Читать книгу Пиво для Сталина. Очерки, беседы, размышления - Александр Звягинцев - Страница 4

1 сентября 1911 года в 22 часа 30 минут – в Киевском городском театре, в антракте, во время представления оперы Н. А Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане», чуть ли не на глазах самого императора, революционер Дмитрий Богров, бывший осведомителем охранного отделения и пришедший в театр по пропуску, выданному ему охранкой, почти в упор расстрелял Председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина. Это было десятое и последнее покушение на жизнь знаменитого премьера-реформатора. Но это было и первое в кровавой истории двадцатого века фактически нераскрытое убийство видного государственного деятеля.

Смертельно раненный двумя пулями Столыпин, прибывший в Киев на открытие памятника Александру II в составе свиты Николая II, почил в бозе четырьмя днями позднее – 5 сентября 1911 года в «Хирургической больнице доктора медицины И. С. Маковского», которая находилась недалеко от Киевского городского театра на улице Малой Владимирской (теперь это улица Олеся Гончара № 33). Современники утверждали, что когда 3 сентября император приехал проведать Столыпина, супруга премьера, Ольга Борисовна, не пустила его к мужу. Петр Аркадьевич завещал предать тело земле там, где его настигнет смерть. Столыпин был захоронен в Киево-Печерской Лавре рядом с легендарными Василием Кочубеем и Иваном Искрой, обличителями гетмана Мазепы, который казнил их за то, что те сообщили Петру I о намерении гетмана порвать с Россией. В центре Киева, на Крещатике Столыпину был воздвигнут бронзовый памятник, снесенный после революции. Мать Богрова требовала от властей, чтобы на этом месте установили бюст сына.

Кем был для России сын севастопольского героя генерал-лейтенанта А. Д. Столыпина, Петр Аркадьевич – предками и родственниками которого были полководец А. В. Суворов, поэт М. Ю. Лермонтов, дипломат А. М. Горчаков? Тогда, 6 сентября 1911 года, пожалуй, лучше других сказала газета «Новое время»: «Горячий приверженец порядка и законности, он шел прямым путем к скорейшему осуществлению нового уклада государственного строя. Просвещенный политик, экономист, юрист, крупный административный талант, он почти отказался от личной жизни, свою удивительную работоспособность, не знакомую с утомлением, вложил в дело государственного устроения и строительства. Как человек П. А. Столыпин отличался прямодушием, искренностью и самоотверженной преданностью Государю и России. Он был чужд гордости и кичливости благодаря исключительно редким качествам своей уравновешенной натуры. Враг всяких неясностей, подозрений и гипотез, он чуждался интриганства и интриганов и мелкого политиканства. По своим политическим взглядам П. А. Столыпин не зависел от каких-либо партийных давлений и притязаний. Твердость, находчивость и высокий патриотизм были присущи его честной открытой натуре. Столыпин особенно не терпел лжи, воровства, взяточничества и корысти и преследовал их беспощадно».

Тогдашний министр юстиции, генерал-прокурор Г. Цегловитов сразу же после покушения прибыл в Киев. Он участвовал в похоронах Столыпина. Вместе с оберпрокурором Святейшего Синода Саблером и другими нес гроб. Присутствовал в зале судебного заседания во время процесса над Богровым.

Родственники премьера настаивали на том, чтобы действия лиц, обязанных охранять П. А. Столыпина, были расследованы сенатором. Г. Цегловитов согласился с этим. Выбор пал на сенатора М. И. Трусевича, бывшего незадолго перед этим директором департамента полиции.

Подозрение в причастности полиции к убийству было настолько серьезным, что даже председатель Третьей Государственной Думы А. И. Гучков говорил: невозможно разобрать, кто убил премьер-министра – революционеры или полиция. Была и другая точка зрения – Столыпина убрала одна из группировок при дворе.

Со своей стороны, генерал-прокурор Г. Цегловитов был одним из ревностных поборников привлечения к уголовной ответственности за небрежное выполнение служебных обязанностей товарища министра внутренних дел Курлова, начальника Киевского охранного отделения Кулябко, вице-директора департамента полиции Веригина и подполковника Спиридовича. По его мнению, они создали обстановку, в которой и стало возможно покушение Богрова на жизнь премьер-министра.

Однако они так и остались безнаказанными.

Что касается самого Богрова, то после роковых выстрелов в театре он прожил еще 11 дней. По делу его допрашивали четыре раза. Самые существенные показания он дал ночью 1 сентября. Он заявил: покушение на жизнь Столыпина совершил потому, что считал его «главным виновником наступившей в России реакции».

9 сентября 1911 года в одном из помещений Киево-Печерской военной крепости под названием Косой Канонир, где Богров содержался под стражей, состоялся суд. Государственным обвинителем на нем выступил генерал-лейтенант Костенко, от защитника подсудимый отказался. По словам прокурора, на суде «Богров держал себя корректно и совершенно спокойно, говорил он, обращаясь больше к публике, в числе которой был и Г. Цегловитов».

Началось заседание в 4 часа дня и продолжалось примерно до половины десятого вечера. Приговор огласили через полчаса.

Жена Столыпина Ольга Борисовна обратилась к царю с просьбой отложить казнь над Богровым до тщательного расследования всех обстоятельств дела. Однако это ходатайство удовлетворено не было. В ночь на 12 сентября, в 4 часа смертный приговор киевского военно-окружного суда был приведен в исполнение. Палачом стал Юшков, один из каторжан Лукьяновской тюрьмы. Казнь происходила на Лысой горе под обрывом Лысогорского форта. Место казни было оцеплено плотным кольцом казаков.

На казни Богров сохранял полное присутствие духа, как писал один из свидетелей, «держал себя спокойно и разглядывал собравшихся, освещенных светом факела». На предложение прокурора встретиться с раввином Богров согласился, но попросил эту встречу провести «в отсутствие полиции». Прокурор отказал.

Все присутствующие на казни, уезжая с Лысой горы, взяли на память по куску веревки, на которой был повешен Богров.

После убийства Столыпина многие состоятельные евреи стали спешно покидать Киев, так как боялись мести. (Богров принадлежал к известному в Киеве и весьма преуспевающему еврейскому роду. Звали его Мордкой Гершовым.) Город был на грани взрыва. Дух погрома витал в воздухе. Чтобы предотвратить межнациональный конфликт, на следующий день после покушения с маневров были отозваны три казачьих полка, которые разместили на Подоле – в районе наибольшего скопления еврейского населения.

Почему же не было удовлетворено ходатайство вдовы Столыпина отложить казнь над Богровым до тщательного расследования всех обстоятельств дела? Почему так спешили со следствием и судом? Может быть, что-то пытались скрыть?

Дело в том, что в 1906 году под личным давлением Николая II была учреждена так называемая «скорострельная юстиция». Стремясь остановить волну террористических актов, зачинщики которых зачастую уходили от возмездия, пользуясь судебными проволочками и адвокатскими уловками, в России ввели еще и «скорострельные» военно-полевые суды. Приговоры должны были утверждать командующие 12 военных округов; предание суду происходило в пределах суток после акта убийства или вооруженного грабежа. Разбор дела мог длиться не более двух суток, приговор приводился в исполнение в 24 часа. И хотя сам Столыпин не являлся сторонником и тем более инициатором создания военно-полевых судов и применения смертной казни (в феврале 1907 года Столыпин даже предлагал царю ликвидировать военно-полевые суды), в России виселицы стали называть «столыпинскими галстуками». Такое название к ним закрепилось с легкой руки депутата Ф. Родичева, который с думской трибуны именно так окрестил висельную петлю. Столыпин в ответ на это оскорбление вызвал Родичева на дуэль. Однако депутат не рискнул стреляться с обидчивым премьером и предпочел взять свои слова обратно.

Так кто же стоял за убийством Петра Аркадьевича Столыпина? До сих пор идут споры на эту тему. И высказывают по этому поводу различные версии. В конечном счете, как мне представляется, их можно свести к четырем основным.

ВЕРСИЯ ПЕРВАЯ. Богров был агентом охранного отделения и до покушения на Столыпина активно занимался провокаторской деятельностью, выдав самодержавию в общей сложности 112 своих товарищей по революционной борьбе. Под угрозой разоблачения и ликвидации, чтобы сохранить свою жизнь, Богров вынужден был пойти на убийство одного из первых лиц Российской империи – таково было условие его соратников-анархистов. По словам Богрова, в марте 1911 г. с ним встретился некий «господин, присланный из тюрьмы. В это время как раз многие поотбывали наказание и стали делегатами партий, скопившихся в тюрьмах, товарищи требовали от меня объяснений по провокации». В июне 1911 г. делегаты из Парижа якобы потребовали от Богрова отчета в растраченных партийных средствах. Богров сообщал на следствии: «Около 15 августа явился ко мне один анархист, заявил мне, что меня окончательно признали провокатором, и грозил об этом напечатать и объявить во всеобщее сведение. Это меня страшно обескуражило, так как у меня много друзей, мнением коих я дорожил». Уличенному секретному агенту предложили, по его словам, до 5 сентября реабилитировать себя террористическим актом.

И еще одна немаловажная деталь. Многие зрители в киевском театре обратили внимание на то, что после тех роковых выстрелов Богров на несколько секунд замешкался. Не исключено, что после совершенного покушения должен был погаснуть свет, и убийца, воспользовавшись темнотой и всеобщим замешательством, получал возможность выбежать из театра и сесть в поджидавший его автомобиль. И Богров, вероятно, ждал этого момента! Рассказывали, что подозрительного человека, пытавшегося подойти к рубильнику, спугнул электрик. Этим человеком, как говорят, был начальник императорской дворцовой охраны полковник А. Спиридович, якобы и организовавший всю операцию по устранению П. Столыпина.

ВЕРСИЯ ВТОРАЯ. Богров был честным революционером, а легенда о нем как об агенте охранки была злобной клеветой, пущенной в оборот начальником Киевского охранного отделения Кулябко для оправдания своего полнейшего провала. Промах Киевского охранного отделения ставил под сомнение эффективность системы политического сыска во всей империи. Этой версии придерживался известный литератор А. Мушин, опубликовавший в 1914 году в Париже книгу «Дмитрий Богров и убийство Столыпина». А то, что царские спецслужбы потерпели полный провал, доказывает следующий факт.

Влиятельные сторонники Столыпина, в своих требованиях опиравшиеся на решение Киевского военно-окружного суда, прямо заявили, что существовал сговор высших чинов секретной полиции. Под их давлением царь вынужден был поручить Государственному совету провести расследование деятельности Курлова, Веригина, Спиридовича и Кулябко в Киеве накануне и в момент убийства Столыпина. Первый департамент Государственного совета приступил к рассмотрению этого дела только 20 марта 1912 года.

Предварительное следствие было возложено на сенатора Шульгина. В ходе проведенного расследования Государственный совет пришел к следующему выводу по делу Курлова, Спиридовича, Веригина и Кулябко: «Таким образом, в отношении всех четырех обвиняемых по настоящему делу следует считать установленным бездействие власти, а также создание угрозы жизни государя и его семьи. Богров имел полную возможность подойти во время представления к царской ложе или даже взять с собой в театр снаряд и бросить его в царскую ложу при совершении убийства Столыпина, какового несчастья не случилось только благодаря самому злоумышленнику, не дерзнувшему на такое посягательство».

Далее следовали конкретные обвинения, полностью подтверждающие такой вывод.

«I. Кулябко. Допустил Богрова в партер, не проверив, нет ли у него оружия или взрывчатого снаряда. Не учредил внутри театра охраны царской ложи. Тем самым: а) создал условия для непосредственной угрозы жизни государя;

б) создал условия для убийства Столыпина; в) не произвел проверки заявлений Богрова; г) пустил Богрова в сад купеческого собрания, не удостоверившись, нет ли у него оружия. Оставил Богрова в саду без всякого наблюдения, чем создал угрозу жизни государя императора, находясь в ближайшем расстоянии от пути шествия государя императора.

II. Курлов. Знал, что Богров находился в сношениях с анархистами-коммунистами, и не принял надлежащих мер, чем создал опасность для жизни государя и его семьи. Не поручил Кулябко установить тщательное повседневное наблюдение за Богровым, что не позволило разоблачить ложь Богрова, сочиненную им для проникновения в места посещения высочайших особ (сад купеческого собрания и театр). 31 августа и 1 сентября 1911 года Богров, вооруженный револьвером, оба раза находился в близком расстоянии от государя императора. Бездеятельность Курлова повлекла также за собой убийство Столыпина.

III. Спиридович. Не воспрепятствовал выдаче билетов Богрову, не доложил об этом своему начальству и не учредил в театре и саду купеческого собрания тщательного наблюдения за Богровым, не удостоверился, есть ли у него оружие или какие-либо метательные снаряды. Противозаконное бездействие власти со стороны его, Спиридовича: а) создало непосредственную, явную опасность для жизни императора; б) привело к убийству Столыпина».

Веригин обвинялся в том же.

«Вследствие сего, – говорится в заключении Государственного совета, – Курлов, Спиридович, Веригин, Кулябко подлежат суду судебного присутствия уголовного кассационного Департамента правительствующего Сената с сословными представителями».

Казалось, полицейским авантюристам-преступникам на сей раз не отвертеться. Но не тут-то было. Вмешался царь. 4 января 1913 года без каких-либо объяснений своего решения он начертал на заключении Государственного совета: «Отставного подполковника Кулябко считать отрешенным от должности. Дело об отставных генерал-лейтенанте Курлове и ст. сов. Веригине, а также о полк. Спиридовиче прекратить без всяких для них последствий».

Если можно назвать заговором убийство Столыпина, то это был, образно говоря, заговор всей системы политического розыска, помноженный на непрофессионализм и некомпетентность отдельных должностных лиц. Прекратив уголовное дело в отношении этих людей, Николай II по существу оправдывал саму систему розыска. Недаром на благодарственной телеграмме бывшего товарища министра царь сделал приписку: «Благодарю. В верности службы генерала Курлова я никогда не сомневался». Более того, Николай II собирался назначить генерала Курлова на место убитого Столыпина, и только ставший известным факт, что Курлов во время киевских торжеств присвоил миллион рублей из специальных средств, вынудил царя отправить его в отставку.

ВЕРСИЯ ТРЕТЬЯ. В устранении П. Столыпина от власти был заинтересован Николай II. Власть и популярность премьер-министра выросли настолько, что личность Петра Аркадьевича стала затмевать фигуру императора. А столь всевластный премьер, который к тому же ставил своему государю ультиматумы и ратовал за ограничение прав самодержца, Николаю II был не нужен.

Рассказывают, что в августе 1911 года в Крыму, прогуливаясь по дорожкам Ливадийского дворца, Николай II встретил начальника своей личной секретной полиции полковника Спиридовича, проверявшего посты царской охраны. Приветливо поздоровавшись, царь спросил:

– Куда это вы все время от меня прячетесь, Александр Иванович? Если не возражаете, погуляем вместе. Насколько помню, в круг ваших служебных обязанностей помимо моей охраны входит и тайное наблюдение за высшими чинами империи. Не могли бы вы мне подробнее рассказать о Петре Аркадьевиче Столыпине? Чему он в настоящий момент особенно симпатизирует? Последнее время ко мне поступают самые разноречивые сведения. Думаю, и в вашей «комнате провокаторов» в Царскосельском дворце, – царь чуть заметно усмехнулся, – накопилось на этот счет немало материалов.

Произнеся столь необычно длинный для него монолог (он вообще говорил очень мало – больше слушал), император замолчал в ожидании ответа.

Спиридович ответил после некоторого раздумья:

– Утверждают (думаю, не без основания), что по своим политическим взглядам он сторонник конституционной монархии английского типа. Примерно неделю тому назад в Английском клубе в Петербурге в карточной игре приняли участие Столыпин, Бобринский, Гучков и мой доверенный человек, пользующийся расположением Петра Аркадьевича. Во время игры Столыпин жаловался, что, несмотря на его высокое положение в государстве, он не чувствует себя уверенно и прочно. В любой момент государь может прогнать его как последнего лакея. В Англии же, где, как известно, существует просвещенная конституционная монархия, ничего подобного с премьер-министром произойти не может. Снять его с поста, если этого потребуют интересы государства, может только парламент большинством голосов.

Царь и Спиридович не заметили, как спустились к морю. Увидев стоящую у причала лодку, царь предложил:

– А не покататься ли нам немного?

Николай II сел за весла, а Спиридович устроился на корме. Царь греб легко и свободно, как хорошо тренированный, привычный к гребле человек.

– Я слушаю вас, продолжайте, Александр Иванович, – обратился он к Спиридовичу, возвращаясь к прерванному разговору.

– Так вот, когда после основательной выпивки зашел разговор о внутреннем положении России, нынешний лидер октябристов в Государственной думе Гучков начал горячо убеждать присутствовавших, что революционное затишье в России крайне непрочно и вряд ли долго продержится, что лучше бы, не ожидая новой революционной бури, которая наверняка сметет и монархию, и всех нас, самим сверху проделать малую революцию, превратив Думу в полноправный парламент по английскому образцу. Бобринский, ваше величество, заявил, что якобы настоящий царь в России – это Столыпин, подлинный герой всех сословий, сумевший усмирить смуту в России и держащий сейчас в своих руках все сложные нити политической жизни страны.

– Ну и что же Столыпин? – перебил царь.

– Промолчал, ваше величество.

Царь нервно погладил рукой бороду. Приближенные знали: этот жест означает крайнее волнение.

– А я-то все размышляю, почему Столыпин решился разговаривать с императором языком ультиматума. Вы, конечно, Александр Иванович, слышали о его последней беспрецедентной выходке – угрозе уйти в отставку, если я не введу земства в западных губерниях. Требует распустить Государственную думу и Государственный совет, отказавшиеся утвердить эту его затею. Значит, слухи о том, что идет подготовка дворцового переворота, не лишены основания? Что вы можете сказать по этому поводу, Александр Иванович?

– Думаю, что пока это одни разговоры, ваше величество. Но разговоры опасные, и было бы крайне неразумно оставить их без последствий. Всякую опасность надо душить в зародыше.

Царь посмотрел куда-то вдаль, поверх головы Спиридовича, чуть слышно проговорил:

– Эти доморощенные либералы просто не знают, с кем они имеют дело. Я как-то одному из таких либералов, министру иностранных дел Сазонову, в ответ на его бредни о либеральном переустройстве России сказал: «Поверьте мне, если когда-нибудь вы и другие вроде вас очутитесь лицом к лицу с русским народом, недели через две от вас ничего не останется».

Неожиданно царь рассмеялся, по привычке прикрыв рукой рот.

– А знаете, Александр Иванович, мне действительно удивительно не везет на премьер-министров. Витте был больше француз, чем русский, Столыпин, как теперь выясняется, больше англичанин, чем русский, да еще сторонник конституционной монархии. Прямо напасть какая-то…

Известно, что после смерти Столыпина, назначая Коковцова Председателем Совета Министров, Николай II сказал ему: «Надеюсь, вы не будете меня заслонять так, как это делал Столыпин?»