Читать книгу Стихоритмия - Александр Злищев - Страница 3

Ну здравствуй, Питер —

Гений красоты!

Привет вам, серые дома на Мойке.

Вдыхайте хмарь, горбатые мосты,

И выдыхайте пушкинские строки.

Гуляю я без цели, наугад.

В руке вино, никто меня не знает.

Я видел грязь, в ней умер Ленинград.

Я видел свет, в нем Питер оживает.

И этот свет, как сумрачный обман,

Такой приятный, но местами резкий.

А я, навеки твой алкаш и наркоман,

Который сгинул на проспекте Невском.

Мне с тобой нравится

В пятницу вечером

Пить Сальвадор,

Издеваться над печенью.

Нравятся пышки

И слойки солёные.

Дырки в бутылках,

Мосты разведённые.

Нравится делать

Покупки ненужные,

Ехать в трамвае,

Валяться простуженным.

Нравится маме

Твоей не понравиться,

Спать на Литейном,

Паршиво прославиться.

Пей, дорогая,

Не надо противиться.

Я – твой Есенин,

Ты – моя виселица!

Нравится мне

Этот город с туманами,

Ты в этом городе,

Звоны бокалами.

Нравятся плечи

Твои оголенные,

Свежие простыни,

Вдохи неровные.

Нравятся мне

Эти глупые санкции.

Нравится, если

Она улыбается.

Нравится плыть

Мне с тобой по течению.

Я – диверсант

твоего ополчения.

Если ты рядом,

То можно не париться.

Все это мне

Исключительно нравится.

Нева лизала берега,

Что ей гранитом нынче стали.

Перила из ажурной стали

Людей склонили на себя,

Вдали лихие катера

Закат носами разделяли,

Что славила в себе река.

А я, простуженный слегка

Иду по улочкам брусчатым,

Голодным, бледным и помятым,

Куда-нибудь, наверняка

Меня не радуют года,

Ни зрелость осени, ни та,

Что мне игриво улыбнулась

На перекрёстке у моста,

Ни фонарей кривые пальцы,

И ни закатная вода,

И раздражают иностранцы!

На улицах давно темно

И ни одной собаки.

Висит бордовое сукно,

На фоне гордый граф Исакий!

Там Пётр поодаль от него,

Нева, Дворцовая под аркой,

Луна, покорною служанкой

Брусчатку чистит добела,

И мажет сонные дома.

Люблю твой северный покой,

И в сажень разгибая руки,

Целуюсь с Невскою губой,

Как в губы ласковой подруги.

В затылок бьет балтийский бриз,

На этих улицах прохладных,

Поют ветра твои в парадных

Не хуже оперных актрис,

Шныряют по дворам-колодцам,

И гонят северное солнце

По небу каждый день, на бис.

Уже заря, на небе чайки,

У Зимнего стоит толпа.

Тень от гранитного столба

Залезла в рот Дворцовой арке,

И бьет поклон моя тоска.

Люблю я улицы твои,

Санкт-Петербург в лучах зари!

Смотрите, как крадётся солнце

По крышам ваших же домов.

Как весело плывут оконца

В реке, у строгих берегов.

Считает мелочь Чижик-Пыжик,

Теплом подуло из метро,

Асфальт блестит как серебро

Под шелест дорогих покрышек,

Всё оживает, всё светло!

Царь-город мой, признаюсь честно,

Я родом из другого места…

Там твой отец бывал однажды,

И как отметил он не лестно

Понравились ему края,

Где спят озёра и поля,

Где чахнут от суровой жажды

Окрест бояре-тополя.

Там под ударом топора

Сосна донская вырастала

Изящной мачтой корабля.

И я построил свой корабль,

Достиг твоих нейтральных вод,

Живу июль, живу декабрь,

Живу уже четвертый год.

И год от года, отрекаясь

От мрачных дум и злых невзгод,

Я не спешу идти в поход,

Живу как есть и улыбаюсь!

Мой город по мне заскучал.

Я слышу его по ночам.

Я вижу его в ноябре

На этом промокшем окне.

Мой город меня не простил

За то, что я юность пропил.

За то, что я нагло удрал

В июле на Невский причал.

Мой город роняет печаль

В холодную серую даль.

Я слышу его в голове,

Трезвея на чёрной Неве.

И сквозь километры дорог

Я вижу бетонный порог,

С которого нагло удрал

В июле на Невский причал.

За окошком работает кран,

На столе увядают цветы.

Я протру пожелтевший стакан

И налью в него хлорной воды.

Как всегда моросит за окном.

Петербург не скупится водой.

В магазине торгуют вином,

А с утра у меня выходной.

Из приёмника группа «Кино»,

За окном красно-жёлтые дни.

Отвратительно пьётся вино,

С неба падают в лужи огни.

И никто не нарушил покой,

Да и я не просил никого.

Вот и всё – пролетел выходной.

Я чертовски устал от него.

Пью чай, скучаю по вину.

Луна побелкой крыши мажет,

И не ходи к гадалке даже,

Я за вином ещё пойду.

Моя любовь через Неву.

Нас развели мосты-подонки.

И я, как на тюремной шконке,

Мотаю срок, лежу и жду.

И ночь как ночь, и всё при ней:

И тишина, и мрак зыбучий,

И в чёрной, неприглядной куче

Лежат покойники теней.

Люблю я ночь, и что скрывать,

Люблю ночами мучать слово.

Оно всегда терпеть готово

Вином залитую тетрадь.

И верю я, в потоке дней,

Быть может, вспомнят ненароком

Мои измученные строки,

Пока не слёг я в мрак теней.

В мой зрачок помещается город

С одиночеством шумной толпы.

И преследует мраморный холод

От парадной до Невской губы.

Облака как бетонные плиты

Разбросало на тысячи вёрст.

Их дороги дождями размыты,

Как слезами в поминки погост.

Я не стар, но уже и не молод.

Память строит надёжный оплот.

Мне достался простуженный город

Трёхсотлетних прокисших болот.

И в затравленном городе этом,

Шерстяное накинув пальто,

Бродит где-то забытое лето,

Как тоннельные ветры метро.

А когда этот город разложит

Штабелями нас в чёрный барак,

Разобью я об облако рожу,

Как под лёд угодивший рыбак.

Скулы выбиты, кожей стянуты,

Сотни лет уже неизменные.

Я живу себе сном обматутый,

Годы лучшие все разменяны.

И в груди моей, в поле маковом

Росы белые, зори алые.

И никем в любви не оплаканный,

Годы бурные – воды талые.

Воды талые – реки быстрые,

Берега в пути снова новые.

Память в копоти, мысли чистые,

Песни мрачные – дети кровные.

И покуда жив, буду я просить

У судьбы своей, как на паперти.

Чтобы мог писать, да счастливым быть,

Заливать вином белы скатерти.

Ни о чём другом не могу просить,

Всё дала мне мать с воспитанием.

Как достойно жить, и страну любить

Полной грудью чтоб, с придыханием.

Закрой окно, мне дует из него.

Зима близка, её шаги за дверью.

В моей душе сугробы намело,

Я ничего не вижу, и не внемлю

Твоим словам. Всё ложь.

Кругом обман и пьянство.

И ты меня напрасно не тревожь

В моём убранстве.

Мне хорошо в уютной тишине

Под этим тёплым, приглушённым светом.

А если тесно мыслям в голове,

Бумага терпит всё. И в этом

Она намного превосходит нас.

А ночь сегодня холодна,

И завораживает город.

Один, дворами, до темна

Брожу. И мне не нужен повод,

Чтоб лишний раз пройти к Неве,

Взглянуть на бледно-рыжий остров.

И, может, вспомнить о тебе,

Так ненавязчиво, так просто.

Месяц блестит рогами,

Милый, небесный плуг:

«Ты, со своими стихами

Выглядишь глупо, друг.

Пьёшь, говорят, ужасно.

Совесть продал за грош.

Вымазал душу в сажу,

Как одинокий бомж.

Юность твоя красиво

Мимо тебя прошла.

Ты холостой детина,

И ни кола, ни двора.

Брось ты свои куплеты.

Делом займись, глупец.

Слово куют поэты

В кузне своих сердец.

Я не смеюсь, а плачу.

Милый, не ври себе.

Ты, как худая кляча,

Да при чужом дворе».

Осень раздела рощу.

Сыпет пушистый снег.

Я наблюдаю проще

Жизни суровой бег.

Мне ничего не надо.

Разве что вечный май.

Эхом в моей парадной

Стонет старик февраль.

Знаю, что я не гений,

Знаю мечты предел.

Много людей и мнений,

Мало толковых дел.

В эту седую стужу

В доме моём покой.

Ноги не трут о душу,

Рожу не бьют в пивной.

Я не роняю стопки,

И не лежу на дне.

Горе не тонет в водке,

Радости нет в вине.

Тянет немного к дому.

Тополь мой редкий сник.

Грустно жуёт солому

В старом сарае бык.

Всё это мне родное,

Всё это близко мне.

Я не хочу былое

Камнем топить в Неве.

Я не хочу в досадный

Жизни уткнуться край.

Эхом в моей парадной

Плачет кудрявый май.

Тебе, из глубины, оттуда,

Где вдох рождается,

И сердца стук.

Всё о тебе, и я повсюду,

Как идиот, ложиться буду

Под твой заточенный каблук.

Скрывают ночью занавески

Мой Ленинград.

Ты рада выбраться на Невский,

И я бы рад.

Мне без тебя темно и дико.

Вся жизнь по полкам, наизусть.

И под ребро ныряет пикой,

Как в масло нож, дурная грусть.

Прижмусь к тебе стальною хваткой,

Как монумент сдавлю вокруг.

Пусть сотрясётся лихорадкой

В погибель жёлтый Петербург!

Пусть всё окутает метелью

В кристальный лёд, средь бела дня.

Пусть всё провалится под землю

Вокруг тебя.

Пестрит огнями рыжий Невский

Который год.

Там азиатско-европейский

Смешной народ.

Там сотни судеб монотонно

Текут рекой.

И окна смотрят изумлённо,

На нас с тобой.

И кто бы знал, что в этом теле,

Во мрачном теле, как погост,

Лишь для тебя одной горели

Сто тысяч миллиардов звёзд.

Лицо твоё – луны фарфор,

И тонких губ осенний холод.

Я обыскал вечерний город,

Но не нашёл тебя в упор.

Пусть те же тучи над Невой,

Всё те же реки и каналы,

Мосты, старинные кварталы,

Но ты сегодня не со мной.

Один я в Северной столице,

Луна порхает, словно моль.

Пойми, всё множится на ноль

Без пульса на твоей деснице.

Пусть ты наивна и проста,

Чиста, как утренняя заводь.

Прими, как ласковую память,

Мой стих с осеннего листа.

Я буду жить в тебе строкой,

Пусть это глупо и ничтожно,

Но по-другому невозможно

Побыть наедине с тобой.

И что-то мне напомнит вдруг,

Что эта жизнь – игра в слова.

В тебе горит твоя Москва,

Во мне рыдает Петербург.

Но между тем, любовь моя

Прольется вновь янтарным светом.

Как осень, жалобным сонетом,

Обнимет рощи, и поля.

И в осень бледная луна

Твоё лицо напомнит снова.

Как всё доподлинно знакомо,

В тот час, когда ты так нужна.

Синий вечер в реке утопился.

Охладела горячая кровь.

Снова пятница, снова напился,

Снова где-то ударил бровь.

Старый клен осыпается медный,

Отшумел он свой век, и пусть.

Я люблю этот месяц бледный.

Мне близка его тихая грусть.

Он глядит далеко и вечно,

Видит речку мою и луг.

Если можешь, прошу сердечно —

Ты свети им по-ярче, друг.

Загляни там в одно окошко,

Что белеет в ночном саду.

Передай от меня немножко

Петербургскую грусть мою.

Я вспоминаю дом всё чаще вечерами.

Берёзки, тополя, и серый свой район.

Но так противно жить в прокуренной печали,

И слушать в тишине сердечный камертон.