Читать книгу (Не) детские сказки: Жар-птица - Александр Верт - Страница 5

Метель, разгулявшись не на шутку, заметала все тропинки. В такую погоду никто не помчится искать беглеца, Добромир это понимал, но считал ее бедой, а не благом.

Булат шагал вперед, проваливаясь в снег. Он давно перешел на шаг и упрямо фыркал, время от времени дергая головой. Так он не давал своему хозяину рухнуть в снег.

Рубаха на Добромире промокла от крови, снег за шиворот попал, и тулуп холодный, промерзший уже никак не помогал, только еще больше морозил, унимая боль, но силы царского сына покидали. Веки закрывались, голова то и дело падала, а верный Булат шагал вперед, толкая головой рухнувшего на него хозяина.

Поначалу Добромир одобрительно хлопал его по бокам, потом бормотал что-то и, наконец, совсем затих. Булат дернулся, заржал призывно, но будто понял, что дело это безнадежное, постарался ускориться, все так же вслепую через валежник шагая, сучья ломая копытами.

Изба перед ним выросла, как живая. Конь сделал шаг и встал на дыбы, видя огонь в окошке. Добромир мешком рухнул с коня в снег, того Булату и надо было. Он рванул к избе, стоявшей на трех столбах с пол-аршина[1] в высоту, стал бегать вокруг нее, снежные клубы поднимая.

– Что за бестья опять приблудилась?! – зло спросил мужской голос из избы, а там и дверь открылась.

Выглянул из избы богатырь широкоплечий, русоволосый, с бородою короткою, явно ругаться хотел, но Булата увидел – сразу в лице переменился.

– Говорила я тебе, гости будут, – нараспев сказала женщина из избы. – Иди, неси его сюда, Иванушка, будем его травами отпаивать.

– Что ты сразу не сказала, что друга ждать надо, а не погань какую?

– Та погань – мои друзья, – хохотнула женщина и хлопнула в ладоши.

Столбы избы сразу, словно ноги цапли, подкосились, опуская крыльцо ниже, только не стал Иван ждать, когда изба опустится, сам в сугроб спрыгнул и к другу своему верному на помощь поспешил.

Когда-то, года два назад, Иван именно с Добромиром через рощу шагал, следы раненого вепря выискивая.

– Ведьма, говорят, в появлении тварей этих виновата. Ведьма, – сказал Иван Добромиру зло.

– Ведьма? – вдруг спросил у них женский голос, и оба обернулись.

Добромир мгновенно меч свой поднял, а Иван и не понял почему. Перед ним стояла самая красивая женщина, какую он только видел – с волосами черными, цвета вороньего крыла, и в волосах этих солнечные блики бродили. Ее красный сарафан на расшитой узорами рубахе прятал самое прекрасное тело, какое Иван вообразить не посмел бы. Шагнув вперед, закрыл он женщину от царевича и спросил, голоса своего не узнавая:

– Кто ты, прекрасна девица?

Она ресницами иссиня-черными взмахнула, посмотрела на него глазами темными с поволокою, да представилась:

– Ягара я – та самая, о которой бабка твоя сказки страшные сказывала.

Иван не поверил, но то, и правда, была именно Ягара – ведьма лесная. Вороною она обратилась и скрылась в лесу, прокаркав странное пророчество. Мол, найди меня, Иван, в лесу темном, коли любишь.

Не хотел Добромир друга отпускать. Он-то не девушку видел, а чудище болотное: с острым носом, клыками огромными, когтями острыми, вся в тине зеленой. Сам пошел с Иваном и странное дело: треногая изба нашлась почти мгновенно, а на крыльце ее, девица черноволосая сидела.

Смеялась потом Ягара, говорила – ходит добрый молодец, а ее никак не найдет, вот и решила она зельем колдовским воспользоваться. Выпила его и пошла им навстречу, а зелье то хитрое было: кто полюбить ее может – истинное лицо увидает, а кто не может – старуху.

– А я за какие грехи такую страхолюдину повидал? – спрашивал Добромир много позже.

– Почем мне знать? – смеялась Ягара. – Видимо, какая-то другая ведьма тебя заприметила раньше меня, да за собой определила.

Шутки у Ягары всегда были такими, что Добромир их не любил. Не ясно было: где то шутка, а где пророчество древней ведьмы; а Ивану, не то дурню, не то мудрецу, все ее слова – простая жены болтовня.

– Кинь дурное, корми нас лучше! – говорил обычно Иван, а в этот раз, принеся друга в дом, положил его на лавку и, хмурясь, так спросил:

– Сможешь помочь ему?

– Конечно, смогу. Царь ваш изувер, конечно, но я ведь ведьма, да и его срок еще придет не скоро.

Взмахнув рукой, она призвала с чердака таз, а тот на лету воды где-то набрал, еще и нагрел. От второго движения ее тонкой изящной руки к ней чередою скляночки с травами прилетели, сами в ряд выстроились, сами открывались, высыпая нужную щепотку, а большая ложка, словно главная, сама варево в тазу замешала.

Иван даже не дивился, только за тонкими руками Ягары с волненьем наблюдал. Пальцы ее длинные, словно перья на крыльях заморской птицы, взмывали – и воздух в избе менялся, а у Ивана кружилась голова, но глаз отвести он никак не мог. В себя пришел, когда она дала ему теплую чашку.

– Выпей, мой хороший, я уже закончила, – сказала она мягко и поцеловала его коротко.

Иван улыбнулся. Ему говорили, что ведьма его околдовала, как питомца приручила, и развлекается, но он всегда знал, что это не так, особенно в тот миг, когда нагая рядом с ним оставалась. В ней ведьма словно исчезала, оставалась только дева юная, дева красная, любви и ласки ищущая, его жена, темная как ночь Ягара.

Улыбаясь, он все же сделал глоток и окончательно очнулся. Он уже привык, что они связаны так сильно, что когда она магии отдавалась, то и его словно уносило куда-то, захватывало и дурманило, зато после жизнь становилась понятней, яснее и проще. Вот дом, вот жена, вот мир, в котором ты на своем месте, а если сила его миру понадобится, если придется за меч взяться, он об этом узнает, сам почует, и судьба весть принесет, а пока дело его – просто жену свою от тоски бессмертной лечить ласкою, может, оттает и сына ему родит, колдуна, конечно, но кого это волнует?

Сделав еще глоток, он смог различить слова Ягары, сказанные не ему.

– Не смей вставать, – велела она Добромиру. – Слушать не станешь – выкину обратно на мороз, царский отпрыск.

Она явно злилась, иначе бы по имени называла.

– Чего ты, Ягара? – не понял Иван.

– А ничего, – отмахнулась ведьма. – Царь ему плох, а кто ж в этом виноват? Люди или он сам? Старший царевич Добромир? Он и виноват, а теперь реку впавшую в море догоняет. Вот найдешь ты птицу огненную и что? Отнесешь ее брату, чтобы он еще сильнее и страшнее стал?

Добромир не ответил.

Он лежал на широкой лавке лицом вниз и только кулаки сжимал. На спине его целебная мазь толстым зеленым слоем лежала и шипела, пузырилась, странно похрустывала, словно живое болото.

Иван вздохнул.

– Ягара, не мучь ты человека…

– А ты не лезь. Что его жалеть? Не стану нипочем. Пока не скажет мне, что с птицей делать будет – ничего ему не скажу!

– Не знаю я, – честно сказал Добромир. – Мне б сначала понять, что она такое. Может, она зло какое, и в царство ее нести нельзя.

– Птица – еще та страшная сила, но птиц я за всю жизнь ни разу не видела, – внезапно призналась Ягара и, словно обычная хозяйка, стала накрывать на стол. – Точно знаю: есть они. Не я, Кащеятус птицу встречал. Лет двести назад, встретил он в лесу деву рыжую.

Она достала большое серебряное блюдо и дунула на него. Морозные разводы от центра пробежали по краю, превращая блюдце в зеркало, в которой чьи-то воспоминания явились. Там рыжая девица в белом одеянии шагала по снегу босиком и улыбалась, а кто-то незримый, полупрозрачный шагал за нею, таясь.

– А я знаю, что ты здесь! – вдруг сказала рыжая и обернулась. – Ты точно здесь, так выходи, дай хоть посмотреть на тебя!

Она развела в стороны руки и пламя по коже ее побежало.

– Струсил старый, мудрый Кащеятус. Любовь всем голову дурманит, – пожимая плечами, сказала Ягара. – Не вышел он к ней, ко мне прибежал, ведьмин секрет молодости хотел. Только что ему мои секреты. Я до самой вечности такой буду и сгину юной, а он иное: он не от древних духов, а от людей. Не колдун, не человек, король темной стороны.

Иван поежился. Из всех друзей Ягары Кащеятуса он особенно не любил, трудно с ним рядом было, а Добромир его не знал, но наблюдал за картиной в блюдце, чуть на бок повернувшись. Там как раз появилось отражение в зеркале, жуткое и по-заморски благородное. Мужчина не старый, не молодой, странный, бледный с резкими скулами, с глазами красными и волосами черными, где на висках терялась седина, сухими костлявыми руками взял кубок и выпил все, закрыл глаза, а открыв – себя не узнал. Там был добрый молодец со смуглой кожей и широкими плечами, едва в рубаху из черного шелка поместившийся.

Таким он к ней и вышел, лица ее коснулся и пламя с ее кожи переметнулось на его руку. Крылья огненные распахнулись. Таял снег ручьями, от них разбегаясь, а зеркало чернело и угасало.

– Магия эта временная. Настоящего она через пару дней и увидела, да обмана не простила. Птицей обернулась да улетела. Больше ее никто не видел.

– А не о ней ли у нас говорят? – спросил Добромир.

– Не знаю. Много раз хотела я увидеть ту рыжую, что пожар устроила, да никак не могу. Она ведьма еще та была – если от всех спрятаться решила, то спрячется и никто не найдет, ни я, ни Кащеятус. Упрямая, маленькая, огненная девица. Ладно, полно тосковать. Сейчас будем ужинать, а там переночуешь у нас, а завтра поутру к Кащеятусу и поедешь. Если кто тебе поможет, так только он, но помни: не решишь для себя чего хочешь – сгинешь. Судьба тебе большой дар приготовила, но испытывать она будет всерьез, прежде чем его вручить. С такими испытаниями и голову потерять недолго, а теперь вставай, я закончила.

Зеленой жижи на спине, и правда, не было. Она вся исчезла, остались только тонкие шрамы, изрезавшие сетью широкую спину, и ворох сомнений да вопросов без ответа.