Читать книгу Характерник. Перунов волк - Александр Забусов, Александр Владимирович Забусов - Страница 4

Непросто оказалось Сергею обжиться в чужом для него месте, непросто было привыкать к вновь обретенному родичу. Дед не торопился влезать в раненую душу праправнука, принуждать его окунуться в новую жизнь. Он просто находился рядом, казалось, даже чувствовал настроение и помыслы сироты, пытавшегося жить одиночкой в доме Матвея.

К Матвею Кондратьевичу периодически приезжали люди, кто из ближних станиц, кто издалека, прослышав о человеке который мог побороться со смертельным недугом, разуверившегося во всем человека. Иные оставались в гостях надолго, и тогда дед селил их во флигеле, выстроенном для таких целей рядом с домом. Уж что он там делал с больными, Сергей старался не знать и не видеть. Только каждое утро старый ведун практически на руках выносил болящего на солнышко, вместе с собой заставлял повторять движения конечностями и всем телом, что-то тихо шептал над ним. Сергею становилось иногда не по себе, а чаще всего даже смешно при виде того как дед льет воду принесенную из реки на голову слабому и больному человеку, а тот раскрыв широко глаза, с надеждой смотрит на старика. Родственники болящих, на время лечения оседали в станице, и по приказу деда, даже нос не казали к хутору.

Принимал дед к себе не всех, относился к пришлым избирательно, что заставило Сережку задуматься над его поведением. Но все же, душа мальчишки к происходившему вокруг него оставалась холодной, и он обходился без лишних вопросов. По приезде очередного больного, сам дед выходил к воротам, здоровался с родичами, а оставляя человека у себя на лечение, говорил его сопровождавшим:

«Берусь лечить божеством. Якшо поможет, выдерну яго с того свету. Не треба спрашать об плате. Не отвечу, сам не ведаю. Сколь хотите, столько и оставляйте, и деньги мне до рук не суйте, вон под стреху положте. Якшо нет их у вас, так хоть десяток гладышей треба принесть. Иначе нельзя, бо болячка возвернется. Каждая работа предполагаить оплату»

И Сергей стал замечать, как люди уходили от деда на своих ногах, со счастливыми, одухотворенными лицами, а сам дед воспринимал все как должное. Ни печаль, ни радость не скользила в чертах его морщинистого лица.

Бывало, дед и сам отлучался из хутора, иногда его не было пару-тройку дней. Сергей не скучал, либо рыбалить ходил, либо книжку читал. Если кто из временных поселенцев флигеля находился на месте, носил ему еду, но почти не общался. Минуло лето, наступила осень, и младшему Хильченкову пора было идти в школу. Каково же было его удивление, когда в последних числах августа дед подвел его к столу и указал на школьные учебники, портфель и два комплекта школьной формы.

– Учись Сергунька, это дело не легкое, тем паче для тебя, в полном смысле слова. Отсель до твоей школы верст пять пехом будить, никак не меньше. А к нагрузкам тебе привыкать треба.

– Спасибо вам, – только и промолвил мальчишка.

Школа. Добрая пора детства. Только выпустившись из нее, понимаешь, насколько это было счастливое время.

Школа встретила чужака не матерью, а мачехой. Что поделать, учительский состав сплошь представители партийной интеллигенции. Комсомольская организация, недремлющее око молодых помощников партии, а приход в класс новенького в пионерском галстуке, но являвшегося внуком непонятно в кого верующего отщепенца, мог снизить общие показатели по школам в районе. Да и взгляд у мальчишки, словно у затравленного волчонка. Непорядок это.

В первый же день Серегу прощупали на прочность одноклассники. Сесть пришлось за парту одному, да и то на галерке. Все шесть уроков с ним никто не проронил ни слова. Вот учителя, те по всем предметам постарались оторваться, погоняли по всему материалу, да так, что потел он не слабо, но не сдавался, стиснув зубы, отвечал.

«Спасибо мама, за то, что помогала мне все эти годы делать уроки. Это твоя заслуга, что я выстоял», – мысленно помянул мать Сергей.

Учительница иностранного языка после урока подозвала Сережку и, переходя на немецкий язык, затеяла с ним неформальную беседу, пользуясь терминологией деда Матвея: «Чей ты?»

Для Сергея сегодня это был уже пятый урок, и нервы его были у черты предела. Сверкнув волчьим блеском глаз, он, перейдя на ставший ему почти родным, немецкий язык, в течение пятнадцати минут вел рассказ о том – о сем, не вдаваясь в подробности жизненных неурядиц. Попутно осознав, что сама учительница знает язык на уровне университетского, классического образования, принятого страной Советов, типа:

«Это Шрайбикус, он живет в Берлине, и занимается тем, что …».

Дальше по программе шли описания некоторых городов, рек и озер. Выучи все это и ты отличник по данной дисциплине. Что происходило в душе у немки? Многое из сказанного учеником, она просто не поняла, сленг он присутствует в языке любого народа. Ответный болезненный блеск в глазах женщины, Сережка ощутил физически.

А после школы была проверка на вшивость уже одногодками.

– Эй ты, внук колдуна, ходь до нас!

Десятка полтора добрых станичных мальчиков зацепили его по дороге домой.

– Чего ты к нам приперся? Нечего тебе здесь делать. Возвращайся откуда приехал.

Была драка, правда без фанатизма, но Сергея изрядно помяли, наставили синяков, вываляли в пыли и оторвали рукав на рубашке, а так ничего криминального.

– Ну, я как-то так и предполагал, – улыбаясь в усы, как приговор изрек дед.

Неделя пробежала в боях местного значения. В школе опрос с пристрастием, после школы бои без правил. Сергей, стиснув зубы, занимался зубрежкой. Дед выводил синяки на его теле. В воскресенье пацан отдыхал.

Беда пришла, откуда Сережка ее не ждал. В очередной раз прителепав со школы, застал деда лежачим в кровати. На бледном изможденном лице не было ни кровинки.

– Деда, что? – волнуясь, спросил внук.

Устало подняв веки, дед тяжело вздохнул. Видно было, что ему с трудом удается разговаривать. Ответил:

– Оклемаюсь, не впервой.

– Да что произошло?

Матвей Кондратьевич отбросил одеяло с груди, и перед мальчишкой предстало ужасающая картина. Три широкие полосы, похожие на ожоги паяльной лампы, проходили от левого плеча, через зоны сердца вниз наискосок, к печени.

– Как это?

– Сам виноват, полез, хотя знал, чем может обернуться. Девочку сегодня поутру привезли с Украины. Вроде как «рак», – дед с трудом ворочал языком, но продолжал объяснять. – Отработка черного боевого мага. Я уж и не знаю, чем эта семья ему не угодила, но вот обрек дитё на смерть. И ворон ведь каркал, да я не внял. Думал спасу. Не спас, померла. Родители увезли уже.

– С тобой-то, что теперь делать?

– А что тут сделаешь? Помогай коли охота.

– Как?

– Ну, вот и первый урок для тебя, а то словно чужой, ничего видеть не хочешь, ремеслом родовым не интересуешься.

Дед с трудом уселся в кровати, Сергей подсунул ему под спину вторую подушку.

– Сядь на табурет так, шоб ноги твои не пересекались. Бери меня за обе руки. Так. Правильно. Закрывай глаза и думай о чем-то хорошем из твоей прожитой жизни. Отключись от всего и думай только о хорошем. Може боль спытаешь, не обращай на нее внимания, думай о хорошем.

Сергей, как под гипнозом, забылся в воспоминаниях. Он видел мать и отца, такими молодыми, какими он их уже и не помнил. Счастливые, улыбающиеся лица родителей. Они о чем-то спрашивали его, что-то рассказывали, но слов он не слышал. Волна чего-то горячего поднялась вверх к голове от центра живота, забурлила по крови, покалывая и беснуясь, с болью побежала по телу. Мать приблизилась к нему, жестами рук разогнала боль, а сила, курсировавшая по его жилам, стала приятной, даже прохладной, заставляла каждую клетку организма становиться чище. Сергей, как через вату в ушах, услыхал голос деда:

– Все, все, достаточно на сегодня. Сергей, слышишь? Возвращайся!

Сережка открыл глаза. Дед пристально глядел на него, его лицо порозовело, а ожоги на теле превратились в уродливые шрамы, но это были уже не те раны, которые мальчишка видел совсем недавно.

– Что это было, дед?

– Мы с тобой включили потоки внутренней энергии человека. У знающих людей это называется Здравой. Колысь, мой батька поведал мне о силе, что нам дана, теперь его рассказ передам в наследие тебе. Слушай:

«Когда то, в седую старину породил небесный батька Коляда с матерью Даж-землею в час ночной грозы люд казачий, та и дал им землю от севера до юга, от моря до моря, от восхода до захода. Та и заповедал не ходить с той земли никуда и никому её не отдавать и дал брата своего Хорса на сторожу казачеству тому характерному, чтоб бе-регли ту землю денно и нощно. А чтобы справны были да сгуртованы, то докинув всем умений и мастерства своих казацких с неба, чтоб через казачий круг благословение его получали и знали бы, в чем сила их казацкая. И были бы от Батьки своего сторожами света, а увидев черную ненависть безграничную и неправду, то не допускали бы её разумом меж товарищей своих, да до ворога лютые были бы. А от матери, земли грозовой, любовь безудержную к людям земли своей имели бы, – такую червонную, аж багряную, як сполох небесный».

– И этому тебе придется научиться, а еще научиться всему, что должен уметь казак. Сейчас это все забыто, или спрятано людьми до лучших времен. Я и сам до Мишки Меченого этим только втихую занимался, да и сейчас приходится милицейским чинам деньгу отстегивать. Деваться-то некуда, со всеми сразу воевать, никаких нервов не хватит. Срамно конечно, но без войны людей при власти в домовину укладывать, хоть и по грехам их, то дело Богово. В какой стране живем? Иди-ка ты на кухню, там, в металлической коробке из-под цейлонского чая, травки сухие собраны, завари. Попьем сейчас с тобой нашего, казацкого чаю. Он нонича и для меня, и для тебя, пользительным будет. Я эти травки на Лубенщине собирал, недалече от Мгарского монастыря. Силу они имеют невообразимую. Главной травой в сём напитке – емшан, он и здесь растет, конечно, да в том, что оттуда привезен, силы поболе будет.

– Не слыхал о такой траве, – донесся с кухни голос внука.

– Ясно дело, не слыхал, – уже бодрее ответствовал старик. – Ноне она зовется степной полынью. Горькая, словно казачья судьба. Хто на чужбине век свой доживает, а вышел из среды казаков, всю оставшуюся жизнь тоскует по родине, помнит горький, ни с чем несравнимый запах степи.

Дед поднялся через четверо суток, а шрамы на груди с каждым днем становились все бледнее и бледнее. Но с того самого дня, для Сергея началась новая жизнь, а дед для него стал близким и родным человеком. Произошедшее можно было назвать душевным единением. С раннего утра, до позднего вечера, Сережка по-новому постигал жизнь, и интересной она становилась для него, ничуть не меньше, чем в Оренбуржье.

К деду все так же, как и прежде подъезжали люди, и многих он оставлял у себя. Внук уже с интересом наблюдал за деяниями старого ведуна. Спозаранку бежал в школу, где все мало-помалу устаканилось. Учителя не зверствовали, поняв, что новый ученик неприятностей не приносит, и никакой пропаганды не ведет. Комсомольская организация свое пристальное око за ним отрядила, но по докладам ничего существенного не выявила, и успокоилась. Друзей среди одноклассников у Сережки не случилось, а это и хорошо. После уроков школяр бежал с уроков на учебу к деду, а там было чему поучиться. Не столько медицине учил внука старый казак, сколько тренировал его взгляд, учил овладевать способностью излучать силу глазами, чтоб он одним только взглядом мог сдвинуть предмет или перерезать нить, учил Здраве, возможности ощущать в себе ток силы в различных частях тела: руках, ногах, голове, ну и естественно древнему искусству боя.

– Казачий спас, дар, данный нам предками, – говорил дед Матвей. – Его основа особая – заклинание. И мало выучить его слова, это любой глупак осилить могёт. Да будет ли от того прок? Нет. Необходимо уметь владеть своим телом, любым оружием и сокровенными знаниями. И знай, Серега, что Бог, он есть, а мы, характерники, общаемся с ним напрямую, минуя попов. Ты тоже смогёшь. Научишься. Узлы энергии в теле человека именуются «вихрями». Эти вихри глазу не видны, но знай, что они есть на самом деле. Положение второстепенных вихрей разбросано по всему телу, часть из них соответствует положению суставов конечностей: шесть верхних второстепенных вихрей соответствуют плечевым, локтевым и лучезапястным суставам и кистям рук; шесть нижних второстепенных вихрей соответствуют тазобедренным суставам, коленям и голеностопным суставам со ступнями. Когда ноги человека разведены не слишком широко в стороны, коленные вихри соединяются, образуя один большой вихрь. Местоположение и название девяти основных центров-вихрей таково: – первый, это род, находится в районе темени, его энергия имеет белый цвет; второй – швах, между бровей, он фиолетового цвета; третий – тар, горло, рот, цвет его – синий; дальше, кален, левая сторона груди, сердце, цвет – голубой; пятый – хор, правая сторона груди, зеленый; вол – солнечное сплетение, желтый; сак – живот, смотреть нужно в район пупка, оранжевый; малка – елда, али щель у женщин, цвет красный; ну, а девятый – даж, черный, это копчик. В здоровом теле все вихри вращаются с большой скоростью, обеспечивая силой всего человека. Когда же деяние одного или более из этих вихрей нарушается, поток энергии ослабляется или блокируется. У нормального здорового человека внешние границы вихрей довольно далеко выходят за пределы тела. У особо мощных и развитых во всех отношениях людей все вихри сливаются в одно плотное вращающееся образование, по фоpмe напоминающее огромное энергетическое яйцо, – дед прокашлялся. – Обычный человек тоже напоминает яйцо, однако плотность поля в нем различна – сердцевина вихрей по плотности энергии существенно отличается от наружных границ. А вот у старого, больного или слабого, почти вся энергия вихрей сосредоточена вблизи их центров, внешние же границы вихрей зачастую за пределы тела не выходят. Самый быстрый способ восстановления здоровья и молодости состоит в придании вихрям их нормальных энергетических характеристик. Ты все это будешь видеть.

Дед плотно взял мальчишку в оборот, учил по старинке, так, как в свое время учили и его. Стал развивать у пацана навыки действий обеими руками с одинаковой эффективностью с любым предметом, который можно использовать в качестве оружия. Нож стал для того такой же обычной вещицей, как игрушка для ребенка. Сережка по нескольку часов в день учился метать его за лезвие, за рукоятку. Сначала на расстояние до трех метров из любого положения. Потом это расстояние стало увеличиваться, да и он стал чувствовать себя намного уверенней при работе с ним. Дед одобрительно крякал, глядя на успехи подопечного, и только успевал грузить новыми навыками и знаниями. Старые кости скрипели, но рукопашный бой дед Матвей «ставил» парню железной рукой, и качал, качал молодому родичу все группы мышц без скидок на возраст, выращивая из него не «рабочего битюга», а эластичного, словно ртуть, элитного бойца. Удары ногами и руками, болевые и удушающие приемы, броски и подкаты, ведение схватки в любом положении, хоть стоя, хоть лежа. Серега «мочалил» макеты и мешки, сам же их чинил, и снова уродовал. Старый уставал на занятиях ничуть не меньше ученика, сказывался возраст. Иногда бывало после часа усиленных тренировок в спарринге с малолеткой, кряхтя, садился на колоду у окна просто отдышаться, передохнуть.

–Я тебе показал заморочку, ты уж Сергунька сам, а я отсюда погляжу, – говорил он.

Наступила осень, не в пример Оренбургским степям теплая и сухая, за ней пришла зима, стылая, малоснежная, а там и весна подошла к маю. Сергей втянулся, самую малость заматерел, как может заматереть тринадцатилетний юнец. На занятиях с дедом выкладывался По-полной, без скидок на день недели и погоду. Организм его, постепенно научился принимать информацию, как из внешней среды, так и из внутренней, а уж обработку информации вела нервная система через рецепторы, сигнал от которых поступал в мозг по нервным волокнам.

–Все волокна спинного мозга перекрещиваются в районе груди, – объяснял старый учитель. – Место перекрещивания, издревле называют – путевым камнем, и поэтому правая половина головного мозга контролирует левую половину тела и наоборот, также разворачиваются в районе груди и энергетические каналы человека. Каждый человек воспринимает почти всю информацию, но осознает и пользуется лишь очень малым её объемом, доступным его органам чувств. Остальная информация теряется в глубинах подсознания или может восприниматься как интуиция – чуйка.

На летних каникулах Серега уже помогал Матвею Кондратьичу с болезными.

– Учись целить, сынок. Знающие люди зовут нас потомками Перуновых хортов, иные Белыми Волками, посему потребно соответствовать сему сованию, а это значит и ты должен уметь не только убивать, как любой из волков. Умеешь убивать – умей и лечить. Помни об этом. Придет время Родину защищать – все в дело пригодится.

В середине лета дед призадумавшись, изрек фразу, которая откликнулась в сердце юноши радостным клекотом, а ворон, сидевший на крепком плече старого казака, громко выразил и свое мнение:

– Ка-а-аг!

– Видно придется коня покупать. Какой же ты к ляху казак, ежели на лошади ездить не можешь.

Так в хозяйстве появился Белаш, молодой кабардинец трехлетка. Дед не рассказывал, какими правдами и неправдами он его купил, и сколько денег за него отвалил. А Серега теперь каждое утро уходил обкашивать лужки и делать стога в те места, с которых совхоз и колхозы не желали заниматься заготовкой сена.

– Дед, а почему ты мне запрещаешь ездить в дальнюю балку?

– Как она называется?

– Ну, люди Чертовой кличут. А что?

– У нас, как Меченый с телевизора кажет, так почитай, развитой соцьялизм. А люди туды не ходють. Задумался? Вот-вот, дураков нема. Конечно, казак черта бояться не должен, слишком много чести, но тебе пока рано. Запрет я на энто накладываю. Уяснил?

– Ясно.

И снова в школу, и снова учеба. Учился Сергей легко. Пришло время, и в комсомол вступил. В стране правда творилось черт знает что. То в одном месте «загорится» – «потушат», то в другом. Народ роптать стал. В державе демократия. Партию отодвинули, а там и мелкий бизнес голову высунул. Страна разваливалась на глазах, кругом все рушилось. Для семнадцатилетнего Сергея островком стабильности остался дедов хутор. А и то сказать, парень вымахал ростом с деда, такой же богатырь. Крепкий да ладный. Русые усишки пробились из-под носа. Девки млели, глядючи на парубка. Вот только он спокойно к ним относился. Не видел той единственной, намоленной матерью для сына еще при жизни. Помнил заповедь старого ведуна:

«Жинка – это святое, но влюбляться не моги, потеряешь энергию, а вместе с нею и голову».

Вместе с тем, развитие Сергея, как бойца, наложило на него налет характерного лоска. Матвей постоянно вдалбливал в его голову мысль о том, что он должен стать лучшим бойцом в когорте профессионалов. Два раза в неделю, они шли в дальнюю балку, находившуюся по соседству с Чертовой. У Матвея Кондратьевича там был припрятан широкий ассортимент стрелкового оружия. За годы жизни на хуторе Серега освоил премудрость обращения и с ним.

Пришло время, и Матвей Кондратьевич провел обряд ритуального посвящения положенный по всем канонам и неписаным законам воину-характернику. Юношу, одетого во все чистое, Матвей вывел в одну из соседних с хутором балок. Легко и бесшумно скользили два казака между поросшими кустарником деревьями, поднялись на горушку, где наособицу рос старый дуб. Нельзя было в одиночку обхватить крону массивного дерева, к ней можно лишь прижаться щекой, ощутить шероховатость коры на стволе. Густые ветви на десяток метров бросали тень листвы, спелые желуди, опав, рясно замостили пожухлую траву над его кореньями.

– Лягай, внучек, навзничь, обними руками родную землицу и молчи, не кажи ни слова. А я, от тут присяду.

Матвей спиной привалился к коре исполина.

– Такие места как это, у нас на Дону прозываются урочищем, священным родовым местом. Это конечно не урочище нашего рода, но место святое, намоленное пращурами казаков ныне живущих в станице. Глупак не ходють сюда, а зря. Ну, да ладно, це место нас с тобой приняло. Закрой глаза и прокачай Здраву.

Лежавший ничком Сергей, уже без всякого напряжения запустил энергетические процессы в своем теле. Он будто слился с землей, на которой лежал, слился с корнями старого дерева, а от них, словно соками по стволу и ветвям пролился в каждую клетку исполина. Что-то изменилось вокруг. Сознание юноши птицей взметнулось вверх, поднявшись над кроной дуба и, вновь опустилось к его корням. Сергей увидел себя прижавшегося телом к земле, широко раскинувшего руки, обнимающего землю. Увидел деда, прислонившегося спиной к священному для казаков дереву, сидевшему с закрытыми глазами, поджав ноги под себя.

– Ну, что сынку, идем?

Рядом с ним, тем, который стоял неподалеку от своего тела, находился Матвей, крепкий, как всегда со смешинкой в глазах, в своей неизменной папахе на голове, в одежде казачьего образца.

– Это что, иллюзия, дед?

– Нет, Сергунька. Это лядь. Лядь, внучек – пограничье, пустошь, где человек может повидаться со своей смертью, но нам треба пройти ее быстро. Наша с тобой дорога ведет в Навь. Идем же!

Сергей сделал шаг и все изменилось. Изменилась окружавшая его природа, больше похожая теперь на лесные просторы средней полосы. Не было над головой солнца, а свет был чуть приглушен легкой сероватой пеленой. Дед положил руку ему на плечо, кивнул головой в сторону голубевшего по правую руку прозрачного, словно стекло, озера. Оба, молча, направились к нему по едва видневшейся тропе, а у самой воды заметили огонь костра и силуэты людей. Обернувшись на звук шагов, люди, сидевшие у костра, поднялись на ноги, стоя встретили пришлых.

– Тю-ю! Матвей, давненько не бачились. Кого это ты айною привел до нас?

– Не виделись давно, а привел я к вам вашего бочного родича. Кровь от крови вашей, плоть от плоти. Потомок ваш перед очами, пращуры.

– Ты дывы! Знать, казацкому роду нема переводу. От добре!

Перед Сергеем предстала пестрая компания мужчин, вот только одеты они были все по-разному. На ком-то, как влитая сидела кольчужная рубашка, а порты заправлены в высокие сапоги тонкой кожи, на лице не было бороды и лишь усы длинными полосками свисали ниже подбородка. Кто-то носил канареечного цвета длинный кафтан, опоясанный куском красной материи, из-под которого на широкие шаровары свисала на ремешках «шаблюка» в инкрустированных серебром ножнах. Казачий оселедец вился за ухо с серьгой.

Сергей рассмотрел всех семерых своих щуров, делая вывод, что представлены они разными эпохами. На плечах одного из них, даже были погоны соответствующие дореволюционной казачьей форме.

– Что, Матвей урок свой к завершению ведешь?

– То, да! Зажился.

– Так ты не торопись. Не пришло твое время, – улыбнулся обоим пришлым пращур похожий на казака сечевика, показав в улыбке ряд крупных, белых, словно жемчужины зубов. – А поворотись-ка, сынку! Подывымось на тебя.

Сергей не понял, и тогда Матвей сам крутнул внука кругом.

– Добрый казак растет. Не пропала втуне наша кровь.

Одобрительно высказался еще один из предков.

– Характерник! – добавил другой. – Волчью породу не спрячешь.

– Для рода!

– Для державы!

– Учи его краще, Матвей. Ему на роду много испытаний пройти написано. А именем тебя нарекаем – Неждан. Так, панове?

– Любо! Хай будет так. Уж и не ждали, что хтось из роду к костровищу выйдет. Спасибо тебе Матвей. А теперь прощавайте!

На мгновение все померкло в глазах, потом вдруг засветилось. После такого проблеска, краски настоящего были ярки и приятны. Раздался голос Матвея Кондратьевича.

– Теперь можешь встать, сынку. На сей день, закончен наш урок пребывания в Нави.

– Дед, – поднимаясь на ноги, спросил Сергей. – А эти, наши пращуры, зачем мне новое имя дали?

– Цыть! Запомни, это имя можешь знать только ты, ну и я, как твой учитель. Больше никто. Под этим именем, ты к Богу можешь напрямую обращаться. Понял?

– Да.

– Ну и добре. Теперь вон на том месте разводи костер, потребен он нам будет.

Только через двое суток внук с дедом вернулись домой, где по двору, оглашая округу радостным лаем, по случаю явления хозяев, бегала проголодавшаяся Блохастая.

За эти двое суток, чего только не приключилось с Сергеем. Был переход через огненную реку, довольно широкую и раскаленную до состояния кузнечного горна. Было хождение по лесу с завязанными глазами, выполнялись и другие сложные задачи старого ведуна. Было многое, не было только усталости в теле юного характерника.

За накрытым празднично столом, в просторных хоромах куреня, Матвей впервые налил стопку водки Сергею. Сам поднялся со стула, глыбой нависнув над столом, произнес:

– Спасибо тебе Господи за то, что род наш живет и не прерывается! Спасибо за страву на этом столе! И царство небесное всем павшим в боях казакам!

Размашисто перекрестившись, дед неторопливо выцедил стограммовую стопку казенки. Парень, на какое-то время, задержавшись, и сам сделал большой глоток, ощутил гнусный запах и вкус прозрачной жидкости. Не пошло. Закашлявшись, отставил стопарь в сторону…

Как-то на рассвете дед поднял внука с постели.

– Одевайся, выходим.

Вышли со двора, дед достал из-за пояса вороненый маузер, Сергей впервые видел этот пистолет в его руках.

– Чему-то же я тебя научил? Иди, отходи метров на сто, стрелять в тебя буду. Боишься?

– Нет. Разучился бояться, да и наука твоя не подведет. Верю я в Бога, деда.

– Это добре, сынку. Иди, ставай.

Встав напротив, Сергей отрешился от действительности, слова, впитанные за годы учебы, слетали с губ, а энергия Здравы забурлила по его жилам вместе с ними.

«Облачусь пеленой Христа, кожа моя – панцирь железный, кровь – руда крепкая, кость – меч булатный. Быстрее стрелы, зорче сокола. Броня на меня. Господь во мне. Аминь!»

Юноша почувствовал, что тело обволоклось невидимой броней, только затылок захолодел, подтверждая и предупреждая об опасности. Через пелену послышались двойки выстрелов, и в грудь, будто заколотили брошенной кем-то галькой. От ударов невидимых камней воздух из легких принудительно выбивался наружу, заставляя парня сглатывать обильно выступившую слюну.

– Ну, все! Добре!

Услышал Сергей голос деда.

– Казак передо мной, бачу. Да не простой казак, настоящий характерник. Теперь перейдем на новый виток жизни, тем более что дитячие комплексы, как то, «Кулак Перуна», «Бузу» и «Скобарь» ты уже усвоил. Будешь теперь учиться создавать иллюзии, да пользоваться колдовским огнем.