Читать книгу Простите, простите, простите меня… - Александр Володин - Страница 42

Книга стихов
Неуравновешенный век
Ветры времени нервно дуют

Оглавление

«Повторения, повторения…»

Повторения, повторения…

Но ничто на земле не ново.

Но становится тем не менее

нашей жизни светлей основа.

Времена перемен настали…

Но и время – спираль витая.

До конца обличенный Сталин

до сих пор над страной витает.

Но народ, закостеневший в рабстве,

так бесстрашно теперь бастует!

Но навеки ли это, братцы?

Ветры времени нервно дуют…


«Правда почему-то потом торжествует…»

Зиновию Гердту

Правда почему-то потом торжествует.

Почему-то торжествует.

Почему-то потом.

Почему-то торжествует правда.

Правда, потом.

Но обязательно торжествует.

Людям она почему-то нужна.

Хотя бы потом…

Почему-то потом!


Случайный гость

Как грустно посторонним быть,

чужим на празднике жестоком.

Пить с ними, их уже любить,

им улыбаться ненароком…


Но вот – и я в кругу любимых,

и спущены все тормоза.

Вдруг

оживленные глаза,

глядящие как будто мимо.


Тут одного обносят чашей

или рюмашкой небольшой.

Тут – посторонний, тут чужой

на празднике жестоком нашем.


«А что с той девушкой, которая…»

А что с той девушкой, которая

на вечере так пела, вторя,

но, тихо скрывшись в коридоре,

ушла c веселья раньше срока,

так одинока?


А что с тем стариком, который

сидит в пустой уже конторе,

а перед ним зеленый термос

рассеянной рукой открыт, —

так на душе, наверно, скверно…

Чем растревожен? Чем убит?


А что с тем мальчиком, что плакал

и злобно тыкал в землю палкой?

Он был так жалко одинок

среди шагавших ног…


«Она все время искала…»

Она все время искала

просто хорошего человека,

с которым можно поделиться

или провести время,

чтобы не быть в одиночестве.

Но все так привыкли

казаться хорошими людьми

и принимать за это плату,

что она платила и платила…


«Когда они расставались…»

Когда они расставались,

он любил пошутить.

Так, что-нибудь,

что придет в голову.

Просто от удовольствия,

что все было хорошо

и вовремя кончилось,

и пора разъезжаться.

А она – то ли глупая была,

то ли обидчивая не в меру —

ехала в метро домой

и плакала пять станций подряд.

Она боялась, что он подумает,

будто она без чувства юмора.

А он как раз больше всего

ценил в человеке чувство юмора.


«Девушка не спит, не спит, не спит…»

Девушка не спит, не спит, не спит,

полюбила злого чудака.

Неудачник, люмпен, эрудит

и, возможно, тронутый слегка.

Он читает старые стихи,

о самоубийстве говорит,

у него глаза тихи, тихи,

он немолод и небрит, небрит.

Некогда любовь его сожгла,

у него в груди зола, зола,

под глазами у него круги,

за спиною у него враги.

Девушка в тоске, в беде, в бреду,

полюбила на свою беду

не за то, что тенор или бас,

а за то, что непохож на нас…


«Жалко телефон…»

Жалко телефон.

С самого утра

звонит и звонит в соседней квартире.

Подолгу звонит. Только кончит —

сразу начинает снова.

А в квартире никого нет.

И не будет, это уже ясно.

А телефон не может понять.

То ли не может, то ли не хочет,

то ли ему так необходимо,

что он все звонит и звонит.

Только перестанет —

сразу начинает снова.

Как будто у него жизнь от этого зависит!

И чем ему помочь – неизвестно.

Когда хозяева вернутся, передать?

А кто звонил-то?

Да им и не объяснить,

как звонил!


«Привычка-жалость, пожалел…»

Привычка-жалость, пожалел.

На этот раз жалел подонка.

Как он воспользовался тонко

привычкой-жалостью! Сумел.

Бездарная привычка-жалость!

К чертям! Прочь от меня!..

Осталась.


«Все отправились в гости…»

Все отправились в гости.

Дружно сидят в гостях.

Там произносят тосты,

там подлецов костят.

Ко мне проникают запахи,

бокалов глухие звоны.

Сижу одинокий, запертый

у черного телефона.

Небритый сижу, опущенный,

кручу номера без проку.

Пушкин уехал к Пущину,

Брюсов уехал к Блоку,

Петрарка ушел к Лауре,

Хрущев ушел к Маленкову,

там пляшут, поют и курят,

там выпьют – нальют по новой.

Безмолвны Восток и Запад.

Зови, проклиная, кричи!..

Я сам себя в доме запер

и сам проглотил ключи.


Судьба

Рассеянно меня топтала,

без злости, просто между делом.

Рукой махнула, перестала,

а растоптать и не успела.


Потом слегка посовестилась

и вяло оказала милость:

подкинула с небесной кручи

удачи и благополучья.


А под конец, зевнув устало,

вдруг закруглилась, как сумела, —

несчастьями не доконала,

счастливым сделать не успела.


«Я бегал по двум лестницам…»

Я бегал по двум лестницам —

то по одной, то по другой.

По одной меня не пускали,

а по другой не было хода.

Так я бегал по двум лестницам,

то по одной, то по другой,

пока меня не остановили знакомые.

Они спросили: что с вами?

Почему у вас такие грустные глаза?

Если бы знал, сразу бы сменил!

Для беганья по двум лестницам

нужны совсем другие глаза.


«Большевистские кóжанки…»

Большевистские кóжанки

лихо шли по полям.

Пулей, бомбой и ножиком

шар земной – пополам.


Кулаки раскулачены,

потерявшие стыд.

Словом, так ли, иначе ли

государство стоит.


Время ушлым прагматикам.

Шухерят, как в лесу.

С краю бойкой галактики

я вишу навесу.


Простите, простите, простите меня…

Подняться наверх