Читать книгу Последняя капля, или Новый антивирус - Александр Зубов - Страница 2

Домой Иван и Саша добирались довольными, чувствуя себя одновременно защищенными и избранными.

Но ближе к ночи Искорнев ощутил головокружение. Его даже немного повело, заставив схватиться за наличник ведущей в комнату двери. Заметив это, Санечка, не ощущавшая никаких подобных проявлений в собственном организме, предложила побыстрее лечь спать, убрала с кровати покрывало, поправила подушки и направилась в ванную. Хотя волна слабости прошла довольно быстро, Иван тоже подумал, что лучшим выходом сейчас будет сон, разделся и, решив не принимать душ и не чистить зубы, лег со своей стороны постели, прикрыв веки.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась девушка, выключив свет и обходя кровать, чтобы занять привычное место у окна.

– Да вроде ничего, – он открыл глаза и улыбнулся.

– Ну и хорошо, – сказал она. – Тогда спим, – чмокнула его в щечку, повернулась к нему спиной, поджала ноги и уснула.

Ваня всегда по-хорошему завидовал ее умению быстро засыпать в любых обстоятельствах, спать сладко и долго, не обращая внимания на посторонние шумы и изменение освещения. Он лег набок, обхватил ее сзади, положил руку на живот. Манящее тепло гладкой кожи пробивалось через хлопчатобумажную футболку, знакомые изгибы возбуждали желание. Очень хотелось овладеть ей спящей, но он боялся гневной реакции.

Так уснуть было сложно. Аккуратно откинулся на спину, слегка отодвинулся, стараясь не касаться Саши совсем. Неожиданно голова как бы потеряла под собой материальную опору, поплыла над подушкой, очертания комнаты расплылись и начали круговое движение. Испугавшись, предположил, что теряет сознание.

Внезапно все остановилось, предметы обрели четкость, Искорнев увидел лежащую на спине с раскинутыми ногами, обнаженную, разгоряченную сексом, жаждущую новых прикосновений, смотрящую преданными глазами в его сторону Санечку. Он едва успел удивиться и подумать, что она только что спала, как стал замечать: кровать не их – шире, здесь другие постельные принадлежности, кожаная спинка. В эту секунду его девушку накрыло голое мужское тело, и они продолжили совокупление. В мозгу недоуменно мелькнуло: «Это не я»… Саша тихо и довольно застонала. Ему стало до конвульсий противно и всеохватывающе больно. Резко отвернулся, дернув головой…

Видение исчезло. Оказался в своей постели. Санечка, наполовину прикрытая одеялом, одетая в привычную ночную футболку, мирно и ровно дышала рядом. Ничего не изменилось, только сердце колотилось так, будто требовало выпустить из насильственного заключения в грудной клетке. Дождался пока оно немного уймется и отправился на кухню, чтобы выпить воды.

Вернувшись в комнату, не стал ложиться в кровать. Сел на расположенный сбоку от нее диван, пытаясь понять, что только что произошло. Сознание подсказывало, что это был сон. А чувства говорили: реальность! Потому что никогда раньше он не испытывал ничего подобного ни в каких сновидениях, хотя они бывали цветные, страшные и странные, с сердцебиением и даже с холодным потом. Сейчас эффект присутствия был необыкновенным – он помнил даже запах той кровати. При этом память никак не могла воспроизвести момент засыпания: его не было. Желавший покоя рассудок приводил версии исчезновения данных воспоминаний в силу внезапного ухудшения самочувствия или мгновенного провала в работе запоминающей функции мозга, случающегося при переходе в пространство подсознательного. Однако они были не убедительны для потерявшей равновесие души. Допуская таким образом реальность увиденного, Иван ругался про себя на чрезмерно эмоциональную реакцию психики, мучился тем, что не смог преодолеть отвращение и идентифицировать мужчину во время сна. «Вот бы еще раз», – подумал он и как будто повис в воздухе. Реальные предметы снова потеряли очертания, непостижимым образом превратившись в ту самую комнату, с той самой кроватью. На этот раз не было никаких головокружений.

Переместившись, занервничал от мысли, что опять увидит мерзкое зрелище секса его Санечки с другим мужчиной, но успокоился, заметив пустую, хотя и мятую постель. Поскольку никого не было, появилась возможность рассмотреть обстановку. Он находился в довольно просторной спальне, размером превышавшей комнату его однушки. На полу, поверх паркета, лежал толстый ковер. Во всем преобладали серые, синие и шоколадные цвета, в подборе мебели прослеживался современный стиль. Тяжелые шторы на большом окне были закрыты не плотно, через оставшиеся проемы пробивался первый утренний свет. Удивительно, но все детали он осмотрел, успев даже оценить, в течение одной секунды. Уже в следующее мгновение из коридора донесся голос Саши, заставив сердце сжаться.

– Пока? – сказала она обреченно-просительно.

Ивану стало жалко ее в эту минуту.

– Пока, – наигранно устало ответил мужской голос, давая понять, что ей не стоит питать лишних иллюзий.

– Мы увидимся? – продолжала унижаться она, не желая принимать интонационный подтекст его реплики.

– Конечно, – небрежно сказал мужчина, как будто это дело обычное и само собой разумеющееся.

– Нет, не работе, – в этот раз она правильно его поняла. – А… так.

– Слушай, я устал сегодня. Ничего не соображаю. Не грузи меня сейчас ладно?

– Пока!

Было слышно, как она потянулась и чмокнула его в щечку, после чего открылась и захлопнулась входная дверь. Несколько раз провернулся замок, раздались его шаркающие шаги.

Искорнев уже догадался, что это могло быть в сентябре, после корпоратива, посвященного дню основания компании, в которой работает Саша. Тогда она приехала домой только утром, а всю ночь не отвечала на звонки. Он отметил также, что примерно с этого времени испортились их отношения.

В спальне появился, прошел мимо него и повалился на кровать прямо в халате Артур Мустафин – генеральный директор рекламного агентства, ее работодатель. Иван был с ним знаком, однажды брал комментарий по вопросам влияния госполитики на бизнес. Часто встречал на акциях оппозиции. Знал также, что бизнесмен не женат, любит светские тусовки, имеет славу обольстителя женщин.

Стало муторно в чужой спальне, захотел вернуться и тут же оказался на диванчике в своей квартире. Это уже никак нельзя было принять за сон и за пробуждение. Хотелось обдумать чудесные путешествия в пространстве и времени. Но сейчас все внутреннее существо его было придавлено тяжелейшим знанием измены. Увиденное и произошедшее не укладывалось в сознании одномоментно. Поэтому организм выбрал для обработки наиболее актуальную проблему.

Иван смотрел на спящую Сашу. Его любимую Санечку. Она давно развернулась и теперь лежала на спине. В свете луны, распространявшемся от не закрытого шторами окна, ее утратившее дневное напряжение лицо было по-детски невинно и казалось радостным. Однако в эту ночь картина не вызывала умиления. Теперь ее прелестный вид воспринимался как дополнительная вина, еще одно доказательство жестокого обмана. Все болело у него внутри, не давая мыслям выстроиться в ряд хоть сколько-нибудь последовательных цепочек. На мгновение показалось, что такое нельзя вынести. И как раз в это время сработал иммунитет. Какая-то несуществующая нить лопнула в районе сердца, порвав связь с ее душой. Почувствовал облегчение и ощутил, что Саша в одно мгновение стала чужой. Она еще оставалась той самой Санечкой – желанной, по-человечески родной – но была уже чужой женщиной. Отчетливо зазвучал голос мозга, выползшего из-под раскаленной глыбы эмоций.

«Ну да. Как раз после корпоратива она и начала меня избегать. Какая она, оказывается, глупая. Надеется на отношения с Мустафиным. Совсем что ли не понимает, что не нужна ему? Он тогда напился и потянуло на доступное. А она доступна? Для него – да. Ведь симпатией-то к нему прониклась не во время вечеринки. Он это заметил и потом просто взял без особых трудов то, что и так было уже его. Когда же она в него влюбилась? Почему я не почувствовал? Она чуть остыла весной. Как-то вот тогда перестала близко к сердцу принимать мои эмоции. Тогда же и прекратила делать зарисовки к будущим картинам. Сказала, что устает на работе. А, может, она его начала рисовать? Так бывает с девочками. Ну и теперь-то что? Она сидит на работе, ждет внимания. Может, посылает ему какие-то сигналы, давая понять, что ждет, как верная собака. Его это напрягает. Он хотел бы сказать ей в лоб, чтобы ничего не надумывала. Но разговор-то не заходит. Она ведь ничего не говорит, открыто не пристает, а просто тихо мучается и почти не скрываясь ждет. Поэтому у нее в последнее время проблемы в офисе. Перестали доверять серьезную работу. Ее отодвигают. Потом, если продолжит надоедать, уволят. Хотя, может до того еще попользуется при случае. И она с радостью снова поедет. Вот дура-то! А почему она со мной до сих пор? Я у нее как запасной вариант, если не выйдет с этим. Тут и предложение кстати. И сроки на весну. И кольцо надела чтобы вызвать в нем ревность. Ну нет! Нет. И тут ты просчиталась. Завтра надо все закончить… Все? И совсем без нее? Один? Как больно и мерзко. Фу… Она все-таки красивая… Но не буду же я делать вид, что ничего не произошло!? Не буду. Такая жизнь не нужна никому.

А как я переместился туда? Это точно не сон. Видение. Даже видение, с ударением на первом слоге. Препарат чего-то нарушил в моем мозгу. Как быть теперь? Может, мне вообще все снится? Сейчас проснусь и окажется: ничего не было, все в порядке, свадьба весной, любовь круглогодично. Вроде, ущипнуть себя надо… Боль чувствуется. Все наяву. Реальность. Видимо, ясновидящие так и живут… С одной стороны, интересно знать все, что захочешь. А с другой, может, и не надо бы знать. Жил бы себе и жил… Ага! И сшибал рогами косяки… У меня новые возможности могут пройти, как побочное действие вакцинации. Впрочем, теперь все равно. Пусть проходят».

Иван очень устал и уже не мог удерживать внимание на одной теме. Размышления давались с трудом, мысли стали поверхностными. Он взял свою подушку, лег, подогнув ноги, на маленьком диванчике, и уснул.

Пробудился от того, что замерз без одеяла. Решение больше не затягивать отношения с девушкой оформилось в готовность к действию. Саша еще спала. Встал, подошел к прикроватной тумбочке, глянул на часы в телефоне. Оставалось чуть меньше получаса до срабатывания будильника. Отправился в ванную, где согрелся, встав под горячий душ, побрился и почистил зубы. Выйдя снова посмотрел в экран смартфона – до сигнала к пробуждению оставалось 4 минуты. Оделся для поездки на работу. Заиграла мелодия. Обычно при этих звуках он вставал, умывался, включал лампу в коридоре, чтобы яркий свет не создавал дополнительного дискомфорта во время подъема, тихонько будил Санечку, пока она приводила себя в порядок, готовил на кухне чай и два бутерброда. Теперь же зажег все восемь лампочек основной люстры и остановился посреди комнаты. Девушка зажмурилась, прикрыла лицо рукой.

– Ты чего?

– Поднимайся.

– Ну свет-то выключи!

– Мне так удобней.

Она помолчала, переваривая его поведение, слова и интонацию, затем выглянула из-под ладони. Он смотрел ей прямо в глаза.

– Что случилось?

– Я все знаю.

– Что?! Тебе что-то приснилось? – Саша снова начала проявлять недовольство.

– Я знаю, где и с кем ты была на корпоративе в сентябре.

Иван говорил почти по слогам, так, чтобы невозможно было не понять смысла сразу и по мелькнувшим в ее глазах страху и недоумению еще раз убедился, что прав. Но уже в следующее мгновение Александра полностью владела собой и ситуацией. Она села и, повернувшись к нему спиной, показушно потянулась.

– Тебе точно что-то приснилось.

– Ты трахалась с Мустафиным!

Искорнев желал сообщить главное как-то иначе, но ее увиливания заставили действовать жестко. Однако девушка никак не отреагировала на его настрой. Спокойно встала.

– Ты дурак, что ли, Вань? – в голосе прозвучала насмешка. – Приболел, наверное, – на этих словах она прошла мимо него и уединилась в ванной.

Мужчину разрывала злость, била дрожью бессильная ярость. Мало того, что она продолжает лгать и лицемерить, она еще посмеивается над ним! Но дать выхода эмоциям он не мог – разговор не складывался. Женщина уходила от прямого столкновения, а он, по крайней мере сейчас, был не в силах соревноваться с ней в маневренности.

Иван дернул дверь ванной – она была заперта. Тогда он громко, с напором произнес:

– Чтобы сегодня же вечером тебя не было в этой квартире! – раздраженно вышел в прихожую, судорожно обулся, натянул верхнюю одежду и вышел на лестничную площадку.

С работы не возвращался намеренно долго: не хотел застать ее дома, собирающей вещи. Но едва открыв дверь, убедился, что Санечка никуда еще не уехала: в комнате и кухне был включен свет, работал со звуком телевизор. Иван снял куртку и ботинки, прошел дальше прихожей и удивился: девушка, как ни в чем не бывало, лежала на заправленной кровати и смотрела музыкальный канал, не обратив никакого внимания на его появление. Искорнев остановился.

– Почему ты не уехала?

Она ответила, не поворачивая головы:

– А почему я должна уезжать? Из-за того, что тебе что-то приснилось?

– Не надо делать вид, что ничего не произошло.

– А я и не делаю никакого вида. У меня и так ничего не произошло. Кроме того, что у тебя, похоже, крыша поехала.

– Ты же прекрасно знаешь: то, что я сказал – правда! Ты была с Мустафиным.

Девушка выключила телевизор и села на кровати, повернувшись к нему лицом.

– Это ты когда узнал? Ночью? Когда спал? – ее глаза смеялись над ним, как над несмышленым ребенком.

Иван вдруг осознал, что этим простым вопросом его загнали в тупик. Сказать сейчас, что ему было видение – выставить себя сумасшедшим. А кроме этого не было никаких других доказательств. Да и Санечка ведет себя так уверенно, как, скорей всего, не смогла бы, если бы была в чем-то виновата. И чем дольше он не находил ответа, тем скорей и безвозвратней терял уверенность и решимость. Кроме того, стало понятно, что в душе он все это время мечтал о том, чтобы увиденное оказалось фантазией. Теперь же настало время капитулировать сознанию, признавшему возможность ошибки. Этого было вполне достаточно для того, чтобы уставший от напряжения организм, обмяк, не желая дальше вести депрессивную борьбу за разрушение привычной жизни. Исчезнувшая ночью нить взаимосвязи с ее душой вновь проявилась, обнажив никуда не ушедшую привязанность.

Молчавший почти минуту мужчина сел на диванчик. И с примирительным нотками в голосе произнес:

– Точно ничего не было?

Она засмеялась в голос:

– Сначала ты ответь на мой вопрос: тебе что-то приснилось?

– Ну… Получается, что да.

– И ты из-за сна чуть не порвал со мной отношения? Ты меня настолько не любишь? – ее голос стал твердым, она вонзала в него слова, как ножи.

– Ты же знаешь, что люблю, – он стал извиняться.

– Если бы любил, не верил бы снам, и не нес бы всякую чушь! А теперь знай: я – обиделась! И не хочу с тобой разговаривать, – Саша встала и ушла на кухню.

Ивану стало совестно за нанесенные девушке оскорбления, он потащился за ней на кухню, протянул руки, чтобы обнять у раковины, где она хотела заняться мытьем посуды:

– Санечка, прости.

Но она вывернулась:

– Я еще подумаю: не уехать ли мне от тебя в самом деле, – заплакала и ушла в ванную.

Он вздохнул, закрыл кран и сел на стуле. Теперь надо было как-то добиваться ее благосклонности. Излишний напор в этом деле мог повредить, потому не пошел следом, когда она проследовала в комнату с гордо задранной головой. Теплый душ окончательно смыл остатки наваждения, отправив воспоминания об измене в канализацию болезненных фантазий. Выйдя в коридор, обнаружил, отсутствие света в комнате и кухне. Не работал даже телевизор. Девушка легла спать. Иван погасил освещение в ванной, пробрался впотьмах к кровати. Она отвернулась к окну. Приподнял свой конец одеяла, лег на постель и ощутил возбуждающий жар ее тела: Санечка была обнаженной.

Утром собирался на работу один. В компании Саши в эту пятницу проходил новогодний корпоратив. Сегодня у них рабочий день начинался после обеда, чтобы закончиться вечером в ресторане. В офисе все давалось с такой легкостью, будто с него сняли тяжелейший груз. В сравнении с обязанностями корреспондента новостной редакции, в телестудии дел было немного. Составив окончательный список вопросов для беседы, Иван проявил инициативу и скопировал в интернете несколько коротких видеосюжетов, которые предлагалось прокомментировать лидеру оппозиции. Начальству идея понравилась, согласился с такой формой и Добровольский. Продюсер Чистяк решил технические вопросы показа видео во время интервью. Вместе с Марком ходили обедать в кафешку, затем пили кофе у себя, обсуждая планы и возможности развития телевидения на портале «НОС». В это время пришла смс: «Я уехала. На плите борщ. Целую». Искорнев просиял. Она готовила не часто, а борщ делала до этого только один раз. Он извинился перед собеседником, написал в ответ: «Люблю тебя», – и вернулся к прерванному разговору.

Придя домой, обнаружил, что вся квартира вычищена и прибрана. Захотелось, чтобы так было всегда. Поел, задумался над тем, как предложить ей уйти с работы и сидеть дома, занимаясь созданием собственных картин. Для этого было желательно самому начать зарабатывать еще хотя бы на треть больше нынешнего. Что совсем не выглядело фантастически в виду открывавшихся карьерных перспектив. Дурацкое видение, признанное кошмаром необычного сна, старался не вспоминать: становилось стыдно. Однако мысль о том, что Санечке неплохо бы заниматься только творчеством и домом, задела в памяти прежнюю догадку о том, что влюбленная девушка могла рисовать своего шефа. Как это не было противно, как не возражало мужское благородство, Иван не смог устоять от искушения и достал большую папку с ее зарисовками. Сверху лежали карандашные наброски его лица, сделанные, как он помнил, больше года назад. Под ними находились виды города, в числе которых, открывавшийся из их окна. Все это он видел. Внизу лежала пачка чистых листов. Смутился своей подозрительности, улыбнулся отсутствию поводов для нее. Однако тут же заметил, что край одного ватмана чуть выдается из общей ровной стопки нетронутой бумаги. Потянул… И отпрянул. На него смотрел Мустафин.

Рассудок заявил, что она вполне могла нарисовать своего генерального директора. Почему нет? Она художник, он – интересная личность. Да и спрятать внутрь могла как раз от такого бесстыдного любопытства, чтобы не вызвать неоправданной ревности. Но наполнявшую сердце благодать выдуло, как домашнее тепло зимним сквозняком.

«К тому же сейчас у них корпоратив, – подумал он. – Опять. Как тогда. Она надела новое платье и недавно купленные туфли на высоком каблуке. Уже первый час, они должны начать разъезжаться».

Мозг слегка поплыл, Искорнев вспомнил ощущения, предшествовавшие прежним видениям и понял, что сейчас появится новый сюжет. В следующее мгновение очутился перед выходом из ресторана. Санечка шла к стоявшему у обочины такси, не застегивая пуховик, держа в руках сумочку и пакет с легкой обувью. Ее догнал выскочивший следом Мустафин.

– Саш, подожди. Давай, я тебя подвезу.

– Нет, спасибо, Артур Александрович, я домой.

– А может завалимся еще куда-нибудь в клуб?

– Я замуж выхожу.

– Как замуж?

– Мне сделали предложение, – девушка показала палец с кольцом.

– Недорогое. А про меня решила забыть?

– Пожалуйста, не надо! Я ведь вам безразлична…

– Ты так думаешь? Хорошо, давай я отвезу тебя домой, а по дороге поговорим.

– Я уже вызвала такси, – показала на ждущую машину.

– Это ерунда. Я сейчас, – мужчина быстро подошел к наблюдавшему за ними водителю, сунул деньги. – Заказ отменяется.

– Понял, – сказал удовлетворенный полученной суммой таксист, переключил скорость и отъехал от тротуара.

Все исчезло. Сознание Ивана вернулось в квартиру. Он сложил, почти как было, листы в папку с набросками, аккуратно закрыл ее и вернул на место в верхней полке комода. Начал ходить по комнате, трижды рассек ее немногочисленные свободные пространства, прошел в кухню, глянул на улицу через окно – машины там не было. Остановился, всматриваясь в неосвещенные углы. Голова снова потеряла вес, перестала чувствовать тело и как будто повисла в воздухе. Показалось, что зрение усилилось в несколько раз. Пространство просветлело, ночная темнота рассеялась, оказавшись не в силах больше ничего скрывать. Осенила догадка: они заедут по другой дороге, с дальней стороны двора, которую не видно в окна квартиры. Тут же перед глазами предстал тот самый въезд и остановившийся у соседнего дома темно-вишневый внедорожный «Лексус». Он увидел автомобиль сначала издалека, а через секунду уже заглядывал в его салон с расстояния пяти шагов: впереди сидели Саша и Мустафин.

– Спасибо за приятные слова, – сказала девушка и обреченно добавила. – Я все же пойду.

Иван прекрасно слышал не только речь, но и дыхание. При этом у него сами собой пропали все оценочные чувства и мысли, осталось только восприятие. То есть он наблюдал, но не испытывал унижения или ревности, злости или гнева, не анализировал ситуацию, не выдавал умственных комментариев о происходящем.

– Подожди, – мужчина придумал что-то еще. – Давай я тебе выйти помогу. Принцессам это делать самостоятельно не разрешается.

Саша хихикнула:

– Давай.

Артур обошел машину, галантно открыл дверцу, подал руку, Александра улыбнулась, оставила на время сумочку и пакет с обувью, протянула свою ладонь. Как только поставила ногу на ступеньку, он легко подхватил ее, прижал к себе и начал целовать. Она ответила с жаром, обхватив руками его шею, но вскоре оторвала губы и с мольбой посмотрела в глаза.

– Артур, пожалуйста, не надо.

Вместо ответа он отворил заднюю дверь, усадил ее на большое сиденье, захлопнул переднюю дверцу, сел рядом и закрыл салон, неяркое освещение которого автоматически погасло.

– Артур, не надо. Я тебя так люблю! Артур…

Иван разглядел через лобовое стекло, как они страстно стали раздевать друг друга, снимая мешающую одежду. Очень скоро Мустафин сел поудобней, а Санечка, горячо дыша, устроилась сверху и тихо застонала.

Видение кончилось. Искорнев обулся, накинул куртку, и отправился на улицу. Завернул за угол дома, откуда уже было видно место ожидаемой парковки «Лексуса». Но ничего не обнаружил. Подошел поближе – ничего нет. Подумал, что снова наблюдал галлюцинацию, устрашившись за состояние своего психического здоровья, развернулся и двинулся назад. Однако через несколько шагов тишину нарушил шум подъезжавшего сзади автомобиля. Иван замер, обернулся, увидел тот самый внедорожник и, чтобы не обнаружить себя, сделал несколько шагов в ближайшую темноту.

Второй раз наблюдал он одну и ту же сцену. Теперь, правда, находясь несколько дальше, не различая лиц и не разбирая слов. Немного подождал после того, как они скрылись за тонированными стеклами машины, подошел и открыл дверь. В салоне зажглась подсветка.

Искорнев смотрел на Сашино лицо. Испуг и ужас в ее глазах по мере осознания ситуации быстро сменились брезгливым презрением к нему, перешедшим в жалость к себе, вызвавшую поток слез, не сопровождавшихся всхлипыванием. Она спряталась, уткнувшись в мужское плечо.

– Э-э-э! – донеслось угрожающее от приходящего в себя после короткого замешательства Мустафина. – Дверь закрыл быстро!

Иван аккуратно прикрыл и спокойно пошел к дому. Стало странно легко. Измученная подозрениями к ней и неуверенностью в себе душа была рада появившейся определенности, а гордость говорила, что теперь отношения с Санечкой кончены навсегда, поскольку простить такое он будет уже не в состоянии.

Журналист почему-то точно знал, что, застав любовников в таком положении, дал девушке несколько недель обманного счастья. Сейчас, поняв в чем дело, Артур отвезет ее к себе, а уже завтра, чтобы не успела у него обжиться, снимет для нее квартиру, будет иногда заезжать. Но все продлится недолго…

Впрочем, Искорнева, в один момент ставшего безразличным к судьбе своей бывшей подруги, эта история не увлекала. Войдя в квартиру, почти ни о чем не думая, вылил в унитаз остатки борща, снял картину под названием «Мы», поставил ее красками к стене в прихожей, разделся, лег в постель и быстро заснул.

Утром, едва открыв глаза, стал размышлять над загадкой появления видений, в подлинности которых сомнений уже не возникало. Была уверенность и в том, что причиной их возникновения стала вакцинация. Что-то нарушено в мозгу в результате попадания в него препарата. Удивительными казались переходы в другие места и временные отрезки. Если в первый раз он видел прошлое, то вчера разглядывал то, что случилось чуть позже…

В ходе рассуждений, мысли сами собой сворачивали на тему случившейся измены, но Иван, боясь обострений, не собирался далеко двигаться в этом направлении. Да и не мог. Сработал очередной защитный механизм: рана была помещена в психологический саркофаг, не позволявший отравлять организм чрезмерно сильными эмоциями. Ситуацию не получалось анализировать, она воспринималась, как постоянно носимая внутри монолитная тяжесть, не делимая на части и куски. Искорнев надеялся, что в таком положении проблема пробудет до тех пор, пока не перестанет нести существенную угрозу. Теперь его жизненные интересы сжались до границ работы. В ближайшее время она должна будет поглотить время, мысли, чувства и силы, тратившиеся на Сашу.

Успев умыться и позавтракать, понял, что не хочет сидеть дома. Давят стены, еще хранящие ее энергетику и голос, не дают почувствовать себя свободным ее вещи, заполняющие большинство однокомнатного пространства. Вдруг уверенно предположил, что она заберет все завтра, пока он будет вести передачу. Отметил про себя, что раньше никогда так без сомнений не утверждал о будущем. Теперь же, второй раз со вчерашнего вечера, абсолютно убежден в реализуемости именно такого сценария. Правда, следом в камне категоричности прошла трещина допущения. Но факт скорой проверки предчувствия заставил откинуть бессмысленные препирания с самим собой.

Журналист сидел в прихожей, держа в руках готовую к применению обувную ложечку, когда мозг прошила догадка:

«А ведь я не только эмоционально переживал, но и думал про то, что потом появлялось в видениях. Что если подумать о чем-нибудь другом? О предстоящем эфире, например. Добровольский…».

Вспомнил его вид во время встречи на Болотной, сосредоточился. Перед глазами появился лидер оппозиции, ответивший на вызов мобильника. Судя по месту и времени, это было перед тем, как Иван заметил его и подошел за комментарием. Он отлично видел и слышал политика, не столько разговаривавшего, сколько принимавшего приказы. Журналист вообразить не мог, что всегда подчеркнуто независимый Михаил мог с кем-то так себя вести. В следующее мгновение видение представило человека в кабинете, по-русски, но с акцентом, властно объяснявшего по телефону, что нужно сделать. Стало понятно, что это и есть собеседник Добровольского. Возникло желание узнать, кто этот иностранный гражданин, и тут же через мозг прошла строка комментария: «Нил Снайс, сотрудник посольства США». Искорнев отметил, что звучавший голос похож на его собственный, после чего снова оказался в прихожей своей квартиры, мгновенно ощутив всю ее тесноту.

Обулся и быстро вышел на улицу, где морозный воздух наполнил легкие и охладил голову.

«Добровольский получает информацию и указания от чужого государства. Просто служит другой стране, отрабатывает какую-то зависимость. А нам, получается, нагло врет, рассказывая о необходимости глубоких демократических реформ, об эффективности построения общества по западному образцу. Врет, потому, что не верит, в то чему учит и к чему призывает. Получается, для него самого вообще нет никаких идеалов, кроме личного благополучия. Как и для всех нас. Во всяком случае, для меня. Если подумать, свобода и мной воспринимается исключительно как личное благополучие. По большому счету, все равно, что будет с другими, если я не буду ни в чем ограничен».

Двигаясь по тротуару, Иван невольно стал всматриваться в лица прохожих, массой своей составляющих то самое быдло, не понимающее в силу природной и приобретенной ограниченности необходимости перемен, к которым он с единомышленниками призывал все последние годы. Ему открылось, что все они индивидуальны и не имеют никаких общих черт, визуально относящих к неразвитым слоям общества. Вспомнилось, что к таким же простым людям, не желающим кардинальных перемен, относились и его родители. Теперь выходило, что было это не в силу отсутствия у них доступа к необходимой информации и не по причине подверженности пропагандистскому влиянию провластных медиа. Нет, это был их собственный выбор. Вполне осознанный и свободный, как, вероятно, у тех, кто сейчас проходит рядом, не обращая особого внимания на идущего мимо молодого мужчину.

«Став носителем западных ценностей, почувствовал принадлежность к просвещенному цивилизованному миру, ощутил собственную исключительность в этой стране, начал с пренебрежением относиться к основной массе ее рабски терпеливого народа, обладающего, как казалось, дремучим таежно-избяным менталитетом, заблудившегося в своих традиционных ценностях и не желающего признавать мое превосходство. Они не видят меня таким, каким я сам себя представляю. Это вызывает раздражение, заставляет считать их всех тупыми. Однако получается, что безнадежно глуп, на самом деле, я, бездоказательно верящий в то, что знаю больше и понимаю лучше. Они живут, растят детей, их устраивает президент, чувство стабильности и защищенности. Гордятся независимостью своего государства, ради которой готовы жертвовать частью независимости личной. Точно так же поступают и жители любой западной страны. Эти чем хуже? И кто я, чтобы их судить? Почему я решил, что думаю правильно, а они заблуждаются? Мое-то мнение, как теперь выяснилось, вообще формируется из-за рубежа. По крайней мере, на него оказывают влияние установки, передаваемые моему лидеру иностранными властями».

Спустился в метро, ходил по городу, сидел в кафе задумчивый, ошарашенный открытием. Почти не вспоминал про Сашу. Домой вернулся вечером. И только здесь осознал сложность и величину вставшего перед ним вызова: завтра брать интервью у человека, строящего политическую карьеру на лжи, стремящегося получить власть с помощью обмана.

«Если сказать об этом открыто, можно сразу забыть про работу. Кажется, все там догадываются, что все вокруг просто игра. Даже Савва и большинство других сотрудников, не говоря уже о Волокжанине. Все играют, потому что в ходе спектакля получают дополнительные опции личного благополучия. Каждый на своем уровне. Притвориться, что ничего не знаешь, поддержать представление, значит, намеренно стать лжецом и лицемером. Зато моральный дискомфорт компенсируется ростом материальных возможностей… А потеряешь работу и что? И все! Больше никуда не устроишься. Проправительственные СМИ вряд ли возьмут чужого, да и не готов я работать под диктовку власти. Разочарование в оппозиции не означает автоматического согласия с государственной точкой зрения. Вот когда хочется быть по-настоящему независимым. Но это невозможно в силу чисто финансовых причин – не выживешь… Останешься – превратишься в мерзость, прикрывающую нравственное уродство профессиональным цинизмом. Хотя, со временем, наверное, свыкнешься. В силу привычки прикидываться либеральным патриотом, снова начнешь верить в то, что говоришь. Придет уверенность в собственной правоте. Просто потому, что это мой выбор и он не может быть неправильным. А кто думает по-другому – тупое прокремлевское быдло. Так даже свободней будешь себя чувствовать: не надо самому в чем-то глубоко разбираться, гораздо меньше моральных ограничений».

Лег в постель, но заснуть не мог. Попытался отвлечься, думать о чем-то другом. Всплыла тема Саши. Стало тоскливо и обидно. Пролистнул и ее, переведя внимание на вакцинацию. По секундам восстановил в памяти процедуру введения препарата, ища какой-нибудь зацепки в ответе на вопрос: почему возник побочный эффект?

«Мозг необычно отреагировал на появление нового химического состава. Зачем вообще вводить лекарство именно через ухо?».

Почувствовал, как проваливается в пустоту. Узнал состояние. Прикрыл глаза. Возникло ощущение короткого, но стремительного перемещения. Оказался в большой комнате, перед массивным старинным письменным столом, на котором ничего не было. За спиной послышалась английская речь. Обернулся. Два человека сидели в креслах перед висящим на стене монитором, оформленным, как картина, золотой багетной рамой.

Будучи уверенным в том, что его не могут видеть, передвинулся, остановившись сбоку, где мог удерживать в поле зрения и экран, и людей. Оба были в похожих костюмах. Один был молод и деловит, другой стар и неспешен. Догадался, что родственники. На электронной панели разместилось спутниковое изображение города, по которому кое-где перемещались светящиеся точки.

– Сигналы от первой партии, поставленной в Россию, – объяснял молодой.

Говорил он по-английски, однако Искорнев отлично понимал каждое слово, не владея свободно этим языком даже на разговорном уровне.

– Русские начали вакцинацию в Москве, что, в принципе, нам на руку. Как сообщают наши люди, препарат первоочередным образом распределяется в органах власти, структурах безопасности и медицинских учреждениях.

– Отлично, – отозвался пожилой.

– Правда, делают это крайне медленно. Бюрократия намеренно неповоротлива, что дает ей возможность погреть руки на распределении. В результате, значительная часть лекарства достается влиятельным и состоятельным людям, получающим его через подкуп и знакомства.

– Это тоже очень хорошо. Сколько уже высветилось у тебя на экране?

– Из 50 тысяч закупленных доз, проявились пока только 92 вакцины.

– Напомни технологию: когда они станут управляемыми?

– В среднем, после введения препарата, требуется около 2 дней на его самоустановку в мозгу, после чего происходит включение и передача сигнала, потом требуются еще примерно 15-20 дней для начала работы функции приема информации. Точное время запуска индивидуально и зависит от особенностей функционирования отдельного мозга.

– Следовательно, примерно через месяц, допуская различные промедления при проведении вакцинации, в Москве появятся 50 тысяч человек, находящихся под нашим полным управлением?

Иван остолбенел, по спине прошел холодок.

– Да, папа.

– Надо дать им отгулять праздники и с началом работы устроить России цветную революцию. Белую. Хорошо бы суметь до нового года завезти туда несколько инфицированных или сам грипп как-нибудь передать. В это время он распространится особенно активно. Как себя чувствует посол США?

– Сейчас он находится на Родине. Там с заражением проблем не возникнет. Вирус с повышенными сроками инкубации разработан и готов к использованию. На будущей неделе Майкл вернется в Москву, устроит праздничный прием.

– Хорошо бы, чтоб получилось.

– Должно. Все-таки у него дипломатический иммунитет.

– У поляка тоже был иммунитет. Но вирус обнаружили и въезд закрыли.

– Там был короткий период инкубации, и он границу пересекал уже с повышенной температурой.

– Я помню… Как совет воспринял наш план о продвижении Добровольского?

– Не все ему симпатизируют. Но все осознают, что дело не в личности вакцинированного, а в том, кто составляет команды. Потому против не высказывались.

– Ты понимаешь, что как только будет закрыта проблема с русскими, встанет вопрос о том, кто управляет советом?

– У нас пока действует договоренность, что решения принимаются десятью из 13 голосов.

– Наши друзья вовсю разрабатывают ходы по нейтрализации совещания, чтобы возглавить мир единолично.

– Это я понимаю.

– Хозяином должен стать ты. Мы либо победим в этой игре, либо умрем. Другого нам коллеги не оставят. Как, впрочем, и мы им. Наши ученые смогут создать альтернативный доступ к системе электронного управления?

Искорнев почувствовал, как ужас проникает под кожу головы, закрыл глаза. В тот же миг что-то рвануло его с места, бросив на кровать, с которой он физически и не вставал.

«Что это?! Они говорят об управлении прошедшими через вакцинацию людьми. Так вот зачем нужно вводить препарат в ухо. Он, как было сказано, самоустанавливается в голове. После чего отдает и принимает сигналы. Проводя их прямо в мозг. Похоже на биокомпьютер. Люди становятся полностью управляемы, как биороботы. При этом они ни о чем даже не подозревают. Добровольский… На него ставят в России. Он уже управляется или только получил свой чип? Саша тоже попала… Не надо о ней сейчас вообще. Все значительно опасней. Выходит, вирус создан искусственно и смерть сотен тысяч только часть плана по превращению людей в лишенных собственной воли скотов. Даже хуже: вместо своей воли будет чужая… Со мной что-то пошло не так. Может, препарат неправильно расположился? Травма! Мама же рассказывала, что меня новорожденного уронили врачи. Да так неудачно, что я ударился головой. Потом буквально чудом выжил, долго лечился. Мозг мог остаться поврежденным. Что-то искажено и жидкость просочилась не по намеченному для нее маршруту. Поэтому такая реакция… Теперь надо что-то делать! Кто были эти люди? Кажется, когда-то я их уже видел. Где это было вообще?».

В голове снова прозвучал ровный голос:

– Ротенфельды. Лондон.

Иван вскочил с кровати, включил компьютер, запустил поисковик и быстро нашел фотографии.

«Ротенфельды! Джеймс и сын Дэвид. Точно… Откуда-то появился этот голос. Второй раз уже. Не обманул. Значит, и в первый не соврал… Одни из самых богатых людей на земле. Там совет из тринадцати. Этих двое. Или в совет входит один? Сейчас без разницы. Надо решить, что делать!.. А что я могу?».

В студии зажглась лампа, сигнализирующая о начале прямого эфира. Искорнев повернулся на огонек камеры, объявил о начале работы телевидения «НОС», представил гостя, посмотрел на ждущего начала беседы, подбадривающего его улыбкой Добровольского. На столе лежали листы с подготовленными и заранее согласованными вопросами. Надо было только начать их задавать. Иван опустил глаза в распечатки, помедлил, затем поднял голову и спросил:

– А вы знаете, что вакцинация – это способ превращения людей в биороботов?

– Что?! – в первую секунду политик даже растерялся от неожиданности.

– Вводимая в мозг через ухо вакцина на самом деле является биочипом, через 15 дней превращающим ничего не подозревающего человека в исполнителя чужой воли.

– Иван, это вы мне сейчас рассказываете новую теорию заговора? Или темы, обсуждаемые больными психбольницы? Или это шутка такая?

– Сейчас посол США находится у себя на Родине. Там он будет заражен модифицированным типом вируса, имеющим более длительный срок инкубации, чтобы грипп не был обнаружен при пересечении границы с нашей страной, когда он будет возвращаться назад.

– Что за бред?

– По возвращении у него произойдет ряд традиционных встреч со студентами и прессой, предновогодняя вечеринка в посольстве, где он распространит вирус. Люди начнут массово умирать и в нашей стране, чтобы вам потом было легче организовывать новые акции с требованием скорейшей и всеобщей вакцинации.

– Ваня! Шутка затянулась и давно не выглядит смешной, – начал останавливать журналиста Добровольский. – Давай переходить к интервью. Или я пойду, а тебе в качестве собеседника посоветую психиатра.

Искорнев увидел, как погас сигнал прямого эфира, в студию ввалился разгневанный гендиректор портала Борис Волокжанин, за ним стоял бледный и растерянный продюсер Марк Чистяк, из-за его спины заинтересованно-злорадно выглядывал начальник отдела политики Савва Федоров.

Готовый к такому повороту, Иван встал и молча двинулся к выходу, обходя вошедших. Взбешенный Волокжанин, сначала шипел, а когда Искорнев выходил из студии, кричал о том, что сотрет его в порошок, что он больше нигде не сможет устроиться даже дворником. Савва занял место ведущего.

Вызванный осознанием глобальной катастрофы человечества постоянный ужас ослабил свое давление после того, как журналист сделал все возможное, чтобы донести до людей полученную информацию. Стало легче дышать. Понял, что теперь вышел на совсем другую жизненную дорогу, но на этом пути не было видно перспективы даже на день вперед. К сердцу подступило уныние.