Читать книгу Русская Арктика 2050 (сборник) - Александр Тюрин, Дмитрий Володихин, Ирина Черкашина - Страница 3

Тишина. Пронзительная тишина, возможная только ночью. Оглушающая…

Она может быть другом, если ты сидишь в засаде и напряженно вслушиваешься в нее – бесконечно молчаливую, словно немую, словно глупую настолько, что ей нечего сказать, но на самом деле – хитрую. Она может быть врагом, если кто-то из тьмы слушает тебя. Если тебе, а не ему, приходится двигаться в поисках затаившейся добычи… Нет, не добычи – противника. Добыча предпочитает убегать, а противник – опытный, злой, чувствующий, что враг рядом – такой противник готовится к драке.

Сейчас он ждет, и тишина его союзник.

Шамиль все это понимал. Более того, знал, что где-то в темноте отстойника скрывается очень, очень опасный зверь, и самым правильным было бы поднять тревогу, оцепить территорию плотным кордоном, но… Невозможно. Зверь опасен, зол, жесток, но не глуп. Он тоже знает, как лучше, и не останется – уйдет при первых же признаках тревоги, затаится, и больше его не выманишь. Зверь хочет жить, и то, что он появился в депо, – уже удача. А значит, надо идти в предательскую тишину ночи, стараясь производить как можно меньше шума.

Шамиль постоял, прислушиваясь, надеясь уловить шорох одежды или хотя бы чужое дыхание, ничего не услышал, с необычайной стремительностью сделал три длинных шага, выскочил из одного сгустка особенно мрачного сумрака, образованного громоздкой тушей пустого пассажирского вагона, и тут же спрятался в другом, порожденном грудой ящиков. Из тени в тень, почти не появляясь там, где его силуэт мог оказаться на прицеле.

Очень быстро.

По возможности – бесшумно.

Стояла глухая ночь, без звезд и луны, мрак ее на сто процентов соответствовал определению «кромешный», и редкие фонари, окружающие согнанные на территорию депо вагоны, платформы и цистерны, при всем желании не могли его разогнать. Железные Берцы предпочитали электронную систему охраны и в целях экономии не подсвечивали по ночам свою железную собственность. С одной стороны, это было Шамилю на руку – он умел использовать тень в своих интересах, с другой – мешало, поскольку схлестнуться предстояло с не менее опытным бойцом.

«Отличные у тебя нервы, тварь, крепкие…»

В ответ – тишина.

Проклятая тишина.

Честно говоря, Шамиль надеялся, что зверь не выдержит и побежит, едва поняв, что в отстойник его заманили хитростью, что это ловушка, капкан, но вот незадача: для того чтобы капкан сработал, Шамилю пришлось идти на ночную охоту в одиночку, а зверь не испугался, принял вызов, и теперь предстоит схватка. И проклятая тишина на его стороне…

Тишина…

Шамиль никогда не думал, что в депо Железных Берцев может быть настолько тихо. Станки молчат, двигатели спят, и, несмотря на то что вокруг полным-полно вагонов, платформ, цистерн, локомотивов и прочих металлических устройств различного, но чаще – путевого предназначения, на территории царит тишина.

Неестественная.

Опасная…

Шорох?!

Шамиль резко поворачивается и в последний момент уходит от прицельного удара сзади – рефлексы не подводят. Уходит, но теряет оружие: дубинка зверя пролетает мимо головы охотника, но попадает прямо в пистолет. Попадает крепко и выбивает, едва не ломая пальцы. Упавшее железо звякает по рельсу, но на звук никто не обращает внимания – некогда, бой продолжается.

Несмотря на потерю оружия, Шамиль отнюдь не обескуражен, продолжает мягкое движение в сторону и одновременно выхватывает левой рукой запасной пистолет, однако применить не успевает: ни выстрелить, ни даже вскинуть. Зверь знаком с тактикой ведения рукопашного боя, ждал второй ствол и выбивает его прежде, чем Шамиль срывает оружие с предохранителя.

«А ты хорош…»

Но от удара ножом противник не уворачивается. Точнее, уворачивается, но не так чтобы совсем успешно. Шамиль слишком опытен, решения принимает не обдуманно, а на инстинктах, поэтому нож у него в руке появляется чуть ли не раньше, чем второй пистолет звякает о рельс. Острый, как бритва, клинок, жадно рвется к плоти врага, но зверь успевает взять назад. Нож режет одежду и неглубоко, на сантиметр, не более, чиркает по самому противнику.

«Отлично!»

Но плохо, что зверь никак не реагирует на рану: не ругается, не вскрикивает, даже не выдыхает шумно, удерживая слова внутри. Зверь молчит, как будто клинок резанул по кукле, и это означает, что противник превосходно тренирован. Профессионал. Возможно – с искусственно завышенным болевым порогом. Таких делали раньше, до Времени Света…

«Я все равно тебя достану!»

Шамиль делает резкий выпад. Неудачно. Зверь ныряет под клинок и снова атакует дубинкой. Но не в руку и не в голову – удар приходится по коленной чашечке. Боль такая, словно кость раздроблена, и Шамиль не удерживает крик.

– Сука!..

Крик обрывается – дубинка бьет по голове, и все плывет. Шамиль прекрасно подготовлен, но враг великолепен и не оставляет ему шансов. Всего два удачных удара, а сопротивление уже сломлено. Это не нокаут, это победа по очкам.

Нож улетает в темноту. Шамиль стоит на колене. В голове шумит, перед глазами – разноцветные всполохи. Шамиль пытается сопротивляться, но противник повторно бьет его в голову, сознание покидает Шамиля, и мужчина мешком валится на землю.

Зверь тут же переворачивает его на спину, молниеносно меняет дубинку на мощный клинок, вспарывает одежду на груди жертвы, на мгновение замирает, словно прицеливаясь, и резким ударом вскрывает бывшему охотнику грудную клетку. Хрустят сломанные ребра. Лежащий без сознания Шамиль выгибается…

3 июля 2079 года хакерская группа «MadHouse» перехватила управление спутниками, на борту которых находилось тектоническое оружие, и атаковала ядерные объекты по всей планете. Локальные землетрясения разрушали хранилища и аэродромы, корабли и самолеты, и цель у хакеров была благая – предотвратить войну, но… Первая же атака со спутника стала поводом для ее начала.

Ракеты, которые не успела уничтожить «MadHouse», ударили по заданным координатам.

Случилось то, что получило название Время Света.

Огненные вспышки, огненные волны, огненные ливни и огненные росчерки в небе – вот его символы, уничтожившие почти все население Земли и едва не погубившие цивилизацию.

Удары тектонического оружия вызвали землетрясения, ядерные атаки стали мелким подспорьем, соломинкой, переломившей верблюду хребет, и кора пришла в движение. Одни горы стали выше, другие рассыпались, третьи ушли под воду. «Проснулись» вулканы, заливая все вокруг кипящей лавой, а небо – пеплом; в морские берега врезались грандиозные цунами. Цветущие земли ушли на дно, планета сменила облик, словно побывав под ножом пластического хирурга, и географические карты резко – всего за два часа – устарели.

Землю сменил Зандр.

Нью-Йорк исчез, оставшись в памяти рукотворными скалами Манхэттена, провалился под землю Берлин, а Лондон, Париж, Москва и Пекин превратились в радиоактивные развалины, над которыми клубились дым, пепел и пыль прошлого мира.

Вместо ядерной зимы случились ядерные заморозки, планета не превратилась в безжизненный шар, но несколько месяцев над ней ходили плотные облака, испражнявшиеся ядовитыми осадками и мощнейшими молниями, способными расплавить тяжелый танк. Несколько месяцев природа кряхтела, всхрипывала, дрожала, но в конце концов победила ту мерзость, которую ей устроили.

Выжила.

На небе стало появляться солнце, семена дали всходы, и люди покинули убежища.

Чтобы увидеть, во что превратилась Земля.

Чтобы понять, как жить дальше.

Как жить теперь, когда рухнул Закон; когда рухнула Власть; когда исчезли или погибли президенты с королями и пришло время новых людей.

Которые стали врагами друг другу.

– Из него вырезали сердце, – негромко, но очень зло произнес Куманин. – Или ему вырезали… Или… В общем, плевать, как правильно… – Он хотел махнуть рукой, но получился взмах кулаком. – Нет, не плевать! Правильно – это найти суку и ему печень экскаватором выдрать. Ты понял? Печень экскаватором.

Прозвучало эмоционально, но без патетики: комендант Ярика – крупной узловой станции Железных Берцев – много чего в своей жизни повидал, так что пожелание, вполне возможно, было сделано не для красного словца, а на основании богатого личного опыта. К тому же все знали, что у Берцев было много разной техники, и убийство своих они никому не спускали.

– Ты меня понял?

Туман кашлянул, но промолчал.

Короткая пауза.

– Врач сказал, что Шамиль во время этого был еще жив, – продолжил Куманин, бросив на собеседника быстрый взгляд. Недовольный: комендант ждал иной реакции, а не простого покачивания головой. – Это зверство даже по меркам Зандра.

С этим заявлением можно было поспорить, но Берецкий не стал. Продолжил внимательно изучать место преступления, словно пытаясь раствориться в нем, стать частью, увидеть то, что ускользнуло от других.

Убийство произошло в отстойнике, на большой, испещренной железнодорожными путями территории, прилегающей к главному депо Ярика. Сюда Берцы свозили всевозможный хлам: мятые вагоны, разбитые локомотивы, автовагоны, дрезины и прочую машинерию железнодорожного свойства. Раньше, до Времени Света, всю эту дрянь без разговоров пустили бы на переплавку, а сейчас предпочитали хранить, предполагая отремонтировать или разобрать на запчасти. Охраняли же отстойник не особенно тщательно, больше полагаясь на репутацию Берцев, нежели на сколь-нибудь действенные меры. Соответственно, люди в отстойнике появлялись редко, особенно по ночам, и это обстоятельство делало зону идеальной для тайной встречи. Соответственно, тело Шамиля могло пролежать здесь до Второго Пришествия, но убийца сделал все, чтобы труп отыскали как можно быстрее, и перетащил его с места схватки к воротам, где утром его и заприметила охрана.

Зачем он это сделал?

Ответ в голову приходил единственный: убийца хотел бросить вызов Берцам и лично Куманину. И у него получилось.

– Ты знаешь, чем занимались Шамиль и Порох? – угрюмо спросил комендант.

От прямого вопроса отмолчаться не получилось.

– Да, – односложно ответил Туман.

Однако Куманин счел нужным уточнить:

– Год назад нам разрешили дотянуть железнодорожную ветку до Белозерска, а это – главные ворота на Русский Север, в Арктику. Мы надеялись поднять торговлю в два раза, а подняли в четыре, но было условие: безопасность. Люди Зимина не доверяют Зандру, и я обязался контролировать эшелоны, отсекая веномов, падальщиков, Жрущих… В общем, всех, кого русские не хотят видеть в Арктике. В Ярике встала их первая линия обороны. – Пауза. – Шамиль с Порохом и были этой линией.

Время Света вдребезги разнесло планету, и в том числе железные дороги: многие тоннели оказались засыпаны, мосты взорваны или разрушены, пути повреждены, подача электроэнергии уничтожена. Казалось, грандиозная транспортная система погибла безвозвратно и ей уготовлена жалкая роль источника металла, но… Но среди выживших нашлись люди, прекрасно понимающие значимость надежных коммуникаций для полуживого мира, и занялись их восстановлением. Не сразу, но занялись.

Все началось с небольшой военно-инженерной части, которая восстановила сообщение на сто восемьдесят километров – грандиозное расстояние по меркам послевоенной разрухи, – и связала три области Зандра. Почин получился удачным: надежный транспорт оказался востребован, и дороги неспешно поползли дальше. А вместе с ними поднимались экономика и торговля, росла численность персонала, появлялась система власти, и теперь Железные Берцы представляли собой значимую силу, с которой приходилось считаться даже государствам.

Но Зандр есть Зандр, силу здесь нужно доказывать постоянно, и именно поэтому Куманин собирался отомстить убийце своего парня с максимальной жестокостью.

– Сердце для людоедов – главный деликатес, – неожиданно произнес Берецкий. Кашлянул, словно прочищая горло, и продолжил: – Ни один не откажется от кусочка.

– Да…

Куманин хотел сказать что-то еще, объяснить, как сильно он зол, но Туман неожиданно разговорился:

– Вы пускали собак?

– Преступник перелез через забор, и следы теряются у первого же пути.

– Сел на поезд?

– Скорее всего, – подтвердил комендант. – По ночам там ходят маневровые, готовят составы.

– Следующий вопрос: как ему, точнее – им, удалось незаметно проникнуть в депо? – Берецкий двинул головой, то ли дернул ею, то ли указал на виднеющиеся вдали ворота. – Что у вас с охраной?

Жест Куманину не понравился – слишком нервный. Да и сам ликтор оказался вовсе не таким, каким виделось бравому коменданту: не двухметровым плечистым бойцом, способным забить гвоздь ладонью, а затем выдернуть и свернуть в кольцо. Нет. Туман Берецкий являл собой классический образ доходяги: не более метра семидесяти, худощавое сложение, короткие желтые вихры непослушных волос, веснушки, белая, болезненная кожа, красные, воспаленные глаза и тонкие губы. И острый нос, делающий Берецкого похожим на крысу, – такие носы комендант ненавидел и у мужчин, и у женщин. Ликтор щеголял в потрепанном сером комбинезоне Технического легиона зигенов, естественно, со споротыми эмблемами, нашивками и знаками различия, высоких ботинках и с портупеей русского образца, на которой болталась кобура с девятимиллиметровым «карауловым» – из-за тощего сложения Тумана не самый большой пистолет казался на нем гигантским.

Разговаривая с комендантом, Берецкий проявил понятную вежливость: снял и оставил болтаться на груди маску Z, лучшую модель для очистки воздуха, но периодически, когда кашель усиливался, прикладывал ее к лицу.

– Эта зона не особенно важна, но при этом – велика, поэтому мы ограничились патрулями и электронными детекторами, – неохотно ответил Куманин. – Но детекторов мало, и их можно без труда вычислить сканером.

– То есть тут проходной двор, – уточнил Туман.

– Тут по большому счету свалка металлолома, – хмыкнул комендант. – Он принадлежит нам, но он все-таки металлолом.

– Понятно. – Берецкий шумно чихнул, едва успев закрыть лицо ладонями, извинился, сделал несколько вдохов через приложенную к лицу маску, отнял ее и кивком указал на высоченного кудрявого мужчину, хмуро слушающего доклад подошедших солдат: – Это Порох?

– Да, – подтвердил Куманин.

– У него есть зацепки?

– Два дня назад убили женщину…

– Я слышал.

Комендант покосился на Тумана, показывая, что не привык, чтобы его перебивали, но замечания делать не стал, продолжил:

– Порох сказал, что они с Шамилем вышли на след. Сказал, что то убийство совершил умный и осторожный парень, но они подготовили для него ловушку.

– Здесь?

– Да.

– Почему Шамиль был один?

– В этом заключалась главная уловка, в противном случае Жрущий в нее не попал бы.

– Он и так не попал.

– Да…

– Я не спрашивал. – Туман снова перевел взгляд на Пороха, прищурился и негромко спросил: – Он не будет против моего участия в расследовании?

– А почему он должен быть против? – удивился комендант.

– Это дело стало слишком личным, – объяснил Берецкий. – А я – чужак.

– Ты – ликтор.

– В первую очередь я – чужак, который будет лезть грязными лапами в расследование смерти отличного парня. – Туман помолчал. – Я уже попадал в подобные обстоятельства.

– Понятно, – ответил Куманин излюбленным словечком собеседника, после чего продолжил: – Порох не будет против. Шамиль был одним из нас, поэтому нет сейчас важнее задачи, чем найти суку и…

– Выдрать экскаватором сердце, я помню.

– Да.

– Вас устроит, если я просто убью людоеда? – Берецкий зашелся в кашле, приложил руку к маске, но приставлять ее к лицу не стал, чтобы не разрывать реплику. – Мертвый людоед для меня все равно что пойманный.

– Устроит. – Комендант помолчал. – Эшелон идет до Белозерска шесть часов, это – твое время.

– Почему вы считаете, что людоед будет в эшелоне?

– Потому что это самый большой состав, который уходит сегодня, и я хочу, чтобы им занялся ты. Все остальное мы проверим сами.

– Мой гонорар?

– Моя признательность, двести радиотабл и бесплатный проезд до любой нашей станции.

– Пятьдесят радиотабл сейчас, это невозвращаемый аванс. Плата за беспокойство.

Небольшие радиоактивные ИП[1] для микрогенераторов Таля действительно походили на таблетки и ценились в Зандре почти так же высоко, как золото. Они служили и по прямому назначению, и в качестве второй валюты, и полсотни радиотабл можно было назвать весьма приличной суммой.

– Ты всегда такой наглый?

– В большинстве случаев я убиваю людоедов бесплатно, просто ради того, чтобы они сдохли, – спокойно объяснил Туман. – Позволь мне заработать на выгодном заказе.

– Ладно, – усмехнулся Куманин. – Договорились.

Вопреки ожиданиям, самыми страшными стали отнюдь не первые дни после Времени Света. Самыми кровавыми – да. Самыми шумными, грохочущими, переполненными смертью, страданием, болью, растерянностью… – да. Но не самыми страшными. Удар той короткой – всего на два часа – войны был стремителен, бояться было некогда, люди или погибли, или оказались заняты выживанием.

А страх… Страх нетороплив, он приходит потом…

А сначала был шок, непонимание происходящего, непонимание грандиозности катастрофы, ожидание «заявления правительства» и зализывание первых, самых жгучих ран. Еще была мысль, что «все наладится», что «нам помогут», что «это долго не продлится». Люди жили сиюминутными интересами, не отдавая себе отчет в том, что нужно беречь спасенные ресурсы, продовольствие, воду. Мало кто понял, что жизнь изменилась безвозвратно, и потому самое страшное произошло через четыре месяца после Времени Света.

Когда случился голод.

Когда настали Жрущие Дни.

Многие фабрики синтетической пищи были повреждены, другие остановились, потому что закончилось сырье, где-то сумели восстановить гидропонные фермы, однако посевы еще не дали урожай. Запасы консервов подошли к концу…

Вот тогда и стало по-настоящему страшно.

Для государств, которые только-только формировались на обломках цивилизации, это стало первой и очень серьезной проверкой на прочность, и они прошли ее с честью, сумев уберечь население от совсем уж адских испытаний. Да, кое-где ели кожаную одежду и кору чудом уцелевших во Времени Света деревьев; где-то пытались перебиться охотой, убивая тощих животных и съедали их полностью, даже кости толкли в муку и делали лепешки.

А в Зандре появились каннибалы.

Сейчас о Жрущих Днях стараются не вспоминать, о них не принято говорить, но все знают, что те страшные недели наложили отпечаток на новый мир. Сделали его чуть жестче, чуть злее. После тех страшных недель в Зандре появились люди, а правильнее сказать – нелюди, – которые не смогли или не захотели остановиться, продолжили есть людей даже после того, как гидропонные фермы дали урожай, заработали фабрики и выросли новые звери.

Еда появилась, но потребность в человечине осталась.

Дни подарили Зандру Жрущих – мужчин и женщин, молодых и старых, сильных и слабых, скрывающих свои пристрастия и бахвалящихся ими, сбивающихся в банды и действующих исподтишка. Убивающих, чтобы есть.

Убивающих.

Жрущие не могли не проливать кровь, и потому скоро появились те, кто считал сам факт их существования аморальным. Появились люди, поставившие себе целью уничтожить всех любителей человечины. Появились ликторы.

– Как часто в Ярике шалили людоеды? – поинтересовался Берецкий, останавливаясь в тамбуре очередного вагона. Здесь, так же, как и везде, стоял крепкий запах дешевого табака, но дым уже выветрился, курильщиков не наблюдалось, вот Туман и выбрал его для короткой остановки. Задав вопрос, ликтор поднес к лицу маску Z и глубоко вдохнул.

– Периодически, – односложно ответил Порох.

– Раз в неделю?

– Реже. Раз в месяц… Иногда – два.

На фоне тщедушного Тумана Порох выглядел настоящим громилой: почти два метра роста, широченные плечи, пудовые кулаки и весьма неприветливое выражение круглого, грубо вылепленного лица заставляли рядовых пассажиров при встрече съеживаться и жаться к стенкам. Как относиться к навязанному напарнику, Порох еще не решил, от гибели друга еще не отошел, поэтому больше молчал, отделываясь односложными ответами и переложив основное бремя расследования на Берецкого. Тот не возражал: шел впереди, цепко оглядывая пассажиров, и если заводил разговоры, то всячески давал понять партнеру, чтобы тот не вмешивался.

– Ловили людоедов часто?

– Примерно в половине случаев. – Здоровяк поморщился. – Ярик – крупная узловая станция, пассажиров много, вот Жрущие и пользуются: приехал, убил, поел, уехал – что может быть проще?

Там, где была возможность, люди ездили по Зандру достаточно активно: торговали, воссоединялись с родственниками, переселялись в поисках лучшей доли… и через ключевые станции, в которые сходились ветки из разных областей, проходило множество народа. Туман представлял обстоятельства, в которых действовал Порох, и интересовали его не они, а работа:

– Как вы ловили людоедов?

– По доносам, в основном, – пожал плечами здоровяк. – Ты ведь работаешь так же.

– Есть разница. – Берецкий кашлянул и сделал еще один глубокий вдох через маску. – Я иду по Зандру, люди знают, что я – ликтор, и эти же люди знают грязные подробности о своих соседях, или подозревают, или догадываются. Людоеды оставляют следы, люди их замечают и обращаются ко мне.

– Или доносят, чтобы отобрать водоносный слой, – буркнул Порох.

– Я тщательно проверяю каждый донос.

– Как?

– Есть способы.

– Поделишься?

– Ты все увидишь, – пообещал Берецкий. – А что не увидишь – я расскажу.

– Договорились!

Здоровяк хлопнул напарника по плечу и сделал легкое движение к двери, намереваясь продолжить движение по вагонам, но ликтор, как выяснилось, не закончил.

– Но вы с Шамилем не шли по Зандру, а сидели на очень оживленном месте, через которое проходит множество незнакомых друг другу людей, о которых ваши информаторы ничего не знают.

– К чему ты клонишь?

– Я хочу понять, что ты можешь, – объяснил Берецкий. – Извини, конечно, но я должен выяснить.

Порох кивнул, признавая право ликтора на любопытство, помедлил и неохотно ответил:

– На самом деле мы с Шамилем работали по Жрущим только после совершения преступления, а так являлись обычными сотрудниками Железной Безопасности: охрана, порядок, сопровождение грузов… Если же находили труп с характерными повреждениями, то есть было ясно, что работал Жрущий, – тогда вызывали нас, и мы начинали стандартное полицейское расследование. Если успевали взять преступника до того, как он покинет Ярик, то получали дополнительную награду.

– До войны был полицейским?

– И я, и Шамиль, – уточнил Порох.

– Понятно… – Туман снова подышал через маску.

Дверь скрипнула, в тамбур вошел очередной курильщик – несмотря на поздний вечер, не все пассажиры еще спали, – однако здоровяк одним взглядом заставил любителя подымить ретироваться. Ликтор улыбнулся: «Спасибо» – и задал следующий вопрос:

– Как думаешь, что заставляет людоедов совершать преступления в городе? Берцы ведь давно объявили их вне закона и жестоко наказывают.

– Голод, – сразу и уверенно ответил Порох. – Как правило, переселенцы добираются до Ярика группами – одиночки через Зандр не ходят. Едут долго, иногда – больше месяца, все это время рядом с ними находятся люди, и…

– Людоеды не могут поесть.

– Именно, – подтвердил здоровяк. – Жрущим срывает крышу.

– А в Ярике они видят толпы незнакомых людей…

– Которых никто не будет искать…

– Если правильно выбрать жертву…

– Именно.

Берецкий рассмеялся:

– Примерно так я и думал.

Однако ответной улыбки не добился – Порох остался серьезен. И следующий, ожидавшийся, но неожиданный, не связанный с разговором вопрос задал довольно холодно:

– Зачем тебя со мной отправили?

Только сейчас спросил, когда они уже несколько вагонов прошли, а значит – готовился. Или выжидал, когда неспешно ползущий по Зандру поезд достаточно далеко отъедет от станции.

– Куманин узнал, что я в Ярике, и попросил помочь с поиском людоеда.

– Ты приехал в депо одним из первых. Когда Куманин о тебе узнал?

– Я в Ярике уже неделю, лечусь у ваших врачей от высыпаний Блэра, что подцепил в Зандре… – Берецкий смотрел напарнику прямо в глаза. – Куманин узнал, что я в городе, встретился и предложил контракт. Он хотел, чтобы я занял ваше место.

– Нам было бы легче, – хмыкнул Порох.

– Но я не согласился.

– Почему?

Контракт с Железными гарантировал ликтору стабильность – по нынешним меркам вещь необычайно редкую и желанную, и потому в голосе Пороха прозвучало искреннее удивление.

– Потому что основная людоедская мерзость таится в Зандре, и мое место там. – Берецкий тоже умел быть серьезным. Он сделал еще один вдох, вернул маску на грудь и кивнул на дверь: – Идем?

– Идем, – согласился здоровяк.

Вся техника Железных Берцев: вагоны, платформы, цистерны, локомотивы, путеукладчики, краны, дрезины, в общем – абсолютно весь железнодорожный парк, – была выпущена еще до Времени Света, соответственно, подверглась или ремонту, или полному восстановлению с обязательной оптимизацией под реалии Зандра. Локомотивы оснащались ударными ножами, а их ядерные силовые установки защищались броней; на крышах вагонов появились огневые точки с пулеметами и автоматическими пушками, а разведывательная дрезина перед эшелоном шла даже сейчас, по безопасному маршруту Ярик – Белозерск: Зандр есть Зандр, и страховка от его сюрпризов еще никому не вредила.

Что же касается внутреннего убранства пассажирских вагонов, то в подавляющем большинстве оно было предельно спартанским и состояло из грубо сваренных полок, на которые можно было сесть или положить пожитки. Стекла в окнах не предусматривались – Зандр жаркий, а в осеннюю непогоду и зимние морозы проемы просто закрывали броневыми ставнями.

Так выглядели самые дешевые вагоны, предназначенные для небогатых пассажиров или, как сейчас, для беженцев с Зандра, рискнувших отправиться в Русскую Арктику за лучшей долей.

– Вы Бобрыкины?

– Да, – подтвердила толстая черноволосая женщина, бывшая, судя по повадкам, полновластной императрицей своего малюсенького народца.

– Все? – уточнил Туман.

– Да.

– Все восемнадцать?

– Да, все восемнадцать.

Порох хотел было съязвить насчет многообразия семейных обычаев, но в последний момент опомнился и крепко потер подбородок, останавливая фразу и скрывая неуместную ухмылку. Здоровяк знал, какими скандальными и неприятными могут быть такие вот крепкие тетки, когда разозлятся, и решил не доводить дело до визгливых разборок.

А вот Берецкий не остановился, несмотря на то что, отвечая на последний вопрос, черноволосая многозначительно нахмурилась.

– Так было всегда или стало после Времени Света?

– Мы все – Бобрыкины, – рубанула «императрица». – А все, что было до Времени Света, не имеет значения.

– Понятно. – Туман кашлянул, опустил взгляд на планшет, неожиданно заинтересовавшись каким-то текстом, и несколько рассеянно повторил: – Понятно.

Поведение его было не угрожающим – тщедушный и низенький Берецкий самой природой не предназначался для угроз, – но тем не менее навевало тревогу: казалось, Туман уже нашел, в чем обвинить переселенцев, и теперь прикидывает, стоит ли оглашать приговор до прибытия подкрепления.

– Чего ты к нам докопался? – не выдержала «императрица».

И Порох вдруг поймал себя на мысли, что не смог бы ответить на вопрос. Бобрыкины – пять разновозрастных мужчин, пять разновозрастных женщин и восемь детей от восьми до пятнадцати лет, – являли собой заурядную группу переселенцев: латаные-перелатаные комбинезоны, стоптанные башмаки, потертые рюкзаки и мозолистые руки. Если они и отличались чем от остальных пассажиров вагона, так только общей фамилией. Но разве это повод для подозрения?

Но Туман отчего-то заинтересовался, остановился рядом с дремавшим семейством и начал расспросы, вызвав тревогу у взрослых и любопытство у детей.

– Чего ты к нам докопался?

Несколько секунд Берецкий непонимающе смотрел на подавшую голос черноволосую, а затем лениво осведомился:

– А почему я не должен докапываться к вам?

И прозвучал ответный вопрос хоть негромко, но настолько уверенно, что «императрица», явно готовившаяся перейти на повышенный тон, осеклась. Никакого кашля, никакого дрожащего дыхания – в вопросе прозвучала сила, о которую можно было разбить голову.

– Он. – Туман ткнул пальцем в одного из Бобрыкиных, небритого мужчину, под расстегнутым комбинезоном которого виднелась красная майка. – Что он скрывает?

Но смотрел при этом не на черноволосую, не на подозреваемого, а на детей. Задавая вопрос, Берецкий искал ответ не в словах, а на лицах тех, кто еще не научился управлять своими чувствами.

– Почему ты решил…

– Что он скрывает?

Порох, поразмыслив, решил не полагаться только лишь на грозный вид и с многозначительным видом положил ладонь на рукоятку пистолета, но применять силу не потребовалось: черноволосая подалась вперед и что-то прошептала Берецкому в ухо. Тот кивнул, сделал маленький шаг назад, вернув комфортное расстояние, и уточнил:

– Ты ведь понимаешь, что мы проверим?

Красные глаза смотрели жестко, но «императрица» уже взяла себя в руки.

– Проверяй.

– Понятно.

– Ты ведь ликтор? – неожиданно спросила женщина.

Несмотря на позднее время – полчаса как перевалило за полночь, – остальные пассажиры пока не спали или проснулись в ожидании скандала, немного расстроились тем, что все закончилось тихо, а теперь вновь насторожились.

– Ликтор, – подтвердил Берецкий. И чуть улыбнулся: – Не хочешь мне о ком-нибудь рассказать?

– В поезде едут Уроды.

– Знаю.

– Их проверь.

– Спасибо за сотрудничество. – Туман оглядел лица переселенцев и громко уточнил: – Всем спасибо. И… счастливого пути.

Пожелание встретили молча.

В государства ехали всегда…

Важное уточнение: не в опереточные «ханства», «империи» и прочие «королевства», коими переполнен Зандр, а в настоящие государства, сложившиеся после Времени Света и доказавшие свою силу. Вот в них ехали всегда: в Зигенский Орден, в Китай, в WSD и в Русскую Арктику, в союз народных республик, сложившийся в высоких широтах. Зачем ехали, учитывая, что, в отличие от вольного Зандра, граждане государств имели множество обязанностей и обязательств, за исполнением которых зорко следит полиция? За стабильностью, за понятными правилами игры и жестким соблюдением норм безопасности, за тем, что растерзанная Земля должна была двигаться вперед, и никто, кроме государств, не смог бы это движение обеспечить.

Люди ехали туда, где видели будущее. Туда, где формировался Порядок. А он формировался там, где сохранилась серьезная сила.

Глобальное потепление и таяние льдов привели к ускоренному освоению Арктики и, как следствие, – к быстрой милитаризации северных просторов. Крупные военные группировки, что создавали арктические державы, предназначались для защиты секторов от алчных соседей и тех государств, которые не получили официального права на разработку лакомого куска, а потому северные соединения были оснащены наилучшим образом, по последнему слову техники, и… вошли в число главных целей на случай глобальной войны.

Которая и разразилась в 2079 году.

В тот день баллистические ракеты разметали мощнейшие авианосные группировки НАТО, однако не причинили столь же сокрушительного вреда российской Оперативной Группе «Арктика», основу ударных частей которой составляли отряды подводных лодок. Некоторые крейсеры погибли на рейде, некоторые стали жертвами подводных вулканов и цунами, однако большая часть кораблей благополучно переждала Время Света на безопасных глубинах, сохранила боеспособность, и это обстоятельство позволило командующему «Арктики» адмиралу флота Андрею Андреевичу Зимину по окончании «горячей фазы» конфликта немедленно приступить к реализации основной боевой задачи и полностью очистить зону ответственности ОГ от остатков вражеских ВМС. Российские подводные крейсеры ликвидировали потенциальную угрозу, потопив, выдавив или принудив к сдаче все оставшиеся в Арктике корабли, после чего встали на боевое дежурство в проливах и полностью закрыли акваторию Северного Ледовитого океана.

Однако развивать наступление, как того требовали планы военного времени, адмирал не стал. Проанализировав ситуацию, Зимин понял, что цивилизация получила мощнейший удар, что большая часть пакетов, что хранились в его сейфе с пометкой «вскрыть в час «Х», устарели и следует сосредоточиться на восстановлении, а не завоевании.

Береговая инфраструктура Арктики пострадала гораздо сильнее флота, однако некоторые комплексы атаку пережили и были в состоянии обеспечить кораблям хотя бы экстренную поддержку. Комплексы следовало привести в порядок. Арсеналы ОГ наполнялись из расчета трех месяцев боевых действий средней интенсивности, и предстояло в кратчайшие сроки организовать систему пополнения огневых запасов. А самое главное – необходимо было решить тяжелейшую проблему продовольственного обеспечения.

И в целом Зимин справился.

Восстановил два важнейших порта, обеспечив флот базами, развернул производство искусственной пищи и принял меры для подъема производства. Сухопутные части продвинулись вглубь материка от Мурманска, взяв под контроль промышленные и научные центры, жизненно необходимые для обеспечения армии, а главное – знаменитый Петрозаводский Машиностроительный Кластер, созданный специально для нужд ОГ и способный производить лучшую в мире бронетанковую технику.

Освободив Арктику, Зимин отправил положенные шифровки в Генштаб, однако ответа не получил: война обезглавила и военное, и гражданское руководство России. Несколько раз радисты ОГ принимали послания от чудом выживших министров и губернаторов с требованием перейти в их полное подчинение, но адмирал относился к подобным заявлениям с юмором. При этом он понимал, что не сможет оставаться только военным, разрабатывал концепцию будущего государства, но… оттягивал момент его объявления, в глубине души надеясь, что Верховный даст о себе знать.

Военный до мозга костей, верный присяге и преданный Родине, Андрей Зимин не мог с легкостью перечеркнуть прошлое и продолжал считать, что находится в «затянувшемся автономном плавании».

И лишь насущная необходимость заставила его принять непростое решение о создании нового государства.

15 ноября 2079 года адмирал флота Зимин объявил себя секретарем Исполнительного комитета Союза Народных республик и Главнокомандующим его Вооруженными силами.

В настоящее время Русская Арктика включает в себя девять республик, расположенных на побережье Северного Ледовитого океана, Карелии и Ленинградской области, а ее флот контролирует весь арктический бассейн.

– Бобрыкин? – в привычной для себя рассеянной манере переспросил Туман. – Большая Мама сказала, что он служил зигенам, вот и растерялся под моим взглядом.

– И ты ей веришь? – удивился Порох. Он уже понял, что новый напарник наивностью не страдает, и слова, даже произнесенные с максимальной искренностью, пропускает мимо ушей.

– Нет, конечно, – вяло отмахнулся ликтор. – Он явно пробовал мясо, но я сильно удивлюсь, если выяснится, что Бобрыкин – тот, кого мы ищем.

– Почему?

– Потому что он – работяга. Забитый и послушный. Он бы не осмелился перечить Большой Маме, а Большая Мама ни за что не разрешила бы ему убивать в Ярике. – Пауза. – Думаю, Бобрыкин ел мясо только ради выживания и только в Жрущие Дни. И с тех пор мучается.

И снова – прозвучало настолько уверенно, что Порох постеснялся уточнять, как Туман обо всем этом узнал. Но при этом здоровяк не промолчал.

– Ты не кажешься сильным, – бросил он, многозначительно разглядывая узкие плечи ликтора.

– Я и в действительности не такой, – не стал спорить тот.

– Как же ты справляешься с Жрущими?

– Хитростью.

– Убиваешь исподтишка?

– Тебя это смущает?

– Нет. – Порох покрутил головой. – Пожалуй, нет.

– Хорошо. – И ликтор открыл дверь тамбура.

В голове любого эшелона Берцев располагались вагоны первого класса. Первого по меркам Зандра, разумеется, но от обычных пассажирских «коробок» эти вагоны отличались кардинально. Вместо железных полок в них монтировали оставшиеся с «прошлой жизни» диваны и кресла, окна закрывали настоящие стекла, уборщики регулярно мыли туалет, а главное – внутри сохранилось деление на купе, люди не сидели друг у друга на головах, а имели возможность уединиться.

Большого числа желающих оплатить комфортное путешествие не наблюдалось, вагонов первого класса в эшелоне имелось всего три. Порох, помнивший внутренние инструкции Железной Безопасности, остановился, едва выйдя из тамбура, размышляя, как бы провести расследование, не задев тонких чувств важных персон, а вот не скованный корпоративными правилами Туман продолжил действовать с прежней бесцеремонностью: рывком распахивал двери купе, внимательно разглядывал опешивших пассажиров, тем, кто спал, нагло светил фонариком в лицо и двигался дальше, не отвечая ни на вопросы, ни на возмущенные возгласы. Двигался, пока не отыскал интересных для себя людей, а вот как ликтор их определял, Порох не понимал до сих пор, несмотря на три десятка оставшихся позади вагонов.

– Григорий и Александра Самойловы?

– Да…

Он был большим, когда-то, видимо, полным, теперь изрядно похудевшим, но по-прежнему большим благодаря широкой кости. Лет сорока, не более, с большими черными глазами, толстыми губами и коротким ежиком совершенно седых волос. Руки у него были натруженными, но не привычно мозолистыми, как у Бобрыкина, а огрубевшими от непривычного труда.

Она – верная спутница. Большая, под стать мужу, но тоже исхудавшая. Чувствовалось, что в последнее время их жизнь трудно было назвать сладкой.

Тем не менее Самойловы занимали все купе, без попутчиков.

– Бежите с Зандра?

– А вы…

– Железная Безопасность, – сообщил из-за плеча напарника Порох. – Вы можете отвечать. – Поразмыслил и добавил: – Извините за беспокойство.

– Бежите с Зандра? – повторил Туман, из вежливости позволив здоровяку закончить фразу.

– У нас… – Самойлов сбился, но тут же взял себя в руки и твердо продолжил: – У меня контракт с Карельской Народной Республикой, мы едем в Петрозаводск.

Так вот откуда взялись такие условия…

Все серьезные государства планеты остро нуждались в квалифицированных специалистах, в инженерах, ученых и врачах, способных работать на производстве, преподавать в школах и училищах, а то, глядишь, и восстанавливать фундаментальную науку, отодвигая почти умершую цивилизацию от феодализма. Таких людей искали, в том числе – с помощью вездесущих папаш, которым платили за грамотеев двойные, а то и тройные премии, таким людям помогали выбраться с Зандра и предлагали контракты, гарантирующие понятное будущее и даже обеспеченную старость.

Судя по разложенной на столике снеди – ломти настоящего мяса, хлеб и сыр – и отсутствию попутчиков, Самойлова считали очень нужной Петрозаводску персоной, однако Берецкий говорил с ним так же, как допрашивал нищих переселенцев из общих вагонов: вежливо, но холодно, иногда – с оттенком превосходства.

– Вам доводилось встречаться с людоедами?

– Это имеет значение? – поднял брови Григорий.

– Имеет, раз я спрашиваю.

– А вы, извините, кто? – Самойлов справился с волнением, уселся на диван – Туман последовал его примеру – и теперь говорил спокойно, даже чуточку вальяжно.

– Вы знаете, кто я, – ровно ответил Берецкий.

– Вы – ликтор.

– Теперь вы ответите на мой вопрос? – осведомился Туман, давая понять, что ничуть не впечатлен проявленной собеседником прозорливостью. – Вам доводилось встречаться с людоедами?

– Вы знаете ответ.

– Меня интересует не ответ, а то, как вы его произнесете.

Несколько секунд Самойлов таращился на тощего ликтора, затем качнул головой, беззвучно признавая, что встретил достойного противника, и сухо ответил:

– Доводилось.

– Кто оказался людоедом?

Вопрос не понравился. Александра поджала губы, а Григорий помрачнел. Но попытался сделать ответ легким:

– А если я скажу, что видел Жрущих во время нападения их банды на наше поселение?

– Я вам не поверю. – Берецкий неприятно улыбнулся. – Кто оказался людоедом?

– Соседи, – не сдержалась женщина. И отвернулась.

– Большая семья?

Порох почему-то вспомнил Бобрыкиных.

– Муж и жена, – медленно ответил Григорий. – Вы должны простить Сашу: мы знали Васильковых еще до Времени Света… С Мишей я учился в университете.

Прозвучало очень проникновенно, однако Туман, похоже, был сделан из железа высшего сорта – его не задело.

– Как вы поняли, что ваши соседи – людоеды?

– На соседней ферме пропал ребенок, – вздохнул Самойлов. – А в их подвале нашли… Нашли тело. Извини, дорогая.

Александра всхлипнула.

– Что с ними сделали? – поинтересовался ликтор, равнодушно разглядывая расстроенную женщину. Настолько равнодушно, что его спокойствию удивился даже Порох.

– Сожгли.

– Вы принимали участие в экзекуции?

Всхлипывание.

– Да.

– Поэтому вам неловко вспоминать о том эпизоде?

– Мне не неловко, мне неприятно!

– И это не эпизод! – взвилась женщина. – Они жили рядом с нами, ясно? Все время рядом с нами! Мы были друзьями!

– Понятно.

– Неужели?

– Поверьте, в этом поезде я понимаю вас как никто. – Берецкий обозначил улыбку, но тут же вернулся к делам: – Сколько вы пробыли в Ярике?

– Около двух недель.

– Почему так долго? Эшелоны на Белозерск ходят каждые два дня.

– Мы сами уехали с Зандра, и с представителями КНР я связался только здесь, в смысле – в Ярике.

– Вы хороший специалист?

– Ремонт и обслуживание авиационной техники, – с законной гордостью ответил Самойлов. – До войны я был главным инженером авиационного завода.

– Вы – умный, образованный и внимательный человек, вы довольно долго пробыли в Ярике… – Ликтор чуть подался вперед. – Вы не видели там людей, чем-нибудь напоминающих ваших соседей?

Всхлип. Григорий бросил на собеседника недовольный взгляд и стал чуть грубее:

– То, что я сжег пару Жрущих, не означает, что я стал в них разбираться. И я до сих пор не могу представить Васильковых этими… Каннибалами…

– Вы были с ними близки?

– Не имеет значения.

– Понятно…

Туман убрал планшет в сумку, но подняться с дивана не успел.

– Вы когда-нибудь ошибались? – нервно спросила Александра.

– Да.

– Что?

Она явно не ожидал прямого ответа.

– Вы спросили – я ответил, – пожал узкими плечами Берецкий и сделал два вдоха через маску Z. – Я ошибался.

– Вы обвиняли человека в людоедстве…

– А потом оказывалось, что он не виноват, – закончил за собеседницу ликтор.

– И вы его отпускали? – тихо спросил Григорий.

– Как правило, правда всплывает после исполнения приговора, – очень спокойно произнес Туман. – Все мои ошибки заканчивались смертью подозреваемых.

Порох вздрогнул и посмотрел на Берецкого с уважением. С большим уважением. А вот ученое семейство решило, что получило основание для атаки.

– И какое наказание вы понесли?

– Мне было неприятно.

На этот раз всхлип был больше похож на карканье.

– Вы убивали невинных и вам было просто неприятно? – Александру затрясло от бешенства.

– Вас беспокоит, что ваши соседи могли оказаться обыкновенными людьми? – быстро спросил Туман.

– Они кричали перед смертью. – Женщина закрыла глаза. – Они кричали.

– Не лезьте к ней, – хмуро попросил Григорий. – Или я пожалуюсь русским.

– Все кричат перед смертью. – Ликтор прищурился. – Но если вам интересно, кого я вижу, когда бреюсь, то я вижу людоеда.

Александра распахнула глаза и с испугом посмотрела на Берецкого. Самойлов дернулся, как будто захотел отпрыгнуть прочь. Порох вздрогнул.

– Вы ведь это хотели услышать, не так ли? Хотели указать мне место? Так я его знаю. Я все о себе знаю. – Тонкий палец прочертил невидимую линию по потрепанной сумке, в которую ликтор убрал планшет. – Абсолютно все…

– Как вы с этим живете? – прошептала женщина. – С такой виной…

– Ваш супруг ремонтировал самолеты, и на его совести наверняка есть хотя бы одна катастрофа. – Туман усмехнулся. – Ведь есть?

Григорий понял, что промолчать не получится, и буркнул:

– То была случайность.

– Верно: вы убили случайно, по недосмотру, – согласился Берецкий. – Возможно, не проверив подчиненных, которые праздновали день рождения сестры механика, явились на работу с больными головами и не выполнили все пункты инструкции. Или же вы не заменили вовремя деталь, решив, что она еще послужит, но сыграл шанс на миллион и металл разрушился… Случайность… В моем же деле случайностей нет, меня сознательно обманывают и подбрасывают улики. А теперь вопрос: кто виновен больше? Вы, отдавший свою ответственность на волю случая, или я, которого целенаправленно вводят в заблуждение изворотливые преступники? В каком случае речь действительно идет об ошибке?

Несколько секунд в купе царила тишина, прерываемая лишь равномерным постукиванием колес по рельсам, после чего Александра тихо ответила:

– Я об этом не думала.

– Никто не думает. – Берецкий рывком поднялся на ноги. – Всего хорошего.

Это был самый омерзительный сон, какой только можно представить. Страшный, как месть анархиста. Противный, как плененный падальщик. Отчетливый, как только отчеканенная монета. Пронзительный, как крик насаженной на клинок женщины, и злой, как цепной «баскервиль».

Омерзительный сон… повторяющийся из ночи в ночь.

Кастрюля супа на столе.

Ее вид заставлял кричать и просыпаться в холодном поту, тяжело дышать, глядя в равнодушную тьму, трясущимися руками переворачивать мокрую от слез подушку и долго лежать без сна.

Кастрюля супа на столе.

Очень простая кастрюля тусклого серого металла. Весьма приличной вместимости. Большая кастрюля с крышкой. Немного помятая, с двумя царапинами, но крепкая, не прохудившаяся.

Она стоит на столе, сбитом из плохо обработанных досок, на грубом, самодельном столе, какой можно увидеть в пещере, ставшей убежищем. Или в землянке. Или в подвале. Кастрюля не подходит убежищу, несмотря на вмятину и царапины, она явно дорогая, ее место – на превосходно оборудованной кухне загородного дома, но все изменилось, и теперь она на грубом столе. Справа от нее блестит перепачканный жирным бульоном половник. А рядом с половником – нож. Большой кухонный нож, лезвие которого покрыто засохшей кровью.

И кухонный топорик. Тоже испачканный.

Пахнет мясным супом. Пахнет до одури вкусно. Настолько вкусно, что начинает тошнить.

От голода.

И от взгляда на перепачканный в крови нож.

Но запах супа сводит его с ума…

Он голоден. Он страшно голоден, и потому подходит к столу. Он знает, что ни в коем случае нельзя открывать крышку и заглядывать в кастрюлю. И еще он знает, с первой секунды проклятого сна знает, что обязательно заглянет.

Поднимет крышку.

И увидит то, что заставляет его кричать и просыпаться. Увидит то, из-за чего у него, лютого и беспощадного, льются слезы. Увидит то, из-за чего он каждое утро хочет себя убить.

– Лихо ты их отбрил, – вполголоса одобрил Порох, когда они вновь оказались в тамбуре. Туман по обыкновению задержался подышать – в последнее время его кашель усилился, и здоровяк затеял разговор. – Вообще непонятно, как эти чистоплюи выжили в Зандре. Ошибка, мать ее! Как вы себя чувствуете после нее…

– Нормальным людям претят убийства, и этим они отличаются от людоедов, – тихо ответил Берецкий. – Некоторые до сих пор путают убийство с приведением в исполнение приговора.

– Угу…

– А когда я ошибаюсь…

– А ты просто ошибаешься.

– Именно. – Ликтор глубоко вздохнул и следующую фразу произнес не отрывая от лица маску, поэтому получилось глухо: – В душе Самойловы знают, что без нас их съедят, причем в буквальном смысле. В душе они оправдывают совершаемые нами убийства, и это их тоже раздражает.

– Их все раздражает.

– Да, – подтвердил Туман. – Такие люди.

– Я не спрашивал.

– Знаю.

Мужчины рассмеялись, а затем Берецкий, легко, как бы в продолжение смеха, поинтересовался:

– Ты когда-нибудь ошибался?

И услышал в ответ честное:

– Разумеется.

Порох не собирался скрывать очевидное.

– И?

– Бухал и шел дальше. – Здоровяк слегка развел руками. – А что еще делать?

– Я редко пью, – вздохнул Туман, опуская маску на грудь.

– Как же ты расслабляешься?

– Убиваю людоедов. – Воспаленные глаза впились в темные Пороха подобно двум красным клинкам.

– Тебе это нужно? – негромко спросил ошарашенный здоровяк.

– Да.

Пауза.

– Ты – садист?

– Нет, я – убийца. – Ликтор рассмеялся и, повернувшись к напарнику спиной, открыл дверь во второй вагон первого класса. – Кто у нас остался?

– Самые интересные ребята, – пробурчал Порох, все еще переваривающий неожиданный и резкий ответ Берецкого.

– Циркачи?

– Они…

Занимали два соседних купе, не спали и встретили незваных гостей крайне неприветливо.

– Давайте поговорим в Белозерске. – Возглавлял группу из Цирка Уродов приземистый черноволосый крепыш, в гены которого явно вписали протокол «Пантера» – Берецкий сразу обратил внимание на характерные повадки. – Мы вам не доверяем и не хотим…

– Вам сказали, что за расследование мы проводим? – громко осведомился Порох. Входить к циркачам первым ликтор поостерегся, укрылся за широкой спиной напарника, вот и пришлось здоровяку вести основные переговоры.

– Ищете Жрущего и сразу к нам? – возмутился в ответ Пантера.

– Мы в поезде уже три часа, весь его прошли.

– И что?

– То, что не сразу, – весомо объяснил Порох. – Совсем не сразу. Ясно?

Циркачи переглянулись. Внешне эти люди, подвергшиеся «экспериментальному генетическому преобразованию», выглядели странно, некоторые – страшно, однако мозги у них работали, и Пантера прекрасно понял, чем может обернуться отказ от сотрудничества с Железной Безопасностью.

– Мы ничего не знаем о Жрущем, – произнес он, выискивая угрюмым взглядом стоящего в тени ликтора. – Ты слышишь?

– Как долго вы сидели в Ярике? – поинтересовался Туман, не выходя из-за спины напарника.

– Вчера приехали.

– Эти двое сидели на станции с прошлого понедельника. – Порох коротким жестом указал на Гиббона и вторую Пантеру. В ответ послышалось сдержанное рычание.

– Откуда знаешь? – негромко спросил главный циркач.

– Я из Железной Безопасности, – язвительно ответил здоровяк.

– Разве мы для вас не на одно лицо?

– Отвечай на вопрос.

– Я…

– Пусть скажет Гиббон, – неожиданно велел Туман.

– Что скажет? – растерялся Пантера.

– Где он был вчера ночью?

– Что?

Порох положил руку на пистолет. Вторая «кошка» зашипела, но главарь Уродов сумел удержать в руках и себя, и подчиненных.

– Не надо нас провоцировать, – резко бросил он, сделав шаг вперед. – Вы драки хотите?

– Пусть он ответит! – потребовал Порох.

– Не надо.

И снова Берецкий сумел показать, кто здесь отдает приказы. Спокойное «Не надо» заставило Пороха отступить, а Пантеру успокоиться. Конфликт погас, не разгоревшись.

– Хочу знать, почему вы такие дерганые? – Туман с любопытством уставился на главного циркача. – Зачем вы едете в Белозерск?

– Не твое дело! – рявкнул, словно выплюнул, Гиббон.

– Он все равно узнает, – скривился Пантера, жестом возвращая горячего помощника на диван. Помолчал, глядя на Пороха, и нехотя сообщил: – Мы едем покупать у русских оружие.

– И везете деньги? – уточнил Берецкий.

– Много денег, – подтвердил Урод. – Золото.

– Это все, что я хотел знать.

– Правда?

– Конечно, нет…

А примерно через тридцать минут, когда они закончили общаться с Уродами, прошли через последний вагон первого класса и привычно остановились в тамбуре, Порох решил подвести итог:

– Итак, у нас трое подозреваемых: Бобрыкин, Самойловы и Гиббон…

– А ты внимательный, – протянул Туман, не отрываясь от планшета. Судя по всему, он освежал в памяти сделанные заметки.

– Удивлен?

Однако сейчас Берецкий не был настроен шутить.

– Меня удивляет другое…

– Что?

– Почему он убил Шамиля так дерзко? – Порох вздрогнул, и ликтор немедленно извинился: – Прости, но я должен вернуться к этому.

– Понимаю. – Здоровяк тяжело вздохнул. – Шамиль… Что ты имел в виду?

– Если бы убийца просто застрелил Шамиля, мы даже не были бы уверены, что ищем Жрущего, – пояснил свою мысль Туман. – Но он повел себя очень нагло, вырвал Шамилю сердце, словно бросая нам вызов.

– Может, был голоден? – предположил Порох.

– Он поел за два дня до убийства Шамиля, – напомнил Берецкий. – После этого вы и стали его ловить.

– Ах, да… – Здоровяк почесал в затылке и неуверенно предположил: – Не смог удержаться? Ну, то есть убил Шамиля, а потом решил поесть. Сердце для них деликатес.

– Я тоже так подумал, – поддержал напарника ликтор. – Или же мы имеем дело с очередным проявлением их безумия.

– Ты считаешь Жрущих сумасшедшими? – прищурился Порох.

– Не совсем… – задумчиво ответил Туман. – Я склонен считать людоедство не отклонением, а процессом превращения в зверя. При пожирании себе подобных исчезают запреты, ограничения, мораль… Исчезают законы Божьи и человеческие. Появляется чувство превосходства – ведь ты знаешь, каковы люди на вкус… Появляется ощущение себя хищником, которое ведет к новым убийствам – хищник не может не убивать…

– Чувство превосходства появляется у любого человека с оружием, – хрипло произнес Порох. – Зандр переполнен ублюдками с комплексом превосходства.

– Согласен. Но я видел и нормальных людей с оружием. А вот нормальных людоедов – нет. – Туман приподнял брови, словно приглашая поспорить, но возражений не последовало, и Берецкий продолжил: – Но мы отвлеклись. Итак, теперь все знают, что в эшелоне едет ликтор. И сейчас все наши подозреваемые увидят, как ликтор, состроив сосредоточенную физиономию, торопливо и в полном одиночестве идет в хвост поезда. Время глухое…

– Ты для этого попросил Куманина задержать отправку эшелона? – догадался здоровяк. – Поэтому сделал рейс ночным?

– Днем на меня не напали бы.

– А сейчас нападет?

– Скорее всего.

– Почему?

– Потому что он боится, – уверенно ответил Туман. – Страх – лучший повод для нападения. – Заметил недоумение на лице напарника, рассмеялся и похлопал здоровяка по плечу: – Не бери в голову: три к одному, что он нападет.

– Но почему?

– Потому что ему надо, чтобы ты поймал преступника. Он убьет меня и подбросит улики какому-нибудь бедолаге, которого ты пристрелишь.

– Я не такой уж и тупой.

– Каждого можно обмануть: и тебя, и меня, – спокойно ответил Берецкий.

– На кого ставишь? – тут же спросил Порох.

– На Самойловых.

– Почему?

– Потому что они знали соседей-людоедов еще до Времени Света, а значит, Жрущие Дни прошли вместе…

– Что косвенно указывает на то, что Самойловы тоже ели мясо, – понял Порох.

– Вторая странность: они жили в Зандре, их все устраивало, но после той истории бросили все и отправились в Ярик.

– Боялись, что их тоже разоблачат?

– Вероятно.

Порох усмехнулся, покачал головой и с уважением произнес:

– Когда ты говорил, что убиваешь их хитростью, я не поверил. А теперь вижу, что ты – настоящий охотник. – И вздохнул: – Я ставлю на Гиббона.

Он был достаточно умен, чтобы понимать – это наркотик. Болезненная зависимость от… От всего: выслеживания добычи, забоя добычи, запаха первой крови из забиваемого тела, вкуса мяса, вкуса сердца и – самое главное! – упоительного чувства полного превосходства.

Он не убивал – он демонстрировал власть. Поднимался над серым, отравленным радиацией Зандром и вновь чувствовал себя человеком.

И не мог от этого отказаться.

Чужая смерть бодрила, придавала сил и укрепляла дух. После каждой новой трапезы обязательно наступала эйфория… Нет! Не просто эйфория – он чувствовал не расслабленность, а прелестное, бурлящее возбуждение, желание творить, побеждать и вновь доказывать свою силу.

Он чувствовал желание убивать снова и снова.

Он был достаточно умен, чтобы понимать – это наркотик. Он знал, что изменился, что пути назад нет, но перестал об этом беспокоиться. Он сделал выбор и готов был защищать его, сражаться за свое право жить так, как считает нужным. Убивать за желание убивать.

Ему уже приходилось, и он был готов продолжить.

Проклятый ликтор не только представлял опасность – он нанес несмываемое оскорбление: заставил испугаться и вновь погрузиться в беспросветное, густо замешанное на животном страхе уныние.

Ликтор его унизил, и нужно расплатиться за пережитый позор.

Храп и вонь. Стоны во сне. Характерное пыхтение за дверьми купе, стоны без сна. Журчание разливающегося по стаканам самогона. Шлепающие карты, стук выкладываемых на стол радиотабл. Ругательства… Но в основном – храп и вонь, они являются основными приметами ночного поезда. Тьма за окнами, усталость и монотонное движение взяли свое: пассажиры угомонились. И мало кто обратил внимание на идущего по проходу ликтора. В одном вагоне ему предложили выпить, в другом недовольно проворчали: «Шляются тут…», когда Берецкий задел чью-то ногу, в третьем обругали… Подозрительная компания из восьмого детально ощупала Тумана заинтересованными взглядами, раздумывая, имеет ли смысл немножко пограбить припозднившегося пассажира, но вспомнили, с кем имеют дело, и решили не связываться.

«А было бы смешно, напади они сейчас…»

В этой компании Жрущих не наблюдалось, составляли ее обыкновенные бандиты, и было бы обидно, сорви они операцию. Но обошлось, и Туман прошел восьмой вагон без приключений. Однако напряжение не отпускало, наоборот, усилилось. Теперь двое из подозреваемых – Самойловы и один из Уродов – остались позади, и вероятность удара в спину многократно возросла…

Хотя нет, на самом деле напряжение вызывало не чувство опасности, а томительный вопрос: «Рискнет ли Жрущий нанести удар?»

Берецкий не боялся схватки, он мечтал о ней.

И боялся, что бой не состоится.

Несмотря на продемонстрированную напарнику уверенность, ликтор оценивал шанс поймать преступника как невысокий. Людоед знал, что доказательств у Тумана нет, что он может предъявить русским только подозрения, которые те, разумеется, не станут досконально проверять. Другими словами, людоеду достаточно было просто подождать, спокойно перейти границу в Белозерске, получить документы Народной республики и раствориться в бескрайних просторах, но имелся один нюанс: информация о расследовании обязательно появится в личном деле нового гражданина Русской Арктики. Уроду на это плевать – он покинет Белозерск через пару дней и вряд ли вернется. Бобрыкину, возможно, тоже все равно – из Карелии он может отправиться в любую из девяти республик, забиться в какой-нибудь медвежий угол, где его никто не найдет, и жить так, как захочет. А вот видному инженеру Григорию Самойлову, которому предстоит работать в Петрозаводске и быть все время на виду, такая метка в личном деле совсем не нужна.

Если, конечно, он людоед…

– Извините…

Эффект неожиданности. Берецкий позволил себе задуматься и потерял секунду. Не сразу сообразил, что в тамбуре его ждет враг. Не ожидал его увидеть. Не среагировал… И эта секунда едва не стоила ликтору жизни.

– Извините…

Судя по всему, Самойлов был поклонником черного юмора – одновременно с извинениями он нанес Туману резкий удар ножом, который Берецкий парировал беззащитной кистью в самый последний момент. Рана получилась болезненной, кровавой, но лучше уж рука, чем живот.

Следующий выпад ликтор отразил гораздо удачнее, хоть и все той же многострадальной рукой – вновь не позволил клинку достигнуть тела, – и одновременно, в тот самый миг, когда нож людоеда ушел в сторону, Туман выстрелил в первый раз. Не из основного «караулова», что висел на виду и отвлекал внимание, а из запасного плоского «морала» тридцать второго калибра, искусно спрятанного так, чтобы его можно было без труда выхватить левой. Маленькая пуля пробила Самойлову ногу, и толстый инженер заголосил на удивление тонким голосом. Но не побежал, не отпрянул, навалился тушей, стараясь не допустить второго выстрела, и следующая пуля со звоном щелкнула по полу, выбив сноп искр.

– Сука…

Несколько драгоценных секунд сохранялась патовая ситуация: Григорий не позволяет Туману выстрелить, Туман не позволяет Григорию искромсать себя ножом, но рана Самойлова тяжелее и постепенно дает о себе знать – инженер теряет силы.

– Сука…

Позади скрипит дверь, и Берецкий, верхним чутьем поняв, что ничего хорошего это ему не несет, резко давит на врага, заставляя его опираться на поврежденную ногу, а в результате – пошатнуться. В итоге Самойлов позволяет ликтору сменить положение, и маленький топорик лишь скользит по плечу, а не бьет, как было задумано, по затылку.

– Черт!

– Гриша!

– Убей его!

– Он тебя ранил!

– Убей!

Жена Самойлова не стоит на месте, не теряет времени – она вновь отводит руку назад, готовясь ударить, но ликтор отступает к стене и между ними оказывается инженер.

– Скорее.

– Я стараюсь!

Но Берецкий слишком мал, а Григорий – напротив – слишком велик, и Александра никак не может улучить подходящий для атаки момент.

– Скорее!

«Сейчас!»

Несмотря на выстрел, помощь задерживается, счет идет на секунды, очень скоро на его голову обрушится топорик, и Туман решается на отчаянный шаг: вперед, прямо на нож, позволяя лезвию скользнуть по телу и одновременно – ослабляя давление на руку с пистолетом. Инженер, которому кажется, что нож вошел во врага, издает удивленный смешок, а в следующий миг гремит очередной выстрел.

– Нет!

Берецкий стреляет изогнувшись, неудобно вывернув руку, но у него получается: пуля попадает женщине в пах.

Визг.

– А-а!

Еще один выстрел. К этому моменту раненая Александра успевает осесть на пол, поэтому вторая пуля попадает ей в грудь.

– Сука!

По сравнению с ликтором Самойлов огромен, грозен, крепок, но рана забрала его силы. Обозленный, понявший, что проиграл, он решает умереть, убив врага, но не получается.

– Сука!

Пальцы инженера тянутся к горлу Берецкого, но тот спокойно поднимает вооруженную руку так, что ствол упирается людоеду в подбородок, и усмехается:

– Зверю – зверево.

И ставит точку выстрелом.

Все закончилось.

Это случилось настолько неожиданно, что не укладывалось в голове, – все закончилось! Дикое напряжение последних часов исчезло без следа, инженер, как он и надеялся, оказался Жрущим и расплатился за его грехи. Ирония судьбы: у Самойлова, без сомнения, и своих достаточно, но заплатил инженер за чужие. С другой стороны, как бы там ни было, а Самойлову воздалось по заслугам.

«А для меня все кончилось!»

В глубине души он понимал, что успокаиваться рано, что отныне слово «Осторожность» должно стать его вторым именем, но ничего не мог поделать – чувствовал себя победителем. Потому что он действительно прошел по краю, несколько раз едва не взорвался, едва не выдал себя, но сумел сдержаться, не позволил вырваться клокочущей внутри ярости, обманул всех и теперь имел полное право на маленькую компенсацию.

«Только для того, чтобы успокоиться…»

Утихомирить расшатавшиеся нервы и одновременно насладиться изысканным вкусом сырого человеческого сердца. Не заветрившегося, поскольку хранилось в герметичном контейнере.

«Какой потрясающий аромат…»

Он медленно, наслаждаясь каждым мгновением, каждым действием, отрезал кусочек, не снимая с ножа поднес его ко рту, и…

– Приятного аппетита, – мягко произнес вошедший в купе мужчина.

И включил свет.

Порох замер с раскрытым ртом.

– Тебя не смущает, что это сердце Шамиля? – с улыбкой осведомился Берецкий. – Хотя… Кого я спрашиваю? Конечно, не смущает. Кушай.

Одна рука ликтора серьезно повреждена, перевязана, но во второй, здоровой, он уверенно держит «караулов», неброский, но надежный девятимиллиметровый пистолет, черный глаз которого недружелюбно и многообещающе смотрит на ошарашенного людоеда.

– Но как? – бормочет Порох.

– Помнишь, я попросил тебя закончить дела с Самойловыми, а сам пошел в головной вагон на перевязку?

– Ты был весь в крови.

– По дороге я подбросил сердце в вещи Самойловых… Где ты его потом и нашел. В герметичном контейнере, чтобы оно не потеряло для тебя привлекательности.

– Ты? – Порох до сих пор не может осознать, что его обыграли, и способен лишь на короткие вопросы, почти междометия. Он опустил нож, но в этом жесте не было ни угрозы, ни подготовки к нападению – только растерянность.

– Это я убил Шамиля, – любезно ответил Туман. – И в поезде я охотился не за нашей парочкой, а за тобой, Порох, только за тобой. Я должен был выяснить, людоед ты или нет.

– То есть ты не знал?

– Вы прекрасно устроились в Ярике, поверь – я восхитился. – Берецкий прислонился спиной к стене, поставил ногу на диван и положил вооруженную руку на бедро – теперь она не устанет. А расстояние до сидящего у окна Жрущего и мешающий ему столик, делали невозможным атаку. – Много случайных людей, пассажиров, беженцев – убивай кого хочешь, ешь от пуза, а потом расследуй преступление и назначай виновным кого угодно. – Пауза, угрюмая усмешка. – Представляю, как вы с Шамилем потешались. У вас была не жизнь – сказка.

– Как же мы попали под подозрение?

– Месяц назад вы съели очередного одинокого беженца, а его смерть повесили на комби по имени Крюк. Помнишь?

– Он стал свидетелем, – вздохнул Порох. – Обычно мы не трогаем комби.

– Если он стал свидетелем, нужно было его просто убить и спрятать, – жестко произнес ликтор. – Потому что один из друзей Крюка, человек, которому я обязан, поклялся мне, что комби – не Жрущий. И я поехал в Ярик разбираться.

– Теперь понятно, почему ты взялся за нас…

– Я знал, что Крюк невиновен, и потому в первую очередь заинтересовался теми, кто назвал его таковым… Предположил, что вы – заурядные тупицы, выслуживающиеся перед начальством, подбрасывая улики, но девушка, которую вы съели три дня назад… Я как раз следил за Шамилем и видел, как она села в его внедорожник.

– Но ты не видел меня.

– И потому устроил этот маленький спектакль.

Здоровяк посмотрел ликтору в глаза:

– Ты назвал спектаклем убийство моего друга?

– Согласен: для тебя звучит грубовато, – улыбнулся Туман. – Шамиль сыграл блестяще и сдох как собака.

Было очевидно, что Берецкий сознательно провоцирует Пороха на атаку, ждет, что тот взорвется, но здоровяк удержался от нападения. Нервно провел рукой по столику и спросил:

– А Самойловы?

– Им не повезло оказаться там, где я охотился.

– Ты крутой?

– Ты этого еще не понял?

И не поспоришь. Ничего не скажешь против, потому что низенький и тщедушный Туман за сутки убил трех людоедов и готовился убить четвертого. За сутки. Потому что он обманул его, опытного и осторожного, находясь все время рядом. Потому что действительно был охотником высочайшего класса.

– Да, ты крутой… Подкинул мне сердце… Но почему только половину? – Порох все-таки не удержался – съел вожделенный кусочек. В конце концов, это последний… Тщательно прожевал, с удовольствием впитывая сводящий с ума вкус, и повторил: – Почему ты подбросил мне только половину сердца? – Начал медленно отрезать еще один кусок и вдруг остановился. Догадался. Посмотрел Туману в глаза и с гадливенькой улыбочкой указал на разложенное на столе мясо: – Хочешь?

– Мне хватило второй половины.

– Ты… – Порох вновь покачал головой. – Ты…

– Я, – равнодушно подтвердил Берецкий. – Я ведь честно сказал, что вижу по утрам людоеда.

Да, сказал, но кто же воспринял те слова в прямом смысле? Кто мог подумать, что ликтор окажется Жрущим?

– И ты не убиваешь людишек?

– Только людоедов.

– Но почему?

– Потому что каждую ночь мне снится отец, который убил себя, чтобы я жил, – негромко ответил Туман. – Каждую ночь мне снится то, что я с ним сделал. И каждое утро я думаю о том, чтобы пустить себе пулю в лоб.

– Почему же не пустил?

– Потому что давным-давно, когда я стоял с пистолетом у виска в первый раз, я понял, что у вас, зверей, никогда не будет врага хуже, чем я.

Ликтор усмехнулся. Порох положил в рот еще один кусочек человеческого сердца. Прозвучал выстрел.

Эшелон медленно подъезжал к Белозерску…