Читать книгу Покер на костях - Александр Золотько - Страница 15

Как это он сказал? «Тебя, в случае чего, не убьют?». Это в случае чего? И кто должен меня не убить? Или кто не должен меня убить? И кого убить должны?

Я с минуту приходил в себя. Просто не хватило дыхания сразу выматериться. Будто двинули под дых. У меня есть по этой части небольшой опыт, так вот ощущение очень похоже. Воздух из легких улетучивается практически сразу, и ты только и можешь, что пытаться хватить воздуху нелепо открытым ртом. На рыбу, выброшенную на берег, кстати, это совсем не похоже, что бы там ни писали литераторы. Рыба дышит, просто ей вдыхать нечего. А человек, как вот в данном случае я, получает впечатление отсутствия того, чем вдыхать.

– Ты чего? – сделав удивленное лицо, спросил у меня Толик.

Вот именно такого дебильного вопроса мне не хватало, чтобы немного разрядиться. Я, в принципе, не люблю материться. Даже в армии я умудрился сохранять более-менее нормативную лексику полтора года, до тех пор, пока не стал сержантом и заместителем командира взвода. И то только потому, что иначе многие из героических подчиненных просто не понимали, чего я от них хочу.

Мне еще повезло, что рота наша была практически на сто процентов славянской. Бывший мой приятель служил в интернациональном полку, так вот его словарный запас пополнился к дембелю энергичными выражениями двадцати народов нашей тогда еще необъятной родины.

Так что, материться я не люблю, но для Жовнера я сделал исключение. И с наслаждением около минуты тщательно выговаривал все, что мог вспомнить из этой области языкознания.

Толик вначале опешил, потом лицо его приобрело несколько удивленное выражение, а потом он улыбнулся, засмеялся и, наконец, захохотал. Радость, смешанная с восхищением. Мне пришлось замолчать.

– Ну орел! Где учился? А на вид не скажешь…

– На вид, вашу маму… – я начал заводиться снова, но, совершив над собой насилие, заставил себя перейти к сути вопроса. – Что значит – убьют или не убьют. И причем здесь я?

– То, что я сказал, больше ничего. Понимаешь, если кто-нибудь другой наступит крепко мужикам в погонах на мозоль, его могут и пришить. Как там этого паренька звали, которого в Москве лет пять назад подорвали? До сих пор суд не закончился. А тебя нет, не тронут. Это я знаю точно.

Один, два, три, четыре – я считал про себя медленно, регулируя частоту и глубину дыхания, пытаясь не сорваться в истерику.

– Мы же говорили, что я должен придумать содержание. Как это я смогу при этом крепко наступить на ногу генералам?

– Привет, ты же не сможешь просто высосать из пальца штатное расписание российских и украинских дивизий, или вообразить себе планы развертывания и фамилии с именами того и другого генералитета. Тебе понадобиться информация с грифом «для служебного пользования», как минимум. А вот тут на тебя могли бы и наехать. Усек?

– Усек. Только через почему это мы заговорили о самой интересной части нашего договора под конец? И опять таки, отчего это по твоему мнению я такой защищенный?

Жовнер полностью успокоился и заговорил твердо и уверенно:

– Смотри сюда, Саша, в течение первого месяца ты ничем вообще не рискуешь, потому что будешь просто сидеть и ковыряться у себя в носу, придумывая как именно могут поссориться две великие братские державы. Сиди себе, и фантазируй. Когда придет время, ты мне скажешь, какие именно данные тебе нужны, и я их попытаюсь тебе предоставить. Мы даже сделаем так, чтобы ты совсем ничем не рисковал. Всю информацию об Украине ты будешь получать через интернет из России, а о России, понятное дело, из Украины.

Чего-то я еще не сказал?

– Да, ты не сказал, откуда информация о моей исключительности?

– Человек один сказал. Такой человек, которому я верю.

– И что же этот человек сказал? – я придал своему голосу максимальный скепсис, максимальную иронию, на которые только был способен в тот момент. А в голове настойчиво колотилась мысль, кто действительно мог такое сморозить? Кто? Было у меня пара кандидатов на эту роль, но вслух о них я говорить не собирался.

– Какая разница? Просто поверь мне, как я поверил ему. И учти, угроза может и не появиться. Это я так, на всякий случай. И потом, у нас ведь уже демократия и свобода слова. Мы ведь уже цивилизованные люди.

– Ага, – кивнул я.

Помню я, как встретили меня возле дома трое критиков и настойчиво просили пересмотреть выбор тем в моей журналистской деятельности.

Я потер свой замечательный шрам на переносице. И еще я вспомнил мой традиционный ночной кошмар. И то, как мне легко сообщили тогда, четыре года назад, что держали меня в качестве подсадной утки. Кстати, исходя из того, что я журналист.

Жовнер мой жест заметил и замолчал. И это навело меня на еще более грустные мысли. Эта скотина, похоже, великолепно знает об истории происхождения шрама… Черт, совсем с ума сошел. Это ж я писал в своей бессмертной книге.

Дернул меня этот самый черт писать о себе. Это потом уже, после выхода первой книги, прочитал у кого-то из умных людей, фразу о том, что талантливые писатели пишут о характерах, а бесталанные – о себе.

– Давай так, – помолчав, решительно сказал Жовнер, – первый месяц ты отработаешь по любому. Бабки тебе я уже заплатил. Набросаешь сценарий – мы его с тобой перетрем и ты сам решишь, будешь дальше работать или нет. Лады?

– Лады, – неожиданно для себя самого легко согласился я.

Словно жидкой смолой неожиданно залило мои мысли. Как-то все стало безразлично. Я встал, попрощался, вяло пожал протянутую руку. Безразлично.

Еще сегодня утром я уверял себя в том, что возьмусь за эту книгу только для того, чтобы вернуть себе смысл жизни. Только сегодня утром.

Я пешком спустился по лестнице в холл. И снова оказалось, что никакого смысла в этой жизни нет. Снова мне ткнули под нос старую, как мир дилемму: делай что говорят, или сиди без денег и без малейшего шанса эти деньги заработать.

– Саша! – уже на крыльце меня вдруг хлопнули по плечу. Внушительно так хлопнули, от всей души.

Я медленно повернулся. Снова Жовнер.

– Что еще?

– Я забыл, прости. Тебе ведь обещали бабки за сегодняшний разговор. Сотку. Совершенно вылетело из головы. Держи, – Жовнер сунул мне в руку купюру, помахал рукой и исчез за стеклянной дверь гостиницы.

Исключительно порядочный и честный человек. С точностью до сотни баксов. Надо будет где-нибудь достать себе большой портрет Бенджамина Франклина. Великий был человек, на все сто долларов.

Снова слякоть. Снова мокрая гадость с неба. Снова мерзкое настроение. Только на этот раз настроение такое вовсе не из-за отсутствия денег. На этот раз настроение вовсе из-за их наличия.

Хоть волком вой. Хоть шакалом.

Только после того, как в меня врезался второй или третий прохожий, я понял, что предаюсь печальным мыслям стоя посреди ступенек в подземный переход. Совсем плохой стал. Совсем.

Что-то нужно делать, неуверенно сказал я себе, что-то нужно делать. Хорошо, теперь чуть решительнее – что-то нужно делать.

Что-то. Нужно. Делать.

Поговорить с кем-нибудь. У меня, кстати, через полчаса назначена встреча с Игорем Сапожниковым.

«Вы меня понимаете, Александр?» – скажет он, нацелившись своим выдающимся носом мне в лицо, и я его, пожалуй, просто убью. Не пойдет.

Есть еще один вариант – Алиска. Взять и позвонить. И позвать ее в кафе. Хорошая мысль. Давно мы не ходили с ней в кафе. Только вот, суббота и воскресенье у нее святые домашние дни. Мне не удается втиснуться в них. Почти никогда.

К тому же, у меня нет телефонной карточки. Не пользуюсь я телефонными карточкам. Я им не доверяю. И им тоже. Себе я тоже не доверяю. Иногда доверяю Алиске. Значительно чаще, чем себе.

Вязкая смола, покрывавшая мои мысли, стала густеть. Мыслям все труднее и труднее шевелиться. Этот Жовнер, с трудом подумал я, и тут же, всего через пять секунд, заставил себя не думать о нем и о разговоре с ним. А еще через десять секунд, со стремительностью самой быстрой из умирающих от старости улиток, в мое сознание вползла идея купить несколько минут телефонного разговора у стоявших возле телефонов-автоматов ребят. Есть у нас и такая неофициальная услуга, парни, приобретя карточку, разрешают, не безвозмездно, конечно, воспользоваться ею тем, кто очень нуждаются.

И я позвонил.

– Привет, – сказал я.

– Здравствуйте, – сказала Алиска.

– Через сколько ты сможешь быть у «Ключевого слова»? – спросил я.

Пауза. В любое другое время я получил бы совершенно однозначный ответ – в понедельник. Но, видимо, что-то было в моем голосе.

– Через час, – сказала Алиска. – Что-то случилось?

– Ничего, – ответил я. – Ничего. Просто есть повод посидеть в кафе.

Снова пауза. Алиска сравнивала содержание моего выступления с тоном, каким оно было произнесено.

– Через час, – сказала Алиска и положила трубку.

– Через час, – зачем-то сообщил я отключившемуся телефону, расплатился с владельцем карточки и медленно пошел ко входу метро. Нужно просто погулять где-нибудь часик. И вяло шевельнулось в голове, что нужно было назначить встречу Алиске где-нибудь возле ее дома.

Я даже чуть не вернулся к телефонам. А потом махнул рукой. Нормально.