Читать книгу Темный лик двойника - Александр Владимиров, Тиана Веснина - Страница 6

…День был необычайно знойным, солнце палило так, точно это не Москва, а тропики. Раскалывалась голова, ломался стройный ход мыслей; не спасали ни панамы, ни шляпы. Даже небольшое расстояние преодолевалось с трудом, приходилось перебегать от одного дерева к другому или прятаться в жидкой тени. В таком испепеляющем аду глоток холодной воды – настоящее счастье. Безумно хотелось дождя, он грезился наяву, но небеса так и не смилостивились. И в один из таких полуденных часов Наш Герой услышал обрывок фразы: «Не к добру это! Никак новая напасть движется на Москву». Сказал это старичок лет семидесяти с лишком, сгорбившийся, без конца вытирающий пот с лица. Молодой мужчина рядом с ним рассмеялся:

– Какая напасть, папа? Все у нас успокоилось, устаканилось. Красные победили. Живи, да радуйся. Подумаешь, жара!

– Откуда ты знаешь, сын, что все успокоилось? Не в этом ли спокойствии рождается хаос, от которого все заплачем?

Наш Герой остановился, заинтригованный «философскими размышлениями» старика, решил обязательно дослушать диалог. Однако «шпион» из него оказался никудышний. Старик и сын тут же заметили, что ими заинтересовались, покосились на незнакомца, умолкли и поспешили прочь.

«А ведь правда, – подумал Наш Герой, – хаос рождается из спокойствия. И возможно, некто совсем неприметный принесет его в жизнь! А неприметным может быть кто угодно, например, я…».

Он рассмеялся, поскольку себя в качестве «носителя хаоса» уж никак не представлял. Он – жертва обстоятельств, отвергнутый, униженный критиками, растоптанный безвестностью и… необычайно талантливый. В литературной России двадцатых годов двадцатого века уже установилось жуткое спокойствие. «Если бы я мог, то действительно принес бы им хаос – и в умы, и в сердца! Вдруг из него возникнет нечто иное, естественное для человека, вдруг общество вернется к веками установленным законам? Другое дело, всегда ли они идеальны…».

Рядом что-то громыхнуло, заставив его содрогнуться. И тут раздался гудок, предупреждение… Наш Герой увидел, что стоит на рельсах, а на него с бешеной скоростью несется трамвай. Испуг настолько сковал движения и волю, что несчастный застыл на месте… Надо перебежать вон туда!.. Он сделал шаг, поскользнулся, чуть не упал. Катастрофа казалась неминуемой.

К счастью, трамвай остановился, из кабины выглянула женщина, ее речь к чуть не состоявшейся жертве сопровождалась нелестными эпитетами.

– Не видишь, куда прешь, интеллигент проклятый?! Я что, садиться в тюрьму из-за тебя должна?

Подоспевшие граждане и гражданки начали живо обсуждать произошедшее, Наш Герой как мог, оправдывался:

– Здесь скользко.

– И правда скользко, – раздался рядом мужской бас, – кто-то масло разлил.

– Это Аннушка, – тут же вступила какая-то пожилая дама. – Соседка моя. Я сама видела.

– Выходит, я не виноват, – робко оправдывался Наш Герой.

– Все равно надо под ноги смотреть! – не унималась женщина-вагоновожатый, и собравшаяся публика в основном поддерживала ее.

Подошел милиционер, выслушал все стороны и, козырнув, сказал Нашему Герою:

– В следующий раз будьте аккуратнее. Можно ваши документы?

– Господи, я же их не взял.

– Вот как? Непорядок!

– Понимаю…

– Где и кем работаете?

– Интеллигент он, разве не видите? – с презрением произнесла вагоновожатая.

– Работаю в газете…

– Писатель, значит?

– Надеюсь, что писатель.

– Пролетарский писатель должен быть примером для масс, – начал с назидания милиционер. – А вы?!..

Правила нарушили, документы забыли. Это – ротозейство, которое приводит к потере бдительности. А когда советский человек теряет бдительность, он легко может стать добычей диверсантов.

При слове «диверсант» толпа стала быстро рассеиваться, вагоновожатая тоже поспешила скрыться в трамвае. А милиционер, подняв вверх палец, добавил:

– И не говорите, что время не то, что уже несколько лет как закончилась Гражданская война, бой продолжается. Бой, вечный бой! Покой нам только снится.

– Извините, товарищ милиционер, – сказал Наш Герой, опасаясь, что ему еще долго придется слушать ахинею, – но советский человек никогда не станет легкой добычей диверсантов. Он – кремень, железо, сталь! Он – строит, и уже частично построил новое общество, о каком другие лишь мечтали. Нет, даже не мечтали, ибо им в голову не пришло бы, что такое когда-нибудь может быть. Свобода – вот что отличает нашего человека. Я разговариваю с вами не как прежний дореволюционный раб с деспотом-жандармом, а как самый свободный человек на свете с другом, советчиком… Даже с братом.

Милиционер заулыбался, отдал честь, предложил спеть «Интернационал» (к сожалению, собеседник не помнил некоторых слов), и отпустил с миром «самого свободного человека». Наш Герой еле сдержался, чтобы не побежать. Только куда? Везде – завоеванные кровью свобода и братство. Что там старик говорил про хаос?.. Наш Герой с удовольствием бы ответил ему: «Мы все в царстве хаоса!».

Он и не заметил, как вышел к Патриаршим прудам, нашел скамейку под липой. И к нему вдруг пришла удивительная МЫСЛЬ… Она была еще робкой, как крохотный зеленый росток, пробивающий себе жизнь среди враждебной чащи. «Нет, нет, из этого ничего не получится, – бормотал Наш Герой. – А впрочем?..».

Он решил, что начнет свой новый роман так: «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах…».

Да, да, все начнется именно на Патриарших!..

«Что начнется?».

Кто-то опустился на скамейку рядом с ним. Наш Герой в сердцах подумал: «Почему именно сюда он сел? Сколько вокруг пустых мест». Он представил, как сосед закашляет или высморкается, а то и тихонько запоет (тот же самый Интернационал, например), какое тогда «творение»! Надо бы пересесть в тишину, чтобы не потерять крохотную нить, за которую только-только ухватился. Но тут взгляд упал на соседа… Сначала Наш Герой решил, что сошел с ума и начал, как Мопассан, видеть себя со стороны. Потом посчитал, что его посетило привидение. Однако привидение повернуло к нему голову и сказало ЕГО ГОЛОСОМ:

– Вот мы и встретились.

То ли от этих слов, то ли от жары, Наш Герой потерял сознание.

…Кто-то тряс его, участливый женский голос спросил:

– Гражданин, вам нехорошо?

«Где я? Ах, да, на скамейке у Патриарших прудов. Кто эта пожилая женщина с удивительно добрым лицом?».

Наш Герой постепенно приходил в себя. Пылающий жар несколько пригас, дышать стало легче, в воздухе запахло приближающейся грозой.

– Гражданин… – повторила женщина. – Может, вызвать скорую?

– Нет, не надо.

– Дайте пощупаю пульс… Я медсестра. Так… Посмотрите теперь на меня. Вам действительно лучше.

– Лучше!

– Такое бывает в жару. Напекло голову.

«Правильно, напекло. Отсюда и странное видение».

Тем не менее, двойник был настолько реален, что образ его не выходил из головы Нашего Героя. Он осторожно спросил:

– Интересно, сколько времени я был в… отключке?

– Думаю, недолго.

– Вы не обратили внимания, кто-нибудь был тут еще? На этой скамейке?

– Рядом с вами сидел человек…

– Как он выглядел? – от напряжения у Нашего Героя задрожали руки.

– Не разглядела, – пожала плечами женщина. – Как-то быстро этот товарищ исчез. А он никак насолил вам?

– Почему насолил?

– Вон вы как вспыхнули. На себя не похожи.

– Ошибаетесь, я абсолютно спокоен. А вам спасибо.

Наш Герой поднялся, двинулся вдоль аллеи, продолжая размышлять о странном происшествии. В конце концов, он решил, что появление двойника – не что иное, как последствие солнечного удара. Кого же видела старушка-медсестра?.. Да кого угодно! Обычный воришка подметил, что человеку плохо, присел, чтобы стащить кошелек. («Кошелек на месте»).

А гроза приближалась, и все затихло в ожидании прохлады. Вспыхнула молния, упали первые тяжелые капли и запахло пылью. «У меня есть время, чтобы добежать до дому? – гадал Наш Герой, – если не удастся, пережду где-нибудь». И тут он услышал, как сигналит машина, сначала он не сообразил, что это ему. Потом остолбенел… Просто так в самой свободной стране не сигналят. «За что?!..». Неужели его фельетоны и рассказы стали РАЗДРАЖАТЬ?.. Он тешил себя мыслью, что «не гремящий» автор никому не нужен и впервые дико радовался своей безвестности. А стоит ли радоваться?.. Отыгрываются на неприметных!

Машина просигналила вновь, в отчаянии Наш Герой завертел головой и опять увидел… двойника. Тот стоял на тротуаре, указывал на машину, ободряюще кивая. И почти сразу раздался окрик:

– Садитесь! Не бойтесь, не в ОГПУ едем.

Зачарованный происходящим, Наш Герой безропотно подошел к «форду», задняя дверца которого мгновенно открылась. И снова глухой, терзающий душу голос:

– Меня не надо опасаться. Я хоть близко, но и страшно далеко.

Едва Наш Герой опустился на кожаное сидение, дверца хлопнула, точно задвинулась стена, отделяющая его от мира. Окна в салоне оказались зашторенными, было темно и мрачно. Машина тронулась медленно, но постепенно набирала ход; ее неведомый хозяин находился рядом, однако все происходящее так давило, пугало, что некоторое время Наш Герой не смел повернуть голову в сторону незнакомца. Тот тоже молчал, отчего становилось еще невыносимее. Наш Герой без конца повторял про себя, точно молитву, одну-единственную фразу: «Зачем я согласился?!..».

Но нельзя быть вечно в плену неизвестности и страха, невольный пленник решился посмотреть на соседа… Он надеялся, что необъяснимая боязнь пройдет, да только вид хозяина «форда» окончательно поверг его в ужас. В сумраке видны были лишь щегольский берет и черное пятно вместо лица. Но вот вспыхнул свет от золотой зажигалки, черное пятно превратилось в небритое, ехидное лицо с кривым ртом и бегающими, будто что-то ищущими, глазами.

– Господи, да они у него разноцветные, черный и зеленый, – прошептал про себя Наш Герой.

Незнакомец улыбнулся, сверкнув коронками из драгоценных металлов, от этой улыбки страховидное его лицо еще более исказилось. Наш Герой предпочел бы броситься в объятия Льва Троцкого в бытность его председателем Реввоенсовета (известно, что именно Троцкий был самым кровожадным из большевиков. – прим. авт.), чем находиться здесь. И тут незнакомец воскликнул:

– Но-о-о!

Машина рванула! И вот уже понеслась с какой-то умопомрачительной скоростью; Наш Герой отодвинул шторки, надеясь проследить маршрут путешествия. Однако улицы переулки менялись так стремительно, что вскоре превратились в одну сплошную полосу. Невозможно ничего разглядеть: может, они уже не в Москве?

И вдруг машина взлетела в воздух, прямо, как космическая ракета и продолжала свой бешеный ход. Только куда: к звездам или в бездну?

Наш Герой открыл глаза и отчаянно силился понять: что происходит, это тюрьма или?.. Он лежал на тахте, а рядом… тот самый господин в берете. Наш Герой вздрогнул, отодвинулся, незнакомец учтиво поклонился:

– Нам следует познакомиться.

– Где я?..

– Как? Не узнаете обстановку?!

– Подождите, это же… моя квартира.

– Совершенно верно. Вы у себя, а я ваш гость. Другое дело: званый или нет. Скорее – званый.

Незнакомец улыбнулся, зубы сверкнули, чуть не ослепив собеседника. Он явно пытался предстать другом… «Почему? И что ему от меня надо?», – размышлял Наш Герой.

– Разрешите представиться: профессор Ральф Вернер.

– Вы немец?

– Так точно-с.

– А говорите без капли акцента.

– Я полиглот. Владею… скольким же количеством языков я владею?.. Сейчас и не вспомню. И на каждом говорю без акцента.

«Не хватало еще связи с иностранцем!», – содрогнулся Наш Герой, понимая, насколько опасно такое общение в самой свободной стране мира.

– Я – безопасный немец, – засмеялся гость, – к политике имею отношение весьма косвенное. Пригласили меня официальные власти Советской России, поскольку в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского. Необходимо, чтобы я их разобрал, дал соответствующую оценку.

– Подлинные рукописи чернокнижника?.. – с трудом соображал Наш Герой.

– Именно. Я специалист по черной магии.

– Как вы говорите? – у Нашего Героя снова началось легкое головокружение, мысли путались… «Какая магия? Причем здесь вообще магия?».

– Весьма любопытная, знаете ли, вещь, – сказал гость.

– Придет время, и я посвящу вас в некоторые ее тайны.

– Думаете, мне это пригодится?

– Еще как!

«Чего он несет?» – подумал Наш Герой и услышал:

– Жизнь – вещь непредсказуемая. Мы и представить не можем: что нам пригодится, а что нет.

– Вы правы, – из вежливости сказал хозяин и приподнялся. В голове еще ощущалось легкое кружение.

– Как я дошел до дома? И почему вы здесь?

– Разве не помните?

– Мне стало плохо… Подошла женщина, потом я пошел вдоль аллеи. Машина, откуда меня окликнули! Это же вы меня позвали!

– Я. Увидел, что вы едва держитесь на ногах.

– …И мы поехали. Очень быстро! Как на ракете!

– Не преувеличивайте. Однако пройдет не так много времени, и автомобили действительно будут мчаться со скоростью молнии.

– Но мы же?.. Перед глазами все слилось.

– Понятно, – сказал Вернер. – Я расскажу, как все случилось. Вы были близки к обмороку, думаю, из-за жары. Я оказался рядом, хотел отвезти вас в больницу, но вы настойчиво просились домой. Назвали адрес. По дороге потеряли сознание. К счастью, у меня имеются некоторые познания в области медицины. Я решил остаться, дождаться, когда вам полегчает. Теперь первая часть моей миссии выполнена.

– Спасибо… – и тут хозяин подумал об окончании фразы удивительного немца. У его миссии есть и вторая часть?

– Хотел предложить кое-что…

Наш Герой сразу напрягся. «Кое-что» от иностранца… Это чревато. Следует сразу отказаться, даже не слушать! «Так и скажу: извините, но…». Однако Вернер опередил:

– Читал некоторые ваши вещицы. Изумительно!

Подобные слова – бальзам на душу любого писателя, лучшая награда за творческие муки и бдения по ночам; пусть даже они льстивы, но все равно жадно слушаешь, забывая о многом… Вот и Наш Герой позабыл, что собирался сказать Вернеру. Вздохнув, он произнес совсем другое:

– К сожалению, далеко не все разделяют вашу точку зрения. Недавно тут…

– Читал, дорогой, эту гневную рецензию. Не принимайте ее так близко к сердцу. Скажу более, – тут гость вдруг прервался и рассмеялся уже знакомым глухим смехом. – Настанет время, и за такие рецензии авторы будут сами платить.

– Шутите! Платить за то, что тебя обвиняют в «буржуйстве»?

– О, буржуйство – ерунда. Вот когда тебя опускают в чан с дерьмом, когда в тебя заставляют плевать всех и каждого, – тогда ты превращаешься в кумира, ненавидимого завистливой властью. О тебе говорят! Ты на виду! И критика очень быстро превращается в свою противоположность. Ты уже национальное достояние, лучший из лучших. Разворот на сто восемьдесят градусов произойдет так быстро, что и опомниться не успеешь.

«Когда это будет?! Когда случится поворот в моей судьбе?», – вздохнул про себя Наш Герой, а Вернер продолжал:

– Предрекаю вам великое будущее. И поверьте, я редко ошибаюсь.

– Какое будущее! – махнул хозяин рукой. – Еще немного – и мне сорок. Опоздал я думать о карьере.

– Протестую! – горячо воскликнул Вернер, – разве Достоевский куда-нибудь опоздал?

«Любопытная фраза, – подумал Наш Герой, – я ее обязательно вставлю в какой-нибудь следующий свой роман. Может, немного изменю…».

Вернер вдруг очень серьезно посмотрел на собеседника и задал неожиданный вопрос:

– Знаете, в чем ваша ошибка? Вы хотите пожизненной славы, а она мимолетна. Гремящие при жизни быстро забываются. Вспомните, любезный, что сказал про каждого из них ваш любимый Гоголь: «Он окурил упоительным куревом людские очи».

«Откуда ему известно о моем отношении к Гоголю?».

– …Надеюсь, не ошибся? Вы любите Гоголя?

– Конечно!

– Я так и думал. Он невероятно близок русской душе. Особенно такой, как ваша. Но к делу!

«Да, да, скорее бы он перешел к делу».

– Итак, у меня к вам интересное предложение.

– Предложение? – Наш Герой снова внутренне сгруппировался. Преамбула закончилась, иностранец ловко влез в его душу, а что последует дальше?.. Невдалеке невольно замаячили тени сотрудников ОГПУ.

– Если примите его, вам никто не будет страшен, вы станете недостигаемым для любой власти, любого правителя.

– Смеетесь! У нас сейчас каждый под прицелом, многие из тех, кто еще недавно мнил себя новым фараоном, попрятались по квартирам и дрожат. Человек смертен…

– Правильно, – перебил его навязчивый немец, – но это еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен… Только вас это пусть не тревожит. Я предлагаю бессмертие.

«Он сумасшедший?».

– Не подумайте, будто я рехнулся или говорю о бессмертии физическом. Вот этого не смогу, увы и ах! А вот духовное бессмертие писателя, коего вы достойны… Над ним не властны ни время, ни политические бури. Для времени, породившего бессмертного, безразличны степень его общественного признания, которая при его жизни может быть очень невысокой, или ее вообще нет. Пройдут года, десятилетия, иногда столетия, и над всем будут поставлены нужные точки. Против бессмертного можно сплести заговор, убить его тело, но никогда не уничтожить его дух. Так было, например, с Пушкиным.

– Против Пушкина существовал заговор? – спросил хозяин.

– У вас есть сомнения?

– Его убил царь?

– Помилуйте! Зачем царю убивать человека, которого он крепко поддерживал? Берите выше!

– Они?..

– Точно! – подмигнул немецкий гость.

– Я так и думал. Жаль, что нет доказательств. У вас, наверное, тоже.

– Есть доказательства. Если обещаете хранить тайну… – тут Вернер оглянулся по сторонам, точно комната прослушивалась и просматривалась не одним десятком глаз. – Дело в том, что я лично был там. И слышал, как строился этот заговор.

«Да он сумасшедший! И, скорее всего, никакой не иностранец».

Первое настораживало, второе успокаивало. А Вернер, как ни в чем не бывало, продолжал:

– В тот день я спрятался в маленькой потайной комнате и видел всех их… На диване развалился… Впрочем, извините, я обещал некоторым людям не выдавать имен.

– Ваши сведения чрезвычайно интересны. Однако у меня есть кое-какие дела, так что…

– Бросьте! Нет на сегодня у вас никаких дел. Вы сдали статью и получили два дня отгула. «Кто ему рассказал?!»

– Никто мне не рассказывал. Я вообще терпеть не могу получать информацию через других. Ведь пересказывая историю, человек обязательно добавит что-то свое. Так уж он устроен. Поэтому – только сам! Своими ушами!

И он так едко ухмыльнулся, что Нашему Герою сделалось жутко до одурения. Возникло новое предположение по поводу того, кто в реальности его неожиданный гость, предположение настолько невероятное, что хозяин вторично чуть не лишился чувств. Глаза Ральфа Вернера – черный и зеленый – вдруг зажглись ярко-красными огоньками, ужалившими собеседника, так больно, что тот вскрикнул. Вернер изобразил на лице удивление, потом не без ехидства заметил:

– Вы чего-то или кого-то опасаетесь, дорогой друг? Неужели тех, кому уже давно служите?

– Кому я служу? – Наш Герой был так подавлен страхом, что не мог адекватно воспринимать слова гостя. Тот пояснил:

– Я имею в виду редакцию, начальство и прочее. Они вводят вас в определенные рамки и никогда не позволят выйти за них. А вы достойны колоссальных перспектив, ваш талант поднимается над всей этой нелепой людской суетой, обывательщиной. Короче, я хотел бы подкинуть вам идею удивительного романа. Необыкновенного романа, аналога которому в мировой истории, пожалуй, еще и не было.

– Благодарю, но… Нет, нет, простите.

– ?!!

– Я привык пользоваться собственными идеями. Тем более, раз я (как вы сами изволили сказать) достоин колоссальных перспектив, то уворовать чужую мысль… Не по мне это. Не по мне!

– О чем вы?! Гениальный Гоголь пользовался подобными подарками Пушкина. И не считал это зазорным. А Шекспир? У него вообще все сюжеты взяты либо из английской истории, либо из древнегреческого эпоса, либо из итальянских новелл Средневековья. Другое дело, когда за известную фамилию пишут «рабы», а мифический автор спокойно пережевывает результаты чужой славы. Знал я одного такого, двадцать человек работали на то, чтобы сделать из него знаменитого литератора. У них даже было разделение труда: один пишет первые три главы, второй – другие три, и так далее. Сперва «знаменитый литератор» хотя бы прочитывал принесенный «рабами» материал, потом и от этого отказался…

– Даже не читал то, под чем ставил имя? – удивился Наш Герой.

– Какое! А как же бесконечные встречи, выступления на диспутах, рассказы о своем творчестве? Если еще и писать, то на все это времени не останется. А тут «рабы» как-то не договорились по развитию сюжетной линии и основным персонажам. И пошло поехало! Сначала главный герой был высоким блондином, потом вдруг превратился в низенького брюнета, первоначально говорилось, что он из мещан, а затем вдруг – из пролетариев; в первых строках он холостяк, в последующей главе – вдовец. Подобных нестыковок – уйма.

– Может, они сделали это нарочно? – страх хозяина на мгновение отступил, и он впервые за весь вечер улыбнулся.

– Может быть. Рабы всегда стараются насолить господам. В этом суть рабства.

– А как пропустил редактор?

– Скорее всего, и редактор не читал.

– И чем все закончилось?

– Большим скандалом.

Однако развивать тему далее гость не стал, и хрипло кашлянув, предложил вернуться к первоначальной теме разговора:

– Итак, я дарю идею… Не только ее, но и удивительный материал к ней. Мои знания, уж не обессудьте, несколько глубже ваших. Да и по возрасту я гораздо старше. Просто выгляжу моложавым.

И снова Нашим Героем овладел страх. Он пробовал убедить себя, что его недавние фантазии насчет сути Ральфа Вернера – полное сумасшествие. Да только руки почему-то тряслись. Слово «нет» звучало в голове громче всего остального. И он выдавил его из себя.

– Жаль, – вздохнул Ральф Вернер, – что ж, счастливо написать следующую статью.

Последняя, вроде бы ничего не значащая фраза, буквально перевернула душу Нашего Героя, НЕНАВИДЕВШЕГО СВОЮ РАБОТУ В ГАЗЕТЕ.

И тут же он подумал над предложением гостя под другим углом зрения: если концепция романа интересна?.. Почему бы не воспользоваться?

В который раз хитрый немец перехватил его мысль и, как бы невзначай, сказал:

– Идея – это как клад с несметными сокровищами.

– Только не у нас, – вздохнул собеседник. – У нас за идеи…

И тут снова вздрогнул, зачем сболтнул лишнее?

– Да, да, многое поставлено с ног на голову, – вдруг промелькнули металлические нотки. – Но когда-то же надо возвращать все обратно.

«О чем он?! – хозяину пришло в голову, что здесь кроется политика. – Что возвращать? Уж не?..»

– Запугали вас! – покачал головой Ральф Вернер. – Вон как глаза округлились от страха. А я, между прочим, имею в виду не старый режим, а ситуацию, основанную на нормальной человеческой логике. Идеи первичны, ибо они двигают общество.

«Он прав и в первом случае – трус я стал первостепенный. И во втором, насчет идей… Но как он?.. Словно мысли читает?!».

– Наверное подумали, что я читаю мысли? – усмехнулся странный гость. – Увы, нет. Просто вы слишком предсказуемы. А нужно от этого отходить, книга потребует. На все нужен нетрадиционный взгляд. Например, на проблемы христианства.

– Вот уж чего не хотел бы касаться, – ответил хозяин, а про себя подумал: «Затронуть их, как нужно мне, не смогу, а как нужно нашему беспощадному времени – не собираюсь».

– Вы затронете их так, как нужно и вам, и обществу. Пусть не сегодняшнему, но завтрашнему обязательно.

– Я вас не понимаю?

– Все очень просто: мы немного изменим Евангельский сюжет.

– Зачем?

– Ай-яй-яй, какой непонятливый. Для одних вы выступите замаскированным проповедником христианства, для других – антирелигиозником. Последние сейчас у власти, и со временем, когда примитивные безбожники канут в лету, они не станут чинить препятствий продвижению вашего романа. А дальше, сами понимаете… читая вас, отторгнутые от веры люди обратят взоры на Святое Писание, откроют его и придут в лоно Церкви.

Наш Герой почему-то подумал не о возможной провокации со стороны иностранца, а о… старике Фаусте, гордыня которого заставила «чуть-чуть изменить» Божественное откровение на собственный вымысел…

Написано: «В начале было Слово»…

И тогда к нему явился… Мефистофель!

– У Гете… – осторожно начал Наш Герой, и его тут же прервал немецкий гость:

– Правильно! В эпиграфе у нас будет цитата из Гете.

– Надеюсь, не Мефистофеля?

– Именно его! «Частица силы я, желавшей вечно зла, творившей лишь благое». Таким образом, мы избежим и будущих проклятий религиозных клерикалов, которые посчитают вас чуть не посланцем темных сил.

– Нельзя вырывать из контекста одну цитату; меняется смысл сказанного. Ведь после слов Мефистофеля у Гете следует реплика Фауста: «Кудряво сказано; а проще что такое?». И тогда даже сам прародитель зла признается: «Я отрицаю все – и в этом суть моя».

– Еще как возможно! Мало того, необходимо! Пусть за всеми спорными проблемами читатель увидит лукавство дьявола. С вас тогда и взятки гладки. Ловко придумано?

– В этом что-то есть, – задумчиво произнес хозяин. – Но не получится ли, что властитель преисподней будет… главным героем?

Вернер так посмотрел на Нашего Героя, что у того потемнело в глазах; и речь немца полилась мощной рекой, в бурных водах которой тонуло сознание собеседника. Вскоре Наш Герой был уже словно парализован и только безропотно внимал чужому голосу.

– Это будет первый в истории роман о властителе бездны, о торжестве поразившего мир зла. Но не хвалу вы ему споете, вы покажете, что сами люди распахивают перед пороком свои сердца. Даже беззаветная любовь, величайший из подарков Создателя человечеству, часто зиждется на пороке, управляется им.

– Как же так?.. Почему?.. – в полузабытьи шептал Наш Герой.

– Представьте себе: он – Маэстро, написавший новое евангелие, услышанное из уст прародителя зла, она – жена крупного советского сановника, тайно посещающая своего возлюбленного. Чтобы спасти Маэстро от царящей инквизиции, она переступает границу Добра и зла, становится ведьмой, летит на помеле над уснувшей ночной Москвой. Любовь отшельника и ведьмы – такого до вас не воспевал ни один властитель слова!

– Но ведь это против правил?..

– Кто их устанавливал? Уж не те ли лицемеры, что живут двойной жизнью?

– Да, они часто живут двойной жизнью…

– И тогда все они получают по заслугам от зла, к которому так стремятся – осознанно или нет; у того, кто не «слишком порочен», наказание помягче и наоборот. Так властитель бездны, сам того не желая, утверждает правосудие.

– А что будет за жанр? Трагедия? Фантастика? Социальная драма? А может… комедия?

– Жизнь многоцветна, вот и мы, как в пьянящем голову коктейле, перемешаем все жанры.

Таинственная река чужого познания стремительно поглощала Нашего Героя; теперь она была для него и надеждой вырваться из стойла, куда его загнали, и смыслом будущего бытия. А вокруг – заросшие плевелами берега, причем чаща разрасталась, густела, сквозь нее уже ничего не разглядишь. В нереальной тишине раздавался только голос неведомого гостя:

– Ваш роман родиться в муках долгих лет, даже десятилетий; каждая сцена, да что там, каждая строка заберет в себя частичку вашей души, сердца…

– Понимаю… – река окончательно уводила в свой мир, в свою стихию.

– Творение может не увидеть свет при вашей жизни.

– И к этому я готов.

Аромат опиумной зелени усыплял, наступало полное забвение реальности ради последующего вознесения ее на недостижимый пьедестал. Наш Герой закрыл глаза («ненадолго!»), но разомкнуть веки не смог… Зазвучала последняя осознаваемая им фраза Вернера, фраза, поймавшая его, как ловят дичь в капкан:

– Согласны?

Наш Герой просто кивнул, ибо ответить был не в силах. Наступил сон: глубокий и тревожный.

Вернер подал сигнал, и сразу в комнате возник двойник хозяина квартиры. Двойник глядел на Вернера боязливо, подобострастно.

– Ты все слышал? – спросил загадочный немец.

– Так точно. Он согласился.

– Согласился, – кивнул Вернер. – Только боюсь, что завершать МОЕ ТВОРЕНИЕ придется тебе.

– Всегда к вашим услугам, – раболепствовал двойник.

– Готов завершить работу.

– Надо же, он готов! – иронично вымолвил Вернер.

– Что-то не так?

Что мог ему Вернер ответить? Что копия способна только подражать, потому гениальные задумки оригинала упрощаются и бледнеют. Загадочному немцу казалось, что он уже читает предвещающий вселенскую грозу роман, и доходит до его окончания, которое как будто уводит в никуда. Губы Вернера прошептали: «…жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтийский Пилат».

– Чего изволите? – тут же спросил услужливый двойник.

– Закончишь роман этим именем.

– Слушаю-с! – голова двойника моментально склонилась вниз.