Читать книгу Товарищ курсант, я вас узнал! Рассказы - Александр Владимиров - Страница 10

После второго курса обучения в политических училищах проходила наша месячная стажировка в должности командиров взводов. Не какая-нибудь практика, как в гражданских ВУЗах, а именно – «стажировка в войсках»! Или сокращенно – «стаж». Время, наполненное событиями, которые по какой-то, не до конца понятной, логике, остались в памяти под грифом «хранить бессрочно».

Итак, 1974 год, Забайкалье, станция Дивизионная, жара, июнь…

* * *

Сегодня суббота, а это значит – в полковом клубе будут танцы. Мы, конечно, старательно делаем вид, что это нас абсолютно не интересует. Но после обеда наше обмундирование тщательно выглажено, а хромовые сапоги со стоячими голенищами начищены до блеска.

Чтобы скоротать время, идем прогуляться по территории жилого городка. К нашему удивлению – на улице ни души. Говорят, что человек чувствует на себе пристальный взгляд другого человека. Мы же сейчас явно ощущаем отсутствие взглядов, и от этого нам немного неуютно.

– Так суббота же, все на реке! – раскрывает загадку дежурный по КПП.

Мы направляемся к реке Селенге и видим, что пологий берег вправду густо «заселен» отдыхающими компаниями. На расстеленных плащ-палатках и пледах – закуски и напитки, соответствующие дню недели. Офицеры, свободные от службы, жены, дети – все население городка здесь. Несмотря на жару, никто не купается: Селенга – река с норовом, с ее течением может не справиться и опытный пловец.

Наше появление не осталось незамеченным – это мы понимаем по уменьшению громкости женских голосов и направленным на нас оценивающим взглядам.

По закону природы молодые самцы, ощущающие повышенное внимание особей женского пола, делают все, чтобы это внимание удержать и укрепить. Павлины, например, распушают свои шикарные хвосты. Но у нас нет хвостов, что серьезно усложняет задачу.

Мишка Перков находит выход. Он подходит к полузатопленной лодке, на носу которой стоит мальчишка лет десяти с удочкой.

– Пацан! Дай дяденьке половить рыбку! – нарочито громко и развязно произносит Мишка.

Не смея отказать девятнадцатилетнему «дяденьке», паренек протягивает ему удочку.

– Только крючок не оборвите, – просит мальчик.

– Да я с удочкой родился! – гордо заявил Мишка, и с этими словами (сильно меня удивившими) взобрался на самый нос лодки и закинул удочку.

Надо сказать, что его ладная фигура в курсантской форме и сверкающих хромачах смотрелась на носу затопленного «баркаса» эффектно, не хуже ДиКаприо на «Титанике». Градус внимания к моему другу достиг апогея, в чем я успел ему немного позавидовать. Поплавок, подхваченный быстрым течением, летел слева направо и вдруг резко нырнул под воду. Весь «зрительный зал», включая галерку, замер…

Может, все-таки Мишка и родился с удочкой, но пользоваться ею не научился. Он рванул снасть с силой, рассчитанной на ловлю небольшой субмарины. Далее немало сил было потрачено им на то, чтобы устоять на носу лодки. Наконец он обрел равновесие и замер с поднятой вверх удочкой, а вокруг его головы на леске крутилось нечто бесформенное…

В наступившей тишине раздался голос мальчика:

– Ой, дяденька, вы гальдон поймали!!

Да, да! Именно так – и не иначе – воскликнул юный владелец удочки! И воскликнул с таким неподдельным удивлением и восторгом, да так громко, что даже те, кто находился в отдалении, поняли, что на крючке моего друга болтается не первой свежести презерватив.

Мощный хлопок смеха поднял в воздух дремавших на деревьях птиц. Смеялись офицеры, смеялись дети, включая младенцев. Но особенно издевательски звучал смех женщин – по крайней мере, так казалось моему другу. Смеюсь и я: хотя и понимаю полную безнравственность своего поведения в столь драматической ситуации, но ровным счетом ничего поделать с собой не могу. Да что там – смеюсь! В конвульсиях я падаю на дно полузатопленной лодки в лужу из тины и рыбьей чешуи. Никогда не думал, что смех требует столько энергетических затрат!

Через несколько минут поднимаюсь в безнадежно измазанном буро-зеленой жижей обмундировании, опустошенный и обессиленный. Меня бьет озноб и невыносимо болят мышцы брюшного пресса. Так в жизни я больше никогда не смеялся…

Прости, брат!

Неплохо изучив за два года Мишку, я хорошо знал, что самолюбие и главная болевая точка у него находятся в одном и том же месте.

Он поворачивается ко мне и каким-то чужим голосом произносит:

– Поклянись, что никому в училище об этом не расскажешь!

Я клянусь.

– Дай честное офицерское слово, – настаивает Мишка.

Даю.

– Дай честное партийное, – полушепотом, чуть слышно произносит мой приятель.

– Землю не надо есть? – пытаюсь отшутиться я.

Он бросает на меня такой недвусмысленный взгляд, что я тут же понимаю полную неуместность моей неуклюжей шутки и уступаю просьбе приятеля…

Мое обмундирование требует стирки, и это единогласно принимается в качестве причины того, что о походе на танцы сегодня не может быть и речи. На занятиях по философии мы уже проходили категории «повод» и «причина». И мы со знанием дела молчим вслух о том, что истинной причиной отказа от сегодняшнего похода в клуб является возможность встретиться там со свидетелями Мишкиного бенефиса на берегу Селенги…

Два года я был верен данному слову и хранил молчание, пока Мишка на каком-то застолье сам не рассказал о своем рыбацком трофее.