Читать книгу Записки Татьяны Чайкиной. Том 1 - Александр Владимирович Хвостов - Страница 5

Никогда не забуду сна, который я увидела однажды ночью, спустя, наверно, неделю после приезда. Всё было так: я гуляла по набережной, как вдруг позади себя слышу, что меня зовут: «Мама, мама!». И голос показался мне не просто знакомым, а родным. Я обернулась и обомлела: ко мне со всех ног бежала Аня. Я помню, она бежала мне навстречу, протягивая руки и улыбаясь той счастливой улыбкой, которой она всегда меня встречала с работы. Как сейчас помню, на Ане тогда были голубое платье с коротким рукавом и белые балетки. Как её занесло в этот курортный город – бог её знает. Но я помню, что едва Аня добежала до меня, как я тут же стала обнимать её и целовать ей лицо и губы, как сумасшедшая. Помню, как я плакала в этот момент от невыразимого счастья, что я вижу мою девочку, обнимаю её и целую… и мне тогда было совершенно наплевать, что о нас подумают люди. Придя слегка в себя, я спросила дочь, как она попала в город, где я отдыхала. И вот какой был её ответ: «Меня сюда бог послал, чтобы я с тобой повидалась и утешила тебя. Мамочка, голубушка, не грусти обо мне, пожалуйста! Я всегда буду с тобой в твоём сердце и в твоей памяти, я буду любить тебя так же, как любила при жизни… Только не плачь больше, прошу тебя, милая! Ведь ты так и мне делаешь больно. Обещаешь, что больше не будешь плакать? – Я ответила согласием. – Ну, всё, мне пора. До свидания!». И, махая мне рукой, Аня постепенно исчезала в толпе. Я пыталась её догнать, чтобы хоть ненадолго продлить минуты нашей встречи… Но Аня всё дальше и дальше удалялась от меня и вскоре вовсе пропала из виду. Я же, ещё пытаясь догнать её, упала, потеряв все мои силы, и, словно в бреду пополам с отчаяньем и болью, я кричала в толпу: «Аня, Аня, Аня…»

Я проснулась от того, что меня ударяют по щекам. Открыв глаза, я увидела на моей постели Машу.

– Тёть Тань, что с вами? – спросила она, выставив на меня испуганные глаза.

– Всё нормально, Маша! – ответила я. – Простите, что испугала вас: просто сон плохой приснился. Идите, отдыхайте!

Маша вернулась в свою кровать. Не знаю, уснула ли она, но я после этого не спала почти до рассвета. Помню, я тогда почему-то подумала: «хорошо, что я уговорила эту девочку поселиться вместе – иначе я бы умерла в такой ситуации от разрыва сердца». Тихонько поднявшись с постели и найдя свой халат, я влезла в него и вышла на балкон. Там было чуть свежее. Сказать по совести, я тогда впервые за последнее время слегка пожалела, что бросила курить. Очень хотелось отравиться сигареткой после всего увиденного во сне. Так вот, я стояла на балконе, опершись на перила, и, глядя в небо, говорила туда следующие слова: «Анечка, девочка моя, я обещаю тебе больше не плакать. Только ты хотя бы иногда приходи, пожалуйста, не забывай мамочку! Я тоже тебя люблю». Я говорила, что не буду плакать, но слёзы предательски всё же лились, и тут я была бессильна что-то сделать. Утерев глаза, я вернулась в кровать.

Утром мы с Машей купаться не пошли: погода немного раскапризничалась: дождик небольшой поливал время от времени (что после жары было неплохо!). Да и Маша жаловалась на головную боль. Слава богу, у меня была с собой маленькая аптечка со всеми нужными лекарствами, включая средства от запора и поноса. Дав Маше обезболивающее, я села вязать; Маша, полудремля, лежала на постели.

– Тётя Таня! – позвала она меня неожиданно. Я подняла глаза. – А что за Аню вы ночью звали?

Пришлось в двух словах рассказать и про дочь, и про её гибель, и про виденный мной минувшей ночью сон.

– Простите меня, пожалуйста! – сказала Маша.

– Ничего страшного! – отвечаю я.

– Знаете что, – сказала Маша, немного помолчав. – А давайте, если погода даст, зайдём в церковь и поставим свечку за упокой души!

– Хорошая мысль! – одобрила я. – А у вас есть строгое, длинное платье и косынка?

– Платья нет, – ответила Маша, – но есть водолазка и косынка.

– Жаль, – сказала ей я. – Хотя бы длинную юбку иметь нужно для таких походов.

Знаете, я не то, чтобы сама была глубоко церковным человеком… В церковь я ходила лишь тогда, когда Анютку крестила. Тогда-то мне и объяснили добрые люди, как следует туда одеваться. Кто объяснил? Бабушка моей коллеги и соседки по площадке Веры Караваевой, Анастасия Федотовна. Кстати, Вера была крёстной Ани. И вот, зайдя к Караваевым за день до крещения узнать, всё ли в силе, я услышала вполне деликатное наставление Анастасии Федотовны по церковному дрескоду, которое запомнила на всю жизнь.

– Хорошо, тётя Таня, я это учту, – сказала Маша. – Так давайте я вас подожду на улице, а вы сделаете всё, что нужно.

Я согласилась. Позавтракав, мы пошли в церковь. Дождь хотя и прекратился, но я всё же захватила на всякий случай зонтик. Как и было решено, Маша ожидала меня возле церкви. Зонтик я отдала ей, чтобы если что – она бы под него спряталась. Войдя внутрь, я тот час же нашла церковную лавку, купила одну свечку и подошла к иконе спасителя. И, стоя перед зажжённой мной свечой и иконой Христа, я стала говорить ему в глаза следующие слова: «Господи! Упокой душу погибшей дочери моей, рабы твоей, Анны! Люби её, как я любила и прости ей все вольные и невольные прегрешения! Во имя отца, и сына, и святого духа. Аминь».

***

Когда я вышла из церкви и Маша меня встретила у входа, мы пошли просто гулять по улице.

– Я не очень долго? – спросила я.

– Да что вы! – сказала Маша. – Я тем временем прогулялась вокруг церкви, посмотрела, как тут всё устроено красиво…

Кстати, Маша права: земля при храме засажена разными цветами и деревьями, да тротуар был выложен довольно красиво. Так что к церкви можно ходить и просто,чтобы не спеша погулять и подумать о чём-то своём, что не даёт тебе покоя.

– Маша, можно вас спросить? – начала я. – А кто ваши родители?

– Если честно, тётя Таня, я бы и сама хотела это знать, – с печальной улыбкой сказала Маша. – Ни о матери, ни об отце я с детства понятия не имею. Росла в детдоме, училась, пошла на работу… Такие-то мои дела.

– Понятно, – сказала я, качая головой.

– Что вам понятно? – дерзко спросила меня моя собеседница.

– Да я сама просто с такой же биографией живу, – отвечаю я. У Маши при этих словах сделался шок.

– Правда, что ли? Вот это номер!

– Честное слово, – отвечаю я Маше. – Так что, что такое сиротское детство, я знаю достаточно хорошо.

– Господи, какая я идиотка! – выругалась на себя Маша. – Тётя Таня, пожалуйста, простите меня! Я просто не знала об этом – ну, и ляпнула с дуру.

– Ничего страшного, Маша! – с улыбкой отвечаю я. – Со всяким бывает! В конце концов, я и сама не знала, что вы сами тоже из детдома.

– Значит, вы не обижаетесь? – спросила Маша.

– Нисколько! – легко ответила я, и мы на время замолкаем.

Кстати говоря, я в самом деле человек необидчивый, так как сама знаю, что ни к чему хорошему обидчивость не приведёт: начнём с того, что ты себе нервы попортишь и совсем один останешься, и кончим тем, что от тебя сам бог отвернётся, не простит и не поможет. Поэтому я стараюсь уметь прощать своих подружек-однокашниц, если что-то у нас не склеится. Или сама, если виновата, прощения прошу. Всё то время, что мы с Машей молчали, я тихонько наблюдала за выражением её лица, и мне казалось, что она что-то хочет сказать мне или сделать, но не осмеливается почему-то.

– Тёть Тань, – обратилась Маша, прервав паузу. – Вон там афиша интересная на стенде, давайте глянем!

– Давайте глянем! – согласилась я, хотя понимала, что Маша хотела сказать что-то совсем другое. Афиша была цирковая. Представления давались два дня: сегодня и завтра. Маша предложила сходить, и я согласилась, поскольку сама цирк очень люблю; особенно воздушную его часть. Поймав нужную нам маршрутку, мы доехали до цирка и взяли на вечер билеты, а потом прошлись слегка по близлежащим магазинам, включая и «Рукодельницу», где Маша купила клубок пряжи и спицы, чтобы научиться вязать. Вечером, одевшись во всё красивое и нарядное, мы устроили себе светский выход.