Читать книгу Шампанское по воскресеньям - Александр Вениаминович Симатов - Страница 2

В папке, которую передал мне шеф, покоился лист бумаги с текстом в один абзац.

Утром в понедельник тринадцатого января госпожа Свешникова Екатерина Леонидовна обнаружила мёртвой свою сестру госпожу Ревун Светлану Леонидовну семидесяти одного года в её загородном доме. Дом был закрыт, Свешникова открыла его своим ключом. О встрече с сестрой Свешникова договорилась накануне вечером. Инициатором встречи была Ревун: она предложила провести день вместе и после отметить старый Новый год. Свешникова вызвала полицию и утверждала, что это убийство. Прибывшие на место следователи обнаружили тело Ревун на ковре в каминном зале первого этажа, между креслом и журнальным столом. На трупе был домашний халат и тапочки, нижнее бельё отсутствовало. Рядом с трупом лежала книга. В зале горел верхний свет и лампа на журнальном столе. Предположительно смерть наступила ночью за несколько часов до приезда сестры покойной. Внешний осмотр трупа не выявил следов насильственной смерти. Бригада скорой помощи связалась с лечащим врачом покойной и врач сообщила, что у госпожи Ревун было «не совсем здоровое сердце и риск скоропостижной смерти в результате сердечного приступа был довольно высок». Ни Свешникова, ни приехавшая позже дочь госпожи Ревун Ветрова Елена Викторовна не подтвердили исчезновения из дома каких-либо ценностей. Внучка госпожи Ревун Юлия, чаще других бывавшая в доме бабушки, также не смогла обнаружить какой-либо пропажи. Кошелёк (около одной тысячи рублей), ювелирные украшения, паспорт и прочие документы оказались на месте. Соседи по посёлку ничего подозрительного ни вечером, ни ночью не заметили. Гостевые машины накануне вечером на территорию посёлка не заезжали.

Первое, о чём я подумал, прочитав текст, – что одна старушка констатировала смерть другой старушки, только и всего. И что никаким убийством в этом деле не пахнет и надо свернуть его как можно быстрее, тем более что платить нам, по всей видимости, никто не собирался. Я нехотя обратился к фотографиям: отсутствие материального стимула не способствовало энтузиазму в работе.

Госпожа Ревун лежала на спине и была одета в жёлтый махровый халат, сильно съехавший на правую сторону. На ногах у неё были бежевые тапочки с закрытыми носами и без задников. В разлёте пол халата виднелось обнажённое тело – бельё на трупе отсутствовало. Украшений не было. Повёрнутая вправо голова покоилась на отброшенной в сторону правой руке. Левая рука прикрывала живот. Рядом с телом на ковре лежала закрытая книга.

Интуитивно почувствовав, что книга в данной обстановке выглядит лишним предметом, я задержал на ней внимание. В результате её разглядывания укрепился во мнении, что книга рядом с трупом действительно смотрится как инородное тело. После этой мысли мне в голову пришла ещё одна, более важная: труп на ковре тоже лишний предмет, не вписывающийся в интерьер каминного зала.

Оставив на будущее ничем кроме ощущений не подкреплённые мысли об искусственности представшей картины, я обратил свой взор на лицо покойной и оно меня заинтересовало. Без имеющейся в тексте подсказки я бы затруднился определить действительный возраст госпожи Ревун. Она выглядела гораздо моложе своих лет, намного моложе. Кожа на лице была гладкой и лишь полукружья морщин на шее, усугублённых склонённым положением головы, выдавали её настоящий возраст. Глаза были закрыты, светлые, довольно длинные волосы в беспорядке сбились вниз на правую руку и на затылок, оставив открытой левую половину лица. Голова была немного наклонена к груди, отчего подбородок, сместившийся книзу и казавшийся из-за этого массивным, натянул кожу щеки.

Затруднительно было рассуждать о красоте госпожи Ревун. Но я мог со всей определённостью сказать, что в её лице чувствовалась порода. Было что-то неуёмное, вызывающее в этом лице, может быть – для женского лица – чуточку грубое. Возможно, именно по причине такого смешанного восприятия оно невольно притягивало взгляд. Кроме того, лежащая на ковре женщина вовсе не выглядела мёртвой. Казалось, стоит приглядеться, и увидишь, как воротник халата на её груди легко поднимается и опускается в такт равномерного дыхания. Я даже подумал, что рассматриваю какое-то диковинное хищное животное, отдыхающее после охоты. И в следующий момент понял, почему мне представился хищник: из-за губ покойной, рельефно очерченных по самому краю едва заметной грядой плоти, и из-за крыльев носа, которым этой самой плоти немного и не хватило, и они ограничивались маленькими вогнутыми дугами.

Увеличив один из снимков, сделанных сверху, я медленно двинулся от головы к ногам в надежде что-нибудь обнаружить. Осмотр ничего не дал. Я лишь обратил внимание на поперечные выпуклости в основании больших пальцев ног. «У покойной деформированы косточки, – догадался я, – такое часто встречается».

На фотографии с боковым снимком на внешней стороне тапочки едва просматривалось округлое пятно непонятной природы. При максимальном увеличении изображения стали видны мелкие трещины и небольшое вздутие кожи. Я выбрал фотографию со снимком другой стороны трупа и обнаружил на второй тапочке аналогичное пятно. Эти пятна пришлись бы точно на места расположения косточек больших пальцев ног, если бы обувь была надета правильно. Но тот, кто надевал обувь на ноги покойной, тапочки перепутал.

Имея в виду эту ошибку, напрашивался очевидный вывод, а простота в начале расследования нам с Юрием Львовичем никогда не нравилась. И ещё меня посетила неприятная мысль, что слишком часто в моей практике первое впечатление о новом деле оказывается неверным.

Шеф только что закончил говорить по телефону и ждал, когда я оторвусь от монитора. Я поднял голову.

– Ну что, тебе помогла лупа?

В его голосе слышались менторские нотки с той самой заезженной пластинки, и я проигнорировал его вопрос.

– Могу сказать, что опасения вашей старушки не беспочвенны.

– Замечательно! – воскликнул он.

Прежде меня коробили подобные возгласы шефа в подобных обстоятельствах. Но однажды, вспомнив, что на свете существуют патологоанатомы, я подумал, что они тоже, наверное, позволяют себе подобную профессиональную радость, будучи наедине с предметом исследований и находя подтверждение предварительным заключениям. После этого я стал относиться к шефу терпимее.

– Что ты обнаружил? – спросил Юрий Львович, подойдя к моему столу.

Я показал ему увеличенные фрагменты снимков и объяснил, что означают пятна с деформированной кожей тапочек.

На ходу оглаживая бороду, он вернулся к себе за бюро и задумался. Я решил воспользоваться паузой и предложить ему прерваться на обед или хотя бы на кофе с бутербродами, но шеф опередил меня.

– Ты не мог бы детально рассмотреть книгу, лежащую на ковре?

– Она видна только на одном снимке. Причём сбоку, со стороны корешка. А что вас больше интересует, автор или состояние?

Шеф посмотрел на меня осуждающим взглядом.

– Понял, состояние, – сказал я, но на всякий случай ответил на оба вопроса: – Корешок Голсуорси выглядит как у новой книги.

– У Голсуорси не может быть корешка, и Голсуорси не может быть корешком, – проворчал он. – Что ты имеешь в виду? Кореш Голсуорси – куда ни шло. Но ты опоздал родиться. И даже если бы не опоздал, он не допустил бы в отношении себя подобное панибратство.

Юрий Львович валял дурака. Я давно уже был в курсе, что некто свыше выдал ему однажды лицензию на охрану русского языка и с тех пор шеф борется за его чистоту не покладая рук. Поэтому у семи часов вечера, например, по его версии, не может быть никакого района, равно как и области. И цена, например, по Юрию Львовичу, не может быть ни дешёвой – ни дорогой.

Я решил с ним не спорить за неимением шансов на победу.

– Вы считаете, что книга должна иметь какое-нибудь повреждение в виде надломанного угла или что-нибудь в этом роде?

– Не обязательно, но возможно. Человек, труп которого лежит на полу, вероятно, выронил книгу из рук, находясь в положении стоя. В общем, углов книги ты не видишь.

– Нет, не вижу. Вы полагаете, что убийца мог предусмотреть повреждение книги?

– Возможно, хотя маловероятно. Ошибка с тапочками даёт повод усомниться в его предусмотрительности.

– А мне кажется, – возразил я, – что одно из другого не следует. Ошибка с обувью – всего лишь результат поспешных действий.

– Готов согласиться. А зачем ему понадобилась книга? – спросил шеф.

Он меня экзаменовал. Я угадывал это по тону, каким он задавал вопросы. Он спрашивал, как спрашивают, когда заранее знают ответ. Я давно уже – так мне, по крайней мере, казалось – перестал обращать на это внимание.

– Чем-то же госпожа Ревун должна была заниматься в каминном зале поздним вечером или ночью.

– Верно. А не проще было включить телевизор?

– Тоже верно, – подыграл я шефу. – Но убийца знал, что госпожа Ревун любит допоздна читать книги и не смотрит по ночам телевизор. Её поведение не должно было показаться странным. Её родственникам, например.

Шеф удовлетворённо хмыкнул.

– Это надо будет выяснить. Сделай себе пометку, пожалуйста.

Я достал из стола миниатюрный – походный, как я его называл, – блокнот и к пожеланию шефа добавил свой вопрос:

– Кроме этого, надо выяснить, имела ли хозяйка привычку ходить по дому без нижнего белья.

– Это тоже отметь. На каком-то снимке я видел кресло. Посмотри, это случайно не кресло-качалка?

– Да, было, сейчас найду. – Я защёлкал мышкой… – Действительно кресло-качалка.

Я знал, что шеф специально навёл меня на кресло, чтобы посмотреть, как я буду рассуждать по этому поводу. Иногда мне казалось, что он играет со мной как кошка с мышкой. Я понимал, что это только для моей же пользы, но самолюбие всё равно страдало.

– Кресло-качалка у камина, что может быть лучшим местом для чтения книги поздним вечером, не правда ли? – промурлыкал шеф.

– Затрудняюсь ответить, шеф, никогда не имел ни камина, ни кресла-качалки в отличие… – начал я и осёкся.

– Ты хотел добавить «в отличие от некоторых», но вовремя спохватился, потому что вспомнил, что не видел у меня дома ни того – ни другого.

– Юрий Львович, у вас ещё и телепатические способности.

Шеф не обратил внимания на мою иронию.

– Так почему труп госпожи Ревун не оказался в кресле?

Я начал размышлять.

– Кресло – это прекрасное место и для чтения более чем естественное. Поэтому желание посадить труп в кресло возможно и было.

– Или даже попытка, – уточнил шеф, – если только преступник был не один.

– Да, ему требовался помощник, – согласился я. – Посадить труп в кресло-качалку в одиночку совсем не просто. От любого неловкого движения кресло едет на своих полозьях по ковру как по маслу. А госпожа Ревун, судя по фотографиям, была высокой и крупной женщиной. И если вы посадили труп неудачно, не слишком ровно, например, или у трупа задрался халат или сбился на сторону, поправить всё это, снова не подняв труп с кресла, практически невозможно. Вот если бы преступников было двое, второй мог хотя бы придержать кресло.

– Достаточно, кубики сложил, – остановил меня шеф.

– Поэтому пришлось положить труп на пол, – закончил я. – На мой взгляд, слишком аккуратно.

– Откуда принесли труп? – спросил Юрий Львович.

– Вероятнее всего, из спальни. Её отравили… Наверное, отравили, – добавил я c сомнением, научившись у шефа избегать категоричных выводов в начале расследования. – Или снотворное. Отравленный человек чувствует недомогание и идёт в спальню.

– Строго говоря, мы с тобой не знаем, куда направляется отравленный человек, – улыбнулся шеф.

– Ищет место, где можно прилечь… Или задушили. Задушить проще на кровати – неожиданно для жертвы, чтобы меньше сопротивлялась, – например, подушкой. Потом труп перенесли в зал.

Шеф не стал меня поправлять, хотя я видел, что ему что-то не нравится в моих рассуждениях.

– Что у нас с одеждой?

– На госпожу Ревун, возможно, надели халат. На всё остальное не было времени, надевать на труп бельё весьма затруднительно. Затем убийца отнёс труп… без тапочек. Или они соскочили по дороге. Тапочки он перепутал, потому что их на самом деле трудно отличить, ну и потому что торопился…

– Не много ли действий? – остановил меня шеф.

– Что вы имеете в виду, Юрий Львович? – заволновался я.

Мне нравилась моя концепция, но я чувствовал, что шеф собирается провести её ревизию.

– Ну и лежала бы она себе там, где её застала смерть. Зачем её потревожили?

Я не очень понимал, куда клонит шеф, и выжидал, когда он приоткроет карты. Да он и сам видел, что мне нужны пояснения.

– Почему бы не оставить труп в покое? Никакой возни с халатом, с тапочками. Не надо труп переносить. Не надо на ходу придумывать для убитой ночное занятие в пустом зале… Зачем перенесли?

– Так чтобы не заподозрили! – воскликнул я, ставя шефа в неловкое положение человека, не понимающего элементарных вещей.

– Ваня, – излишне спокойно начал шеф, – начинают подозревать убийство не потому, где нашли труп – на полу в каминном зале или в кровати спальни. Оба эти места вне всяких подозрений. Если бы труп госпожи Ревун нашли в спальне, это бы выглядело так же естественно, как и в нашем случае с гостиной.

Юрий Львович внимательно смотрел на меня, контролируя процесс усвоения мною его мыслей.

– Начинают подозревать тогда, когда есть повод для подозрений. Как тапочки, например. Именно поводов для подозрений и старается избежать преступник.

– Что вы хотите этим сказать? – растерялся я.

– Я хочу сказать, что перенос трупа в гостиную из другого места – явное излишество. В условиях дефицита времени к такому трудоёмкому действию преступника могли принудить только весьма серьёзные обстоятельства… – Шеф сделал ради меня паузу. – Что вынудило убийцу? – вот вопрос. Зачем он потратил на это время, притом что спешил?

Шеф разрушил мою концепцию, и я оказался без собственной точки зрения. Осознавать это было неприятно, и я ринулся напропалую, не разбирая дороги.

– Значит, ниоткуда её не приносили. Ей дали выпить яду в зале у камина.

– Ваня, Ваня, Ваня… – Юрий Львович с досады замотал головой. – А тапочки? Ну не босая же она пила яд.

– Да сама она их так надела!

– Нет, Иван. Во-первых, тапочки номинально всё-таки разные – левый и правый, – пояснил шеф и усмехнулся, ещё больше заводя меня. – А во-вторых, люди с деформацией суставов больших пальцев ног никогда не ошибаются. Они привыкают к форме обуви и сразу чувствуют разницу. Это как тебе надеть правый ботинок на левую ногу.

Но я не собирался сдаваться и понёс чепуху дальше.

– Она пьяная была, поэтому так их и надела. И никто её не убивал, сердце у неё остановилось.

– Наконец в твоих рассуждениях появилась логика. Поставь, пожалуйста, у себя в блокноте галочку насчёт спиртного.

– Они у неё снялись, когда она падала в гостиной.

Я продолжал упорствовать, а шеф продолжал смеяться.

– Да, когда она падала, то напоследок перед смертью выдала антраша, да так, что тапочки разлетелись в разные стороны, и преступник долго гадал, какой, на какую ногу надевать, но всё равно ошибся.

Отсмеявшись, шеф вытер платком глаза. Я понимал, что он прав. Само по себе место смерти пожилого человека в собственном доме не могло вызвать подозрений, ведь не на шкафу же нашли труп. И если труп перенесли, значит, для этого была веская причина.

– Убийца уводил будущих сыщиков от места преступления, – догадался я.

– Я взял тебя на работу не только потому, что ты не куришь, – с удовлетворением заметил шеф. – Пока это единственное разумное объяснение. От чего он нас увёл?

Захотелось прервать экзамен, воскликнув: «Как будто сами не знаете!»

– Конечно же, от следов. Если это была, например, спальня и её задушили подушкой, на постели должно было что-то остаться.

– В этом случае и на теле тоже, – напомнил Юрий Львович, ожидая возражения с моей стороны.

Я не замедлил ответить:

– На теле необязательно. При удушении подушкой практически все признаки непостоянны. Синюшный цвет лица, например, мог исчезнуть в первые часы после наступления смерти, тем более что труп лежал лицом кверху. А разного рода выделения отмечаются далеко не в каждом случае. К тому же их мог убрать убийца, обработав труп.

Шеф удовлетворённо кивнул мне.

– После встречи с клиенткой мы съездим в посёлок вместе с ней и осмотрим коттедж. Жильё человека хранит большую часть его тайн. Что-нибудь да найдём.

– Найдём, конечно, если возьмём с собой лупу.

Я замечаю за собой, что порой зарываюсь и бываю излишне желчным. Я брякнул про лупу, будучи недовольным самим собой за бездарные предыдущие рассуждения. Шеф легко мог бы поставить меня на место, но не стал этого делать, лишь глаза его опечалились.

Тут меня посетила мысль, которой я поспешил поделиться, чтобы моё едкое высказывание поскорее забылось.

– Если лишних действий, как вы говорите, с избытком, не значит ли это, что преступление заранее не готовилось и произошло в результате стечения неизвестных нам обстоятельств?

– Или пошло не по плану, – заключил шеф и поднялся с кресла. – Мозги надо питать. Предлагаю пообедать, я там кое-что приготовил. Загляни, пожалуйста, к соседям, что-то мне захотелось пахлавы.

Надо сказать, что шеф обладает выдающимися способностями готовить простую и вкусную пищу. Но обрадовался я преждевременно, совсем забыв, что кроме этого он умел в одну секунду всё испортить.

– Пока я буду разогревать обед, и делать салат, займись машиной. Завтра утром поедешь в посёлок на разведку.

Надев дежурные валенки и выйдя во двор с лопатой в руках и недовольством на лице, я окинул сумрачным взглядом двухметровый сугроб у нашего крыльца, достал из кармана всё тот же судьбоносный рубль и метнул его гораздо выше, чем час назад. Получив, несмотря на изменение высоты полёта и частоты вращения, прежний результат, решил, что с завтрашнего дня буду доверяться лишь пятирублёвкам. Потом разгрёб снежную гряду, заблокировавшую наш Берлинго, освободил его от панциря и после купил шефу медовой пахлавы в «Восточных сладостях».

Когда я появился в кухне, стол был уже сервирован. Шеф налил мне в тарелку крем-суп из шампиньонов и, спросив, завтракал ли я, добавил ещё один половник. Надо было сказать ему, что вчера у меня с завтраком тоже не сложилось, но я не сообразил; насыпал в суп чесночные гренки до образования приличной горки и приступил. Суп был изумительным. После него последовала жареная картошка с сочными куриными котлетами и заправленный оливковым маслом салат из помидоров и нарезанного тонкими кольцами белого лука. Мы ели с большим удовольствием, не отвлекаясь на разговоры. За трапезой я простил шефу его поведение в кабинете. Потом у меня был чёрный кофе, а у него – чай с лимоном. От пахлавы я отказался, отчего глаза шефа блеснули радостным огоньком; это была моя благодарность ему за обед.

– За тобой посуда… и блендер не забудь, – сказал шеф, покончив с последним кусочком десерта. – А я пока вызову клиентку на завтра часа на два. Успеешь вернуться?

– Постараюсь уложиться.

– В крайнем случае, начну без тебя.

От этой фразы я встрепенулся как ошпаренный. Нужно было немедленно пресечь эту затею шефа, ставящую меня в положение второстепенного сотрудника.

– А вот без меня, Юрий Львович, пожалуйста, не надо! Обо всём, что происходит без меня, я потом вынужден узнавать из ваших уст, а вы имеете привычку забывать существенные детали и помнить только то, что успело уместиться в вашей голове. В итоге ваша интерпретация полученной информации загоняет мою мысль в русло ваших, уж простите за откровенность, не всегда верных предположений. А это никак не на пользу дела. Иной взгляд высвечивает иные грани, – грандиозно закончил я.

– Иван, ты научился прекрасно излагать свои мысли, я заслушался.

Губы Юрия Львовича, зажатые между зарослями усов и бородки с проседью, порой почти не принимали участия в его улыбках. Вот и в этот раз он улыбнулся мне лишь своими ироничными карими глазами и вышел из кухни, хотя я видел, что он еле сдерживает себя, чтобы не расхохотаться.

Когда я, расправившись с грязной посудой, появился в кабинете, шеф сидел в задумчивости с буддийским божком в руках и поглаживал ему пальцем брюшко, видимо, успокаивая и его и себя или тем самым помогая пищеварению – своему, разумеется.

– С Екатериной Леонидовной я договорился, – сообщил он. – По поводу завтрашнего дня… Сильно не демонстрируй себя, ещё успеешь. Пообщайся с охраной, посмотри, где расположен коттедж в посёлке, соседей не трогай пока. Там, вероятно, живёт богатая публика, а она не любит, когда ей докучают расспросами. Меня интересует, можно ли попасть в посёлок и на участок госпожи Ревун незаметно, то есть нелегально, можно ли на машине близко подъехать к посёлку с какой-либо стороны…

Мне не терпелось внести свою лепту, и я перебил шефа.

– В список ваших интересов я бы обязательно добавил гостей госпожи Ревун. Я не имею в виду родственников. О гостях достоверно осведомлена лишь охрана и более никто. Даже родственники, я думаю, могут лишь догадываться о круге её действительного общения.

После обеда я, как всегда, был в ударе; шеф удовлетворённо хмыкнул и сверкнул на меня поощрительным взглядом.

– И на всякий случай узнай у парней на въезде, не было ли пеших гостей в посёлке в тот вечер и ночь, как входящих, так и выходящих.

– Они же там посменно, небось.

– Небось, Ваня, небось, – миролюбиво передразнил меня шеф, – не угадаешь. Хотя можно попробовать. Как они обычно дежурят – сутки через двое?

– Обычно так.

– Они были в то воскресенье, а завтра у нас вторник… – Юрий Львович что-то забормотал, загибая пальцы. – Нам с тобой везёт, завтра у них смена. Вот тебе адрес.

Он протянул мне клочок бумаги.

Рабочий день на сегодня был закончен. Я подошёл к полке, заставленной справочниками, и сдвинул их в сторону: за фальшпанелью в стене у нас был небольшой сейф.

– Иван, – остановил меня голос шефа за спиной, – ты до сих пор не наигрался в эти игры? Зачем он тебе?

Что я мог ответить человеку, который давно не держал в руках оружия? Я как-то предложил ему оценить лекала рукоятки моей компактной Беретты, но он отказался, сославшись на какие-то там принципы.

– Не обижайтесь, Юрий Львович, но вам этого не понять. Мне с пистолетом легче существовать. Моя рука привыкла к нему, он – её продолжение.

Шеф громко фыркнул.

– Я тебя умоляю, только без театральности. «Он – её продолжение». Где ты набрался этой пошлости?

Но тут уж я не выдержал и взорвался.

– Знаете что, Юрий Львович? Если бы вы иногда посещали стрельбища и тиры, то знали бы, что все инструкторы, обучая стрелков, произносят эту фразу. При прицельной стрельбе пистолет должен быть продолжением руки!

– Ну, ну… разбушевался… Извини, если я тебя обидел… Но пистолет тебе завтра не нужен.

Я не стал спорить, это было бесполезно, и расставил книги на полке в прежнем порядке. Мы попрощались.

Я вышел во двор и завёл Берлинго. Двигатель недолго троил и потом перешёл на равномерный гул. Я выждал несколько минут, поёживаясь от холода. После собрался было ехать, но вспомнил вдруг странный вопрос шефа, с которого он начал нашу сегодняшнюю встречу, и вернулся в офис.

– Юрий Львович, а причем здесь Полина? – с поспешным любопытством спросил я, приоткрыв дверь кабинета.

– Спохватился, – улыбнулся он. – Славиным коллегам удалось кое-что узнать у нотариуса, хранящего завещание господина Ревуна. После смерти госпожи Ревун, чей брак с мужем не был, оказывается, зарегистрирован, на наследство мужа, возможно, будет претендовать его внебрачная дочь Полина.

– И какова сумма счастья?

– Господин Ревун долгое время был председателем правления крупного банка, – не ответил на мой вопрос Юрий Львович.

– И это всё? Никаких подробностей в виде чисел?

Шеф осуждающе посмотрел на меня.

– Ты разве не в курсе, что постановления о возбуждении уголовного дела по факту смерти госпожи Ревун в природе не существует? Парни и так сделали невозможное.

– Когда же будет известно содержание завещания?

– Клиентка сказала мне, что завещание будет оглашено после девятого дня, то есть послезавтра. Так по согласованию с нотариусом решили дочь госпожи Ревун Елена и дочь господина Ревуна Полина.

– Почему вы мне сразу об этом не рассказали? – спросил я, начиная злиться и не собираясь скрывать этого.

– Чтобы ты не рассыпал мысли веером, а сконцентрировался на чём-то одном.

Объяснение шефа мне совсем не понравилось. Но появилась возможность ответить в его же стиле, и я не преминул этим воспользоваться.

– «Рассыпал мысли веером…» Юрий Львович, где вы набрались этой пошлости? И ещё: мне кажется, что изолируя меня от информации, вы излишне меня бережёте, – недовольно сказал я и слегка хлопнул дверью.

В машине я включил радио и попытался сосредоточиться на музыке, чтобы отвлечься от деталей нового расследования. Но Берлинго почувствовал, что этим я лишь стараюсь скрыть своё истинное желание и на самом деле тороплюсь, так что к шести часам я был уже дома – в своей маленькой холостяцкой квартире. Первым делом, включив планшетный компьютер, я набрал в поисковике: «Полина Виардо». Через минуту стало понятно, почему шеф решил, что мне должна была нравиться эта особа.