Читать книгу Я, Лунин - Александр Валерьевич Горский - Страница 4

Дорога от здания управления до дома занимала двадцать минут. Порой, когда машин на улицах Среднегорска было особенно много, двадцать минут превращались в тридцать, а то и, страшно сказать, все тридцать пять. Лунин к подобным, тягостным для многих, спешащих домой водителей, испытаниям как правило относился философски. Он делал погромче радио и, в такт музыке похлопывая по рулю, разглядывал томящихся в ожидании зеленого сигнала светофора, водителей и пассажиров соседних автомобилей. Точнее, так он делал раньше, до того, как угодил в больницу с переломом ключицы, сотрясением мозга и несколькими другими, не такими значительными травмами, например, рваной раной, тянущейся почти через все левое плечо почти до самого локтя. Так он делал, когда был в машине один.

Теперь же все было совсем иначе. Сидевшая на пассажирском сиденье Светочка без умолку щебетала, рассказывая Лунину во всех подробностях о насыщенном рабочем дне приемной генерала Карнаухова, а также некоторые подробности из личной жизни граждан и сотрудников, эту приемную посетивших. Между сотрудниками областного управления следственного комитета и прочими гражданами Светочка всегда проводила невидимую, но от этого не менее внушительную ограничительную черту, или быть может, правильнее будет сказать, границу. Эту границу пересекать ни в коем случае было нельзя, во всяком случае гражданам. Что касается сотрудников, то они, конечно же, могли это делать, но только в силу служебной необходимости. Иногда, слушая Светочкины рассуждения, у Ильи в голове возникал образ некоего инопланетного охотника, таящегося где-то под кронами городских джунглей, который наблюдает за копошащимися внизу аборигенами и изредка спускается вниз, чтобы уничтожить или взять в плен какого-нибудь наглеца, возомнившего себя хозяином этих самых каменных джунглей. Однажды Лунин поделился этим сравнением со Светочкой. Внимательно выслушав Илью, она на несколько мгновений задумалась, а затем лицо ее озарилось счастливой улыбкой.

– Какой ты у меня фантазер все же, – ее мягкие, влажный губы ткнулись ему в щеку, – хотя, знаешь, может быть так все и есть. Только мы сами не спускаемся. Мы указываем цель, а все остальное, вот это твое «уничтожить, взять в плен», делают другие.

– Другие? – удивился Илья.

– Ну а оперативники у нас для чего? – точно так же удивилась в ответ Светочка. – Ты даешь им постановление, они едут, задерживают. У нас половина следователей ни разу в жизни на задержании не была. Не все же такие как ты, – Светочка взглянула на правое плечо Лунина, с которого не так давно сняли гипс, и с улыбкой добавила, – герои.

Кроме вынужденной, служебной, надобности сотрудникам спускаться в мир граждан, по мнению Светочки, особой необходимости не было. Конечно, иногда приходилось стоять в очереди в кассу супермаркета или лететь с потенциальными подследственными в одном самолете, но все это было лишь незначительное, мимолетное соприкосновение двух, почти не пересекающихся миров. Да и эти соприкосновения были «защищенными». Защитой служил небольшой, прямоугольный, складывающийся пополам кусок картона – удостоверение сотрудника следственного комитета, с которым всякий, принадлежащий к этой узкой касте избранных не расставался ни на минуту, даже если выходил ненадолго во двор своего дома выгулять собаку.

Как правило, выслушивая Светочкину болтовню, Илья старался не спорить. Сам он достаточно спокойно относился как к наличию у него темно-красной, с золотистым тиснением книжицы и должности следователя по особо важным делам, так и к возможности со всем этим богатством в один прекрасный день расстаться. Лунин был уверен, что все эти рассуждения Светочка почерпнула из уст генерала Карнаухова, большого любителя философских диспутов и коньяка в подарочных упаковках. То и другое начальник управления любил сочетать примерно в равных пропорциях, справедливо полагая, что душевное и даже в некоторой степени интеллектуальное общение вполне может заменить собой обильную закуску.

– А у меня мама учитель, в школе, – один раз все же не выдержал Лунин.

– При чем тут мама? – удивленно уставилась на него Светочка.

Илья пожал плечами, точнее только правым, двигать левым ему было все еще больно.

– И папа тоже, – Илья замешкался, – не следователь.

Отец Ильи не так давно вышел на пенсию, а до этого последние десять лет работал заведующим лаборатории в Среднегорском Институте минералогии. Назвать отца геологом, у Лунина язык не поворачивался. По мнению Ильи, сложившемуся еще лет тридцать назад, геологи – это бородатые, покусанные комарами мужчины, целыми днями шатающиеся по тайге в поисках новых месторождений нефти, никеля или, на худой конец, золота, а вечером собирающиеся у костра и, под негромкие гитарные аккорды, передающие по кругу фляжку с водкой. Его же отец, полный, всегда гладковыбритый мужчина водку не пил вовсе. Не был он и любителем посиделок у костра под гитару, а лучшим местом времяпровождения полагал старое, продавленное кресло в гостиной перед телевизором. В этом кресле, выставив звук телевизора на минимальную громкость, он устраивался с какой-нибудь толстой книгой, купленным еще в середине восьмидесятых на талоны от сдачи макулатуры романом Пикуля или таким же старым, зачитанным до дыр томиком Сноу.

– Родители здесь при чем? – продолжала недоумевать Светочка.

– Ну да, родители здесь ни при чем совершенно, – быстро капитулировал Илья, не желая оказаться втянутым в затяжную дискуссию.

Закончив описывать произошедшие в управлении события первой половины дня, Светочка опустила солнцезащитный козырек и посмотрелась в зеркало, проверяя не стерлась ли от интенсивного общения с ее губ вся помада. Оставшись удовлетворенной осмотром, она повернулась к Илье и сложила губы бантиком, посылая ему поцелуй.

– А что у тебя сегодня в кабинете творилась? Что за тетка рыдала? Небось мамаша убийцы очередного. Не знаю, чего они все время ходят, слезы льют, – Светочка недовольно поджала губы, – уж пусть их для суда приберегут, там от них хоть какая-то польза может быть. Так что, я угадала?

– Угадала, – коротко отозвался Лунин, не поворачивая головы к решившей еще раз оценить свое отражение в зеркале спутнице.

Если бы кто-то спросил Лунина, как Светочка начала жить с ним вместе, Илья бы затруднился дать внятное объяснение. Все произошло само собой. После того, как едва живой, теряющий сознание Лунин случайно набрал ее номер и прошептал: «Забери меня отсюда!», после того, как Светочка каждый день в течении полутора месяцев навещала израненного героя в палате и подолгу сидела возле его кровати, рассказывая обо всех случившихся за последние сутки мало-мальски интересных событиях, казалось вполне естественным, когда она встретила наконец выписавшегося Лунина на крыльце больницы, помогла ему устроиться поудобнее на заднем сиденье выделенной Карнауховым служебной «Камри», а затем, быстро обежав машину сзади, села рядом с Ильей тесно прижимаясь к нему горячим коленом.

Вспомнив тот, достаточно прохладный, день, Илья подумал, что колено конечно же не могло быть горячим, это его самого, еще не до конца оправившегося после болезни, вдруг бросило в жар от ее нечаянного прикосновения. Они так и ехали в машине всю дорогу, на удивление молчаливая Светочка и постепенно покрывающийся испариной, красный от смущения Лунин. Оказавшись в квартире, Илья кое-как, стараясь не намочить еще не снятый с плеча гипс, принял душ, а затем с трудом натянул на себя чистое белье. За это время хозяйничающая на кухне Светочка успела разогреть приготовленные ей еще дома котлеты, порезать на дольки и обжарить несколько заблаговременно сваренных картофелин. Когда посвежевший, с мокрыми волосами Лунин появился на пороге кухни, Светочка примерялась штопором к горлышку винной бутылки.

– Врач сказал, что тебе красное вино даже полезно, – Светочка обернулась на удивленно застывшего Илью, – садись, отметим твое выздоровление.

До полного выздоровления, конечно, было еще далеко, да и гипс должны были снять только через неделю, но разносящийся по квартире восхитительный аромат домашних котлет весомо намекал на то, что праздновать можно в любое время, когда предоставляется такая возможность. Это же подтверждала и успешно откупоренная бутылка красного.

Быстро управившись с котлетами и жареной картошкой, а заодно и двумя третями «Кьянти», Илья, еще недавно уверенный, что за время пребывания в больнице выспался на всю оставшуюся жизнь, с удивлением ощутил, как его отяжелевшая голова пытается найти горизонтальную, желательно мягкую поверхность, а веки смыкаются вопреки тому печальному факту, что данная поверхность еще не найдена. Лунин не понял сам, как оказался в спальне, сидя на краю широкой двуспальной кровати. Тапочки, в которых Илья обычно ходил по дому, очевидно остались на кухне и теперь Лунин босыми ступнями ощущал прохладу паркетного пола.

– Устал, мой хороший?

Заботливый голос Светочки прозвучал совсем рядом с ухом. Не открывая глаз, Илья кивнул, а затем чьи-то ловкие руки уверенно развязали пояс толстого мохерового халата, который он кое-как смог надеть после душа.

– Может, не стоит? – халат соскользнул с плеч Ильи, и Лунин, повинуясь несильному, но настойчивому нажатию руки, повалился спиной на матрас, – мне кажется, я пока не очень владею конечностями.

Лежа с закрытыми глазами, Илья едва успел подумать, поняла ли Светочка, что он имеет в виду свою загипсованную по локоть левую руку, когда услышал в ответ ласковый шёпот:

– Ничего. Я сама все сделаю.

Илья попытался разомкнуть неподъемные, слипшиеся веки, на мгновение ему даже показалось, что он видит наклонившуюся над ним Светочку. Затем он сдался. Он понял, что ему нравится лежать голышом на кровати, и что он ничего не имеет против, чтобы Светочка сделала с ним все сама. Все, что она захочет.

Сзади настойчиво посигналили. Раз, потом другой. Илья вздрогнул, выныривая из окутавших его воспоминаний и торопливо надавил на педаль газа.

Они еще только вышли из громыхнувших напоследок дверей лифта, а звонкий, не прекращающийся ни на мгновение собачий лай уже рвался им навстречу. Илья потянул дверь на себя и тут же маленький белоснежный комок шерсти с разбегу бросился на него, промчался по ногам до живота и, вовремя подхваченный сильной рукой, уткнулся в лицо Лунину со восторженным повизгиванием.

– Мы гулять, – Илья поцеловал Рокси в черную пуговку носа, болонка утвердительно тявкнула в ответ.

– Не возражаю, – Светочка кивнула им обоим и тут же притворно серьезно погрозила пальцем. – Но через полчаса ужин. Не опаздывайте!

– Что у нас на ужин? – на всякий случай уточнил Лунин, всегда считавший вечерний прием пищи одним из важнейших, если не самым важным событием дня.

– То же, что и вчера. Свинина запеченная, – с улыбкой отозвалась Светочка, – пока вы гулять будете, я успею потушить овощи.

– Прелестно! – причмокнул губами Лунин и, наклонившись, поцеловал Светочку прямо в макушку, при этом Рокси, тоже ничего не имеющая против запеченной свинины, успела лизнуть ее в щеку, – мы непременно будем вовремя.

Вновь оказавшись во дворе дома, Илья позволил болонке соскочить на землю и неторопливым шагом, заложив руки за спину двинулся по привычному вечернему маршруту вокруг небольшого, состоящего всего из трех домов микрорайона. Чтобы не опоздать к ужину, Илье не было необходимости смотреть на часы, достаточно было лишь идти обычным шагом и не отклоняться с маршрута. Полный круг они с Рокси проходили как правило за двадцать минут, иногда на несколько минут дольше, но только в те дни, когда Рокси во время прогулки встречала кого-то из знакомых. В таком случае собаки бросались навстречу друг другу, за мгновение до того, как столкнуться носами, ненадолго замирали, а затем, отчаянно виляя хвостами, начинали взаимные обнюхивания и прочий традиционный для таких встреч собачий ритуал. Проделав все установленные обычаями процедуры, Рокси бросалась догонять хозяина, который, хоть и сбавив скорость, за это время успевал уйти на несколько десятков шагов вперед.

На этот раз, к разочарованию Рокси, никого из ее приятелей на прогулке не было, а посему она постоянно семенила в непосредственной близости от своего друга и хозяина, который от чего-то был задумчив и молчалив сверх всякой меры.

Тете Тане Лунин отказал. Составив общее представление о произошедшем в Старом Ясачном преступлении, он, на всякий случай, записал ничего не говорящую ему фамилию следователя, как выразилась тетка, редкостной стервы, не давшей разрешения на свидание с арестованным на два месяца Анатолием. Пока на два месяца. Процедура была стандартная. Срок ареста будет продлеваться судом столько раз, сколько попросит следователь, до тех пор, пока по делу не будет готово обвинительное заключение, а в том, что обвинительное заключение будет, судя по рассказу тетки, сомневаться не приходилось. Типичное, как сказал бы Хованский, русское провинциальное убийство. Пьяный конфликт, затем еще одна, не очень удачная, попытка выяснить отношения. Алиби как такового у подозреваемого нет, а оставленные на месте преступления часы… с таким же успехом можно было обронить и паспорт, по пьяни чего только не бывает. Сказано же, типичное провинциальное убийство.

– Адвокат вам нужен, хороший адвокат, – объяснял Илья, стараясь не глядеть в сторону насквозь мокрой от слез тетки, – может он что и придумает. Плохо, что два удара было, если бы один только, то можно попытаться все свести к непредумышленному. Хотя, там ведь эта палка с гвоздем, – спохватился Лунин, – тут непредумышленным и не пахнет. Не знаю тогда, что тут можно придумать. Состояние аффекта тут вряд ли пропихнуть получится, налицо, что он пьяный был, а опьянение суд за аффект никогда не примет. Даже не знаю, чем помочь можно.

– Не знаешь, значит, – глухо произнесла, вставая со стула Татьяна Васильевна, – такой лось здоровый вымахал, погоны у него со звездочками, кабинет персональный, а ничего не знает. Я знаю! – Илья почувствовал, как на лицо ему упали несколько капель слюны, наклонившейся к столу тетки, – не убивал Толик, не мог он убить!

Лунин издал протяжный стон, зажатого в стоматологическое кресло пациента, страстно желающего сбежать, но не имеющего уже такой возможности.

– Не потому он убить не мог, что мой сын, – проигнорировала его стон тетка, – а потому, что пьяный был. Что я, по-твоему, его пьяным не видела? С восемнадцати лет как начал прикладываться, так уже двадцать лет, считай, и выпивает раз в неделю.

– Хорошо, когда в семье есть традиции, – не удержавшись, пробормотал Илья.

– Есть, – не отреагировала на сарказм Татьяна Васильевна, – одна у него традиция. Он, после того как гитару в сторону отложит, завсегда сам спать ложится и спит потом часов пять, никакой пушкой не добудишься. Потом встанет, воды попьет, да опять спать ложится. Там уже по-разному выходит, и час может проспать, и четыре. Но поначалу он пять часов минимум с кровати не встанет.

Лунин поежился под пристальным, колючим взглядом родственницы.

– А здесь что выходит? Он и трех часов не проспал, да уже на улице оказался. Не могло такого быть, Илья! Понимает голова твоя это? Или ты без фуражки не соображаешь ничего? Так ты надень, фуражку-то, глядишь, думать легче станет.

После ухода разгневанной тетки, Илья еще долго сидел в своем кабинете, не в силах встать из-за стола и отправиться на прием к уже заждавшемуся его Хованскому. Дмитрий Романович, несмотря на некоторые присущие ему недостатки, был человеком достаточно проницательным, поэтому, когда Лунин наконец занял предложенное ему место за приставным столом, вынес свой вердикт незамедлительно.

– Рановато ты, Илюша, на службу вышел. Я тебе еще и дела никакого поручить не успел, а ты уже вон какой бледненький. Давай, милый мой, я тебе коньячку нацежу, лечебную, так сказать, дозу.

Через несколько секунд на столе уже стояли два пузатых бокала, которые Хованский наполнил примерно на треть из еще более пузатой бутылки с каким-то неизвестным Илье названием на этикетке.

– Знал бы ты, Илюша, что за человек мне этот коньяк подарил, – Дмитрий Романович закрыл бутылку и спрятал ее в верхнее отделение стоящего в углу шкафа, в котором он хранил особо ценные подношения. Уточнять, кто именно сделал ему столь приятный подарок Хованский так и не стал, – твое здоровье, Лунин!

Отвыкший за время болезни от крепкого алкоголя Илья почувствовал, как коньяк обжег ему горло, а затем, начав мгновенно впитываться в еще не окрепший организм, теплой, расслабляющей волной прокатился по его сознанию.

– Да ты совсем обмяк, – ухмыльнулся Хованский. – Расскажи-ка мне лучше, что за гражданка такая у тебя в кабинете слезы лила? Ты же никакое дело не ведешь пока. Откуда она нарисовалась?

– Тетка, – пробормотал Лунин, разглядывая солнечные искорки вспыхивающие и тут же исчезающие на дне недопитого бокала.

– Я видел, что не мужик, – нетерпеливо отозвался Дмитрий Романович. – Она по какому делу у тебя была?

– Моя тетка, из Одинска.

Откинувшийся на спинку кресла Хованский выразительно приподнял левую бровь, давая понять, что ждет более подробного рассказа. Илья сделал еще глоток и, с сожалением поставив пустой бокал на стол, начал рассказывать. Хованский слушал внимательно, почти не перебивая, лишь пару раз задав уточняющие вопросы. Когда Лунин закончил, Дмитрий Романович некоторое время сидел молча, разглядывая потолок кабинета с таким видом, будто там вот-вот должна высветиться информация по всем до конца не выясненным обстоятельствам убийства Дарьи Мещерской. Однако, на потолке так ничего и не появилось. Взглянув на удрученно притихшего Лунина, Хованский покачал головой и выбрался из кресла.

Вторая порция коньяка горло уже не обжигала. Она мягко укутала сознание Лунина теплым шерстяным одеялом, сквозь которое приглушенно доносился голос начальника следственного управления.

– Что тут скажешь, Илюша? Все ты правильно сделал. Понятно, что тетку жалко, но ты ей помочь все равно не можешь. Сам знаешь, такие дела, с личной заинтересованностью, это как красная тряпка для прокуратуры, а там в Одинске районный прокурор, – Хованский брезгливо оттопырил нижнюю губу, – тот еще паразит. С областным-то у нас, слава богу нейтралитет, но если эта шавка одинская лаем изойдет, то они здесь тоже глаза закрывать не станут. Так что отказал, и молодец. Я сам в Одинск позвоню сегодня вечерком, все разузнаю. Кто дело ведет, какая там база доказательная, есть ли какие-то варианты твоему братцу соскочить.

Дмитрий Романович хитро прищурился, лицо его приняло насмешливое выражение. Лунин понял, что следующая фраза генерала ему не понравится.

– Все, Илюша, хана твоей карьере. Брат – уголовник, нехорошо! – Хованский аппетитно причмокнул губами, и Лунин ощутил себя лежащим на тарелке большим куском жареного мяса.

– Так ведь двоюродный, – выдавил из себя Илья, – да и не виделись мы с ним с самого детства.

Лунину вдруг стало стыдно. Стыдно за брата, которого он много лет не видел и который непонятно зачем вдруг возник сегодня в его жизни, за свою тетку, рыдавшую на глазах начальника областного управления, за самого себя, не совершавшего ничего плохого, но вынужденного почему-то оправдываться. Почувствовавший перемену в его настроении Дмитрий Романович мгновенно стал серьезным и негромко постучал бокалом по столешнице, заставляя уткнувшегося глазами в пол Лунина поднять голову и посмотреть на него.

– Про карьеру, это я так, к слову. Ты не грусти раньше времени. Я тебе сегодня дельце одно подкинуть собирался, но пока ты своей тетке слезы утирал, я его уже Ракитину отдал. Так что иди пока, займись чем-нибудь полезным.

– Это чем же? – удивился Лунин.

– Пыль у себя в кабинете протри, а то накопилось там уже по колено. Все! – повелительно махнул рукой Хованский, – свободен. И вообще, мне кажется рано ты на службу вернулся, тебе бы еще недельку-другую дома отдохнуть надо. Посидел бы в счет отпуска.

– Так ведь скучно дома, сил уже нет сидеть, – непонятно зачем соврал Илья.

– Ну да, – кивнул Хованский, – здесь-то у нас веселье. Прям веселуха!

Погруженный в размышления Илья неторопливо шел по привычному маршруту, не обращая внимания ни на восхитительно-розовые, освещенные мягким вечерним солнцем облака, ни на само огненное светило, уже зацепившееся за крышу стоящей на другой стороне проспекта пятиэтажки. Перед глазами Лунина одно за другим всплывали старые, забытые уже много лет назад воспоминания, которые по его стойкому убеждению были утеряны безвозвратно, но, как оказалось, были всего лишь перемещены в некую спрятанную в закоулках сознания мусорную корзину, откуда теперь услужливая память восстанавливала их одно за другим.

Еще совсем недавно тяжелые, густые клубы ползущего над водой тумана постепенно становился все легче и прозрачнее. Поплавки можно было уже разглядеть не напрягаясь. Илюша и не напрягался. Прижавшись к теплому плечу деда, он незаметно для себя самого задремал, быстро утратив интерес к рыбалке, которая еще вчера вечером представлялась ему чем-то удивительно интересным. Сквозь сон он не сразу понял, что возбужденный, торопливый голос деда обращен именно к нему.

– Давай, давай, давай!

Ничего не понимающий Илюша с трудом открыл глаза и увидел, как дед уже схватил его удочку, установленную на небольшой, воткнутой в землю деревянной рогатке.

– Я сам! – торопливо выкрикнул Илья.

Дед обернулся и быстро передал ему удилище.

– Давай! Подсекай! – торопил его Василий Захарович.

Илья повел удилищем в сторону, леска мгновенно натянулась. Почувствовав сопротивление, Илья сделал шаг назад, подальше от кромки берега и начал постепенно вытягивать леску из воды. Вскоре в воде на мгновение блеснула серебром спина огромной, как ему показалось, рыбины, а еще спустя некоторое время Илюша вытащил на берег первую, пойманную им самим добычу. Карась действительно был довольно крупным, с дедову ладонь. Он не переставая дергался из стороны в сторону, норовя выскользнуть из рук или ударить Илюшу хвостом прямо по лицу. Кое-как сняв трофей с крючка, Илья положил карася в заранее заготовленный пакет с водой, а затем, не вытерпев, наклонился к лежащей на земле дедовой куртке и гордо выпалил:

– Я рыбу поймал! Гигантскую!

Куртка зашевелилась, из-под нее показалось заспанное, удивленное лицо.

– Покажи! – послышался недоверчивый голос.

Илья продемонстрировал открытый пакет.

– Сам поймал? – голос все еще был полон сомнения.

– Сам! – почти хором подтвердили дед и Илья.

Куртка отлетела в сторону, и счастливый четырехлетний мальчуган забегал по берегу кругами, радостно выкрикивая:

– Ура! Илюшка рыбу поймал! Ура!

– Толик, ты же нам всех остальных распугаешь, попытался было успокоить малыша Василий Захарович.

Укоризненно посмотрев на деда, не понимающего какое грандиозное событие только что свершилось, Толик сделал еще два круга, оглашая окрестности своими громогласными воплями, затем подбежал к Илье и поцеловал его.

– Илюшка молодец! – провозгласил Толик, оборачиваясь к деду.

– Конечно молодец, – согласился с улыбкой Василий Захарович, – наша порода, Лунинская!

Другое воспоминание отделяли от первого всего два или три года. Это конечно же опять было лето, потому что в Старую Ясачную они ездили только летом. Какой именно был месяц Лунин вспомнить не мог, но зато, как ни странно, он прекрасно помнил, что это был за день. Это был день рождения тети Тани. Уже немного подросший Илюша стоял посреди комнаты, и все собравшиеся в доме взрослые смотрели прямо на него. Точнее смотрели на него и Толика, стоящего рядом на деревянной табуретке. Одетые в очень похожие шорты и рубашки с коротким рукавом, они радовались вниманию старших и отчаянно, стараясь перекричать друг друга, пели ставшую совсем недавно популярной песню «Белые розы». Это был их подарок имениннице. Конечно же идею придумал дед, он же и подобрал на аккордеоне нехитрую мелодию и теперь, одобрительно улыбаясь внукам, аккомпанировал.

Их совместное с братом выступление Илюше очень понравилось. Было необыкновенно приятно видеть и слышать, как стоящие вокруг люди выкрикивали одобрительные возгласы и хлопали в ладоши, а потом счастливая, раскрасневшаяся тетя Таня обняла и расцеловала их обоих.

Подойдя к подъезду, Лунин обернулся. Рокси семенила за ним, не отставая. Открыв дверь, Илья придержал створку, пропуская вперед болонку. Рокси благодарно тявкнула и метнулась к лифту. До кнопки вызова она конечно же не доставала, поэтому уселась перед закрытыми дверями, изо всех сил виляя хвостом и глядя на неторопливо поднимающегося по ступеням хозяина.

Уже в лифте Илье пришла в голову мысль, что после того самого, уже почти стершегося из памяти выступления, он никогда больше не пел перед другими людьми, во всяком случае добровольно. Конечно, ему приходилось вместе со всеми остальными одноклассниками тоскливо выводить «во поле березка стояла» или «у моей России длинные косички», но тогда, Лунин это помнил точно, он только открывал рот, не издавая при этом ни звука, а учительница музыки, уже немолодая, в огромных, на пол-лица очках, женщина со странным для Среднегорска именем Ангелина Марковна из раза в раз ставила ему за это тройки. Возможно, Илья открывал рот слишком широко, а быть может делал это недостаточно беззвучно. Лунин не спрашивал. Петь почему-то совсем не хотелось, а тройка по музыке его вполне устраивала.

А Толик, значит, иногда поет, подумал Илья, выходя из лифта. Да еще и на гитаре играет. Интересно.