимать твою?

– Валерий Натанович. Если б я хоть знал, в чём дело…

– В чём дело? Я тебе объясню сейчас, в чём дело. Ты решил, что самый умный. Вот в чём дело! Продался! Это как вообще? Это скандал!

– Кому продался? Когда? Это же глупость.

– Глупость? Конечно глупость. Веркиолиса он спасает. Нашёл кого главное.

– В каком смысле спасаю? Я ему пулю в лоб пустил. Хорошо спасение.

– Да ну? А вот Центр по Контролю за Смертью другого мнения. Я тут как дурак рассказываю репортёрам об успехах. Выставляю себя полным кретином. А оказывается упырь то жив. И банда его тоже.

– Как жив? Я же… Можно посмотреть?

Я потянулся к бумагам в руках Натаныча.

– Это другое. ЦКС звонили только.

– И что они сказали?

– А ты как думаешь? Что заявленные души Калинов Мост не перешли. Каково, а? Что ж ты так банально? Восемнадцать лет работы. Честной работы. Ордена, медали, грамоты. Всё из-за упыря коту насмарку пустил.

– Натаныч, послушай меня. Мы знакомы с тобой не первый год. Даже если это правда и Веркиолис не отправился на тот свет. Почему ты самое плохое сразу думаешь?

– А что мне ещё думать? Похоже, ты не понимаешь. Если бы не наша дружба, я бы уже утром отправил тебя за решётку. До выяснения.

– Ну хоть на этом спасибо.

– «Спасибо» – передразнил полковник. – Я чувствую, меня следом за тобой под суд отдадут. За сокрытие.

– Да что ты скрываешь то? Я убил его. Убил. Вот этим самым пальцем курок спустил. – продемонстрировал указательный палец, будто это доказательство могло убедить. – Он не мог выжить. В пепел превратился. На моих глазах. А бандитов его разве не забрали? Или труп теперь не доказывает смерть?

– Ведьмы умеют менять лица. Сам же знаешь. Может это бомжи какие. Или наркоманы.

– Может и так. – согласился я. – Ну а экспертиза что говорит?

– Ветров! Ты говоришь со мной, как с зелёным салагой. А при этом несёшь чушь. Что правдоподобнее? Данные центра или мнение эксперта?

– Данные… – снова пришлось согласиться. – Слушай, Натаныч! Я не понимаю, что ты от меня хочешь? Если посадить – так сажай. А то я совсем запутался.

– Говорю ещё раз: хотел бы – посадил. Только не верится мне, что с нечистью шашни замутил. Не хочу я в это верить, понимаешь? Если я сейчас скажу то, что скажу, меня точно посадят вместе с тобой. Если ты виноват, конечно. И вот посмотри мне в глаза и скажи, продолжать мне или нет?

Он успокоился. Лицу вернулся привычный окрас. Я смотрел ему прямо в глаза. Боялся даже моргнуть. Пытался увидеть там лукавую искринку. Хотелось, чтобы всё обернулось шуткой. Очень смешной и слишком жёсткой. Но это осталось разбитой надеждой. А видел я дикую усталость и цепкость старого охотника. Натаныч изучал меня, препарировал. Он видел мой ответ ещё до того, как я сам к нему пришёл.

– Я слушаю.

– У тебя есть три дня. Это максимальный срок, когда я мог ссылаться на служебное расследование. За это время ты должен выяснить, в чём здесь дело. Так как ты закрыл лицензию, я выдам новую. Это избавит от лишних подозрений и вопросов.

Серьезно, сухо, по делу. Валерий Натанович, как он есть. Никто бы и не подумал никогда, что за стеной спокойствия может бушевать ураган. Потому и испугались все. Не ожидали.

– Что за лицензия?

– В пригороде есть детский лагерь. Ещё старых времён. Двадцать лет как закрыт. Сегодня один искатель приключений на свою задницу явился с заявлением. Он заметил там привидение.

Привидения это хорошо. Они никогда не вызывали особых сложностей. Появлялись рядом со своими мертвыми телами. Запутавшиеся, забытые всеми. Не видели путь к свету и потому оставались среди живых. Стоило сжечь их мёртвые тела, как пропадали и сами приведения. Задачу осложняли поиски. Вечно тела находились в таких местах, куда заглянуть в голову не придет.

– Если вопросы есть, задавай. У меня и другие дела имеются.

Вопросов не было. Я вышел из кабинета и успел заметить, как сотрудники разбегаются от двери приёмной. Бездельники. Суют нос везде, где не просят. Одна только Вика сидела в операторской и перебирала бумаги. Искала то, что найти невозможно. Что будет дальше. В поисках такого документа можно с ума  сойти.

– Иван Петрович! Ну что?

Она с облегчением отложила папку.

– У нас новая лицензия. Посмотри, досье должно появиться.

– Сейчас. А что Валерий Натанович? Что произошло?

– Упырь решил отомстить. Не поверишь. Он не прошёл Калинов Мост. Надо будет заняться этим сразу после лицензии.

– Как он…

– Вик, я и сам ничего толком не понимаю. Давай обо всём по порядку.

Вика мне не верила. Она промолчала, но я ощутил все вопросы, готовые сорваться с её языка. Ну и пусть. Я бы всё равно не ответил.

Глава 2

Когда остался последний ход.

Адрес удивил водителя. Он привык ездить по заводским районам, по спальным. Там где навигатор знал дорогу. И звёздный голос подсказывал повороты. Но сейчас путь лежал через лес. По островкам асфальта среди травы. Между старыми деревьями. Распугивая удивлённую живность.

– Иван Петрович, вы уверены? – спрашивал он.

Плохо без машины. Давили ненужные обязательства. Сам бы и не подумал, уверен я или нет. А он спрашивал. Откуда мне знать? Куда приказали, туда и поехал. А уверен ли я совсем не важно.

Несколько километров вглубь и дорога упёрлась в ворота. Старые, кованные. Насквозь проржавевшие. А по бокам лес. Глухой и непроходимый. Он сжимал в тиски и готовился схлопнуться в любой момент. Как мухоловка. Сожрать свою жертву.

Я попробовал открыть ворота. Не поддались. Им не требовались замков и цепей. Ржавчина прочно приварила их на одном месте. Пришлось перелезать. От этой новости водитель поёжился. Оставаться в одиночестве ему не хотелось. Но он не спорил. Молча достал из бардачка пачку комиксов. Какую-то детскую чушь про здоровых мужиков в масках. Я видел такое у Ани. Она рассказала, что там и как, но я ничего не понял. А водитель понимал. С первых страниц он увлёкся картинками, и напрочь про меня забыл. Даже не проводил взглядом. А я напоследок не обернулся.

До усадьбы пришлось ещё прогуляться. Как на зло заморосил дождь. Мелкий, острый, проникающий везде и всюду. Нет бы попозже. Ничего другого от августа и ждать не стоило. Аня говорит лето. Где оно? Лето твоё. Это же настоящая осень. Того и гляди листья пожелтеют, опадут. А плачущее небо под ногами уже есть. Хоть галочку ставь.

Скоро лес расступился. За ним я увидел усадьбу. Она возникла облезлой махиной в три этажа. Давила сверху вниз, как мрачный великан. И в годы своей молодости она не выгледела красивее. Никогда эти кривые орнаменты не ласкали глаз. Своими изломанными линиями они навевали тоску. Внушали мысли низменные и убогие. Самое подходящее место для детей, если их не любить.

К слову о детях. Перед подъездом из зарослей кустарника выглядывал фонтан. Мальчик пионер среди мутной цветущей лужи. За годы одиночества он раскрошился, потерял часть головы и одну руку. Зато сохранил галстук в отличном состояние. Водитель бы назвал его памятником зомби. Или как там этих живых мертвецов называют? А я видел только современность.

Разваливалась не только статуя. Крыша усадьбы не выдержала испытания временем. Через пустые окна виднелось небо. Серое, затянутое свинцовыми облаками. Оно тяжким грузом навалилось на корявые развалины. Продавливало их. В любой момент пол мог не выдержать. И хорошо бы я этого не увидел.

Пробежался взглядом ниже. В одном из окон, на втором этаже, я заметил тёмную фигуру. Краем глаза. Стоило моргнуть, и призрак исчез. Лицензия не ложная. Уже хорошо.

Опыт подсказывал обойти территорию. В таких местах неожиданности обычное дело. Как-то раз охотился на оборотня. Гонял его три дня по городу и окружил с пальцами в старом доме на снос. Думал, что окружил. Мы контролировали все подъезды. Кто бы догадался, что на заднем дворе орки устроили ночлежку. Для этого проделали ещё одну дыру в стене и пристроили хлипкую веранду. Когда мы пошли в наступление, оборотень бросился к оркам. Порвал всех, кто попытался его остановить, и бесследно исчез. Скольких бы я спас. Просто зная о лишним выходе. Но усталость притупила внимание. Второго такого промаха я делать не собирался.

Под ногами хрустела россыпь облетевшей штукатурки, краски, кирпичной крошки. Шуршала мокрая трава. Иногда попадалось стекло, острыми краями норовящее впиться в чьё-нибудь тело. Хорошо в берцах толстая подошва. Можно хоть по гвоздям ходить, а ноги останутся целыми. Только гвозди погнутся.

За особняком прятался бесполезный обугленный остов флигеля. И его крыша не выдержала, обвалилась внутрь, заполнила там всё пространство чёрными обломками. Слабое место эти крыши. Вечно они падают, когда не надо.

В воздухе до сих пор витал запах гари. Такой едкий, что чихнул несколько раз. Подошёл ближе, но входить не стал. Да и не смог бы. Сразу возле двери лежала балка и преграждала дорогу.

Отсюда приметил тонкую, совсем свежую тропинку к лесу. Трава вдоль неё только начинала выпрямляться, забывая шаги прошедшего. Сталкер ли оставил её или кто-то другой, я мог только догадываться. С одной стороны тропа терялась среди деревьев. С другой упиралась в стену под разбитым окном.

Как гласит древняя мудрость, заходить в дом проще всего через дверь. Спорить с этим глупо, хоть некоторые и пытаются. Скоро я вышел к главному входу. Теперь уже пора войти, больше откладывать бессмысленно.

Я дёрнул за ручку.

Закрыто.

Такого я не ожидал. Заброшки редко остаются закрытыми. По крайней мере я ни разу не встречал. Хотя коллеги порой хвастались подобными находками и многие им завидовали. Каждому своё. Кто-то от монет с опечатками сходит с ума. А другим заброшенную усадьбу с целыми замками подавай.

Широкая замочная скважина с готовностью приняла в своё нутро пару отмычек. Какое распутство. Щелчок прозвучал почти сразу. Старые технологии теперь проще детских игрушек. Не пришлось даже напрягаться. Но дверь не двигалась. Огромная, резная, из цельного дерева. Она слишком привыкла к своему положению. Пришлось долго повозиться, прежде чем раскрыть хоть на треть. Даже испарина высыпала на лбу.

Но дело было сделано и я со скрипом ворвался в прихожую. Затхлый воздух дразнил нос в приветствие. Громко чихнул в ответ. Не сдержался. Мука страшная терпеть этот зуд. А звук эхом отозвался в дальних комнатах и вернулся назад уже чужим. Захотелось сказать «будь здоров». То ли себе, то ли эху.

Закрытая дверь действительно творила чудеса. Только толстый слой пыли с большой палец лежал на полу. И никакого мусора, росписей на стенах. Небольшая уборка и всё будет как в старые добрые.

На стене против входа висела стенгазета. Несколько статей о последних днях лета. И объявление о закрытии на зиму. В конце подпись: «Следующим летом ждём всех вас, ребята. Удачного вам учебного года». Сложно читать такое. Как эпитафия на памятнике. А писавший и не догадывался. Тогда мимо него бегала детвора и важно прохаживались молодые вожатые. Тогда он верил, что перерыв лишь на полгода. Тогда он знал, что будущее будет светлым. Но это всё было тогда. А теперь всё иначе.

Я одёрнул себя. Не время для экскурсии. Здесь бродит привидение и я не знаю, чего ждать. Первые дни души не понимают, что умерли. Не помнят момент смерти. Самоубийства. Да и после него ничего не запоминают. Так и ходят возле своего трупа. Со временем ясность приходит. С ними становится проще работать. Они жаждут общения, помощи. Но когда помощь не приходит, а ожидание превращается в муку, рассудок покидает их. Они всё легче выходят из себя, раздражаются просто от присутствия живых рядом. Ненависть даёт силы. Они начинают убивать. Бросаются мебелью, доводят до паники и загоняют в ловушку. Им хочется поделиться своими страданиями и не повезёт тому, кто окажется рядом.

Прислушиваясь к шорохам и вглядываясь в тени, я прошёл по первому этажу. Пустые комнаты походили одна на другую. Только раз встретился отголосок былых времён. Макет самолёта. Он развалился едва я к нему прикоснулся. Клей рассохся, а больше детали ничего не держало. Жаль, был красивый. Красные эмалированные крылья, винтовой двигатель. Как настоящий. Даже два маленьких кресла в кабине, и те обтянуты кожей. Но теперь это просто груда пыльного хлама.

В комнате с разбитым окном я наконец встретил современность. Среди мха и плесени лежали бутылки, пустые пакеты и мятые обёртки. Удивительно, что за порог она не решилась заглянуть. Слишком страшен оказался призрак прошлого.

– Папа, это ты? – прошептал девичий голос за спиной.

Я обернулся. Рука машинально легла на пистолет. Но этого не понадобилось. Позади оставалась всё та же пустота и запустение. Привидение хочет поиграть? Только не в мою смену.

Но привидения не играют. Это лишь жалкие отголоски человеческой жизни. Они борется с беспамятством. С прозрачным забвением. Им не вырастет памятник в гранитном лесу. Не останется имя в скрижалях истории. Конец бесцельного существования. И сами того не понимая, души хватаются за последнюю нить. Но нить должна быть разорвана. Жестокость людская не терпит вторых шансов. Не успел, не смог – значит не достоин. И как бы жалобны ни были стоны, пусть даже они взывают в детском испуге к родителям, они должны быть изгнаны. Точка.

Продолжив поиски, поднялся на второй этаж. Не считая пары комнат, он зеркально повторял первый.

Без мебели, заваленный пылью. И даже обои облетели, оголив стены.

То место, где с улицы я заметил привидение, оказалось кабинетом. Несколько бумаг на полу сохранили старые чернила. Расплывшимися буквами они берегли детские мысли. Стихи и рассказы с корявым слогом. Народное творчество, как оно есть. Старый камин, чёрный от сажи, одиноко раскрыл свою пасть. Ждал огня. Тепла алого цветения. Но оставался ему только каменный холод. Промозглый, мёртвый и совсем чужой.

– Здесь кто-нибудь есть? – крикнул я.

Привидения отвечали редко. Они стеснялись. Проще начинать разговор самому. Испугав, заставив вздрогнуть.

– Папа. Я заблудилась.

Мне повезло. Привидением оказалась разговорчивая девушка. Ну как повезло. Всё относительно.

– Где ты? Покажись.

– Папа, у тебя странный голос.

Прозрачная дымка появилась в углу. Бесформенная, с человеческий рост. Она не отбрасывала тени. Совсем свежее привидение. Не больше недели прошло после смерти.

– Где твоё тело?

– Тело? Я не понимаю. Ты не мой папа?

– Попробуй вспомнить, что последнее ты видела?

Глупо тратить время на отстранённые беседы. Призрак в любой момент мог забыть наш разговор. Начать его сначала.

– Последнее? Я ничего не понимаю. Как я здесь оказалась? Было темно. Только одна лампа. Она слепила. Болели глаза. И запах. Я задыхалась. Слишком сыро. А потом… Почему я здесь? Ты не мой папа? Кто ты? Где я? Говорить так тяжело.

Голос слабел. Каждая её фраза напоминала подход к штанге. Резкая, отрывистая. И давались они ей не менее тяжко.

– Темно? Сыро? Что это? Подвал?

– Подвал? Не знаю. Там тихо. Только мыши иногда скребутся. И тяжело. Будто прессом прижало. Так ты не мой папа? Можешь его позвать? Он где-то рядом. Или маму. Они всегда рядом.

– Как их зовут?

– Я… я не помню. Почему я не помню? Это же так просто. Как я могла забыть? Я так устала. Хочу домой.

Голос совсем ослаб. Звучал едва слышно. Дымка рассеялась с последним словом. Но главное я услышал.

Прежде, чем спускаться, подошёл к окну. Мутному, грязному. Через него едва просматривались очертания фонтана и дороги. Но мне требовалось другое. Свет. Я хотел напитаться им. Взять с собой хоть один солнечный луч. Как назло густые облака не пропускали и одного. А меня ждала темнота. Не любил я все эти подвалы. Хотелось бы обходить их стороной. Но это слабый повод увиливать от работы.

Внизу, в мрачных лабиринтах узких коридоров стоял мерзкий запах. Гниль вперемешку с мокрым кирпичом и сырой землёй. Стоило захватить противогаз. Он как раз лежал рядом с фонарём. Который взять мне хватило ума. Без него пришлось бы пробираться на ощупь.

Узкие проходы бесконечно изгибались, путались между собой серыми стенами. Иногда они сужались и касались плеч. Казалось, что я вот-вот застряну. Но только я собирался отступить, как стены раздвигались. Больше это напоминало игру в прятки. Кто не спрятался, я не виноват? С друзьями во дворе играть было проще. Часто они не успевали найти укромного местечка. Или укрытие оказывалось слишком очевидным. Победа становилась простой и приятной.

Тишину изредка нарушали шуршание и писки. Мыши хозяйничали в этом, забытом богом месте. Как и говорило привидение.

Я проверил многие закутки. Крошечные комнаты, разбросанные в лихорадочном бреду архитектора. Они ничем не отличались друг от друга. Некоторые я посетил по нескольку раз и не узнавал. Другие с первого взгляда казались знакомыми. Хотелось бросить это бесполезное занятие. Если бы тело лежало здесь, я уже неминуемо бы его нашёл.

Приходилось раз за разом гнать трусливые мысли прочь. Я слышал смрад, а значит и тело должно быть рядом. Нужно только лучше осмотреться. И я шёл дальше. Вновь и вновь. По серому бетонному полу отбивал шаги. Разве подвалы бывают такими огромными? Или я петляю по сотому кругу?

Наконец я вывернул в один из коридоров, где уже прошёл не один раз. Я так думал. И там заглянул в одну из коморок, куда уже заглядывал. Я так думал. Удивление моё вырвалось свистом.

Тело лежало на полу. Придавленное тяжёлым креслом. Гниющее, брошенное. Дышать стало сложно. Слишком грязный воздух. И в придачу слишком сырой. Как я мог столько раз промахнуться? Мимо этой вони невозможно пройти и не заметить.

– Это я?

Снова появилась дымка. Она светилась в темноте, переливалась, постоянно двигалась. Там, наверху, при дневном свете, вся красота человеческой души терялась. Казалась серым туманом. Не более. Но в подземном мраке всё изменилось.

– Мне жаль. – ответил я искренне.

Я не мог её не жалеть. Знала бы она, что будет дальше. Ей теперь закрыт путь на небеса. Калинов Мост раскроет только двери ада. Её душа, эта прекрасная дымка, будет вечность страдать в жерле дьявольской печи. Хотел бы я знать, что загнало её в подвальный мрак и умереть. Хотел бы помочь ещё при жизни. Но теперь всё, что осталось – уничтожить плоть.

Убрал кресло. Высыпал соль. Полил бензином. Я старался не рассматривать тело. Слишком это мерзко. Любовь к разложению куда вернее многих медицинских симптомов говорила о близости безумия. О том, что крыша дала течь. И неизменно это струя сточит края, обрушит опоры. Моргнуть не успеешь, и внутренности твои станут протухшей массой. Жалость умрёт, сострадание иссохнет. Единственной ценностью станет потакание желаниям. Но желания эти станут лишь энтропией. Слепым, безрассудным стремлением к уничтожению.

Я поджёг коробок спичек и бросил к телу. Приведение, молча наблюдавшее за мной, начало таять.

– Спасибо. – услышал я прежде, чем дымка исчезла.

Яркое пламя ослепляло. Жар коснулся лица. Скоро дышать станет нечем. Лучше уйти раньше, чем это случится. Но бросив на огонь последний взгляд, я заметил и ещё кое-что. В комнате, позади тела лежала камера со штативом. Если там сохранилась запись, она может многое объяснить. Но хрупкие технологии портятся от огня. С каждой секундой шанс, что она работает, неумолимо таял. Я не мог рисковать.

Прыжок. Перескочил через тело. Слишком мало места. Языки пламени извивались рядом со мной, то и дело дотягиваясь и обжигая. Схватил камеру и перепрыгнуть обратно. Она ещё не успела нагреться. Шансы резко увеличились. А теперь на выход.

Я хорошо запомнил дорогу. Все эти повороты отпечатались картой в моей голове. Через две ступеньки выскочил из подвала. Глоток чистого воздуха. Как же мне этого не хватало. Гораздо больше, чем думал. Я там задыхался, хоть и не понимал этого.

Память камеры оказалась пуста. И карты памяти на месте не было. Её вытащили. Это очевидно. Но кто? Когда? Я мог бы плюнуть, передать находку как вещдок. Пусть следователи занимаются. И всё-таки любопытство взяло верх. Вспомнить азы иногда интересно. Взбодриться, потешить самолюбие. А тут такая зацепка. И та свежая тропа очень кстати. Стоило пройтись по ней.

Тропа протискивалась сквозь дыру в заборе. Дальше лесом. Поломанными ветками и одинокими следами на земле. Долго петляла, ходила кругами. Может и я иногда ошибался. Но нет. Скорее всего сама тропа порой забывала, куда направлялась.

Под сопровождение кукушкиных предсказаний и деревянной дроби дятла, встретил конец дождя. На душе сразу стало легче. Вечернее солнце, яркое, красное, спугнуло подкравшуюся осень. Галочка отменяется? Если только на несколько часов. А пока надо принимать солнечные ванны, замешав их погуще. Слышал как-то по радио полезно для здоровья. Или так или апельсины ящиками есть. Но со вторым совсем не мой вариант. Любые цитрусовые прорастают по моему телу архипелагом красных пятен. Как карта мира. Одного из тех, что начинают описывать и бросают на полпути с севера на юг. А солнце как раз наоборот. Поднимало настроение до состояния идиотской улыбки. Тепло летнего дня лучше микстур и таблеток лечило раны души. Может к умершей стоило отнестись с большим уважением. Проронить слезу, другую. Только это бесполезно. Ей не поможет, а у меня отнимет силы.

Не тащи в своё сердце лишнее. Ещё одно правило моей железной логики. И я не тащил. Трагедии случаются слишком часто и слишком близко. Обратишь внимание на каждую и жизнь станет мрачнее ночи. Запомнишь все и не останется места любимым именам.

Мысль за мыслью, и я не заметил, как через деревья проник гул трассы. Всё же вывела меня тропа. И как удачно. Когда показалась серое русло дороги, вместе с ним появилась и забегаловка. «Шашлык у Питровича». Название слегка задело. Как-будто про меня речь. Но тем не менее жёлтые буквы на красной черепице были неумолимы.

По ту сторону трассы расположилась стоянка для фур. Пустая. Клиенты медленно и уверенно проезжали мимо. Да и возле «Питровича» стояло всего пара машин. Причем одна из них рекламная пустышка.

Не представляю, как я должен быть голоден, чтобы позариться на местную кухню.

Помню, раз был случай. Поползли слухи, что у шоссе продают человеческое мясо под видом свиного шашлыка. Который в маринаде. Торговцев отловить не сложно. Но ведь они покупали у посредников посредников. Цепочка в полдюжины лишних рук. Но именно в тот раз слухи оказались правдой. Раскопали вплоть до одной банды. Они распродавали конкурентов по кусочкам через мясокомбинат. В новостях же объявили, что слухи не подтвердились. И люди забыли. Быстрее даже, чем поверили официальной версии. С тех пор я не доверяю ресторанам.

– Вика, можешь номер проверить?

Всё что угодно могло произойти, пока я буду в ресторане. Лучше действовать на опережение. Пока автомобиль спокойно стоит. Я продиктовал оператору номер.

– Хорошо, Иван Петрович. Я пришлю сообщение, как только выясню. Как там приведение? Сложно было?

– Нет. Просто грустно. Но я нашёл камеру. Может удастся что-нибудь выяснить по горячим следам.

– По горячим? Вы считаете, приведение появилось недавно?

– Уверен. Оно ещё даже очертания тела не приняло. Но дело не в этом. Что-то мне подсказывает, не просто это было самоубийство. К чему тогда там камера? До связи, Вик.

– До связи, Иван Петрович.

Внутри меня встретил большой обеденный зал. Два десятка столов. Не меньше. И все накрыты красными клеёнками в зелёную клетку. Такие только уничтожают аппетит. Не удивительно, что из всех столов лишь за одним сидел посетитель. Он увлечённо разговаривал с официанткой. Не мог даже прерваться, чтобы последний кусок мяса доесть.

Я присел за ближайший стол. Перевести дыхание, просто отдохнуть.

– Меню надо?

Официантка подошла лениво, по хамски бросила передо мной засаленный листок.

– Скажите, у вас сегодня много посетителей?

– Заказывать будете или нет?

– Ладно, принесите мне газировки.

– Какой?

– Любой. На ваш вкус.

– Я эту гадость вообще не пью.

– А что пьёте?

– Что нальют, то и пью.

Я хотел расположить её, но получалось плохо. К таким женщинам нужен особый подход. Во всех остальных случаях не стоит ждать, что она пойдёт навстречу. Тут даже удостоверение не поможет. Наврёт, не договорит. Лучше обходными путями.

– И что же вам обычно наливают?

– А что, есть предложение?

– Может быть.

– Говорят, здесь водочка отличная. Как слеза.

– Звучит интересно. Но её нужно под закуску.

– Действительно. Чем же в шашлычной закусить? И не знаю, что посоветовать.

Я посмеялся. Легко, непринуждённо. Как-будто понравилась шутка. И официантка оценила. Люди любят, когда их шутки попадают в цель. Хочешь войти в доверие – смейся. Железная логика.

– Тогда пару порций шашлыка, пол-литра водки и пару стопок.

– Пару?

– А вы против?

Официантка растянула напомаженные губы в улыбке. Не против. Уходя она посмотрела на второго посетителя. Тот уставился в телефон и никого больше не замечал.

Скоро передо мной стояла тарелка. Дышащие паром горячие куски мяса. Рядом возвышался гранённый графин.

– Вы не составите мне компанию?

Я остановил официантку. Хотела уйти. Думала, я шучу.

– Да я вроде на работе. – нехотя попыталась вырваться.

– Так нет никого.

Она глянула снова на второго посетителя и села.

– Я только чуть-чуть.

– Как скажешь.

Налили. Чокнулись. Выпили.

– Закуси.

Я подцепил вилкой кусок покрасивее и протянул. Она послушно откусила.

– Знаешь, тут недалеко усадьба есть. Заброшенная. Видела?

– Видела. Там страшно, аж жуть. Я как-то со сменщицей туда заглянула. Это уж лет пять прошло. Так мне, знаешь, почудилось всякое. Призраки там живут. Не иначе.

– Призраки? Интересно. Я всегда думал, что их не существует.

– Ага, конечно. Не существуют. Вот пойди и посмотри.

– А вообще часто туда ходят?

– Да нет наверное. Вот ты вообще первый, кто о ней спрашивает.

– Интересно. А тот молодой человек? Мне показалось, он как раз туда собирается.

– Да прям! Собирается он. Три часа уже сидит и никуда не собирается.

– Не приставал?

– Пусть только попробует. Я ему мигом освещение сделаю.

Она показала кулак с острыми костяшками и красным маникюром.

Налил ещё. Чокнулись. Выпили. Закусили.

– Значит ты неприступная такая?

– А это смотря кто пристаёт.

– Если я? К примеру.

Она смутилась, отвела глаза в сторону. А на щеках румянец проступил.

– Как-то у вас тут немноголюдно. Это всегда так?

– Всегда. Я и не понимаю, как хозяева до сих пор не разорились. Но мне то чего жаловаться? Целый день ничего не делаешь. Вон, с поваром в нарды играешь. Ты умеешь, кстати? Я вот тоже не умела. Только здесь научилась.

– А сегодня сколько было?

– Ты, да этот мужик. Ещё дед с бабкой с утра заходили. Ну и всё.

– Да, не густо. Что ж ты такую красоту от людей прячешь?

– Какую такую?

Она кокетливо поправила причёску.

– Небесную. Честное слово.

Налил ещё. Чокнулись за красоту. Выпили. Закусили.

– Что б я её прятать стала. Работы днём с огнём не сыщешь. Хотела пойти администратором в гостиницу. Так не берут. Своих хватает. Хорошо ещё хоть такую нашла.

– А муж работает?

На пальце хорошо угадывался след от обручального кольца.

– Муж объелся груш. Разведённая я.

Налил ещё. Выпили за разведённых на брудершафт. Поцеловались.

– Одиноко наверное одной?

– Ещё чего! Я женщина самодостаточная. Так сказать и коня остановлю и избу подожгу!

– По-моему там немножко по другому.

– Не важно. Ты меня понял главное.

– Понял. И что, вот прям ничего от мужчины не нужно? Чтобы приобнял – я приобнял её. – Чтоб поцеловал? – и я поцеловал в шею.

Она таяла в моих руках. Предчувствие вдохновляло.

– Знаешь, да. У нас в подсобке полку надо повесить. Ты не посмотришь?

Я прошёл за ней в подсобку. Полки были на месте.

Через час, поправляя куртку, вернулся в зал. Посетитель ещё сидел на своём месте. В той же позе. Он украдкой взглянул на меня, и снова вернулся к телефону. Поерзал. Не нравился я ему. Может ревновал.

Вспомнилось мне, что про автомобиль спрашивал. Захотелось по лбу себе дать. Особенно когда проверил входящие и нашёл три пропущенных. От Вики.

– Иван Петрович! Слава богу вы позвонили. Я уже пальцев к вам послала. Тот номер, что вы мне назвали, зарегистрирован на общество «Новые Грани».

– Сектанты значит? Очень интересно. Пальцам передай, чтобы в усадьбу ехали. Там в подвале надо останки собрать. Они поймут. А я тут сам справлюсь.

– Хорошо.

– Ах да. Скажи водителю, чтобы подъехал к кафе «У Питровича». Через «И».

Значит секта. Таких совпадений не бывает. К сожалению мутная голова могла сыграть со мной злую шутку. И зачем я только пил? Впрочем тут мне жаловаться не на что. Раскрепостился, сбросил лишний вес. Это как раз приятно.

Подошёл к мужчине. Он не реагировал. Я немного постоял, осмотрел его повнимательнее. Попытался вспомнить, видел ли его раньше. Нет, никогда не встречался. Но лицо такое типичное. Густые хмурые брови, тонкие черты лица. Если не священник, то экстрасенс. Или, как оказалось, сектант.

Я положил перед ним камеру. Только теперь он оторвался от своей игрушки. Брови ещё больше нахмурились. Пусть только попробует бежать. Ногу сломаю. Или нос. Куда попаду. В моём положение разброс может быть сильным.

– День добрый. Это не ваше случайно.

– Вы пьяны, уважаемый. – голос его звучал мелодично. Каждое слова он будто пел.

– Знаете или нет?

Я наклонился к нему поближе. Чтобы он нюхал мой перегар. Чтобы кривился и отстранялся. Чтобы в конце концов зажал нос. Он пойман с поличным и никуда не денется.

– Это же серийная модель. Таких тысячи по городу.

– Но эта – твоя. Правда?

– Да что вы ко мне привязались?

– А знаешь, где я её нашёл?

– Не знаю и знать не хочу. И мы с вами на «ты» не переходили.

– Я переходил. А теперь слушай. Я нашёл эту камеру возле тела маленькой девочки. Мёртвой, брошенной в подвале маленькой девочки. Понимаешь? Но вот в чём проблема. В камере нет карты памяти. А почему, знаешь? Она в твоём кармане.

– Вы несёте пьяный бред. Это невозможно слушать. И ваш этот амбре. Езжайте домой, выспитесь. Сами же потом себя ругать будете.

Какой упорный тип попался. Такому хочешь-не хочешь, а поверишь. Зря всё-таки я пил.

– Значит не хочешь по-хорошему. – заключил я.

– Что бы вы там не решили, я призываю вас одуматься

Когда слова работать не хотят, в ход идут другие средства. Я выпрямился. В зале кроме нас никого, значит и мешать не будут. Бить его глупо. Потом ещё жалобу напишет. А вот пригрозить можно.

Я потянулся к кобуре. Пусто. Твою мать. Официантка вытащила пистолет. То-то она руками размахивала, пока я её ноги держал.

– Не это ищешь?

Пить я больше на работе не буду. Зарекаюсь. Нафиг мне не нужны такие проблемы. Смотреть в дуло своего же пистолета. Официантка, не застегнув до конца блузку, стояла возле двери подсобки. Руки неловко держали оружие.

– Опусти его.

– Я же говорил. Шли бы вы своей дорогой.

Мужчина забрал камеру со стола и сунул в карман. Он считал себя победителем. Вполне заслуженно. Глупо спорить. Но я пока жив. А живучесть – моя лучшая черта.

– Ты дверь закрыл? – спросила официантка сектанта.

– Да.

– Вот и хорошо. А теперь ты. Вытаскивай всё своё оружие и клади на стол. Только без резких движений.

Я выложил нож и кастет. Был ещё маленький ножик в ботинке, но она про него не догадывалась. Пусть пока останется на месте.

– Он звонил какой-то Вике, попросил водителя сюда приехать.

– Вот как? Давай-ка телефон. Медленно. Не то отстрелю твоего мохнатого друга.

Это даже обидно было. Стоило над ней так потеть, чтобы потом шуточки выслушивать.

Я вытащил телефон двумя пальцами и положил на стол.

– Напиши этой Вике, что поездка отменяется. Нам же не нужны непрошенные гости? – обратилась она к сектанту.

– Секунду. Тут экран глючит. Поменять бы. – он посмотрел на меня и добавил: – Хотя вам уже поздно об этом думать.

«Ничего не поздно» – ответил я про себя.

Вика в жизни не поверит, что я такую важную команду смской отправил. Она девочка умная. Ещё и пальцев подтянет на всякий случай. Надо только дожить до этого момента.

– Готово. Вот. Сразу и ответила.

– Что ответила?

– Говорит «Ок, шеф».

– Это какое-то кодовое послание? – официантка нервничала.

– Нет. Мы всегда так общаемся.

– А почему она не спросила, всё ли в порядке?

– Мне то откуда знать? Она новенькая. Многое не понимает.

– Новенькая? Где?

– В полиции. Где ж ещё.

– Что, простите? – переспросил сектант.

– Ты же вроде не глухой был.

– Сестра. Мне кажется у нас проблема.

– А что ж ты пьёшь в рабочее время?

– Серьёзно? Тебя вдруг заволновал моральный аспект? Это с пистолетом то в обнимку?

– А ну заткнулся. Пока я не отстрелила тебе что-нибудь.

Мы остались в тишине. Я ждал их решения. Они не могли подобрать слов, чтобы сказать хоть что-то. Убить человека это совсем не то же, что убить полицейского. Как-то я слышал от одного бакалейщика, что капля лимонного сока может придать вкус целой бочке воды. Если в этой бочке не окажется обычной капли, изменений даже не заметишь. Но если убрать лимонный сок, вкус поменяется. Можно назвать это профессиональным самомнением, но себя я ценил высоко. А мои коллеги вряд ли станут спорить.

– Так. Ладно. Что будем делать? – официантка прервала затянувшееся молчание.

– Я думаю ты и сама знаешь. – сектант удивительно легко вернул спокойствие, либо очень хорошо это изображал. – Мы должны избавить его от уз бренной плоти. Выбора он нам не оставил.

– Что, прям здесь?

– Нет-нет. Лучше на складе. Пойду, разложу целлофан.

Какие аккуратные. Боятся огурцы кровью забрызгать. Потом есть будет неприятно.

– Я понимаю, что ты велела заткнуться и все дела. – Начал я, когда мы остались с официанткой вдвоём. – Но мне помирать скоро. Поговорить охота.

– Слишком ты разговорчивый. Лучше молчи.

Она была слаба. Такие люди не становятся убийцами по своей воли. Они могут хамить и грубить только незнакомцам. Цеплять на себя маску неприступной глыбы. Но с близкими они как безмолвные рыбы. Терпят и глазами хлопают. Могут и зубы показать, а потом убегают в себя и боятся слово сказать. Им нужна опора. Пусть даже колючая, как кактус. И в её присутствие будут поступать, как приучили. Говорить то, что от них ждут. Но кактус сейчас на складе. А мне приоткрылось окно на свободу.

– А умирать, кстати, больно.

– Откуда тебе знать? Ваш брат только убивать умеет.

– Наш брат много чего умеет. Например с призраками разговаривать.

– Ты же говорил, что не веришь в них.

– Говорил. Врал. Прости за это. Но ведь и ты много чего говорила.

– И что они говорят? – заинтересовалась она.

– В тот момент, когда душа отделяется от тела, она испытывает жуткую боль. Настолько сильную, что потом её забывают. Несколько недель они не помнят как и когда умерли. Но потом вспоминают и могут рассказать. Тебе когда-нибудь отрезали хоть что-то? Без анестезии. На живую.

– Нет.

– Нет… Но ты ведь можешь взять нож, встать у разделочной доски и попробовать отрезать мизинец. Даже не полностью. Фалангу. Просто представь, как ты будешь перебирать в руке этот нож. Будешь заносить его и в последний момент отводить в сторону. Ты будешь только предчувствовать боль, но она уже станет невыносима. Представила?

– Да. – на лбу выступила испарина, рука задрожала. Действительно представила, хотя могла пропустить мой рассказ мимо ушей. – Только я не понимаю. Зачем мне отрезать себе пальцы?

– Ты ведь убить меня хочешь. Просто так. Потому что не вовремя пришёл и не то сказал. Ну тогда хорошо бы понять, что я испытаю.

– Ты врёшь! Ты всё придумал. Просто заговариваешь зубы. Андрей, ты скоро?!

– Ещё пять минут! – тихо отозвался голос сектанта из глубины кафе.

Пять минут жизни и я не знаю, как их использовать в свою пользу. Хоть бы сигарету дали. Перед расстрелом милое дело.

– Сигаретки не найдётся?

– Не курю.

– Я тоже. У меня знакомый врач как заведённый повторяет, что вредно для здоровья.

– А зачем тогда спрашиваешь?

– Мне, вроде, больше не надо об этом заботиться. Вот и захотел попробовать, что там за смертельная опасность такая.

– То есть ты считаешь, что они преувеличивают?

– Понятия не имею. Я не врач даже рядом, чтобы спорить.

– Тоже врут. – заключила она.

Что ещё я мог ей сказать. В фильмах так просто уговаривают на что угодно. Нужные слова приходят как по мановению волшебной палочки. Убийцы не попадают, долго болтают и в целом откровенные мерзавцы. Хотелось бы, чтобы всё это оказалось простым кино. Ну или книгой. Каким-нибудь дешёвым детективом в мягкой обложке. Где герой бессмертен. Пуля скорее отскочит оладушком от его лба. А если в самолёте упадёт, то слегка бровь поцарапает.

Но это не книга. Наверное. Я так думал.

– Веди его.

– Слышал? Ну так иди! – крикнула официантка.

Я старался найти любую возможность спастись. Но малейшее резкое движение и она выстрелит. Это точно. Она слишком испугана, чтобы думать. Просто сделает то, что сказали. Может даже глаза закроет когда нажмёт на курок. А дальше попадёт или нет вопрос удачи. Кто её знает, каким боком она сегодня ко мне повернулась. Испытать хотелось. И чем ближе склад, тем больше хотелось.

Думал, когда войду, спрячусь за стену. С сектантом справиться не долго. Главное с линии огня уйти. Думал. Но меня уже ждали. Сектант вооружился топором для мяса и держал его наготове.

Все стеллажи он накрыл чёрным целлофаном. Такими грядки на дачах накрывают. Где только сектант нашёл его в таком количестве?

– Вставайте к той стене. – приказал он.

– Неужели вы не понимаете, что вас всё равно найдут?

– Не найдут.

– Я номера твоей машины уже сообщил. Это просто дело времени.

– Мы её утопим.

– Она на вашу секту записана. Вам устроят такую райскую жизнь, что сто раз пожалеете.

– Не пожалеем. Ты просто ничего не понимаешь

«Сам ты ничего не понимаешь» – подумал я в ответ.

– Последнее желание перед смертью положено даже при настоящем расстреле.

– Чего вы хотите? Сигарету?

– Он уже у меня спрашивал. – тихо добавила официантка.

– Мы всё равно не курим.

Ну что за любовь к здоровому образу жизни. Не удивлюсь, если они к тому же вегетарианцы. Сидят на своей крохотной кухоньке вечерами, хрустят капустой, вгрызаются в морковь. Как кролики. Только мысли их пропитаны кровью. На западе любят стэйки малой прожарки. Почти сырые. А у этих в мыслях что ни человек, то стэйк. С кровью, с мясным соком. И его надо есть понемногу. Выпячивать свои манеры. Ножичком отрезать, вилочкой подцепить и жевать. Пятнадцать раз за одной щекой, пятнадцать за другой.

– Вы так спокойны. Особенно ты. – я кивнул на сектанта. – Сколько надо убить, чтобы научиться?

– Это неважно. Жизнь лишь крошечный этап перед вечностью. Можно сказать, мы делаем тебе одолжение.

– Ну и зря. Спасибо вам говорить не буду. Мне с моей плотью очень неплохо живётся.

– Вы просто ещё ничего не поняли.

– Что ж ты заладил? Никто ничего не понимает, один ты у нас гуру какой-то. – не выдержал я.

– Потому что так оно и есть. Тайны мира не проявятся, если ты не откроешь им свою душу.

– Что ж ты тогда сам себя не убьёшь? Как ты говоришь… не освободишь от уз бренной плоти.

– Видишь, какие низменные вопросы ты задаешь? Просветление несёт свои обязанности. Нужно помочь всем тем, кто никогда не откроет глаза.

– То есть ты себя мессией возомнил?

– Нисколько. Я лишь песчинка, обтачивающая лезвие. Есть силы куда более могущественные. И пока они не покинут тени, вы не сможете понять величия наших сторонников.

– Ну да, старая песня. А когда они, говоришь, выйдут из тени? Уж не перед концом ли света случайно.

– В своём сером скудоумие ты смог угадать ответ. Только ирония не к чему. Конец света произойдёт так скоро, что и представить себе не можешь. Но хватит болтать. Сестра, убей его.

Официантка твёрже перехватила пистолета. Прицелилась. К чёрту! Помирать, так с музыкой. Я бросился на неё как загнанная крыса. Пускай стреляет. Мне терять нечего.

И она выстрелила. Раз. Пуля просвистела рядом с ухом. Оглушила. Поцарапала. Два. В левый бок. Боль пронзила тело, но останавливаться нельзя. Три. В правую грудь. Под ключицу.

– Косая дура! – закричал сектант. Кончилась его выдержка.

Он замахнулся топором, ринулся на меня. Не успел. Я всем телом налетел на официантку. Вырвал из рук оружие. Пронёс её, как пушинку к двери. Держал только одной рукой за шею. Смотрел, как лицо её наливается кровью, как пытается ухватить ртом немного воздуха. Душить не время. Рукоятью ударил её по голове и отпрыгнул. Вовремя. Но приземлился на левую ногу и едва не упал. От боли нога подкосилась, в глазах потемнело.

С пистолетом всё становится так просто. Пока сектант в ужасе смотрел на топор для мяса, застрявший в официантке, я прострелил ему обе ноги. Чтобы не сбежал. Он рухнул на пол и заорал.

– Ну что ты так орёшь? У меня тоже в теле две свежие дырки. Будь хорошим мальчиком. Потерпи.

Я отполз в дальний угол, сел поудобнее и тяжело дышал. Раны пульсировали, голова гудела. Сил ни на что не оставалось. А ведь ещё упырём заниматься надо.

– Мне не больно! – орал в ответ сектант.

– Верни лучше телефон.

– Пошёл ты к чёрту.

– Я думал, ты в него не веришь.

Он замолчал. Только стонал и ворочался.

В дверь постучали. Громко, навязчиво. Кто это мог быть? Я надеялся, что мои ребята. Немного бы пораньше им появиться, не истекал бы сейчас кровью. Но лучше так, чем никогда.

Терпя боль, стиснув зубы, я поднялся. В глазах танцевали искры. Прошёл мимо сектанта. Тот попытался схватить меня. Зачем? Это уже ничего не поменяет. Зато вспомнилось зачем я здесь.

– Выворачивай карманы. – направил я на него пистолет. – Только учти. Мёртвого обыскивать проще.

Он выругался, но начал выкидывать мои вещи. Затем вылетела камера и с треском преземлилась на пол.

– Осторожнее

Последним он достал маленький пластмассовый квадратик и положил к моей ноге.

– Что и требовалось доказать.

Так и подмывало выпустить в него ещё пару пуль, но сдержался. Я не убийца. Чтобы там они себе не придумали.

Официантка мирно сидела, облокотившись на стену. Топор так и остался в её голове. Странно. Она в меня стреляла, хотела убить. На самом деле хотела. Пусть и не получилось. Но я ей смерти не желал. Даже жаль её было. Особенно после того, что между нами случилось считанные минуты назад.

– Иду! – отозвался я.

Помощники могли пойти на штурм, а это уже лишнее.

Ключ оставался в замке. Я повернул его и с удовольствием подтвердил догадку. Два пальца с оружием наготове и водитель чуть подальше.

– Иван Петрович, вы ранены! – сказал один вместо приветствия.

– Спасибо, я знаю.

– Мы спешили, как могли. Только название перепутали. – оправдывался другой.

– Я в этом не сомневался. Ладно. Неважно. Там на складе два товарища. Один ещё жив. Пусть таким и останется.

Они приняли под козырёк и прошли в зал. А я наоборот вышел.

Планы изменились. Теперь надо заехать к Данае. Ведьме квартала проституток. Так мы её в шутку называли. И она не обижалась. Да и с чего бы. В старом трёхэтажном доме все квартиры занимала свора индивидуалок. И только Даная, хоть и никогда не одевалась, сохраняла целомудрие.

Уже в пути я позвонил оператору.

– Вика, ты умница. – опередил я её. – Только ребята всё равно опоздали чуть-чуть.

– Вас ранили? – Спросила она робко, заранее зная ответ.

– Да. Но это пустяки. Заеду к Данае и всё будет в порядке. Пошли кого-нибудь на завод, где я Веркиолиса пристрелил. Пусть посмотрит, как там обстановка.

– Хорошо, Иван Петрович. Уже делаю. Но Даная… Вы уверены, что больница не лучше? Всё-таки ведьма…

– Нет у меня времени на больницу. Всё. Держи меня в курсе. До связи.

– До связи.

Глава 3

Рождающая чистоту.

Мы прорывались сквозь городской сумрак. Жёлтый свет фонарей падал на зеркала свежих луж. Диким хищником вгрызались в них колёса. Разрывая на части, раскидывая в стороны миллионом капель. И не замедляя хода продолжали свой путь. Дальше и глубже. Пока не встретились другие машины и не остановились волей светофора.

К старому бараку подъехали на полшага обогнав ночь. Я изнывал на заднем сиденье. Каждый ухаб неровной дороги отразился на мне. Одежда пропиталась кровью и оставила на обивке мокрый след. Водитель не заметил этого. Его волновало не умру ли на его глазах. Комиксы к такому не готовили. А я знал, что доживу. Боль лишь ещё один признак жизни. Может потому меня больше беспокоил испачканный салон. Теперь придётся его чистить. А то и менять.

Водитель помог выбраться. На левую ногу опираться не получалось. Сразу передёргивало и норовило разогнуть в другую сторону.

Квартал проституток умел приветствовать гостей. Сегодня по программе полуголый мужик в одних семейниках. Он еле держался на ногах, но вывалил на балкон третьего этажа и орал во всю глотку. Руками крепко ухватился за ограду. Но она уже шаталась.

Внизу собрались люди. Следили за чудаком с интересом, обсуждали его неприглядные складки. Кто-то поддерживал, другие подтрунивали. Одна снимала на телефон в ожидании лайков.

– Чего он там надрывается? – спросил я.

– Говорит, обокрали его, а потом плату потребовали. – ответила девушка из толпы.

– Вы все мерзкие шлюхи! – Кричал мужик. – Последние штаны с…

– И что, правда украли?

Я не имел ни малейшего желания влезать в их проблемы. Не мои это обязанности. Своих проблем хватало. А на десерт – Даная. Моя старая подруга и одноклассница. Мог ли я своим носом вездесущим пошатнуть её авторитет? Разве что самую малость. Но дружба меня сдержала.

– Верните мои деньги, бл*ди ! Сколько можно над человеком измываться! – не унимался мужик.

– Да кто её знает? – ответила мне девушка. – Анжелика раньше она никого не кидала. Хотя бывало всякое.

– Заканчивай концерт, голодранец! – подтрунивала дама с пышными формами.

– Ты мне не указывай! Деньги мои верните! Зарплату всю увели! Мне жрать теперь не на что!

Балкон и сам уже качался. Трезвый бы замер в страхе, ушёл бы оттуда, пока не поздно. А мужик наоборот раскачивал ещё больше. Сильнее. Как безумный стремился обрушить его.

– Остановись! – призвал его я.

Опоздал. Под оглушающий визг балкон не выдержал. Отломился. С грохотом пол провалился на этаж ниже. Осталась только ограда. И мужик её не отпускал. Он протрезвел в один момент, но слишком поздно. Завис над землёй и с жадностью отсчитывал последние секунды. А толпа отстранилась, но с нетерпением ожидала трагедии.

– Я не хочу на это смотреть.

Шепнул я водителю. Тот откликнулся не сразу. Слишком увлёкся. Но я дёрнул его за рукав. Если хочет зрелище, пусть идёт в кино.

Уже в подъезде мы услышали, как охнула толпа и что-то грохнулось на землю. Водитель тоскливо обернулся. Досадно ему было, что развязки не увидел. А я прислонился к стене перевести дыхание. Оставил на потрескавшейся зелёной краски сочное кровавое пятно.

Поднялись на третий. Каждая ступень становилась горой и приходилось её штурмовать. Как скалолаз, я пыхтел и отдувался. Карабкался в обнимку с перилами всё выше и выше. Вершина казалась недостижима. Но последний Эверест покорился и мы оказались перед обшарпанной коричневой дверью. Я уже совсем повис на водителе и еле держался на ногах. В глазах то и дело темнело, коленки дрожали.

– Ваня! Сколько я тебе говорила не бродить по притонам!

Даная распахнула дверь прежде, чем я нажал на звонок. Я знал, что она меня ждала. Это её главная черта. Знать всё заранее. Даже когда в седьмом классе я ей вручил пожухлый букет тюльпанов и пригласил в кино. Тогда она рассмеялась. Сказала, что пойдёт, но уже в кинотеатре я встречу свою судьбу. И ведь права была. Катя сидела рядом и весь сеанс мы проболтали о всякой всячине. Не помню, что за фильм тогда шёл, но никогда не забуду, как экран отражался в её глазах. Как на щеке, на шее её игрались цвета взрывов. Даная не обиделась ни на секунду, но я долгие годы выпрашивал её прощения.

Так же она предсказала и Катину смерть. За месяц до того самого дня она позвонила. Через слёзы просила не лететь в командировку, отговаривала как умела. Но Катя не согласилась. Либо карьера, либо вера в гадалкины сказки. Так стоял вопрос. И Катя выбор сделала. Кто бы мог её винить? Но я винил. Я слишком хорошо знал Данаю. Даже когда она перестала одеваться и поселилась в квартале проституток. Быть может я единственный остался тогда уверен в её здравомыслие. И Катю я винил за вечное неверие. Только что теперь могло это изменить?

– Не угадала ты, мать. Не в притоне, а в кафе. – ответил ей с ехидной улыбкой.

– Да? – она задумалась и между прочим добавила: – Значит это в другой раз будет.

Я ввалился в квартиру. Без спроса, не ожидая приглашения. А водитель застыл на месте. Он с открытым ртом рассматривал её упругое тело. И ей это нравилось. Сладкая победа маленького безумия.

– Ты не пригодишься. Иди на кухню. – сказала она ему. – Не забудь поздороваться. Его зовут Зеша. А ты, Ваня, проходи в гостиную. Раздевайся.

Я послушался. Прошёл в небольшую комнату с пузатым телевизором и лесом горшочных цветов. Воздух от этих джунглей стал таким же влажным и тяжёлым, как в гуще экваториальных лесов. От него голова закружилась ещё больше.

Стянул с себя куртку. Обидно даже. Пули прошли между пластин. Зря их таскал получается.

Следом снял рубашку. Бросил на пол и свалился сам. На диван перед телевизором. Между фикусом и филодендроном. Даная шуршала за дверью.

– Здравствуйте, Зеша. – прозвучал за стеной растерянный голос водителя.

Он не понимал, с кем говорит и зачем. Стоило ему объяснить. Речь шла о фонаре за окном. О его плотном жёлтом свете, проскальзывающем через распахнутую форточку. Даная уверяла, что он живой. Рассказывала, что скоро понесёт от него спасителя. Никто не мог представить, как это должно случиться. И никто в это не верил. Кроме меня. Даже самые дикие небылицы, сказанные Данаей, сбывались. Глупо спрашивать, как оно случиться. Всё равно не угадаешь.

– Лежишь уже? Хорошо. Сейчас я буду делать тебе больно. – она принесла несколько пыльных банок и пакет с красной смесью. – Не думай, что мне это не нравится, но кричать я тебе не позволю. У нас в соседней квартире дети маленькие. Так что пожуй вот это.

Сунула мне в рот ложку вязкой жижи. Горькой, тошнотворной. Я попытался выплюнуть её, но не смог. Она стекала по горлу, наполняла желудок приятным теплом. А через секунду по всему телу пробежала волна. Начало покалывать. Сначала в пальцах ног, потом выше. Дошло до шеи и только тогда я понял, что не могу пошевелиться. Боль не утихла, даже наоборот как будто усилилась. Хотелось прижать рану рукой. Повернуться поудобнее.

Даная могла дать обезболивающее. Она знала сотню зелий, убирающих самую сильную боль. Но не дала. Любила издеваться.

Предчувствие заставило отвести глаза. Я разглядывал жёлтые пятна на белом потолке. Личная замена облаков для затворницы. Жить под самой крышей наверно не самое милое дело. Особенно если знать, как они любят обваливаться.

В телевизоре жалобно рассказывали о неудачной любви. Очередная мелодрама, снятая чуть ли не на телефон. Как их смотреть только можно? Хотя сюжет западных фильмов не лучше. Просто они западные, вот и смотрят их охотнее. Все промахи списывают на перевод, отвратительную актёрскую игру называют талантливой. Так и получается, что одни срывают миллионные кассы, а другие крутят около полуночи.

Только я нашёл благодатную тему для ворчания, отвлёкся от боли, как почувствовал в себе лишнее.

Острыми, как спицы, пальцами, Даная влезла в рану на боку. Обжигающая боль заставила меня крикнуть. Если бы не зелье, я именно так бы и поступил. Но я не мог. Даже мычать получалось едва слышно.  А она ковырялась. Долго. Вводила пальцы всё глубже. В какой-то момент мне представилось, как она пронзает меня насквозь. И я даже не мог на неё посмотреть. Голова не поворачивалась, как бы не старался.

– Вот и первая пуля.

Она поднесла к моим глазам окровавленный кусок железа. Задержала, чтобы получше рассмотрел. И убрала только когда несколько капель упали на щёку.

Теперь настал черёд второй дырки. Даная пересела ближе. Я поймал её глазами и не отпускал ни на секунду. Уловил запах её мыла. Цветочного. Она ведь только из душа вышла, когда мы заявились. А теперь от чистоты не осталось следа. Влажное от пота тело, в маленьких красных капельках моей крови. Волосы, измазанные в тот же цвет по краям. И только этот запах мыла остался доказательством чистоты.

Как же больно! Она снова вонзила в меня свои стилеты. Нахмурила брови и пристально смотрела в одну точку. Ковырялась ещё дольше. Раз за разом задевала кость. Мне бы крикнуть матом. Как бы легче сразу стало. Но нет. Ведьма на то и ведьма, чтобы издеваться над людьми.

– Во какая! – опять она сунула мне пулю почти в самый нос. – Повезло тебе, что кость не задела.

«Хорошо везение.» – подумал я в ответ.

– Ладненько. Теперь чуток поколдуем, и свободен.

Она отпила из одной банки больше половины. Встала, пробубнила под нос какой-то несвязный бред, пару раз прыгнула на месте и хлопнула в ладоши. Потом насыпала горсть красной смеси на ладонь, взяла в рот и туда же добавила немного мутной жижи из другой банки. Долго и тщательно пережёвывала, болтала между щеками. В конце концов выплюнула на руку получившуюся кашицу. Смазала ей обе раны. Растёрла. Может даже слишком тщательно. Чтобы сделать ещё раз больно. А потом открыла мой рот и вытряхнула туда остатки. Я боялся, что опять какая-нибудь дрянь. Но нет. Сладенькая. По вкусу похожая на инжир. Она таяла на языке как сахарная вата.

– Ну что, Ветров. – строго сказала Даная. – Пока я тебя реставрировала, Маша таки сказала Максиму, что беременна от Влада!

– Что? Кто? Кому? – не понял я. Даже не заметил, что снова могу говорить

– Да… – махнула рукой Даная. – Долго объяснять. Я тебе сейчас рубашку найду. А потом чай будем пить. Тебе стаканов десять надо. Не меньше.

Пока она обыскивала шкафы и сундуки, я смаковал последние нотки инжира. Хотелось ещё. Это как с любой вкусной конфетой. Одной всегда мало.

А боль постепенно уходила. Она ещё на несколько дней останется слабым отголоском, а потом и вовсе пройдёт. Это лучше больниц. Операции там безболезненные. Но потом замучаешься уколы делать.

Хорошо, если есть проверенные ведьмы. Но их так мало. Всё больше шарлатанок и мошенниц. Потомственные, степеней и ступеней разных. Раньше был один институт колдовства и никто не сомневался в его выпускниках. Теперь же десятки, если не сотни. Академии, колледжи, университеты. Чего только нет. А выпускники шалфей от шафрана не отличат.

– Мужского ничего не нашла. – Даная вернулась с голубой кофтой. – Но есть у меня вот такая. Она, конечно, к твоим глазам не очень подходит. Если тебя это вообще волнует.

Меня не волновало. Подумаешь, женская. Наготу прикрыть можно и пальмовыми листьями. Разве можно уязвить аборигена далёких островов этим? Сказать ему: «Вы сегодня одели женские листья». Абориген не поймёт. Просто смерит спросившего непонимающим взглядом и, не ответив, побежит по своим делам. Главное, чтобы движений не сковывало. А мода – просто добровольное ограничение. Как и любой стереотип.

Я оделся и прошёл на кухню. В маленьком квадратике с трудом размещался стол, плита и холодильник. Свет включать не требовалось. Фонарь справлялся лучше. Он наполнял Зешей комнату, доставая до самых потаённых уголков. Таким ощутимым, живым. Он, казалось, мог говорить, стоило только прислушаться.

Водитель сидел за столом, увлёкшись телефоном. Когда я появился в двери, он посмотрел на мой вид и с трудом подавил смех. Ну и пусть. Даже если бы рассмеялся, я не обиделся бы. Он сегодня заслужил.

– Иван Петрович, как вы? – спросил он, поднимаясь.

Я сел.

– Дырок во мне лишних больше нет. С этим можешь поздравить. Теперь надо чай попить. Стаканов десять.

Водитель поспешил ставить чайник на огонь. И Даная вошла с первыми пузырьками.

– Уже закипает? Очень хорошо.

Она извлекла из-под стола ещё один табурет и села, перекрыв выход.

– Значит говоришь не в притоне тебя ранили? Странно. Я этого не видела.

– Может не обязательно видеть всё?

– Про всех – не обязательно. Но ты не все. Ты был у меня как на ладони. Я видела каждый твой шаг до самой смерти.

– Ты не говорила никогда, что видела мою смерть. – перебил я её. Слишком это важная часть, чтобы говорить о ней вскользь.

– А зачем?

– Как это зачем? Предупредить. Может получиться исправить что-то.

– Ветров. Ну какой ты иногда дурак бываешь. Смерть не обманешь. Я столько раз пробовала и ни разу не получилось. Будущее, как оказалось, такое же неминуемое, как и прошлое. Знаешь такую поговорку «Что было – то было»? Ну вот «Что будет – то будет» так же верно.

Чайник закипел. Даная встала, расставила три чашки. Протиснулась между водителем и холодильником. На секунду замерла. Лукаво глянула на него. Зажатого, вытянувшегося в струну, с волосами, горящими светом фонаря. «Так-так» прошептала еле слышно. Но опомнилась и потянулась за чайником.

Аромат чая с бергамотом осел испариной на стекле. Из сладкого оказалось две конфеты. Ими Даная гостеприимно не поделилась. Съела одну, а вторую оставила на полке.

– И когда же я умру? – продолжил я, слегка отхлебнув.

– Не скажу.

– Серьёзно! А вдруг сегодня?

– Тебе ещё в притоне надо побывать. Ты забыл?

– Завтра?

– Как ребёнок, честное слово.

– Ну скажи, я должен знать!

– Ничего не скажу. Хоть пытай. Хоть к трубе пристёгивай.

– Что ты несёшь? Смотри меньше свои мелодрамы.

– Кстати иногда они неплохие завороты используют. Вот вчера была… не помню название. Они все одинаковые. Так вот начиналось как обычно. Одна ушла от мужа, уехала в родной город, а муж с актрисой познакомился. Он журналистом крутым был.

– Дань, ты ведь не собираешься мне пересказывать дешевую киношку?

– А мне интересно. – напомнил о себе водитель.

– Вот! – она торжественно протянула к нему руки. – Хоть один нормальный человек в вашей этой милиции…

– Полиции!

– Неважно. Я говорю, у вас там людей нормальных мало. Этот первый. Как вас зовут, товарищ?

– Тимофей. – ответил водитель.

– Так вот. Если человеку интересно, не перебивай меня, Ветров. На чём я…? Ах да. Крутой журналист нашёл актрису. А она, якобы, фонд возглавляет, который детьми торгует. И сама не знает.

– А потом оказывается, что знает?

– Иван Петрович. Ну дайте послушать.

– Постой-ка. А откуда ты знаешь? Смотрел! Точно, смотрел. Попался, рыбий глаз!

Я молча отпил чай и не ответил. Всё равно не поверят. Просто сюжет оказался слишком предсказуем.

– Иван Петрович, честно, я никому не расскажу.

– О том, с какой жадностью ты слушал пересказ женской мелодрамы?

– Сам, значит, смотришь, а другим нельзя. Посмотрите на него. Тимофей, ты видишь, каков у тебя начальник. Я бы от него бежала без оглядки.

Водитель промолчал.

– Ты удивилась, что меня в кафе ранили. Почему?

– Потому что я этого не видела. Я же уже сказала.

– И что это значит?

– Не знаю. Я последнее время начала замечать, что есть вещи, которые мне не видны. Хотя должны быть. Как будто их и вовсе не произошло.

– Может твой дар теряет силу?

– Нет. Это было бы слишком просто.

– А что, если это не люди в Ивана Петровича стреляли? – Предположил водитель.

– Кто тогда? Упыри? Оборотни? Привидения? Всех их я тоже увидела бы.

– Может ты хотя бы расскажешь, как твои видения происходят? – спросил я. – Это как картинки из кино?

– У меня по-твоему вместо глаз камеры? Нет конечно. Я вижу души тех, кто участвует в событие. Такие же, как призраки, только более яркие. Место представить гораздо проще. Предметы мертвы и внутри них пусто. А вот души различаются по цвету и размеру. У каждого она уникальна.

– А у меня какая?

– Не скажу. И не перебивай меня. Сколько можно? Так вот. Если человека бьют, я вижу бьющего. Если стреляют, я вижу стреляющего. Когда тебя ранили? Кто? Дай руку.

– Два сектанта за городом. Новые грани называется их церковь.

Я протянул руку и она прижала её к груди. К своей нежной коже. Я чувствовал, как часто бьётся её сердце, как запястье касается упругого соска. Но насладиться не успел. В один момент всё закружилось. Кухня превратилась в грязную кляксу и меня едва не стошнило. А затем снова оказался на том складе. Между стеллажами, закрытыми чёрным целлофаном. На меня наставляет пистолет ещё живая официантка. Рядом с ней сектант. Вертит в руках топор. Что-то говорит, но я ничего не слышу. Всё вокруг мутное, расплывчатое.

– Ты здесь один? – слышу голос в своей голове. Сложно понять слова. Из-за эха он слышится целым хором повторений. – Соберись, Ветров. Сколько человек рядом с тобой?

Я пытаюсь сосредоточиться. Улавливаю отдельные слова и постепенно их понимаю.

– Нет. – говорю. И теперь мой голос становится хором.

– Я не вижу никого, кроме тебя. Сколько их.

– Двое.

– Люди?

– Да. Мужчина и женщина.

– Где они стоят? Покажи.

Я через силу поднимаю руку. Она будто ватная, чужая. пальцем под ноги официантке. Она этого не видит. Для неё я стою неподвижно.

– Здесь женщина. – говорю. Потом указываю на место сектанта. – Здесь мужчина.

– Пусто. Там никого нет.

Даная отпустила мою руку и я выскочил из видения. Понадобилось осушить чашку, прежде чем сознание успокоилось.

Водитель налил мне ещё. Не говоря ни слова. Может боялся нарушить ход ритуала. И правильно делал. Кто его знает, какие последствия будут от малейшего неверного чиха.

Даная долго молчала. Водила ложкой в черной воде и задумчиво сжимала брови над переносицей.

– Я понятия не имею, что это такое. Думай как хочешь, но у них не было души.

– Это возможно?

– На парах по истории древней магии нам рассказывали, что душу можно продать. Есть разные мифы и легенды с таким сюжетом. Но ты сам понимаешь… Древняя магия на то и древняя, что стала скорее сказками и мифами. Если там и осталась правда, то я вам точно о ней не скажу. Тут эксперт нужен.

– И у тебя на примете такой есть, надеюсь?

– Моя однокурсница Мара увлекалась загробным миром. Даже диплом по античным богам писала. Про Сета, Аида и всех остальных. Но насколько она погружена в эту тему сейчас я понятия не имею. Может и задвинула свои фолианты на антресоли. В наше время одними исследованиями сыт не будешь.

– Поговорить с ней всё равно будет не лишним.

– Я ей с утра позвоню. Договорюсь о встрече. Только учти. Она малость того.

– Правда? Никогда бы не подумал.

– Всякое бывает.

Я допил ещё одну чашку и водитель снова её наполнил.

Не хотелось уходить. Так здесь было уютно. Чайник бурлил на слабом огне. Холодильник позапрошлой эпохи гудел в углу. Красивая голая женщина радовала глаз. Только судорожные вздохи за стеной немного смущали. Но это ничтожная мелочь, не достойная внимания. А там, на улице, снова предстояло коснуться тьмы. По локоть засунуть руки в отбросы. Не хотел я и водитель со мной молча соглашался.

Даная вернулась к любимой теме. Пересказывала очередную мелодраму. И мы уже не перебивали. Кивали головой, хлюпали чаем только в перерывы.

Я и сам не заметил, как разговор устал. Он замедлился. Появились долгие паузы, неудачные шутки. Чай закончился на десятой чашке и больше никто не подливал. Да в меня и не влезло бы. Живот и так распирало.

– Ну что, пора и честь знать. – сказал я, когда пауза слишком затянулась.

– Что, уже уходите? – вежливо поинтересовалась Даная.

– Да. Дел ещё невпроворот. К слову. Упырь! Ты ведь слышала о Веркиолисе?

– Нет. Что с ним?

– Как это не слышала? Весь город только о нём и говорит вторую неделю!

– Я современную музыку не очень люблю. Мне больше джаз…

– Какой ещё джаз?! Он детей похитил! Двадцать человек по колено ростом.

– Ну да, не очень весело. И что с ним?

Даная выглядела слишком спокойно. Пусть она ведьма, но ведь речь о детях. Я перевёл взгляд на водителя. Тот меня прекрасно понимал. Округлил глаза и ждал продолжения.

– Тебе на детей плевать?

– Нет, наверное. Я с ними не знакома. Но какая кому разница, если вдруг я переживать начну. Ну дети. Ну маленькие. Ты про них спросить хотел? Или про упыря.

– Про упыря. – я смирился. – Он после смерти через Калинов Мост не перешёл. Тебе это о чём-то говорит?

– Вот что должно волновать всех! – Даная вскочила на ноги. – Не дети! Не больные и хилые. С амиром что-то происходит. Ты мне притащил ещё три доказательства этому.

– Сядь. Успокойся. Говори медленнее. – приказал я и она послушалась.

– Почти месяц я уже замечаю это. Думала, фляжка засвистела. Головой поехала. Но видишь, как оно получается. Люди без души. Я и не представляла, что такое возможно. Никто не представлял. Мифы оживают!

– А можно вопрос? – Тимофей приподнял руку. Школьная привычка ещё не забылась. – Вы удивляетесь людям без душ. Неужели это так важно?

– Конечно важно! – Даная одним только взглядом заставила водителя сжаться. – Телесная оболочка лишь первый этап жизни. Смерть только кажется страшной. Просто потому что неясно, что будет дальше. Но люди просто не хотят глубже разбираться в этом вопросе. Иначе знали бы, что за смертью открывается вечность.

– А зачем? – спросил я. – То есть даже смысл жизни не совсем ясен. А к чему тогда вечность?

– Это ты меня спрашиваешь? Я понятия не имею, какая у создателя задумка была. Может он так играет.

– Откуда тогда уверенность в вечности души?

– А это не я сказала. Есть люди и поумнее. Или не люди даже.

– И как же они пришли к таким выводам?

– Разными практиками. В основном на востоке. Они помогают развить сознание и покинуть на время тело. Тогда можно заглянуть в места, не доступные живым. Даже на тот свет. К слову они же и в преисподнюю смотрели и про вечный огонь для грешников рассказали.

Я и забыл, что все наши знания о потустороннем пришли с востока. Запад всегда отличался практичностью. Он препарировал и изобретал в границах зримого. Только границы эти лишь низенький заборчик. Уютный дворик, называемый амиром. Он становился всё понятнее и яснее. В то же время ямир оставался тёмным, неизвестным пространством. И редкие странники сознания прорывались за границы, приносили крупицы знаний об этой бескрайней вселенной.

– А про рай они что говорили? – заинтересовался водитель.

– Что там светло и тепло.

– И всё? Как-то скучно.

– Знаешь, я никогда не интересовалась их исследованиями. Мне на этом свете интереснее. Но мы вообще о другом говорили. Душа рождается вместе с человеком и после его смерти продолжает жить. Это понятно? Хорошо. Теперь представь, что у человека вдруг пропал мозг. Или сердце. Так вот душа куда более важная часть человека, чем всякие там органы.

– Но ведь эти трое не походили на мертвецов. Даже запаха я не заметил.

– Видишь теперь, почему это невозможно?

– Именно. Невозможно. Может проблема в другом?

Мы замолчали. Так часто сегодня это случалось. Много мыслей роились в беспорядке. И только верить хотелось, как бы чего плохого не вышло. Предчувствие ведьмы о многом могло сказать.

Телефон разбил молчание вдребезги.

– Иван Петрович. На заводе, о котором вы говорили, крутятся подозрительные личности. Станислав насчитал пятерых.

Спокойный голос Вики снова звал в бой.

– Вот как. Еду. Пришли туда остальных пальцев. Только пусть не показываются. Не хочу, чтобы эти личности приготовились.

– Так точно. Уже делаю.

Вот и ещё один повод прервать затянувшееся чаепитие

Глава 4.

Бессмертие оказалось сказкой.

Возле старой заправки с заколоченными окнами, спрятавшись в предрассветной темноте, нас ждали пальцы. Их не сразу заметили даже мы. Ориентировались по голосам. И я мог надеяться, что о нашем прибытие ещё не знают. Неожиданность лучший козырь в любом деле. Железная логика.

Отсюда хорошо просматривался вход на заброшенный завод. Виднелся труп моей копейки. Она так и стояла в ожидании охотников на металлолом. А рядом, сквозь темноту, угадывались очертания двух чёрных фургонов. На них приехали упыри. Даже сквозь темноту ночи я видел, как черны их окна. Только так могли передвигаться они, не опасаясь солнца. Спрятавшись за тонировкой, сохранив пядь ночи.

До рассвета оставалось немногим меньше часа. Прежде, чем первые лучи прогонят с улиц всю нечисть. И в эти минуты она самая озлобленная. Боится не успеть. Это как погружение на глубину. Вначале чувствуешь себя свободным, как ветер. Но чем меньше делений остаётся на манометре, тем больше думаешь о подъеме. В голове пульсирует мысль, хватит ли воздуха, не случится ли чего на обратном пути. В такие моменты с упырями надо быть осторожнее, чем на минном поле.

– Там восемь человек и ещё в машинах по двое. – доложил Станислав. –  Ищут что-то. Уже третий час копаются. Может ещё дольше. Распугали всех местных орков, те даже не появлялись.

– Это к лучшему. – сказал я и правый бок заныл от воспоминаний. – Так. Трое со мной пойдут. Двое на подхвате. Если вылезут те четверо, задержите их. Тимофей. Не глуши машину. Если услышишь стрельбу – вызывай подмогу. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Я двинулся вперёд. Слышал за собой быстрые шаги и они крепили уверенность. Мы не шли убивать или даже арестовывать. Просто поговорить. Узнать, что они забыли здесь. Но всё могло обернутся в самую неожиданную сторону просто по щелчку пальцев.

Прошли через ворота. Нас уже заметили и провожали удивлёнными взглядами. Я слышал, как в полголоса между собой обсуждали, зачем мы пришли. Но вражды не ощущал и это не могло не радовать.

– Добрый день, господа. – поздоровался вампир, возникший словно из темноты. – Чему обязаны такой приятной встречей?

Как же он походил на Веркиолиса. Такой же бильярдный шар головы и горящие глаза. Кожаная куртка один-в-один. Может на свету разница стала бы заметнее. Но сейчас передо мной стоял тот же Веркиолис. И вместо удостоверения я едва не вытащил пистолет.

– А! Ветров Иван Петрович. Так это вы его… – упырь замолчал, давая мне слово.

– Да. Он это заслужил. – сухо ответил я.

– Конечно-конечно. Мы всё понимаем. Просто смерть любого из нас это трагедия для всей семьи. Даже самых отпетых мерзавцев мы провожаем, как лучших из нас. Такова традиция.

– Я представился. Могу теперь узнать ваше имя и причины пребывания на месте преступления?

– Варлиоз имя моё. А причина… Она проста. Прах нашего брата важен нам и мы хотели собрать его. Похоронить с почестями в родовом склепе.

Хотел я высказать, каких почестей заслужил этот гад. В канализацию быть спущенными. Стать топливом для стали в мартеновских печах. За всё, что натворил. За каждого крошечного человечка, за каждую отнятую жизнь. Но ведь не поймут всё равно. Они понимают только когда больно им. Когда теряют своих кричат о вечной скорби, и плевать на остальных. Будь оно иначе, стали бы их так презирать.

– Вы знали, что у него не было души? – спросил я в лоб. Пусть понимает, как хочет.

– Вы, конечно, эмоционально восприняли ту трагедию. Но пожалуйста, не будьте так жестоки к нашей потере.

– Никакой жестокости. Его душа не перешла Калинов Мост. Потому что он давно с ней расстался.

Упырь отвёл взгляд.

Я и не заметил, как за его спиной выросло ещё четыре тени. Таких же лысых упыря. Как они только сами между собой не путаются. Братья-близнецы. Чтоб их.

– Не знаю, что вам ещё сказать. Пожалуй, лучше поговорить с начальством.

– С его высочеством Владом Коловым вы имеете ввиду?

– Он первый, среди равных. – пожал плечами упырь. – Кого ещё мне иметь ввиду?

– Именно так я и поступлю. Вы долго собираетесь нарушать закон и ходить по месту преступления?

– Его нигде нет. – шепнул другой упырь на ухо Варлиозу.

– Нет, господин майор. Мы уже удаляемся. Скоро солнце взойдёт, а ночью спать надо.

– Что вы искали? Кроме праха.

– Знак семьи. Просто фамильная ценность. Вы скорее всего и не поняли бы, что это он, если бы увидели. Плоская пятиконечная звезда из серебра.

– Из серебра?

– Да. Это своего рода напоминание о нашей сущности. Мы прячем её в чехле и храним возле сердца.

– Которого у вас нет.

– Нет. Потому именно там и храним.

– Странная традиция.

– При всём уважении, не вам судить об этом.

Мурашки шли по телу от вежливости упыря. Когда-то в самом начале своей карьеры в полиции я работал под прикрытием. Участвовал в бандитских стрелках вдали от лишних глаз. Так в те годы решались почти все вопросы. Их несколько человек. Нас примерно столько же. Каждое слово могло перерасти в перестрелку. И все к этому готовились. Сверлили друг друга взглядами. Расправляли плечи, чтобы казаться суровее. Тогда считалось особым шиком вести вежливую беседу прежде, чем приступить к мордобою. И вот опять я на такой же стрелке. Только бандитов стрелять пока не за что. Но так хочется. Аж руки чешутся.

– Если вы уже уезжаете, мы поедем с вами.

– С нами? – удивился упырь.

– Да. Вы ведь в фамильный замок едете? Вот мы вас и сопроводим.

– Это не совсем… Ладно. Поехали.

Странный ответ упыря заставил задуматься. Может они не на Колова работают? В любом случае упыри на то и упыри, что могут из банальных вещей сделать тайну. Жить они без этого не могут.

Наш мрачный кортеж проехал по пустынным улицам. По узкой набережной, опередив ленивое течение реки. Перевалил через мост и въехал на центральный проспект, завешанный цветными растяжками, как в праздничный день. Я давно здесь не появлялся и с интересом рассматривал обновления.

Треть растяжек и половина баннеров рассказывали о лучшем сыне города. Об Азазиле Раджимове. Какой надёжный у него банк, как тепло он пожимал руку президенту. Даже автомобили и книги в его магазинах имели особые преимущества. А я не мог никак понять, когда же этот Азазил стал таким популярным. Будто я за ночь проспал несколько лет.

– Кто это такой? – спросил я водителя.

– Новый олигарх. – брезгливо ответил тот.

– Новых олигархов в наше время не бывает. Они поделили между собой всё, что могли, и больше никого не пустят на пушечный выстрел.

– Я в этой кухне не разбираюсь. Может и не олигарх. Но денег у него и впрямь немерено. К тому же метит на место мэра. Об этом многие говорят.

– Давно говорят?

– Недели две. Недавно. Но видите, какую он рекламу себе замутил? Точно метит.

– А до этого ты о нём слышал?

– Сказать честно – нет. Но, говорят, он уже годами в политике крутится. Просто на теневых местах. А мужик, вроде, здравый. Своё дело знает.

Удивительно, как разделял водитель олигарха и политика. Первый для него и человеком то не был. Зато про политика, про кандидата в мэры, он говорил с теплом. Чуть ли не с восхищением.

– Здравый? Может, предложения какие-нибудь выдвинул уже?

– Иван Петрович, я не думаю, что вам понравится.

– Почему?

– Он, например, предлагает бордели узаконить. Говорит, итак их много, но проститутки там хуже рабов живут. И про казино тоже.

– В общем из серии «не можешь победить – возглавь».

– Я же говорил, вам не понравится.

– А тебе нравится?

– Мне кажется, с этим бороться бессмысленно. Всё равно где-нибудь, да появится. Не в городе, так в пригороде.

Забавная логика. Я часто об этом слышал и до Азазила. Большей глупости и представить невозможно. На самом деле все незаконные заведения делились между олигархами точно так же, как и законные. Тот клан, что заправлял медициной, аптеками, подчинил себе часть наркоторговли. Другую часть контролировал клан продуктовых баронов. И так во всём. Независимых предпринимателей за границей закона очень быстро находили в канализации или не находили вообще. Стоило им только появится. Здесь конкурента не терпели, даже если он самый ничтожный из ничтожеств.

И вот хороший вопрос. Зачем бороться со своей тенью? Тем более, если бороться и не кому. Полицию выдрессировали, научили ходить исключительно на задних лапках. Запретили даже краем глаза смотреть в сторону бизнеса больших дядей. Псарями поставили карманных генералов. И результат не заставил себя ждать. Теперь честного мента днём с огнём не найдёшь. Наш отдел, быть может, последний глоток свежего воздуха. Но это исключительно благодаря Натанычу. Имел он входы и выходы, которые помогали держаться подальше от политики. А может всё гораздо проще. Назначили нас уборщиками. Чтобы очищали город от опасных отбросов, отстреливали взбесившихся и латали дыры в ад.

– Может зря ты тогда в полицию пошёл? – спросил я, подумав.

– Не сердитесь, Иван Петрович. Я просто мнение высказал. Ничего больше.

– Так и я тебя не арестовываю.

– Вообще во многих странах проституция законна. И казино тоже.

– И наркотики.

– Но ведь это правда.

– Ты действительно не понимаешь, что это как с алкоголем после сухого закона. Сначала всё делят, потом выходят из подполья.

– Ну не знаю.

Всё он знал. Просто спорить не хотел. Да и мы уже проехали через бульвар, мимо родовых гнёзд известных писателей. Преодолели два сквера со статуями поэтов и один памятник полководцу. И наконец въехали во двор замка вампиров.

«Замок» просто громкое название. Роскошный дворец трёхвековой давности. В самом центре города. И не смотря ни на что здесь, окружившись частоколом из стекла и бетона, сохранился вековой сад, гравийные дорожки между кустов сирени и черёмухи. Уютные лавочки под акациями и нависшие над ними капли фонарей с кованными орнаментами. Теперь всё отцвело, но оставалась зелень. Старая, готовая к осени. Но утренний свет её преображал. Будил в ней свежесть, красил сочными цветами.

Перед крыльцом не остановились. Солнце уже плутало среди высоток и небоскрёбов. Вампиры не ступили бы и двух шагов. Они бы рассыпались, как от серебряной пули. Для них скрываться в тени – такая же будничная жизнь, как для старика глотать горсти таблеток по расписанию. Потому машины обогнули правое крыло и на заднем дворе окунулись под землю.

И гараж, и комнаты выше, и коридоры тонули в тусклом жёлтом свете. Совсем слабом. Чтобы слегка разбавить кромешную темноту. Иначе гости бы заблудились. Стали бы ходить где не следует. А вампиры любят оставлять свои тайны вдали от лишних глаз.

Гостей было много. Люди странной силой тянулись сюда. Добровольно становились тряпичными куклами, исполняли каждое желание. С упоением участвовали в оргиях, давали пить себя, наполняя кровью хрустальные бокалы. Они бы умерли за своих идолов, если бы те пожелали. Но упыри научились главному правилу человеческого общества. Если убивать всех подряд, то скоро станешь изгоем.

Нас провожали удивлёнными взглядами. Одни принимали за свежие куски мяса. Другие видели соперников. Особенно злобно смотрели полуобнажённые кровяные мешки. Их тела покрывали следы бесчисленных укусов. Из свежих ещё стекали тонкие красные струйки.

Кровяные мешки сильно отличались от своих идолов. Упыри чаще сидели. Вольготно развалившись, лишь изредка говоря несколько слов. Их чистая белая кожа в тусклом свете, будто светилась. А вокруг вились мешки. Покрытые татуировками, унизанные пирсингом. Одежды не больше, чем на манекенах магазина нижнего белья в дни распродаж. Они трогали себя и друг друга, целовали. Ласкали своих идолов лишь бы сделать каждое мгновение для них ещё приятнее. Только бы насытившийся упырь не встал и не ушёл.

Прошли через бальный зал. Раньше здесь до безумия кружились в вальсе. А музыканты играли бесконечную вариацию. Падали без чувств от истощения и тогда им на смену приходили другие. Подхватывали мотив. Пока никто не заметил. Но это давно осталось в прошлом. Теперь, когда безумие вальса достигнуто, осталась гипнотическая мелодия. Кружится под неё никто не хотел. На танцполе каждый отделился, придумал вокруг себя непроницаемую стену. И в этом уютном мирке, где осталась только музыка, плыл на её волнах.

Такого я не видел даже в притонах. Каждый присутствующий достиг невменяемого состояния не приняв при этом ни одной дозы. Стало интересно, заметят они, если музыка вдруг затихнет. Или продолжат свою пляску безумия в тишине.

Варлиоз довёл нас до кабинета Колова и молча удалился. Ему на смену пришла женщина. Сошедшая из жёстких порнороликов. Утянутая чёрным корсетом осиновая талия, белые пышные груди, едва не вываливающиеся наружу. Чёрная миниюбка и рыбацкая сеть вместо колготок. Как только она могла ходить в этом целый день? Неудобно же. Да и красота не в моём вкусе. Слишком надменная. Но о вкусах не спорят.

– К кому вы, господа? – спросила она вкрадчивым голосом. Казалось, что невидимые щупальцы проникали вместе с тем в самый мозг и нежно его гладили.

– К Колову. Я хочу задать несколько вопросов по поводу Веркиолиса.

– Ах, mon cher Веркиолис. Такая трагедия. Мы все крайне переживаем. Но соболезнования можно передать и через меня.

– Никаких соболезнований. – я протянул к самому её лицу удостоверение. Так близко, что ей пришлось отстраниться.

– Mon dieu! Я прекрасно всё вижу. – она внимательно изучила документ. – Сейчас сообщу хозяину о вашем визите.

Каждый её шаг металлическими шпильками превращался в выстрел. Отразившись от мраморных стен он становился  пронзительно громким.

– Какая женщина. – шепотом восхитился водитель и пальцы с ним согласились.

– Обычный упырь. – ответил ему я.

Женщина услышала. В размеренных шагах произошла неожиданная и едва заметная пауза. Но тут же вернула ритм и продолжила расстрел.

Она ненадолго скрылась за дверью из красного дерева. Через неё не проникало ни малейшего звука. Даже выстрелы шпилек пропали, будто их и вовсе никогда не звучало. Мы остались бродить глазами по изогнутым бороздам рельефа. В каждом завитке угадывались исторические сюжеты. И каждый про себя гадал, понял ли задумку резчика. Но вот дверь распахнулась и сторонница жёсткой любви пригласила:

– Passer. Хозяин ждёт.

К Колову я прошёл один. Там помощники могли показать мою слабость. А в разговоре с хищником слабейший становится жертвой. Пусть лучше пообщаются с секретарём. Если она снизойдёт, конечно.

В кабинете царил идеальный порядок. Ряды старинных книг. Некоторые корешки выглядели настолько древними, что внутри, скорее всего, сохранились рукописные тексты. Глобус времён первых географических открытий. Когда могучий нынче Новый Свет представлялся вытянутым диким островом на обратной стороне земли.

С другой стороны замерла статуя паука. Огромное чёрное его тело держалось на восьми тонких ножках. Не каждая собака могла похвастаться такими размерами. А проработка впечатляющая. Даже тончайшие волоски на его панцире выглядели совсем, как настоящие.

Сам Колов стоял спиной ко мне. Он наблюдал утренний город сквозь затемнённое окно. Успел принять удачную позу перед моим приходом. Нет бы как все, развалившись за столом, закинув повыше ноги. Но это слишком банально.

– Здравствуйте, Иван Петрович. – начал он нараспев. Ко мне повернулся боком. Одну руку заложил за спину, а второй изящно жестикулировал. – Я слышу ваше имя далеко не впервые. Вновь и вновь его сопровождает скорбь. Синонимом боли стало оно в нашей семье. А теперь вы явились и сами, так больно задев Иованну.

– И вам не хворать. Иованна это та роскошная дама, которая нас встретила? Ваш секретарь? Так я её и пальцем не тронул.

С ходу я сделал ошибку и тут же себя за неё отругал. Нельзя оправдываться. Это слабость.

– Вампиры ранимы куда больше, чем вам кажется. И каждое слово может резать душу больнее лезвия ножа. Но вашей грубости должно быть здравое объяснение. Личная трагедия, надо полагать?

– Это не тот вопрос, о котором я хотел поговорить.

– Что ж. Коль вы не допускаете сказать мне лишнего словечка, уступлю. Гостеприимством славится мой дом и сих порядков менять не пожелаю. Что за вопрос привёл в столь поздний час?

– Интересно получается. Вчера видел ваше выступление по телевидению. Вы там не блистали красноречием. Не с той ноги встали?

– Мне не приятен свет софитов. Он слепит глаз и мутит ум. Я в студии читал всё по бумаге, написанною сценаристом с моих слов. Моя же говорить манера пришлась ему не по душе и написал своим канцеляритом сухой набросок с извинением в конце. Пусть будет так. Не спорить же за мелочь.

– Ясно. А поговорить то вы любите.

– Прошу же вас, не будьте хамом. В беседе это ни к чему. И так вы теребите рану ещё предъявив вину.

– Вы про Веркиолиса говорили, что он давно вышел из-под контроля. В чём это заключалось? Я не заметил у вас здесь какой-то иерархии.

– Ментальный контроль скорее я имел ввиду. Он агрессивным стал и редко появлялся. Он пропадал бесследно. Исчезал. Оброс знакомствами характера дурного и влез в глубины мира без закона.

– Какие связи? У вас есть информация, полезная для следствия?

– Вопросом на вопрос отвечу вам. Вы говорите, следствие ведётся?

– Да. Почему вы так удивляетесь.

– Насколько мне известно, в лицензии не нужен сыск. Там очевидность ярче, чем улики. Преступник ясен и вынесен ему вердикт. К чему же вы про следствие тут говорите?

– Как вы считаете, вампир без души может существовать?

– И снова оскорбленье?

– Нет. Я спрашиваю на полном серьёзе.

– Вампиры всё равно, что люди. Пусть разница бросается в глаза…

– Хватит стихами говорить. Давайте без лишнего пафоса. – Оборвал я его и почувствовал, как инициатива слегка двинулась в мою сторону.

– Жаль. Вы предпочитаете постную прозу. Нынче ценителей лирики осталось ничтожно мало. Это ли не трагедия? Но пока вы меня опять не перебили, продолжу. Как и человек бездушным быть не может, так и вампир погибнет без души. Есть старые легенды, что во времена былые ступали демоны среди живых. Они покупали душу за пригоршню монет и оставляли оболочку доживать короткий век.

– И у вас, наверное, найдётся пару книг на эту тему?

– Всё возможно. Но вам я к ним притронуться не дам.

– Это ещё почему?

– Как я уже сказал, вы слишком много зла несёте.

– Зла? Это вы про упырей, которых я убил.

– Ну что вы делаете? Это уже откровенное хамство.

Почувствовав недовольство хозяина, статуя паука ожила. Я ждал подвоха, и всё равно удивился. Пауков такого размера живьём не видел никогда. Даже не думал, что они существуют. А чёрная тварь тем временем перебирала ногами. Примерялась, присматривалась.

– Забавная зверюга. Чем это вы её так откормили?

– Свежим мясом с кровью. Они ведь, как и мы, очень любят кровь. Но не бойтесь. Не тронет. Просто разминается.

– А я не боюсь. Погладить хотел.

– Гордый вы человек, Иван Петрович. А я признаюсь. Увидев в первый раз его, чуть от страха не околел.

– Даже интересно, куда занесла вас нелёгкая, что вы таких тварей нашли.

– Это не тварь. У неё есть имя. Тара.

Паук подошёл боком к Колову и поджал ноги. В один момент его длинные конечности исчезли, как не бывало. Остался видим только крупный шар тела.

– Десятилетия назад я шёл дорогой приключений. И земли открывались мне одна другой чудесней и прекрасней. Я шёл через саванны. Средь спящих зебр и жирафов. Я пересёк пустыни. Там диво дивное. Там пекло беспощадное в ночи и зябкая прохлада дня сливается в одно едино. И видел джунгли. Среди дремучей гущи, на берегу без имени реки, нашёл пещеру с кладкой пауковьей. И там блуждала Тара. Хотя она и не имела дара речи, но общий мы нашли язык. И уже дома стало ясным, что Тара мне не просто верный друг. Она смелее пса цепного и способна отогнать ночного вора.

– Вы мне угрожаете?

– Ну что вы. Разве могу я грозить государству?

– В таком случае и я скажу. Не угрожая. Если ваша Тара попробует на меня напасть, я её пристрелю.

– Вы страшный человек и спорить с вами нету больше мочи. Вы так привыкли быть надменным, что не способны на иную расстановку сил. Давайте уж свои вопросы. Покончим с этим поскорей.

– Хорошо. О каких криминальных связях Веркиолиса вы говорили?

– С людьми из самой клоаки. С сектантами и беглецом из дома скорби. С отъявленным подножным кормом крыс. Мне неприятно даже вспоминать их лица.

– С какими сектантами? Откуда они, вы знаете?

В банде Веркиолиса состояли сумасшедшие. Это мы выяснили, пока выслеживали банду. Но там не было ни одного сектанта.

– Конечно мне известно их название. Но я бы искренне хотел его забыть. И имя их ведь так банально. «Врата Пустоты». Ну что за цирк?

В какой-то момент мне показалось, что он сейчас назовёт «Новые грани». Тогда бы оба преступления получили свежие вопросы. Я уже даже представил дикие мотивы похищений и самоубийств. Повеяло сатанизмом и чем-то ещё более безумным. Но надежда не оправдалась. Пришлось пометить очередное название в блокноте памяти.

– Хорошо. С этим разобрались наконец. Я хочу вот ещё что спросить. Ваши исполнители искали какую-то звезду. Вы можете пояснить, что это такое?

– Я прежде разъясню другое. Вы ранее назвали сестру мою секретарём. Теперь же братьев заклеймили. Не в первый раз и не теперь вы не оказались правы. Мы семья и нету среди нас деленья.

– Как угодно. – мне порядком надоели эти препирательства.

– Что касается звезды, то это лишь их инициатива. Да, носим мы серебряный у сердца знак. То нам напоминанье об истоках. Он жжёт слегка через чехол. И этого для памяти хватает.

Я уже хотел вырваться из плена его дикого словоблудия. Раны ныли с новой силой и голова напоминала дом советов. Гул в ушах стоял невыносимый. Хотелось отослать его ко всем чертям и вывалиться через окно под лучи утреннего солнца.

Упырь почувствовал мою усталость и победно улыбнулся. Он торжествовал.

– Может вы присесть хотите?

– Спасибо, я пешком постою.

– А что, для этого есть необходимость?

Я ему тоже, как видно, надоел. Колов сел в кресло и снова развернулся полубоком.

– Мне всё же интересно. Зачем вы носите эти звёзды. Слабо верится в простой символизм.

– О! Символизм простым и не бывает. Но правда ваша. Есть глубокий смысл. Животные, что хуже не сыскать. Их оборотнями называют. Ведьмино проклятие, есть молва. Ничто другое плоть так не искажает.

– Я знаю, кто такие оборотни. Не стоит описывать.

– Осведомлённость ваша поражает. Они не любят лишних глаз. И в бешенство лишь в полнолуние впадают.

– В бешенство они не впадают. Это преувеличение. А в волка они оборачиваются по собственному желанию. Мы продолжим энциклопедию вспоминать? Зачем нужна звезда?

– Вы слишком их с разумными сравняли. И ваша версия совсем мне не близка. Но будет так. Оставлю эту тему. Звезда нужна, чтоб защититься. К вампиру прикоснуться ни один не сможет, покуда хлад серебряный на теле ощутим. Подобно псам их нюх стократно лучше. И от металла им больней.

– И что, правда действует? – усомнился я.

– Не раз мы проверяли в деле талисман. Он сбоев не давал ни разу.

– Всё. Больше вопросов не имею.

– Я рад безмерно вести этой.

– Соглашусь. Я тоже устал от этого разговора.

– И хамство на прощание в ответ…

Я развернулся. Хотел проверить, сработает ли рефлекс убийцы. Но Колов и не подумал нападать. А я не нашёл повода его пристрелить.

Стоило дотронуться до ручки, как дверь распахнулась и едва не влетела мне в лоб. В кабинет вбежала Иованна. Мне показалось, что она стала ещё бледнее. Да и в глазах её я заметил застывший ужас.

– Там les loups! Их целая стая.

Голос дрожал.

– Как это понимать?

Колов вскочил на ноги и выглянул в окно. Я не справился с любопытством и тоже подошёл. Перед воротами стояло шесть автомобилей. Из них выбралась целая толпа. Они не скрываясь, махали автоматами. От такой наглости возмутился даже я. Средь бела дня, в центре города. Тут через квартал стены старого города с резиденцией президента. Как их до сих пор не расстреляли только?

– Теперь вы видите, что это только звери. – спросил с надменной улыбкой Колов.

– Скажите, если у них серебряные пули, ваши талисманы спасут?

– Какую чушь вы несёте! Как бы им серебром обоймы зарядить?

– Попросили кого-то. Чтобы стрелять их же нюхать не надо.

– Иованна, дорогая, вели вооружаться. Сегодня нам уж не придётся спать.

Дробью отбивая лёгкие шаги, женщина выбежала прочь. Вместо неё у порога остановились два пальца.

– А нам что делать?

– Вызывайте СОБР. Что же ещё?

– Вы разве не велите им дворец наш защищать?

– С чего бы? – удивился я.

– Ну как же! Это преступление. Ведь к нам пришли с войной. – Колов потянулся ко мне, хотел схватить за грудки, но опомнился.

– Да, преступление. Но это не входит в наши полномочия. Нет лицензии на их зачистку. А ваши ссоры пусть спецназ остужает. Не впутывайте охотников.

– СОБР ваш ещё дождаться надо. Быть может вы награды ждёте? Так в этом равным нету нам. Любую прихоть я исполню, коль скоро другом обернётесь на сегодня. Скажите же, чего вы желаете?

– Мне послышалось или вы взятку предложили?

Совсем не кстати зазвонил телефон. Такого я позволял себе редко, но решил подержать Вику в ожидании.

– Не взятка это. Просто скромный бонус. Старания ведь надо поощрять.

– Вы наверное не знакомы с уголовным кодексом, но за эти слова может светить от двух до пяти лет общего режима и штраф.

– Идите вон! – упырь не сдержался. Он мог ещё много чего наговорить, стоило только поддеть. Но я не стал.

Я вышел в приёмную и набрал оператора.

– Прости, не мог говорить. Тут его высочество граф Влад Колов словами тошнил.

– Колов? Иван Петрович, вы не ошиблись? – переспросила Вика и я почувствовал, как её левая бровь вопросительно взлетает вверх.

– Я только что из его кабинета вышел. Уж наверное я уверен.

– Дело в том, что пришла пару минут назад лицензия на него. Доказано участие в многочисленных убийствах с особой жестокостью, похищениях. Там целый список на трёх листах.

– Опачки.

– Причём приоритет на исполнение именно вами.

Вот ведь неделька выдалась. Отдыхать приходиться в переездах. Раны увеличиваются в геометрической прогрессии. Ребята тоже не обрадуются. После дела Веркиолиса они должны бы сейчас по дачам сидеть. С шашлыком и пивом. Или где им там больше нравится. А приходиться снова головой в улей лезть.

Да и потом. Фиг с ним, с отдыхом. Не в первый же раз. Но как на меня посмотрят вся эта семейка упырей, когда их дрожащий первый среди равных неожиданно рассыплется и оставит сиротами? Что-то мне подсказывало, что не добрыми глазами посмотрят. Хорошо ещё, если удастся живым выбраться. А отказаться нельзя. Личный приоритет это, читай, приказ начальства. Он не обсуждается.

Смущал и уровень объекта. Как бы не мерзок был Колов, он не шёл ни в какое сравнение со взбесившимся упырём из клоаки. Его смерть способна начать войну. И оборотни прибыли в самый неподходящий момент. Они ведь станут главными виновниками. А моё имя просто потонет в бесконечно шуме новостного потока. Или не потонет? Может неспроста именно мне выпало расправиться с графом? Не бывает в этом амире простых совпадений.

– Ты уверена, что именно Влада Колова нужно ликвидировать? Может опечатка?

– Я знала, что вы спросите. И уточнила у Валерия Натановича. А он уточнил у генерального штаба. Ошибки нет.

– Ну что тут сказать. Скоро перезвоню.

Убрал телефон и достал пистолет. После перестрелки в кафе я его ещё не перезаряжал. Но тогда в обойме были железные пули. Привидениям такие очень не нравятся. Теперь снова пригодятся серебряные. Дорогие, но что поделать. За вампиров приличные премиальные выписывают.

– Обороняйте вход. – приказал пальцам и передёрнул затвор. – У нас неожиданно оказалось ещё одно дельце.

Помощники распределились по всем укрытиям, какие смогли найти. Колонны, массивные цветочные вазы. Один встал позади двери в коридор. А водитель зарылся между журнальным столом и дальним углом комнаты. Оружие он с собой не носил и теперь выглядел как живая мишень из тира. И отступить уже не мог. Не успеет.

Колов стоял точно в такой же позе, какой я его оставил. Разве только ещё приблизился к стеклу. Когда я вошёл, он не шелохнулся. Только спросил поставленным баритоном:

– Вы передумали, я полагаю. Люди так непостоянны. От этого и проще вам и тяжелей. Но думал я, что вы уже покинули пределы замка.

Пока он болтал, я подошёл достаточно близко. Остановился на секунду. Его Тара нападёт на меня сразу после первого выстрела. Ядовита ли она я не имел ни малейшего понятия. Когда-то в школе нам говорила беременная учительница географии, что на юге каждая тварь, даже самая крошечная, только того и ждёт, чтобы убить тебя. «Они там все ядовиты и о-о-очень опасны» говорила. Как будто мы тогда готовились в круиз по экваториальным рекам. Но ведь остались эти слова в голове, как ни крути. Значит Тара ядовитая гадость. А убить её первой, так Колов нападёт. Тоже не самое приятное сражаться с многовековым упырём. Кто его знает, какие искусства успел изучить.

– А, понимаю. Вы не передумали. Вы пришли убивать. Тара!

Слишком долго думал, дурак! Я вскинул пистолет. Шар тела паука взмыл над полом. Тонкие лапки несли его с удивительной скоростью. Прицелиться не получалось. Предугадать движение тоже. Тара зигзагами добралась до стены и пробежалась по ней с той же лёгкостью. С другой стороны заходил упырь. Он не спешил. Смаковал мою растерянность.

Тара прыгнула! Я на долю секунды увидел, как её челюсть на пузе из шести клыков разомкнулась. Долю секунды. Но мне этого хватило. Прямая траектория и выстрел. Пуля проскочила точно в рот и с плеском зелёной слизи пробила панцирь с другой стороны.

Пуля не остановила полёт. Безжизненная и удивительно тяжёлая туша влетела в меня со всего хода. Боль в ранах остро напомнила, что ведьмы не всесильны.

Я согнулся. Упырь использовал момент и будто в танце приблизился. Схватил за горло. Поднял над полом. Воздуха не хватало. Позвонки, готовясь разорвать связи, угрожающе хрустнули.

– Ты дурак. Ветров! – кричал он в гневе. – Как ты стал майором!? Ты ведь ничего не понимаешь!  Меня надо защищать. Но ты сторону выбрал, так что сгинешь в моих руках. И я уже чувствую, как твоя жизнь уходит…

Я не знал что сделать. Он выбросил пистолет и я цеплялся за его руку. Последний рывок. Коленом смог опереться ему на грудь. Вторым, что оставалось сил, ударил по челюсти. И это сработало. Я услышал, как щёлкнули его зубы. А следом ослабла хватка.

Судорожный глоток воздуха в падении вернул меня к жизни. Упырь быстро опомнился и снова потянул свои лапы. Я отскочил. Найти сходу оружие не получилось. Достал кастет. Его шипы из серебра. Подойдёт.

– Защищай меня! – снова закричал упырь в исступлении. Так громко, что дрогнул пол. Это плохо. Семейка могла услышать.

Рванул к нему. В подкате приблизился вплотную. Он не ожидал. Оставил ноги открытыми. И заорал от мощного удара. Я поднялся и наотмашь добавил в челюсть. Осталась кровавая вмятина. Человек бы свалился без чувств. Но упыря это только раззадорило.

Мы обменивались ударами и блокировали их. Как игра в ладушки на последнем уровне сложности. Удар. Блок. Удар. Блок. Удар. Блок. Удар. Блок.

Первый пропустил я. Но успел немого отстраниться. Кулак пролетел перед самыми глазами. Свернул нос на бок. Но боли ощутить не успел. Сердце слишком колотилось и адреналин вспенивал кровь. Тут же в ответ и сам упырь пропустил удар. В скулу. Теперь почти вся левая сторона его лица стала кашей. Глаз заплыл и нос с хрипом втягивал воздух. Победа стала ощутимой. Ещё удар. Ещё. Ещё. Месиво разрасталось.

В приёмной прозвучали первые выстрелы. Крики, топот в коридоре. Мне хотелось помочь ребятам, но это потом.

Пока я отвлёкся, упырь собрался с силами и пробил в ответ. Он казался слабым, но даже так я едва не потерял сознание. Точный удар за ухо способен и здоровых бойцов отправить в нокаут. Меня повело.

Колов хотел выиграть несколько секунд. Чтобы собраться, перехватить инициативу. Оттолкнул меня на свой стол. Я приземлился сначала на него, затем перевернулся через голову и снова приземлился уже за него.

Тут, между столом и окном, в уютном убежище, лежал мой пистолет. С любого другого места его не увидеть. И теперь, когда рука обхватила ребристую рукоять, я чувствовал, что осталось только закончить.

А за окном творилось нечто странное. Оборотни вырвали ворота и проникли во дворец. На земле лежало несколько трупов. Догорал огонь в воронке от взрыва. Там где раньше росла сирень. Полиция появилась. Но они оцепили улицу и разгоняли зевак. Упыри попали в немилость? Хотел бы я знать, почему.

Выскочил из-за укрытия. Колов направлялся ко мне. Не танцевал, не изображал. Шёл неуверенно, на смерть. Я взял его на прицел.

– Почему я тебя защищать должен? – спросил я. Всё равно уже ничего он не изменит.

– Опомнился. – через лютую боль он всё же заговорил. Только левой стороной. И слова разжёвывал, будто никак не мог их вспомнить. – Скоро ты будешь на моём месте!

Больше он рассказывать не хотел. Забыл многословие наверное. Я нажал на курок. Голова упыря дёрнулась. Он застыл. Начал падать. Сначала руки, потом и всё тело превратилось в прах. На пол пустой грудой обвалился его вычурный костюм и горсть пепла. Древность показала своё лицо. Давно мёртвое, истлевшее. То, что не получилось сделать природе, вышло у меня. Только не делало меня это ни выше, ни сильней. И сломанный нос тому свидетель.

Я поспешил в приёмную. Там перестрелка не спешила утихать. Пальцы экономили пули. В отличие от упырей. Стены усеяли выбоины. По полу стелились мраморные осколки.

– У нас пуль на всех не хватит! – крикнул мне Филипп.

– Отступайте в кабинет.

Из коридора выскочил кровяной мешок с автоматом на перевес. Он кричал, зажав курок. И прекращать огонь не собирался. Кирилл, палец за дверью, пристрелил его чуть только заметил, но даже после смерти автомат замолчал не сразу. Только когда патроны кончились.

Кирилл закрыл дверь, повернул замок. Поможет на некоторое время. Когда в приёмную перестали проникать пули, мы отступили в кабинет. Придвинули шкаф к проходу. Снова выбрали укрытия. Здесь их оказалось значительно больше. И водителю не пришлось прятаться за стеклянным столиком.

– Вика! – я набрал оператора. – Какого чёрта спецназ сидит на улице?

– Я уточню.

Через минуту она перезвонила.

– Иван Петрович, они сказали, что нет санкции.

– Серьёзно? Бред же. Бегом к Натанычу, пусть он пробивает. Мы заперты, чтоб его.

– Колов убит?

– Да. Но семейка у него мстительная.

– Поняла.

Она перезвонила тут же. Я не успел ещё телефон от уха убрать. Только вместо Викиного голоса на том конце тяжело дышал Валерий Натанович.

– Ваня, эти скоты пустили тебя в расход. И вытаскивать никто не будет.

– Натаныч, как так-то?

– Не знаю. Я послал к тебе всех, кого смог. Но сам понимаешь. Пока они доберутся… Вы держитесь там.

Упыри принялись за дверь кабинета. Шкаф держался, но на долго ли его хватит оставалось только гадать.

– Я вот интересуюсь. Если выберусь отсюда, кому мне за это морду бить?

– Ветров, когда ты оттуда выберешься. «Когда». Там видно будет. Конец связи.

Я убрал телефон. Проверил обойму. Восемь патронов. Не густо.

– У кого сколько? – спросил.

– Четыре. И свинец.

– Только обойма свинца.

– Пять. И обойма свинца.

– Две. И обойма

– Шесть свинцовых.

Отозвались пальцы. Дело дрянь. И шкаф всё жалобнее стонал от ударов.

– Братцы. Лишний раз не рискуйте. В рукопашную без надобности не идите. К нам скоро придёт подмога. Может час. Может меньше. Главное продержаться.

Всего десять минут устоял шкаф. Он пал с треском. Разлетелся ошмётками полок и обрывками книг. И через разорванный портал двери в кабинет ворвалось пять мешков. Потных, кричащих. Они полили жалящим дождём всё вокруг. Разбили окна, разнесли в щепки дубовый стол. Я почувствовал, как от пластин в куртки отлетело пару пуль. Больно, но не смертельно. Только синяки останутся.

Точными выстрелами, без промахов, пальцы уложили первую волну. Потом всё затихло, застыло в ожидании. И снова атака. Ещё восемь. То ли человек, то ли упырей. И все падали возле лежащих. Сыпались на них пеплом.

Сквозь крики я услышал и знакомый голос. Филипп держался за живот. Он вывалился из-за укрытия и не мог уползти обратно. Беззащитный, корчащийся на самом виду. Ему на помощь кинулся Андрей. Другой палец. Схватил за шкирку и потащил. Но не хватило всего шага. Очередной залп неугомонного упыря оставил на спине тропу смерти. Андрей рухнул на Филиппа сверху. Прикрыл его напоследок.

Упыря пристрелил я, потом ещё одного, ещё. Я не заметил, как пули кончились. Затем отстрелял и железные.

– Пусто! – крикнул я.

– Один патрон! – мне ответил только Кирилл.

Там, где прятался Станислав теперь торчала безжизненная нога. Тело скрылось за шкафом. Пятого пальца, Арсена, я не видел совсем. Решил, что и у него всё плохо.

Упыри слышали нашу перекличку. Они знали, что ещё один выстрел, и можно нас брать голыми руками. Потом определились, кому этот выстрел достанется.

В кабинет вбежала девушка. Таких называют потаскухами. Помятая, растрёпанная, в отвратительной вызывающей одежде. И в руках автомат. Она пыталась найти нас, но мы хорошо затаились. Смотрели на неё через щели. Тянули время, как только могли.

– Ну же. Вот я. Стреляйте! – требовала она смерти.

Снова раздались выстрелы. Кто-то прорывался из коридора. Потаскуха испуганно обернулась. Тут-то Кирилл и всадил ей последнюю пули прямо в висок. Она безвольно рухнула, раздвинув по привычке ноги.

Стрельба стихла очень быстро. Перешагивая через трупы, растоптав пепел, к нам зашли спасители. Весь отдел пришёл на помощь. Те кто вчера смог усомниться в моей честности, сегодня готовы были жертвовать собой ради меня. Увидев мёртвых соратников, вошедшие сникли. И только мой сломанный нос им немного поднял настроение.

– Ветров, я тебя всяким видел, но это особенно хорошо. – сказал один широколицый капитан. Павел Медяков. Его весь отдел недолюбливал именно за постоянные шуточки по поводу и без. И теперь некоторые осуждающе покосились на него, хоть и ничего не сказали.

– Давай вправлю. – предложил другой. Миша Волошин. Хороший парень, хоть и кажется иногда, что вместо сердца у него кусок льда.

Он приложил два больших пальца, примерился. Куда он дёргал, я не видел. В глазах заискрило. Когда опомнился, нос уже вернулся на своё место. Разбухший, окровавленный. Но так привычнее.

Водитель выбрался из своего укрытия бледнее январского снега.

– Вы видели, как Арсен в окно вывалился? – спросил он.

– Тимофей, ты ехать можешь?

– Петрович, ты серьёзно? – возмутился майор Моисеев. Жёсткий мужик чуть старше меня. Он даже со своими порой бывал грубее, чем с преступниками. Но не сегодня. – Дай человеку отдохнуть. Тебя Вася отвезёт куда надо. Скажи, что я велел.

Хотелось скорее вырваться из мрачного замка. Я начинал верить, что если не покину его сию секунду, останусь навечно. Убедился, что Кирилл цел, Филипп жив. Посмотрел из окна на Арсена. Вокруг него суетились ребята из скорой помощи. С души камень упал. Значит жив ещё, курилка. Дружески похлопал водителя.

С удивлением прошёл знакомыми поворотами до гаража. Следы боя изменили все залы и комнаты. Везде лежали тела. Пустые пыльные одежды. Стены, картины и гобелены растреляны будто по решению суда. Оборотни полегли всем составом. Кто-то стонал, зализывал раны. Немногие из уцелевших. Я насчитал троих.

Часть упырей со своими кровяными мешками бежали. Я не знал этого наверняка. Догадывался. Надеялся. Не могло же целое общество в одночасье кануть в лету. Крупнейшее в стране, одно из древнейших в амире. Такой пласт истории, охапка традиций и яркое влияние на всю культуру. Как бы ни презирал я их, но такого удела пожелать им не мог даже в пьяном угаре.

Вышел во двор. Скорые отъезжали одна за другой. Им на место прибывали новые. Вереница каталок тянулась к ним от самого крыльца. А рядом скромно сидел чёрный пудель. Растянув пасть в улыбке, высунув язык. Заметив меня, он перебрал ногами, но с места не двинулся. И что только забыл он здесь? Чей он? Впрочем голова пухла от других мыслей, чтобы ещё и о бродячем псе думать.

Теперь домой. Хотелось сказать, что отдыхать, но ещё оставалась карта памяти. Что она мне откроет, пока не имел ни малейшего представления. Может снова отложу сон на потом. Как обещание выучить иностранный язык.

Глава 5 

Хрустальная вечность.

Когда я поднялся на свой этаж, часы соседа пробили десять. Мощные корабельный склянки никогда не ошибались. Даже когда куранты по радио спешили на полминуты, сосед ухмылялся. Говорил, это не время, а рука государства. Злой он стал после отставки. Не мог молчать, даже когда программа новостей меняла заставку. И мне ставил в вину службу в полиции. В остальном мы находили общий язык.

В прихожей обычно пахло духами. Только женскими. Я никогда не мог привыкнуть брызгаться перед выходом. Так и стоял мой флакон, ровесник Ани, среди леса изящных скляночек. Давно превратился в монумент. А сегодня нос слишком устал, чтобы слышать. Жаль. Нравилось вдыхать воздух дома с нотками полевых цветов. Так пах уют.

Разделся. Промахнулся мимо вешалки, но наклонятся не стал. Спешил в душ. К прохладе воды. К бальзаму, чтобы унять боль.

На встречу вышел молодой парень. В моём любимом махровом халате с греческим узором и в моих же шлёпанцах. За ним оставался бесцеремонный мокрый след.

Я выхватил пистолет, наставил на него и насладился бескрайним ужасом в глазах. Парнишка не был вором или взломщиком. Это очевидно. Но какого лешего он одел мои вещи?

– Кто ты такой? – медленно спросил я.

– Я… вы чего… я же… с Аней. Аня! – в панике заговорил он.

Аня выбежала из комнаты в одной футболке. Слишком короткой, чтобы укрыть бритые части тела. Но её это не волновало. Поняв ситуацию, она влезла между нами. Закрыла парнишку грудью. И строго на меня посмотрела. Будто это я во всём виноват. И вообще дома мне делать нечего.

– Папа, ты с ума сошёл? Убери пистолет. Немедленно!

Я подчинился. Запихнул его обратно в кобуру.

– Аня, это как понимать?

– Это Никита. Я тебе о нём говорила.

– С которым ты не встречаешься и целовалась всего два раза?

– Мы же неделю уже… – попытался заговорить Никита.

– Молчи. Сейчас я говорю. – оборвала его Аня. – Да, папа, это тот самый Никита.

– Тебе шестнадцать лет. Забыла? Хочешь, я его на восьмёрку за совращение отправлю?

– Он мой ровесник. Так можно. Я узнавала.

– Это что, за разговорчики? Ты ребёнок! Мой ребёнок. И я не собираюсь смотреть, как ты с каждым встречным в постель прыгаешь.

– Я не ребёнок, сколько раз повторять? Мы живём в двадцать первом веке. Теперь всё совсем по другому. Не так, как в вашем дремучем…

– Я примерно те же слова говорил своему отцу в твоём возрасте.

– А мне, типа, нельзя?

– Нельзя. Потому что я тогда был дураком. А тебе этого не позволю.

– Я сама так хочу. Мне нравится быть дурой. Делать свои ошибки. Свои! Я иначе не научусь жить. Буду кисейной барышней и краснеть от слова «блин». Понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Да ты вообще ничего не понимаешь! – Аня сорвалась на крик. – Вот мама бы на моей стороне была.

– Ещё чего. Она бы с тобой и разговаривать не стала. Отправила бы в угол. Забрала бы ноут и телефон.

Никита потихоньку отступал в комнату. Испугали мы героя. Со своими родителями он бы стал заметно смелее.

– Ну почему ты такой? Ты же знаешь, как тяжело быть подростком. Когда всё самое приятное почему-то нельзя. Ведь правда же?

– Аня, милая, дело ведь не в том, что приятное это плохо. Просто рано ещё. Делов наделаешь и глазом не моргнёшь. А потом всю жизнь жалеть будешь об ошибках молодости.

– Таких, как я? Я тоже ошибка?

Аня удивительным образом перевернула мою мысль. Приняла её на свой счёт и приготовилась расплакаться.

– Да что ты такое говоришь? Ты главная удача моей жизни. Больше того. Ты и есть моя жизнь!

Она ничего не ответила. Вытерла слёзы, отвела взгляд. Успокоилась.

– Что с твоим носом? – хрипло спросила.

– Коллега неудачно пошутил. Кинул пепельницу, а я не поймал.

– Пепельницей, да? Ну-ну. А рубашка… старая коллекция. Такое теперь не носят.

– На моей крови было много, а Вика предложила свою. Запасную в смысле.

Аня подняла куртку, хотела повесить. И всё-таки увидела то немыслимое количество улик, которые мне стоило бы спрятать.

– Это что, папа? – она повернулась белая, как полотно.

– Ты не поверишь…

– Давай на чистоту. Я в твои байки с семи лет не верю.

– Зачем тебе знать? Просто тяжёлый день.

– Это не просто тяжёлый день! Это следы пуль! Снимай рубашку.

Какая она стала сразу взрослая. Прямо как мама. Та тоже со мной вечно ругалась. Уговаривала уйти в безопасное место. А мне это как мёд на душу. Чувствовал себя сразу нереально крутым героем боевика.

Однажды случилось мне с ведьмаком зарубится. Он мечом орудовал, лучше олимпийцев по фехтованию. А мне приходилось в основном убегать и изворачиваться. С горем пополам одолел. Да только в ответ он мне располосовал двумя взмахами весь живот. Что делать я не имел ни малейшего представления. В больницу ехать боялся. Думал, не умер сразу, так значит там добьют. Даная тогда ещё не открыла мне свой талант целителя. Но она в этой истории сыграла свою роль. Сидела у меня дома, вместе с Катей. Аня уже спала и две женщины тихонько обсуждали за чаем очередной фильм. Когда я ввалился домой, едва держась на ногах, начался страшный скандал. Даная меня лечила с трудом унимая смех. Катя бегала кругами, махала руками и чуть громче обычного шепота высказывала всё, что думает о моей работе. Нормальный человек меня назвал бы мазохистом, но в тот момент я был счастлив, как никогда раньше. Хоть и перекусил от боли пару карандашей.

Я снял рубашку. Из тех ран, над которыми сегодня ночью колдовала Даная, сочилась кровь. Прибавилось с десяток синяков. Аня сморщилась от одного только вида.

– Я в душ. – прервал я лишние расспросы.

– Хорошо. Приготовлю тебе пока покушать. Есть пожелания? – она старалась не смотреть ниже лица. Сосредоточилась на носе.

– Макарон побольше.

Шурша и чихая, душ плёл надо мной заклинания. Творил свою загадочную магию. Смывая усталость в канализацию.

Хлопнула дверь. Обиженно, с оттяжкой. Кому-то пришлось не по нраву моё появление. Да и пожалуйста. Милости прошу на выход. А то, что пистолетом пригрозил, так и хорошо даже. Надо было и на курок нажать. Посмотрел бы тогда, как мальчишка на это отреагировал. Может поумнел бы.

После душа намазался бальзамом, натянул спортивный костюм и сел есть. Аня заняла своё любимое место. Уткнулась в телефон. Молчала.

– Ты на концерт хоть сходила? – спросил я, когда тарелка опустела и вместо неё возникла чашка чая.

– Ага.

– Понравилось?

– Ага.

– А потом погуляли?

– Ага.

– Ань, не надо обижаться. Ты ведь прекрасно знаешь, что я прав. Только сама с собой не хочешь согласиться.

Она посмотрела на меня. Внимательно, подбирая слова.

– Ты сам не можешь с собой согласиться. А того же от меня требуешь.

– Ты о чём?

– Да всё о том же. Об ошибках этих дурацких. Знаешь, почему я хочу их делать?  Почему хочу всего, не дожидаясь глупых цифр на тортике?

Ответ я знал. Только не хотел верить, что прав. Рано. Слишком рано.

– Потому что ты ребёнок?

– Нет, папочка, я не ребёнок. Я взрослая.

– Мне сложно представить, что взрослый человек по своей воле будет делать глупости.

– Но ты сам то их делаешь. Постоянно. Каждый день.

– Это обидно, знаешь ли.

– Вот именно! Обидно!

– И когда я в последний раз прям так очевидно сглупил?

– Сегодня вот главная новость. Ветров со своим отрядом вынес вампиров из их логова. Ты вообще понимаешь, сколько моих одноклассников тебя уже ненавидит? Да вампиры это вообще круче всяких там певцов и актёров. Ты не считаешь, что это глупость? Стать ненавидимым целым поколением.

– Это был приказ. Я его выполнил. А ты теперь тоже меня ненавидеть будешь?

– Чёрта-с-два! Я только и ждала, что б эту гадину кто-нибудь прихлопнул. Я о таких ошибках и говорю! Если нужно сделать их целую тонну, чтобы стать такой же как ты, то я хочу сделать каждую. Смекаешь? Каждую!

– Аня, зачем? У тебя целая жизнь впереди. Ты можешь стать кем угодно. В стократ лучше. А меня то ли прибьют в какой-нибудь подворотне, то ли посадят вот-вот.

– Что, лучше сидеть в скучном офисе пять дней в неделю? А по выходным смотреть фильмы со спецэффектами и жрать попкорн как не в себя? Не-а. Не фига. Я хочу смотреть стариковские фильмы. Чёрно-белые. Чтобы знать их наизусть и всё равно смотреть. Хочу читать стариковские книги. Вон из тех, где ещё гравировка цены на обложке. Я хочу тащить этот амир к светлому будущему хоть за уши.

– Я не тащу амир никуда. Тут ты перегибаешь.

– Это тебе так кажется. Просто таких как ты мало. Но представь, если бы вас не было вообще? Колов бы до сих пор был жив. Веркиолис. Сабиотис. Вага. Да за один только этот год ты столько грязи отсюда выкинул, что уму непостижимо.

Аня разошлась не на шутку.

– А как, интересно, это сочетается с сексом по малолетке?

– Потому что почему бы и нет? Разве закон против? Нет. Раньше вон в двенадцать лет первых детей рожали. Так я же не родила.

Я чуть не поперхнулся.

– Ты уже в двенадцать?…

– Нет! Фу! Это уже педофилия какая-то.

– Хоть в этом мы согласны. – устало выдохнул я. – Не хочу больше об этом говорить. Если моё мнение для тебя что-то значит, прошу, не спеши становится взрослой. Ещё успеет надоесть.

Понятия не имею, прислушается ли она к моим советам. Я не могу следить за каждым её шагом. Да я вообще её никак не могу контролировать. Три года после смерти Кати я только и полагался на детскую ответственность. Как будто она существовала. Но ничего другого придумать не получалось. Либо работа и полный холодильник, либо воспитание и подножный корм. Третьего не дано.

– А это Колов тебе? – спросила Аня, промолчав на мою просьбу.

– Пепельница. – отмахнулся я. – Пойду посплю немного.

Я не допил чай. Слишком много за одни сутки. Оставил полчашки на потом.

Сон долго не приходил. Бальзам унял боль, но осталось неприятное чувство. Я ощущал себя мятой тряпкой. Полуденное солнце, как назло, не спешило укрыться тучами. Выжигало обои, уничтожало воздух. Я лежал на спине, раскинув руки и ноги. Принял позу морской звезды. Но это не помогало.

Только когда отчаялся уснуть и хотел заняться делами, почувствовал, как стремительно проваливаюсь в бездну. Наконец сознание нашло крошечную нору безвременья и юркнуло туда.

Я увидел себя среди множества людей. Испуганных, растерянные, не имеющие ни малейшего понятия, зачем они здесь. Бесчисленные толпы топтали кристальный пол, окружали кристальные колоны. Над нами простиралась космическая вечность. Раскрашенная туманностями, унизанная созвездиями. И яркое чёрное солнце с толстой белой короной осуещала нам путь.

Далеко впереди горел яркий свет. Далеко. Могло показаться, что недостижимо далеко, но это не так. Стоило лишь начать путь. Рано или поздно он приведёт к свету. И многие начинали. Одни кричали лозунги, сбивались в группы. Другие шли молча, уверенно. И скоро мы все двинулись. К свету. Вперёд.

Дорога оказалась долгой и трудной. То на нас набрасывался неукротимый ветер, то дрожал и трескался пол. Мы ушли далеко от истоков, но приблизились к свету лишь на несколько шагов. Только поддерживая друг друга в моменты невзгод мы выдерживали испытания. Когда ураган подхватывал самого лёгкого, за него хватались соседи и возвращали на ноги. Когда под тучным проваливался пол, соседи вытягивали его из пропасти. Мы были дружны и едины, но дорога оказалась слишком длинна.

Когда устали первые, они  остановились передохнуть. Перевести дыхание, чтобы продолжить путь. Но им было стыдно. Никто не хотел стать изгоем. И тогда они начали кричать.

– Там дети пухнут от голода, а женщины плачат от бесплодия. – завопил один.

– На свету нельзя спать! Никто и никогда не оставит инструмента. – вторил ему другой.

– Там все рабы и никто не скинет вовеки оков! – подхватывал третий.

– Мы не можем идти потому что никогда не дойдём. Дорога бесконечна и бессмысленна. – оправдывался четвёртый.

Они придумали сотни небылиц и тысячи отговорок. Лишь бы кто-то ещё отвернулся от света. И люди отворачивались. Сначала самые доверчивые из идущих. Они прислушивались к выдумкам и верили в небылицы. Пересказывали их. Додумывали. Приводили доказательства, взятые из рук своего страха.

Я не успел заметить, когда в страх стыдливых поверили и самые яркие агитаторы. Теперь они кричали, что непременно нужно бежать назад. Сломя голову, бросая все пожитки. Платить за проход, если придётся. Отдавать последнее. Склонять голову в рабском поклоне, потому что иначе не пустят. Получалось у них на редкость удачно. Заменив честные стремления на алчность и жадность, они наживались. Они становились хозяевами соседям и господами друзьям.

– Только у истоков наших были мы счастливы. Только там есть настоящая опора ногам. И бесконечно глуп тот, кто это отрицает. Потому что отрицание этого есть слабость. А свет недостижимый идеал, который не благо несёт, а уничтожение!  – Зычно провозглашали они над толпой.

– Покупайте новое, потому что без этого вы никто. Платите за пустоты, потому что иначе жизнь бесцельна. Вам нужно только то, что казалось ненужным раньше. И не нужно то, в чём вы думали есть ценность! – кричали торговцы воздухом.

Устроили баррикады и пропускали назад только за плату. А ценой было всё. Начиная от хрустящих бумажек и заканчивая телом. Когда нечем стало платить, отдавались сами.

Люди вернулись туда, откуда ушла. Но они уже не могли остановится. Неслись дальше. И тогда пустота истоков почернела. Стала расти от каждого нового в неё вошедшего. С хрустом сжирала хрустальные колоны и пол. А люди всё бежали. Счастливые и безумные. Их гнали ораторы. Слишком жадные, чтобы отказаться от своих призывов и баррикад.

Я не мог понять, почему им страшно идти вперёд, но назад, к темноте бежать приносило дикую радость. Зовущие к свету пытались докричаться до людей. Но самые жестокие из жадных указывали на них. А подпевалы рушили колонны, разбирали на части и этими частями уничтожали зовущих. Забивали их, затаптывали до смерти. Люди поддерживали казни. Не нравилось им чувствовать себя неправыми. Тьма казалась спасительной, понятной. Хуже того. Единственно верной и истинной. И она приближалась.

Долго я стоял на месте и наблюдал. Мне не хватало сил пойти против толпы. С теми одиночками, кто уже преодолел половину пути. Но для этого надо было стать смелым и эгоистичным. А бежать со всеми я не собирался. Не хотел видеть во тьме свет. Заставлять себя думать иначе, чем было на самом деле. Так и стоял я, глядя то на далёкий свет, то на надвигающуюся тьму.

Понимание, как близок уже конец, заставило меня вздрогнуть. Я схватил одного человека за локоть, дёрнул к себе. Хотел закричать ему в самое ухо, что тьма близко. Но забыл слова. Как рыба, я безмолвно двигал ртом, сохраняя молчание. А на меня смотрели глаза полные ужаса. И только теперь я понял. Он знал, что бежит в темноту. Знал лучше меня. Но боялся остановиться и стать изгоем. И я потащил его к свету. Отбивающегося, машущего кулаками и не попадающего. Он хотел этого спасения. Весь свой обратный путь он только о том и молил всевышний космос. Лишь бы кто-то остановил его и поволок опять к свету.

Поздно. Тьма нас поглотила…

Я проснулся, когда розовый свет заката семенил по мокрой простыне. Он подбирался меня разбудить, но я его опередил. Во рту пересохло. Шершавым языком облизал потрескавшиеся губы. Одно радовало, ничего не болело. Пока не пошевелился. Стоило двинуть рукой и онемевшие конечности заныли.

Долго не мог прийти в себя. Сон ещё стоял передо мной. И это мерзкое, сосущее чувство беспомощности. Я с детства всеми силами бежал от него. Становился сильнее, умнее. Насколько это возможно. Но во сне все мои усилия сошли на нет. Я стал младенцем перед голодным волком.

Встал, когда стало уже нестерпимо больно переваривать завихрения разума, потянулся. Карта памяти напомнила о себе и больше я уже ни о чём думать не мог. Пора было разгадать её тайну.

На старом компьютере, добрую половину рабочего стола занимали игры. Квесты двадцатилетней давности. Теперь этот жанр непопулярен. Он заставляет думать и превращает игрока в дурака, чуть только он ошибётся. Почти как в настоящей жизни. Только проще.

Поверх древних антологий всплыло окно картридера. Из него открывался вид на единственный файл. Видео. И я его запустил.

Девочка тринадцати лет поправила камеру и отошла. Села в кресло. Лампа выдёргивала из темноты только её. Вокруг сгущалась чернота. Живая, пульсирующая.

– Если вы видите это, значит я справилась. – дрожащим голосом начала она. Между словами делала большие паузы, чтобы унять слёзы. Поправляла волосы. – Я не думала, что так всё повернётся. Куратор просил меня сделать разные вещи, а взамен рассказывал как близко я подошла к секрету. Все ребята говорили, что «Стрекоза» нереально крутая игра и они уже прошли её до конца. Только теперь я понимаю, что все они просто врали. Даже не пытались. А я, как дура, им верила.

Первым заданием стало проснуться в четверть четвёртого и выйти на связь. Такая мелочь. Потом больше. Что-то написать, сделать фотку.

На пятнадцатом уровне куратор попросил порезать вены и снять это. Я сделала конечно. Дальше хуже. Фотографии… эм… даже не знаю как сказать. В общем. Когда я это сделала, пути назад уже не было. Куратор сказал, что выложит их в сеть. И тогда я на всю жизнь опозорюсь. Ну правда же. Кто со мной после такого заговорит? Стали бы пальцами тыкать, шептаться за спиной. Я знаю, как это бывает.

Вчера куратор… я даже не знаю, как его зовут… Короче он заставил прислать ему фотографии всех банковских карточек мамы и папы. Я просто не могла этого не сделать. Простите меня пожалуйста.

А сегодня… ну то есть уже вчера вечером… он позвонил и сказал, что я должна покончить с собой ровно в три пятнадцать. Иначе он отберёт все наши деньги, квартиру и оставит жить на улице.