Читать книгу Буквы на белом фоне - Александр Викторович Маяков - Страница 2

Сегодня лучше, чем вчера. Завтра будет лучше, чем сегодня. Глядя на разодранное тело голубя на обочине, эти слова звучат странно. То ли смешно, то ли жалко, то ли как тупой статус из «контакта».

Сегодня вторник и я топаю на работу. Когда меня спрашивают, кем я работаю, я отвечаю, что работаю садовником. Отчасти это так и есть, так как те, с кем я работаю, большей частью, овощи.

Хотите знать, где я работаю? Ну, попробуйте угадать! Даю вам пять секунд. Давайте, обратный отсчет. Пять, четыре, три, два, один, быдыщ! Ну что, есть варианты? Ладно, томить не буду. Я санитар в приюте для инвалидов. Работа не пыльная. Вообще не пыльная. Немного дермовая, слюнявая и зассаная, но не пыльная. Грубо, знаю, но так и есть. Поэтому я и называю себя садовником. Я работаю с овощами. С овощами, которых бросили родственники, от которых отказались родители в роддоме, но эти овощи уже взрослые и в детдоме им не место. Но сами они мало на что способны, поэтому сутки через двое, я за ними ухаживаю. Умываю, подтираю, кормлю с ложечки. Кто-то из них капризничает, как ребенок. Кто-то все делает смирно. Сейчас, наверное, мои слова вызывают у вас улыбку умиления. Мол, какой хороший парень, помогает тяжелобольным, ухаживает за ними. Да хрен вам! Просто я лентяй! Патологический лентяй! Школу бросил после девятого класса. Пытался выучится на автослесаря, но так же забил на учебу. Чудом откосил от армии. Родители не захотели содержать на своей шее высоко возрастного оболтуса. После долгих скандалов, стоивших и мне, и родителям кучи нервов, мы сошлись на том, что пока я «встаю на ноги», они будут снимать мне однокомнатную квартиру, а жить я уже буду на свои кровные. Не имея ни специальности, ни желания учится, я сначала поперся работать охранником в супермаркет. Сидишь себе спокойно, пялишься на монитор. Но потом оказалось, что на охрану так же спихивают недостачу. Поэтому, недосчитавшись половины зарплаты, я послал управляющего на все половые органы и не только, причем при всем честном народе, что тогда был в магазине, и, показав средний палец, ушел оттуда. Каким ветром такого раздолбая занесло в приют для инвалидов? А все просто! Когда я так смачно послал это мелкое чмо в белом халате, в магазине пополнял стратегические запасы горючего Палыч. Палыч, как потом, оказалось, работает в этом приюте «мастером на все руки». То есть, и электрик, и сантехник, и столяр со слесарем в одном лице. Тогда он нагнал меня на улице и предложил подменить его пару дней на работе. Ну, мол, ему срочно надо уехать в Бухарест, а подмены нет. Сказал всего пару дней. У меня по географии был трояк, поэтому, где находится Бухарест, я не знал, и согласился. Терять нечего, работы нет, а так пару дней херней пострадать и еще бабосики за это получить, не плохо. Из телефона автомата, чудом еще сохранившегося у нас на районе, он позвонил главврачу и объяснил, что ему надо уехать, а вместо него придет молодой парень. Наутро я отправился на новую, как я считал, временную работу и офигел. Как оказалась, у Палыча «поехать в Бухарест» значит уйти в запой. И не на два дня, а минимум на две недели. Главврач уже к этому привыкла и особого внимания не обращала, но новым рукам в виде меня была рада. От досады я уже хотел снова вспомнить человеческую анатомию и послать всех во все отверстия, но жажда мести взяла верх и я остался. Я мечтал, как накостыляю Палычу при первой же встречи после его «возвращения из Бухареста». Но день за днем, неделю за неделей, я втянулся. Палыч вернулся через три недели. К тому времени я уже официально устроился санитаром, так как «мастер на все руки» из меня фиговый. Морду я ему, конечно, не бил, но потом, как-то напившись с ним, я сказал ему спасибо. На что шестидесятипятилетний мужик ответил: «Красиво ты того гавнюка послал! Вот и решил помочь. Не оставлять же тебя на улице без гроша? Какие никакие, а деньги тут платят».

Вот так вот я и стал садовником. Кстати, вот я и дошел до работы.

* * *

Здание нашего приюта старое и обшарпанное. Финансирование скудное. Ежегодно, конечно, выделяют средства на ремонт, но их хватает только на то, чтобы здание просто не развалилось окончательно. Так, дырки подлатаем и все.

По пути до своего отделения я здоровался со всеми подряд. Работаем в одной конуре, знаем друг друга. Удивительно, но работают здесь, в основном, женщины. А работа не такая уж и легкая. Потаскайте то не ходячих! Так что я им иногда помогал, иногда бухал с ними, а с теми, что и помоложе и посимпатичней, еще и трахался иногда. Иногда и без каких-либо обязательств. Се ля ви, как говорят в Париже.

В комнате отдыха, так мы называем одну из палат переоборудованную для наших нужд, уже сидела Марина. Марина такая же санитарка, как и я. Мы с ней работаем в одной смене. Девчонка она классная. Выглядит шикарно. Волосы у неё как у главной героини мультика «Храбрая сердцем». Такие же рыжие и пышные. Фигурка тоже ничего. Грудь средняя между вторым и третьим. Попка небольшая, но округлая. Сама она веселая всегда, улыбчивая, не смотря на нашу работу. Так что, работать с ней одно удовольствие.

– Привет, Сережа! – улыбнулась Марина, переобуваясь в тапочки. Середина ноября и на улице холодно, но ходить в уличной обуви нам нельзя. Поэтому все мы переобуваемся в тапочки.

– Доброе утро, Марин. – улыбнулся в ответ я.

– Давай, переодевайся быстрее, – весело произнесла она, – сейчас завтрак принесут, кормить надо.

– Ага, – ответил я. Кормить, я своих-то еще и не умывал. Предыдущая смена уже и свалить успела.

– И не забудь, сегодня вторник, так что вечером жду тебя! – сказала она и вышла из комнаты. Вторник. Помню я, помню.

Быстро переодевшись, я направился по своим подопечным. С Мариной мы всегда делил подопечных. За мужчинами ухаживал я, за женщинами она. Не справедливо, если честно, так как мужчин в нашем отделении десять, а женщин восемь. Вообще, отделение, это не правильное название. Этаж, на котором двадцать комнат. Восемнадцать занимают наши подопечные, одну мы, и еще в одной у нас склад инвентаря. До того, как я пришел сюда работать, комнатой номер восемнадцать пользовались по прямому назначению. Но после того как там, в мучениях умерла молодая девушка, в комнату никого не заселяли. Пациентка, что там жила, страдала редким заболеванием. Названия я, увы, не помню, но по описаниям все сводилось к тому, что она постоянно испытывала жуткие боли из-за непрекращающихся спазмов в мышцах. Ей с рождения кололи обезболивающие и делали специальный массаж, чтобы не было спазмов.

После перевода к нам она долго мучилась и через год умерла. Марина рассказывала, что она сильно кричала.

– Это было не выносимо, – говорила Марина. – Она кричит, извивается на кровати, а ты не можешь помочь. Болезнь постоянно прогрессировала, у нас просто не было медикаментов сдерживать её. В последние месяцы обезболивающие уже не помогали. Не знаю, о чем она думала перед смертью Кого проклинала.

Кто знает, были ли у неё силы на проклятья. Но после того, в палате стали происходить странные вещи. Всех, кого туда поселяли, начинал преследовать необъяснимый страх. Наши пациенты редко умеют говорить, в основном молчат, мычат, издают различные звуки. Но проявлять эмоции они умеют лучше других. По словам Марины на них смотреть было страшно. Глаза полные ужаса и молящие не оставлять их одних. Когда очередного жильца этой комнаты пришлось переселить, она, на несколько дней, осталась пустой. И как-то ночью, Марине надо было по нужде сходить. Проходя мимо комнаты, она услышала звуки, напоминающие те, что издавала девушка во время приступов. Как сказала Марина, она была в полудреме, но услышав звуки из пустой и темной комнаты испугалась так, что сна как и ни бывало. Она пулей бросилась обратно в комнату отдыха и с включенным светом сидела до самого утра.

А Палыч рассказывал, что как-то сам лично видел ту девушку. Задержался он допоздна на работе, и, проходя мимо комнаты, увидел странный силуэт в приоткрытую дверь. Но тогда он уже собирался ехать в Бухарест, так что его словам верить, себя идиотом считать. А вот словам Марины я поверил. Поэтому в темное время стараюсь туда не заходить, да и днем не задерживаться по возможности.

Но сейчас меня ждут водные процедуры с подопечными, потом завтрак.

Вообще, у меня не так уж и много работы с ними. Ходить они не ходят, но вполне могут сами встать, сесть на коляску и докатиться до умывальника. Мне остается только вытереть размазанную зубную пасту по лицу и смыть с рук мыло, которое они сами с трудом смывают.

Веселье начинается, когда их надо мыть. Увы, помыться сами они уже не в состоянии.

Хотя, есть здесь один уникум. Миша. Миша у нас лентяй. Патологический. В этом мы с ним родственные души. Что я лентяй, что он. Только я здоровый лентяй, а он лентяй с ДЦП. Пока все уверенно стояли в очереди в туалет, Миша спокойно нежился в кровати. Да, все мужчины нашего отделения могут передвигаться, на колясках, но могут. А вот половина женщин прикована к постели. Так что, по сути, мне грех жаловаться, разделение обязанностей с Мариной у нас равное, в какой-то степени.

– Лежишь, счастливчик? – с улыбкой спросил я, войдя в комнату к парню. Вообще, я старался улыбаться им. Все они добрые люди и всегда рады нам. Мы их единственные друзья. Они хоть все понимают, но, в большинстве случаев, не могут сказать. Поэтому они как никто другой умеют передавать эмоции. Радость, гнев, печаль.

Парень улыбнулся мне из-под одеяла. Я нагло содрал одеяло с него. Скрюченной болезнью тело лежало на простыне в майке и семенниках. Подхватив его под плечи, я усадил на кровать и принялся одевать. Можно было оставить его самого, не маленький, оденется, но у них на это уходит куда больше времени, чем у обычных людей. А сейчас времени было в обрез.

Одев Мишу, я усадил его на коляску и вывез в общую комнату. По сути, это не комната, а просто большой холл в отделении. Но мы называем её комнатой, так как там стоят столы, за которыми наши подопечные кушают, играют в различные игры, читают книги.

Многие уже сидели за столами и ждали завтрака. Марина бегала по комнатам лежачих и разносила еду. Кто-то может сам есть, кого-то надо кормить.

Мне же осталось только протереть своим лица от зубной пасты и расставить тарелки с едой. Старые, советские тарелки, которые местами отколоты. Алюминиевые ложки, частично погрызенные. И манная каша на воде в них. Но народ уплетает за обе щеки, так как другого ничего нет. Отечественная система… даже не знаю, к чему мы относимся. По идее, к министерству здравоохранения. Хотя, Ирина Алексеевна, наш главврач, как-то сказала, что мы относимся к министерству социальной политики.

Вообще-то, у нас нет должности главного врача. Только директор. И Ирина Алексеевна является не главврачом, а директором. Но раньше она работала в поликлинике. И сейчас, находясь уже на пенсии, она, типа, пошла на повышение. Сама она очень красивая, не смотря на свои шестьдесят лет. Высокая, статная. Лицо, хоть и с морщинами, но не скажешь, что она старуха. Единственное что выдает её возраст, это седые волосы. Она их не красит. Просто заплетает в хвост или косу. Признаться, я даже пару раз на неё дрочил. Представлял её голой и гонял лысого. Конечно, возможно её «идеальная» фигура всего лишь иллюзия, созданная хорошим бюстгальтером и обтягивающими джинсами, но стояк все равно был. Не знаю, является ли тот факт, что на неё дрочат для женщины комплиментом, но думаю, что если бы Ирина Алексеевна узнала, что в свои шестьдесят вызывает стояк у молодого парня, её бы это порадовал. Либо я получил бы по морде.