Читать книгу Пролетарские байкеры. Книга 2 - Александр Викторович Муханкин - Страница 1

Минувший вечер и тихая летняя ночь прошли для "Биты", как в тумане. Его будоражила жажда деятельности, а врачи запретили ему вставать без крайней нужды с кровати. У него гудела голова и к горлу периодически подкатывала тошнота. Кроме того постоянно беспокоила боль в лодыжке, которая за прошедшее с аварии время стала только сильнее.

Вечером, когда на Пролетарский уже сгустились сумерки, Антона посетили его родители. Мать, беспрестанно плакала, и не смогла сказать чего-то внятного. Только причитала все время, что он чуть не оставил их. А отец был необыкновенно молчалив, рассеян и как будто смущен чем-то. В глубине души он винил в случившемся себя. Он твёрдо верил, что будь Антон за рулём – этого бы с ним не случилось… А он его родной отец лишил его мотоцикла и тем самым вынудил сесть к этому, как он его называл, "камикадзе".

Они принесли Антону больничные тапки, а также эмалированную миску с кружкой и кое-что из еды. Еда пришлась весьма кстати, так как вновь поступивших больных начинают кормить лишь с утра, а Антон успел к вечеру неслабо проголодаться. Он налегал на картофельное пюре, принесенное в большом термосе, под монотонные всхлипывания матери и вздохи отца. Родители сидели по обе стороны от него на скрипучей панцирной кровати и с сочувствием смотрели то на его забинтованную лодыжку, то на его перевязанную голову, то на сосредоточенное голодное лицо с набитыми едой щеками. Затем он вкратце рассказал подробности аварии, и подчеркнул, что вины Сергея в ней не было.

– Ну как не было, как не было? – закипятился отец, горячо жестикулируя руками, – такой опасный участок, а он несётся! Я всегда сбавляю скорость там, чтобы водители на перекрестке успели увидеть меня и среагировать. Там обзор закрыт, не видно ничего… Постоянно бьются на этом месте. А начинающему водителю и остановиться не грех. Пусть ты формально не прав. Пусть сигналят, крутят пальцем у виска, но ты сохранишь своё транспортное средство и здоровье. А может даже и жизнь… А так твой друг вроде и прав остался, но далеко ли он теперь уедет на своей правоте? Мотоцикл-то восстановит ему виновник?

– Не знаю, вряд ли… – сухо ответил Антон, стараясь не упоминать виновников.

– Вот то-то и оно, что вряд ли… Сам пострадал и тебя подставил под удар. Он-то вон дома, а ты тут лежишь весь перевязанный…

– Ему сейчас тоже не сладко, бать. Он мотоцикл разбил…

– Да что мотоцикл! – в сердцах, махнул рукой отец, – Взять бы все ваши мотоциклы – и в утиль! Одни неприятности от них…

Успокоившись, отец бросил на больничную койку маленький блестящий ключик, от замка, которым был прикован "Иж" Антона, и, выходя вслед за матерью из палаты, как бы невзначай, оставил на его тумбочке свою распечатанную пачку сигарет. Антон несказанно этому обрадовался, от скуки и волнения он скурил почти все свои сигареты.

На улице уже было совсем темно, и сквозь распахнутую створку окна издалека через больничный сквер доносился гул машин и рокот мотоциклов. По засаленной стене больничной палаты в полумраке бегали рыжие тараканы размером с фасолину. Соседи по палате тихонько дремали, лишь Николаич, которого в пьяном угаре чуть было не зарезала жена, тихонько читал какую-то толстенную книгу, и время от времени всхлипывал. Антон от безделья и любопытства успел со всеми в палате познакомиться, и Николаич его особенно заинтересовал.

Это был тихий старик лет 60. Сухенький, с серой морщинистой кожей, седой бороденкой и глубокой залысиной. Он был в больнице уже почти неделю, и, по словам окружающих, жена в эти дни к нему ни разу так и не пришла. Единственный кто посетил его во все время – это следователь, который взял с него показания. Николаич был угрюм и рассеян. Постоянно о чём-то думал и морщил свой и без того сморщенный лоб. Он был молчалив и нелюдим. Изредка читал толстую серую книжку, оставленную ему кем-то из выписавшихся соседей. В голубых потухших глазах Николаича выражалась постоянная тоска. Он поминутно всхлипывал и постанывал, и, казалось, будто он вот-вот заплачет. Николаич окончательно утратил веру в человечество после того, как получил 2 удара в спину старым столовыми тесаком от самого близкого на свете человека. От любимой жены Татьяны. Он толком не рассказывал об этом никому. Всё это стало известно окружающим из его показаний, которые он дал прямо в этой провонявшей лекарствами палате. Перепили изрядно, повздорили. О чем, он толком и сам не помнил, но ничего криминального он не сделал. Похвалил, кажется, кого-то из её подруг. А она, не раздумывая, схватила нож и попыталась лишить его жизни.

Другие обитатели ветхой больничной палаты отделения травматологии пролетарской больницы были не менее колоритными. Всего палата рассчитана была на 6 мест, по три койки с двух сторон, из которых 5 было занято. Палата располагалась на третьем этаже упомянутой больницы и выходила двумя большими окнами в больничный сквер. Сам сквер через окна было не разглядеть. Его закрывали кроны старых высоких лип. Они и создавали вид из окна, да ещё асфальтированная узкая дорога перед ними, по которой временами проезжала карета скорой помощи то в одну, то в другую сторону. Койка Антона располагалась у стены напротив окна, по левую сторону от входной двери, а по правую (прямо напротив него) лежал Николаич. На соседней с Антоном койке лежал Андрюха – строитель. Не унывающий и разговорчивый мужик лет 30, наивный и беззлобный. От него-то Антон и узнал истории всех своих соседей. Сам же он подрабатывал на стройке дачного домика и уронил себе на ногу бетонный блок. Врачи диагностировали у него перелом второй плюсневой кости со смещением, вставили в ногу спицы, наложили гипс, и он вот уже 2 дня лежит в палате на вытяжке. От скуки Андрюха постоянно травил анекдоты и весёлые байки из своей жизни, чем очень быстро расположил к себе Антона. Уже к вечеру Дробилин знал всю биографию своего соседа, начиная со школьной скамьи. Он знал всю подноготную его обучения в строительном техникуме, и все его амурные похождения, которые так и не довели его до Загса к 30 годам. Он знал кучу историй о том, как Андрюха кутил со своими друзьями и коллегами по стройке, и последовавшие за этими кутежами приключения. А так как "Бита" и сам мог рассказать немало историй, они быстро нашли с Андрюхой общий язык.

За Андрюхой, на самой дальней койке у окна лежал Алексей. Это был парнишка на год младше Дробилина, который совсем недавно окончил 9 класс. В больницу он попал после неудачного купания в лесном озере. Нырнув в него с тарзанки, он попал на отмель, ударился о дно и заработал трещину одного из позвонков. Ему повезло, он был в кампании друзей, которые помогли ему выбраться из воды и доставили в больницу. Но в больнице его ожидали новые неприятности. Врачи сказали, что травма опасная, и если не соблюдать рекомендации, может привести к серьёзным последствиям вплоть до паралича. Алексею предстояло провести минимум 3 месяца в больнице под постоянным наблюдением в специальном корсете на жёсткой кровати. С этой целью с его панцирной койки был снят матрац, и заменен на толстую фанеру, от которой болело все тело. Каждый день, проведенный на ней, был сродни пытке, но вставать ему запретили врачи. Не смотря на то, что никакой скованности в движениях он не ощущал, ему не разрешали ходить даже в туалет. Поэтому нужду он справлял в стоящее под кроватью "судно", которое источало запах на всю палату. Дважды в день приходила санитарка, чтобы опустошить его. Алексей был сконфужен и подавлен своим положением. Он часто отворачивался к стене и плакал. Тихо. Стараясь не всхлипывать, чтобы никто не услышал. Ему очень хотелось скорее оказаться дома, и забыть эту палату со всеми её обитателями, будто кошмарный сон. Соседи, видя положение Алексея, старались подбодрить его. Но на парня это действовало угнетающе. Он наоборот устал быть у всех на виду, ему претило внимание окружающих, и он мечтал об уединении.

Про пятого обитателя, лежавшего на соседней с Николаичем койке, никто ничего не знал. Это был молодой парень в грязных джинсах и рваной майке, с гипсом на левой ноге. Он поступил уже после Антона, и ещё не успел выйти из наркоза. Его привезли на каталке 2 крепких санитара из операционной, переложили на койку и ушли. Так и лежал он все это время, запрокинув немного загорелое лицо, приоткрыв рот и разметав длинные русые волосы по подушке.

Ночь навивала на Дробилина тоску и необъяснимую тревогу. Весь прошедший вечер он мог не о чем не думать и беззаботно болтал со своими новыми знакомыми, но оставшись наедине со своими мыслями, он всерьёз приуныл. Он снова и снова прокручивал в голове подробности пережитой аварии, о которой напоминали звуки двухтактных моторов, доносимые из раскрытого окна вместе с ночной прохладой. Снаружи в тёмном небе светила большая почти полная луна, которая приглушенным синим светом освещала всю больничную палату. Антон не спал всю ночь. Он лишь изредка проваливался в состояние полудремы, но не видел снов, и мысли продолжали роиться в его голове. Ему страшно не удобна была эта кровать, мешал падающий из окна свет, а также шаги медсестер за стеной. А ближе к рассвету из распахнутого окна полились трели соловьёв из больничного сквера, и Антон оставил попытки провалиться в сон. Он просто лежал, уставившись в потолок и слушал их благозвучные пересвисты. Большой любитель поспать, способный уснуть в любой обстановке, даже в самой невероятной позе, сейчас Дробилин никак не мог этого сделать. Будто что-то перевернулось в его голове после удара об автомобиль. Ночь казалась бесконечной.

В это же самое время на другом конце посёлка ворочался и не мог уснуть ещё один человек. Обуреваемый вереницей мрачных пугающих мыслей лежал на своей постели Харламов. Тяжкий груз пережитого давил на него.

Вечером, с трудом доковыляв до дома на травмированных ногах, он имел неприятный разговор с родителями. Они уже были оповещены об аварии "Друппи", который принёс им ключи от гаража. На вопросы, кто он собственно такой, откуда у него ключи, и где их родной сын, у которого эти ключи находились, Храмцов во всех красках описал аварию, и как они ждали скорую, и как он отгонял в гараж то, что осталось от мотоцикла. В общем, родителям в мельчайших подробностях было известно о произошедшем, за исключением конфликта с виновниками аварии, о которых "Друппи" догадался тактично умолчать. Мать Сергея нарисовала себе в голове ужасающую картину покалеченного и истекающего кровью сына и от того, чтобы немедленно ринуться к нему в больницу её удержала лишь боязнь разминуться с ним, и увещевания Храмцова в том, что их сын цел, и вскоре будет дома.

Когда же он, наконец, пришёл, она кинулась обнимать его вся в слезах и стала придирчиво разглядывать со всех сторон, нет ли на нем сильных увечий.

Отец, представляя в общих чертах картину аварии, встал на защиту сына. Но мать была неуклонна:

– Больше никаких мотоциклов, Сереж! Хватит! Я уже однажды пошла у вас на поводу, и жалею об этом. Видишь, чем все это заканчивается? Посмотри на себя.

Харламов нахмурил чёрные брови и небрежно осмотрел свои испачканные брюки и порванную рубашку.

– Ладно, хоть цел! Но первый тревожный звонок уже прозвенел, и второго, я ждать не буду. Ты сегодня у меня полжизни отнял своей аварией… Так что не проси больше денег ни на новый мотоцикл, ни на ремонт старого. Мне нужен живой сын! Подумай о будущем, наконец.

В общем, и без того расстроенный Сергей был окончательно раздавлен непониманием матери. В этом состоянии он пошёл звонить Дробилиным, чтобы сообщить о произошедшем и о том, что их сын в больнице. Юрий Сергеевич довольно сухо и натянуто разговаривал с "Сапером", чем ещё сильнее усугубил его состояние. Он не захотел выслушивать подробности, и заявил, что ему их расскажет сын. Разговор был недолгим. Дробилин-старший заявил, что им с женой нужно спешить, иначе их могут не пустить в палату Антона, и поспешно повесил трубку. В это время за окном уже начинало смеркаться.

Потом Сергей поужинал и отправился в ванную отмывать с себя запекшуюся кровь и землю. Мыться пришлось стоя под душем, так как адская боль в коленях не позволяла согнуть их, чтобы сесть в ванную. Колени сильно распухли после аварии и постоянно напоминали о себе острой пульсирующей болью. Эта боль даже привычную процедуру по опорожнению кишечника превратила для Сергея в пытку.

После ванной Сергей отправился в свою комнату, и попросил сестру принести ему "йод". Света оторвалась от компьютера, с сочувствием посмотрела на Сергея своими голубыми глазенками и поспешила выполнить его просьбу. Разговоров с родителями Сергей старался впредь избегать, поэтому не стал обращаться к ним даже из-за такой мелочи. Непонимание, с которым он столкнулся, сильно ударило по его самолюбию, поэтому ни на помощь, ни на поддержку с их стороны он больше не рассчитывал. Выслушивать от них укоры и наставления ему не хотелось. Поэтому дальнейшие разговоры казались пустой тратой времени. А мотоцикл он решил восстановить сам, пока еще не зная, как именно. Мотоцикл в данный момент по большому счёту меньше всего занимал его мысли. Не беспокоила его и угроза двоих здоровяков из джипа, которой он решил не придавать большого значения, подумав, что это было высказано на эмоциях. Больше всего беспокоило в данный момент Сергея состояние Тараканова. От этого зависело все. Если Тараканов мёртв, то его уже обнаружил кто-нибудь и позвонил в милицию. Милиция первым делом начнёт проверять тех, с кем у "Трактора" был конфликт, а это значит, что неминуемо придут к Сергею. Как вести себя в этом случае? Сознаться во всем, объяснить, что это был несчастный случай? Или сделать вид, что знать ничего не знает и вообще не видел Тараканова в этот день? Первый вариант был бы чистой правдой, но неминуемо привёл бы Харламова к суду, и, хоть максимально мягкому, быть может, даже условному, но приговору по уголовному делу. Это перечеркнёт ему перспективу поступления в нормальный ВУЗ и поставит крест на всех его планах, которые он наметил на ближайшие годы. Поэтому второй вариант ему больше нравился. Но для того, чтобы все прошло гладко, необходимо было обсудить его с "Битой". Милиционеры могли прийти и к нему, поэтому нужно было продумать и обговорить каждую мелочь, которую они могли спросить.

Света впорхнула в комнату в своих мягких тапочках с ватой и бутылкой йода в руках. Увидев его разбитые и опухшие колени, она испуганно округлила глаза. Сестра помогла обработать ему раны, вместе с ней они перевязали его колени бинтом. А затем в комнату тихо вошёл отец.

– Серёж, ты не обижайся на мать. Она далека от правил дорожного движения и не понимает, что ты не виноват. Она просто сильно переживала за тебя… Про мотоцикл она на эмоциях наговорила. Это пройдёт. Она остынет немного, и мы придумаем что-нибудь… Надо оценить все, посмотреть подлежит ли он восстановлению, и вообще, во сколько это встанет… Этот козёл, кстати, который не пропустил вас, что сказал вообще? От него может компенсация какая-то будет?

– Он уехал пап… Покинул место аварии, до приезда ГАИ.

– Эх и урод, – вздохнул раздосадованный отец, – Ты номер хоть запомнил его? Я всю рожу ему разобью, если он мне на дороге попадется…

– Нет, бать. Не запомнил… Не до того было, – солгал "Сапёр".