Читать книгу Профессиональный инстинкт - Александр Звягинцев - Страница 2

Действующие лица

Семья Иконниковых:

Вера Александровна – мать, вдова Николая Николаевича Иконникова, известного деятеля прошлых времен.

Виктор – старший сын.

Максим – младший сын.

Дунька – дочь Виктора.

Семья Юсиных:

Геннадий Алексеевич – друг покойного Николая Николаевича Иконникова.

Таисия (Тася) Семеновна – его жена, подруга Веры Александровны.

Клава – сторожиха дачного поселка.

Инга Завидонова – детская подруга Максима, коммерческий директор администрации дачного поселка.

Игорь Неволин – друг Максима.

Шофер.

Гастарбайтеры.

Сцена представляет собой радрез старой деревянной двухэтажной дачи советских времен – две комнаты вверху, две внизу, лестница – и часть участка, где видны кусты, деревья…

В даче темно. Снаружи осеннее утро, туман, сырость, голые ветки, листья под ногами. Звуки дождя, ветра, крики птиц…

Действие происходит то в одной, то в другой комнате. То снаружи на участке…

Время от времени внутри дачи слышны какие-то звуки, неразборчивые голоса, стуки, шаги. Открывается сбоку дверь, сцена несколько высветляется. Из двери появляется мужчина. Он что-то долго ищет, потом поднимает с пола ломик. Несколько секунд помедлив, с трудом раскрывает с помощью ломика скрипящую дверцу большого стенного шкафа – что-то вроде чулана. Там в темной глубине вдруг проступают контуры громадной человеческой фигуры – голова, плечи…

Откуда-то раздается женский крик: «Господи, ты где!?..»

Мужчина оборачивается и торопливо закрывает шкаф. Быстро уходит.

Через какое-то время появляется женщина. Когда она проходит мимо шкафа, дверь его вдруг сама со скрипом распахивается. Женщина видит неясную фигуру, испуганно вскрикнув замирает перед ней. Раздаются чьи-то шаги. Она быстро закрывает дверь, но та снова распахивается. Шаги все ближе. Женщина с силой захлопывает дверь и прислоняется к ней спиной, не давая раскрыться. Появляется мужчина с молотком в руке.

Это Вера Александровна и Виктор.

Виктор. Вот ты где… Что ты тут затаилась?

Вера Александровна. Я? Я ничего… Просто голова закружилась… Я сейчас…

Виктор. Может, тебе прилечь?

Вера Александровна. Да нет сейчас все пройдет…

Виктор (внимательно посмотрев на нее). Опять рыдать собралась?

Вера Александровна. Я? Нет, я просто…

Виктор (настойчиво). Пошли-пошли, полежи немного, успокойся.

Вера Александровна. Ты иди, я сама… Я могу сама…

Виктор. Сама… Знаю я тебя. Пока не свалишься, будешь колготиться тут, изводить себя…

Виктор чуть ли не насильно уводит Веру Александровну. Какое-то время в комнате стоит тишина, потом дверь шкафа снова со скрипом начинает распахиваться. Опять возникают очертания фигуры.

Влетает Виктор с молотком и ожесточенно заколачивает дверцу несколькими гвоздями. Заколотив, переводит дух и уходит. Опять тишина.

Снаружи появляется группа молодых азиатских гастарбайтеров в спецодежде с надписью на спине «Спецремупр № 28». Они останавливаются напротив дачи и что-то оживленно обсуждают, указывая на дом руками.

С другого конца сцены выходит Неволин. Он останавливается в нескольких шагах от гастарбайтеров и слушает их разговор. Заметив его, они смолкают и быстро уходят. Неволин смотрит им вслед, а потом долго рассматривает дачу, словно припоминая что-то. Потом идет в дом.

Опять ветер, шум дождя, крики птиц…

Редкие, грубые звуки – что-то ломают, ведут по полу, бухают об стену…

Испуганный женский крик: «Я тебя умоляю, не надо!.. Погоди!» Опять что-то ведут, роняют, двои бьющихся стекол…

«Господи, что ты делаешь! Ну, зачем? Зачем ты это делаешь!?»

В темноте слышен грохот, что-то, видимо, летит по лестнице, испуганный крик… Тишина.

В большой нижней комнате становится светло – то ли свет включили, то ли позднее осеннее утро прояснилось…

Вера Александровна стоит внизу и с ужасом смотрит на обломки какой-то мебели у своих ног. Виктор стоит наверху, кривя губы, смотрит вниз.

Вере Александровне уже давно да шестьдесят, но она еще легка и подвижна, сохранила какую-то девичью способность реагировать на происходящее, не скрывая эмоций. Иногда кажется, что она уже абсолютно покорна давлению своих сыновей и только подстраивается под них. Но в другие моменты вдруг становится ясно, что она умеет решать и брать ответственность на себя – скрадывается трудная и долгая жизнь, в которой было многое – и бедность, и одиночество, но было и благополучие, и власть.

Виктору уже да сорок. Он нервно истощен, в нем идет постоянная внутренняя работа, о которой можно догадываться по яростным вспышкам, причиной которых бывают поводы совершенно того не да – служивающие.

Вера Александровна. Ну, вот… Господи, я же говорила тебе: подожди! Один ты все равно не сможешь! Этот трельяж, он был такой тяжелый…

Виктор (орет). Да пропади он пропадом этот ваш трельяж! Все равно его некуда девать! Некуда! Нельзя тащить с собой все, хоть от чего-то нужно избавляться. Хоть от чего-то!

Вера Александровна ( видимо, вступая в какой-то уже давний спор). Конечно, ты бы избавился от всего. Будь твоя воля…

Виктор. Моя воля! Будь моя воля!

Вера Александровна. Представляю себе. Ты бы просто все сжег.

Виктор. Вот именно! Сжег! Все и к чертовой матери! Но разве ты дашь!

Вера Александровна. Ну, зачем ты все пытаешься сделать сам? Один? Кому ты хочешь что доказать?

Виктор. Никому и ничего. Просто хочу как можно быстрее убраться отсюда. Здесь нам нечего делать. Все кончено. Нас выгнали отсюда. И сделать ничего нельзя. Так зачем длить мучения? Зачем? А ты только этим и занимаешься!

Пауза.

Вера Александровна. Давай дождемся Максима… Он уже сейчас приедет. Он сказал, что приедет с другом, который нам поможет…

Виктор. Давай подождем… Но сколько надо ждать? Я имею право знать, сколько мы будем ждать. Час? Три? День? Год?.. Двадцать лет, как коммунизма?.. Или всю жизнь? Вы хоть предупреждайте, сколько надо ждать этого счастья. На что надеяться?

Вера Александровна. Не говори глупости. Он уже давно выехал.

Виктор. Выехал. Они соизволили выехать. Интересно – куда? В Малаховку? В Питер? В Париж?

Вера Александровна (вдруг теряя уверенность). При чем здесь Париж? И зачем ему Ленинград? Он туда и не собирался… кажется…

Виктор (саркастически). Кажется! Ты уверена? А может, все-таки в Париж?

Вера Александровна (с оскорбленным достоинством). Да уж будь спокоен – в этом я уверена. Хотя с некоторых пор – и ты сам прекрасно знаешь с каких! – мне трудно быть в чем-то уверенной… Я живу, не зная, что будет со мной завтра… Где я окажусь?.. Кому буду нужна?

Виктор (пытаясь сменить опасную тему). Нет, ну, сколько можно быть таким идиотом!? Я же заранее знал, что все будет именно так. Именно так, как было сто, тысячу раз до этого! Он подводил меня всегда, каждый раз, когда от него что-то зависело! Эти люди заняты только собой. Он даже на похороны родной бабули сумел опоздать. Бабуля, которая любила его больше всех. И он знал это. И пользовался этим всегда, деньги у нее выпрашивал. А на похороны опоздал – не до нее было. Нашлись дела поважнее!

Вера Александровна. Он опоздал совсем немного…

Виктор. Ну, конечно, какая радость. Ведь мог и вообще не появиться. Просто забыть. Надо спасибо сказать, что вспомнил!

Вера Александровна (беспомощно). Он твой брат, между прочим.

Виктор. Да ну? Что ты говоришь? А может, ты скажешь, где он сейчас, брат мой? Мой обаятельный братишка, убежденный, что у него есть право от всех получать, но никому не быть должным. Шалунишка, прощающий всем свои долги. Ты знаешь, что он должен всем – тебе, мне, своим друзьям, твоим друзьям! Он умудрился назанимать у всех, но не собирается никому отдавать. При этом – какая удовлетворенность собой…

Вера Александровна (растерянно). Про кого ты говоришь? Я не понимаю…

Виктор. Все ты понимаешь. И все знаешь. Только не хочешь знать и видеть.

Вера Александровна. Зачем все так преувеличивать?

Виктор. Они еще не дожили до таких понятий, как долг и совесть. Их оберегали от них. И уберегли. Можете быть довольными… Но почему я верю ему? Зачем опять связался с ним? Вот это мы умеем – верить. Нас вы этому научили. Успели. Все на что-то рассчитываем, на кого-то надеемся…

Вера Александровна. Можешь говорить теперь что угодно, но мы всегда хотели вам, своим детям, добра.

Виктор. О, вот в этом я не сомневаюсь!.. В том-то и ужас, что вы хотите только добра! А вы хоть знаете, в чем оно заключается? Что это такое?

Входит Тася с коробкой в руках. Она чуть моложе Веры. Из тех женщин, что постоянно озабочены каким-то неотложным делом, поглощены им и потому на все остальное переключаются с трудом, хотя это могут быть вещи несоизмеримо более важные. Поэтому объяснить, доказать что-либо ей очень тяжело – в это время она все равно занята своими соображениями.

Тася. (озабоченно). Ну вот, книги все сложила… А Максима так до сих пор нет? Вот паршивец! Никогда вовремя не придет. Даже на свою свадьбу опоздал… Я тогда начну посуду складывать…

Вера Александровна. Тасенька, дорогая, спасибо. Что бы мы без тебя делали! Отдохни. Ты и так уже все собрала, пока я тут…

Тася. Веруня, дорогая, мне нетрудно. Пойду займусь посудой.

Тася уходит.

Виктор (негромко). А ее ты зачем сюда притащила? Без нее бы не обошлись!

Вера Александровна (тоже шепотом). А что я могла сделать? Ты же ее знаешь! Заладила: я поеду с тобой, я обязана быть рядом, в такую минуту… Что я могла сделать? Это наши самые старинные друзья… Других уже не осталось…

Виктор. Потому и не хочется перед ними душу выворачивать. Зачем?

Вера Александровна (как бы не слыша его). Геннадий Алексеевич столько лет проработал с твоим отцом…

Виктор. Я знаю – друг и соратник. Одно слово – дядя Гена! Я все знаю. Но все равно они чужие люди! И выворачивать перед ними свою требуху, выглядеть жалкими неудачниками… Зачем тебе это?

Вера Александровна. А для меня они – не чужие люди. Они хотя бы помнят, кто был твой отец… И столько хорошего он для них сделал…

Виктор машет рукой.

Вера Александровна. И потом ты сам все время говоришь: быстрее, быстрее, скоро машина придет! А она вон, как пчелка с самого утра крутится…

Виктор (молчит, потом с неожиданным смехом). Мать, да ты, я смотрю, – эксплуататор! Капиталистический хищник.

Вера Александровна. Как же – нашел хищника!

Виктор (продолжает смеяться). Не просто хищник, а еще и циничный…

Вера Александровна (с невольной улыбкой). О-о-о… Если бы все были такими циниками…

Входит Тася с ящиком. С удивлением смотрит на них.

Тася. Смеетесь?

Виктор. Кто смеется? Этот смеху нас стоном зовется…

Виктор уходит, подмигнув матери.

Тася и Вера Александровна смотрят друг на друга. Тася начинает плакать.

Тася. Как тяжело, как несправедливо все! Как я тебя понимаю! Если с Геннадием Алексеевичем что-то случится, я не смогу жить. У тебя хотя бы дети, а я останусь одна…

Вера Александровна (вяло). Не надо об этом думать. Зачем?

Тася. Я уже какую ночь не сплю…

Вера Александровна (в отчаянии). Господи, и так голова кругом, а тут ты еще плачешь. Не надо.

Тася. (всхлипывая). Тебе хорошо говорить…

Вера Александровна. Да, мне как раз хорошо! Просто лучше всех!

Тася. (с непонятной увлеченностью своей мыслью). Тебе хорошо, потому что ты – права. Тебе мучаться не надо. Тебе тяжело, но тебя все жалеют, потому что ты – жертва. И это всем понятно. Никому ничего не надо объяснять, доказывать…

Вера. Что ты говоришь? Я ничего не понимаю…

Тася. (упорно). Жертвам всегда сочувствуют, их жалеют. Им есть, чем утешаться…

Вера. Какое счастье – тебя все жалеют! Умереть можно от такого счастья! Повеситься!

Звонит телефон. Рад, другой. Тася всхлипывает, Вера молчит, погруженная в свои мысли.

Спускается по лестнице Виктор, хватает трубку и тут же кладет – звучат длинные гудки.

Виктор. Вы что, трубку снять не можете?

Тася, хлюпнув носом, уходит с коробкой в руках.

Виктор. Что это с ней?

Вера Александровна. Не знаю, вдруг стала молоть какую-то ерунду. Что нам хорошо, потому что мы жертвы и нас все жалеют… Представляешь себе?

В дверях появляется Неволин, стучит костяшками пальцев в дверь и откашливается. Вера Александровна и Виктор оборачиваются к нему.

Вера Александровна. Вот он и приехал. Я же говорила!

Неволин. Здравствуйте, Вера Александровна. Привет, Виктор…

Виктор. Здорово, Неволин. А где твой друг?

Вера Александровна. Да, а где Максим?

Неволин. Он будет позже. Во всяком случае он мне так сказал… Мы договорились встретиться на вокзале, но он позвонил и сказал, что задерживается и чтобы я ехал сам, он подъедет позже… Вот я и приехал. Готов помогать. Что надо делать?

Виктор (зло). Я так и знал! Ну, здорово, Неволин. Дружки у тебя те еще!

Неволин. Какие есть.

Виктор (оборачиваясь к матери). Спорим, он вообще не приедет? Или появится, когда уже все будет сделано?..

Вера Александровна. Глупости! Он сейчас будет…

Виктор. Да что с тобой говорить!

Виктор берет ломик и по лестнице поднимается наверх. Вера Александровна и Неволин остаются вдвоем.

Вера Александровна (подходит к окну). Знаете, Игорь, моя мама несколько лет просидела в кресле у этого окна. Она уже не могла ходить, как говорится, обезножела… Вы ее помните?

Неволин. Галину Евграфовну? Нет… Я ее уже не застал.

Вера Александровна. Странно, а я думала, вы появились у нас в доме, когда она была еще жива… Так вот один раз она сказала мне: «Смотри, как раскачиваются сосны под ветром – как маятник. Отмеряют мою жизнь». А теперь они отмерили и мою. Почему-то здесь вдруг все стало другое… Даже эти сосны. Даже воздух… Виктор называет меня ненормальной. Может, я действительно просто схожу с ума? Как вы считаете, я уже окончательно похожа на сумасшедшую? Вам со стороны виднее, мы не виделись столько лет…

Неволин. Три года.

Вера Александровна. Три года. А Николай Николаевич умер семь лет назад… Вы же теперь живете за границей?

Неволин. Да. В Германии. Работаю в университете.

Вера Александровна. И как вам там? Нравится?

Неволин. По-разному.

Вера Александровна. А возвращаться не собираетесь?

Неволин. Честно говоря, пока было просто некуда. И потом, таких условий для работы как там, здесь мне никто не предлагает… Предложат – посмотрим.

Вера Александровна. А на немке еще не женились?

Неволин. Пока нет.

Вера Александровна (думая о чем-то своем). Да, как интересно… Извините, мне надо кое-что найти, а то потом забуду…

Вера Александровна уходит и Неволин остается один. Подходит к окну, за которым раскачиваются сосны, смотрит на них…

В комнате неожиданно появляется Дунька. Она хищно, на цыпочках подкрадывается к Неволину и буквально вспрыгивает ему на спину, обняв за плечи и не давая обернуться. Ошарашенный Неволин пытается повернуть голову и разглядеть, кто это, но она не дает ему это сделать. Потом Неволин делает слишком резкое движение и они мягко валятся на пол. Дунька оказывается внизу. Он какое-то время смотрит на нее, а она, призывно улыбаясь, обнимает его за шею. Неволин разнимает ее руки, встает. Отходит на безопасное расстояние. Дунька остается сидеть на полу, обняв руками колени, и с усмешкой смотрит на него.

Дунька. Испугался, да?

Неволин. А если твой отец войдет? Что он подумает?

Дунька. Да какая разница! Ты еще бабушку вспомни!

Неволин. А ты тут как оказалась?

Дунька. Аживеммытут! Вернее, жили. Или забыл?

Неволин. Да нет, не забыл… Как раз вспоминал, как ты носилась тут в одних трусишках с ободранными коленками… Мы пиво дули, а ты из-за кустов подглядывала!

Дунька. Ну и подглядывала! Но вы ж тут не только пиво дули… вы еще и парнуху, в тайне от бабули посматривали. Я все помню… Помню, как ты меня в речке спасал, когда я тонула… Наверное тогда я в тебя и влюбилась. И наверное на всю жизнь.

Неволин. Лучше б я тебя не спасал…

Звонит телефон. Неволин кивает Дуньке – возьми трубку. Но та лишь показывает ему язык.

И тут в комнату вваливается Максим. Ему уже к тридцати, но выглядит гораздо моложе. В нем есть природное обаяние, которым он пользуется совершенно автоматически, не задумываясь, по привычке.

Максим. Вы что ненормальные? Трубку взять не можете?.. Алло, да, да… Ах вот оно как… И насколько? Ага. Ясно. С вами не соскучишься.

В комнату влетает Вера Александровна, услышавшая его голос.

Вера Александровна. Где ты пропадаешь? Виктор в ярости. Он все разобрал сам. Почему ты не ночевал дома? Где ты был? Ты же сказал, что будешь ночевать дома?

Максим. Мать, я должен сообщить тебе радостное известие!

Вера Александровна (испуганно). Боже мой! Опять?

Максим. Только возьми себя в руки и постарайся удержаться на ногах.

Вера Александровна. Опять что-нибудь придумал, чтобы снять с себя вину?

Максим. Какую там вину? Тоже мне преступление века!

Появляется Виктор. Тащит на спине матрац от тахты. Молча проходит мимо, чуть не сбив нарочно Максима с ног.

Максим (отскакивает в сторону, кричит вслед). Убить же так можно, ненормальный!

Вера Александровна (горячо). Нет, это ты ненормальный. Через час приедет машина, а у нас еще ничего не собрано!

Максим. Ах, машина… Какая машина? Расслабьтесь и получайте удовольствие. Машина будет после обеда. В лучшем случае.

Вера Александровна. Может, у кого-то машина будет после обеда, а у нас – через час. И не морочь мне голову.

Максим. Хозяин – барин. Наше дело предупредить.

Вера Александровна. Откуда ты это взял?

Максим. Звонили.

Вера Александровна. Кто звонил? Откуда? Опять твои идиотские шуточки.

Максим. Ты видела, как я разговаривал по телефону? Или ты своим глазам не веришь?

Вера Александровна. Своим глазам я верю. Я тебе не верю.

Максим. Увы, мне!.. Так вот, звонили, между прочим, из конторы. Сказали, что машина ушла утром в другой поселок, а по дороге сломалась. Сейчас ремонтируется. В лучшем случае будет после обеда. Так что отбой, граждане.

Вера Александровна (трагически). Виктор!.. Витюша!

Снова появляется Витюша. Вид демонстративно недовольный.

Виктор. Ну что еще? Можно спокойно делом заниматься? Машина через сорок минут…

Вера Александровна. Машина будет только после обеда. В лучшем случае.

Виктор. Интересно. И кто это сказал?

Вера Александровна. Максимка говорил по телефону… Она уехала, а потом сломалась, и теперь ее чинят…

Виктор, постояв, бросается к телефону.

Виктор. Сейчас я им устрою… Сломался он, чинит! Потом будет темно, поздно и выпить уже пора… Знаем мы эти совковые штучки! Сломался! Пусть дают другую машину!

Вера Александровна. Если бы был жив Коля, они бы не посмели…

Виктор. Мама!.. Может, не надо сегодня! (Швыряет трубку). Никто не подходит. Все как обычно. Отвечать некому.

Максим (поддакивая). Полный маразм.

Виктор. Маразм – это договариваться с тобой о чем-то! Где ты был? Сколько можно? Тебя три часа ждут!

Максим. Вы же слова не даете сказать! Больные какие-то… Мне пришлось ночевать у Светки!

Вера Александровна (вужасе). Неужели тебе не с кем переспать, кроме твоей бывшей жены?

Максим. Мать, что за выражения! Интересно, что такого? Что такого необычного в том, чтобы переночевать у собственной жены? Как тебе известно, мы не разведены.

Дунька (хлопает в ладоши). Дядя, нуты, блин, даешь! Трахаться со своей бывшей супружницей! Это жест доброй воли или так – от нечего делать?

Максим. Дура, она ждет ребенка… Она мне справку показала!

Вера Александровна. От кого?

Максим. Мама, что за вопрос?

Вера Александровна. Тактыунее бывал все это время!?

Максим. Ну, бывал. А что такого?

Вера Александровна. После всего, что она сказала об отце!?.. После всего, что она вытворяла дома? Она же грозила меня убить.

Максим. Мать, ну мало ли что бывает в семейной жизни… Ты, знаешь, тоже не подарок! Ты про нее тоже такое говорила…

Вера Александровна. Значит, теперь вы будете жить вместе, и она вернется к нам?

Максим. Посмотрим…

Вера Александровна. Я так и знала! Я знала, что этим все закончится…

Вера Александровна не глядя ни на кого уходит.

Дунька. Эй вы, сыновья и братья! Она на себя руки не наложит?

Виктор и Максим тяжело смотрят друг на друга.

Виктор. Идиот! Ты же ее убил просто! Другого дня не нашел, она и так еле ходит! Она же Светку твою не переносит. Они не могут жить вместе!

Максим (язвительно). А твою жену она переносит! С ней она жить вместе может? Может? Тогда давай поменяемся. Вы будете жить с матерью, а я отдельно…

Дунька (наклоняясь к Неволину). Это называется контрольный выстрел.

Виктор бессильно молчит.

Максим. Устраивает? Ну, давай меняться! Я тебе давно предлагаю. Она, между прочим, и твоя мать… Так что давай – решай. Ты же теперь у нас глава семьи. Прямо вождь и учитель. Давай, вперед!

Виктор тяжело дышит, но с гадать ничего не может.

Максим. Что испугался? Страшно? Страшно с собственной матерью под одной крышей жить? Не в кайф?

Кажется, сейчас они бросятся друг на друга. Неволин встает между ними, отталкивает Максима.

Неволин. Слушай, кончай… Нашел время.

Дунька (хохоча). Ничего себе семейка! Сдохнуть можно! Неволин, ты смотри далеко не уходи, а то они тут изуродуют друг друга. Тут кровопролитием пахнет. Мне с ними без тебя не по себе.

Вдруг входит Вера Александровна. Все смотрят на нее, не зная, чего от нее ждать.

Вера Александровна (неожиданно спокойно). Смотрите, что я вчера нашла! Я и забыла совсем. (Покадываетлисток бумаги). Меня вызывают в суд. Вот повестка. Явиться…

Максим. Мать, ты кого-то убила? Или гробанула? Сознавайся, все свои.

Вера Александровна. Если я кого-то убью, то только себя.

Виктор. Да ты можешь, наконец, объяснить, в чем дело! Просто объяснить.

Вера Александровна. Это по поводу дачи. Требуют немедленно освободить. Так что можно уже и не являться, ведь мы уезжаем…

Виктор. Что-то не похоже.

Максим. О! Я сейчас в контору схожу! Узнаю, что да как. Может, знакомых кого встречу, они с машиной помогут…

Максим уходит.

Виктор. Все понятно – похмеляться пошел… И мы будем ждать его теперь до ночи. Все заранее известно! Учтите все! Мы все равно уедем сегодня. Хватит! Иначе тут с вами сума сойдешь.

Виктор уходит, и тут же сверху раздается грохот передвигаемой мебели. Вздохнув, идет на кухню Вера Александровна.

Неволин и Дунька остаются вдвоем.

Неволин. Слушай, что тут у вас происходит?

Дунька (небрежно). А… Распад империи. Вернее, падение дома Иконниковых, акт последний… После смерти деда этот дом остался единственным, что нас соединяло… А теперь – кранты… Скоро и видеться перестанем… Деда, который был главой рода, нет. Бабуля – потерявшийся во времени человек, который всем теперь только в тягость. Вот увидишь, кончится тем, что они, ее любимые сыновья, сдадут ее в дом престарелых. А она это предчувствует и страшно боится…

Неволин. Ладно, не клевещи. Они ее сыновья и никогда на такое не пойдут.

Дунька. Ха! Сыновья-то сыновья, да полные неудачники. Папаша мой – свихнулся на ненависти к советской власти. Коммуняки, как выясняется, всю жизнь его погубили, вот он до сих пор только об этом и думает… А Максим, дяденька мой родимый, как был законченным раздолбаем в шестнадцать мальчишеских лет, так им и навсегда остался…

Неволин. А ты?

Дунька. А я… Я… Отрезанный ломоть. Но ломоть очень даже ничего себе… Вот сижу и жду своего тевтонского рыцаря, который вернется из дальних стран и заберет меня с собой…

Неволин (делая вид, что намек не понял). Так отец твой живет теперь с новой женой…

Дунька. Живет. А мать моя родная оказалась на Украине и ни с ним, ни со мной видеться особо не желает, у нее там своя семья имеется… Говорю тебе – распад. Куда ни ткни – тлен… Ладно, ну их, надоели! Ты лучше про себя расскажи? Что ты теперь делать будешь? Ты же теперь у нас свободный человек – богатый вдовец.

Неволин. Вдовец… Дурацкое слово

Дунька. Так она, твоя жена, все-таки пьяная была, когда разбилась на машине?

Неволин. Да какая теперь разница? Не все ли равно…

Дунька. И все-таки?

Неволин. Ну, пьяная…

Дунька. И не одна…

Неволин. И не одна. Все – допрос закончен?.. Кстати, почему ты решила, что я теперь богатый? Откуда такие сведения?

Дунька. Так ты теперь после смерти жены единственный владелец квартиры на Фрунзенской набережной… А это сумма!

Неволин. Но почему ты решила, что я буду ее продавать?

Дунька. Ну сдавать можно, тоже вариант… Жить-то ты будешь в Германии. И возьмешь меня туда с собой… (Дунька вдруг жалостливо и дурашливо затягивает песню). «Миленький ты мой, возьми меня с собой… Там, в краю далеком, буду тебе женой…»

Они смотрят друг на друга. Неволин несколько растерян Дунькиной откровенностью. Она смотрит на него спокойно, без всякого стеснения.

Тут появляется Клава – местная сторожиха. Платок надвинут на глаза, понять, какого она возраста, трудно.

Клава. Здравствуйте, кого не видела… Погоди, это ты что ли, Неволин?

Неволин. Я, Клава, я.

Клава. Сколько же лет я тебя не видела?

Неволин. Много.

Клава. А ты ничего, почти не изменился… Макса-то, твоего дружка, вон как разнесло – чистый боров. А чего ему – жрет да пьет, да горя никакого не знает. Ему хоть кол на голове теши – все одно. А ты, видать, переживаешь, душаутебя есть…

Дунька. Зато хорошенький какой, да, Клава? Прямо хоть в мужья бери…

Клава. А ты уже присосалась, бесстыжая!

Дунька. Ничего себе рекомендация!

Клава. А то мы тебя не знаем! Сызмальства такая была.

Дунька (уже чуть зло). Значит, жизнь научила.

Клава. Жизнь она всех учит, только каждый от нее свое берет… А в тебе добра отродясь не было… Мне Вера Александровна нужна, поговорить надо, где она?

Дунька. На кухне, кажется…

Клава уходит.

Неволин. Знаешь, как ее тут звали? «Глас народа»! Потому что правду-матку резала в глаза кому угодно.

Дунька. Да знаю я!.. Вот только еще если бы она знала, где правда, а где матка!

Неволин. И все-таки она никого тут не боялась.

Дунька. Давно это было. Времена теперь совсем другие изменились, ее уже никто не боится. Режь свою матку сколько угодно, никто даже не обернется…

Кухня. Среди разора у окна сидит растерянная Вера Александровна. Входит Клава.

Вера Александровна. Это вы, Клава… Попрощаться пришли?

Клава. Чего уж так сразу. Прощаются с покойниками, а мы с вами еще живые.

Вера Александровна. Живые, говорите…

Клава. А то нет! Вы вон какая дама… представительная!

Вера Александровна (с невольной улыбкой). Представляю себе.

Клава. А чего вы убиваетесь-то так? Ну, дачу отняли, так вам что – жить негде?

Вера Александровна (про себя). Не с кем…

Клава (не расслышав ее). Так люди всю жизнь без дач живут. И ничего, не убиваются… Я же вам говорила тогда: приватизировать надо, тогда все приватизировали…

Вера Александровна. Не разрешили нам, не дали…

Клава. Значит плохо просили, по начальству не ходили… Надеялись, что вас не тронут… А сейчас народ лютый пошел, старые заслуги не в счет. Конечно, Николай Николаевич тут все построил, землю под поселок выбивал, только сейчас об этом никто не вспомнит. Народ стал другой… А что на вас так насели – съезжайте и все тут! – значит, кто-то на вашу дачу глаз положил, кому-то ее отписали…

Вера Александровна (беспомощно). Отписали?..

Клава. Вот именно. Я имею в виду – уже отдали. Тут теперь так просто ничего не делают. Да, нынче так – ты еще живой, а из-под тебя уже тащат. А ты не моргай – все равно не пожалеют… А вы бы с Инкой Завидоновой поговорили, она же теперь в конторе работает.

Вера Александровна. А кто это? Я не помню… Хотя, погодите, это девочка тут жила… Или я что-то путаю? Мне кажется, Максим ее знает…

Клава. Еще бы ему Инку не знать! Она же за ним бегала как собачка!

Вера Александровна. Что вы говорите!

Клава. Что было, то и говорю! Инка она же местная, у нее мать бухгалтером была… Она в Максима вашего влюблена была – страсть. А он что…

Вера Александровна. Что?

Клава. А то… Если приедет сюда один – то, глядишь, приласкает от нечего делать, побалуется… А если приезжал с друзьями да с девками городскими, то на нее и не глядел, вроде как брезговал перед своими-то… Так Инка так из-за этого переживала, что однажды в петлю полезла, едва спасли… Ее, кстати, знаете кто из петли вынул? Неволин!

Вера Александровна. Игорь?

Клава. Он. Увидел, как она висит, веревку перерезал, людей позвал, врача вызвали… Если бы не он…

Вера Александровна. Какой ужас! А я ничего не знала…

Клава. А чего вам было знать? У вас тогда другая жизнь была, своя… Вы за границей, отдыхаете, а Максим тут колобродит… Вы тогда за границу часто ездили, а Максим тут без вас совсем распустился…

Вера Александровна. Вы хотите сказать, что сегодня это все – расплата? За то, что когда был жив Коля, я слишком хорошо жила? Что пришла пора заплатить?

Клава. А кто ж его знает? Тут каждый сам решает – расплата или божья воля…

Пауза.

Клава. Вера Александровна, да не убивайтесь вы так? На то она и божья воля, чтобы принимать со смирением и жить дальше?

Вера Александровна. Как? Зачем?

Клава. А там видно будет, жизнь подскажет, бог научит… А ведь я к вам по делу… Вы памятник Николаю Николаевичу ведь с собой в город не повезете?

Вера Александровна. Памятник? Какой памятник?

Клава. Ну, статую эту… Белую такую…

Вера Александровна. Ах, бюст! Вы о нем говорите… Не знаю, не решили еще, что с ним делать…

Клава. Да на кой он вам? Что я не знаю, что вы его не знаете, куда теперь девать?

Вера Александровна (выпрямляется). Клава! Давайте договоримся, что это не ваше дело. И не надо мне указывать!

Клава (спокойно). Ну, смотрите, решайте… Я тогда попозже зайду.

Клава уходит. Вера Александровна какое-то время сидит, опустив голову, потом вдруг бросается к стенному шкафу, пытается открыть, но у нее ничего не получается. Появляется Виктор.

Виктор. Я забил дверь. Гвоздями.

Вера Александровна. А зачем? Зачем ты это сделал? Чего ты хочешь этим добиться? Хочешь сделать вид, что его нет?

Виктор. Я хочу уехать отсюда. Сегодня. Нам тут нечего делать. А ты думаешь только об… этом (Колотит кулаком по двери шкафа). Что я тебя не знаю? Если его не спрятать от тебя, ты будешь думать только о том, что с ним делать. Всех заставишь думать только об этом! Как будто у нас других забот нет. Нашла себе проблему!

Вера Александровна. А ты хочешь уехать, а его оставить здесь. Просто оставить. Бросить! Забыть. Чтобы его выбросили на свалку и лили на него помои… Он будет лежать в грязи, под ногами у всех, и каждый сможет плюнуть на него!

Виктор (пытаясь быть спокойным). Мама, единственное, что я хотел, это чтобы сначала собрали вещи, а потом спокойно решили, что делать с этим (стучит по шкафу).

Вера Александровна. Ты все время оправдываешься… Знаешь, почему? Потому что это выглядит как предательство.

Виктор. Мать! Я тебя прошу!

Вера Александровна. Предательство! Предательство!

Виктор в ярости бросается к шкафу, обдирая пальцы пытается открыть дверцу.

Вера Александровна. И когда ты ушел с работы, бросив отца одного, когда ему было так трудно, – это тоже было предательство… Ты не захотел работать с собственным отцом, бороться вместе с ним за дело, которому он посвятил свою жизнь… Ты сбежал! А он так на тебя рассчитывал. Все на него тогда набросились, а сын в это время подал заявление по собственному желанию… И ушел…

Виктор яростно распахивает дверцу шкафа.

Виктор. Вот! Любуйся! Ты этого хотела? Теперь ты довольна? Можешь встать перед ним на колени и помолиться! А с меня хватит!.. Хватит! Я не могу больше!

Виктор убегает, Вера Александровна остается одна, а из темной глубины шкафа возникает громадный белый бюст пожилого мужчины. Выглядит он нелепо и жутко одновременно.

Вера Александровна стоит перед ним. Неожиданно влетает Виктор и сразу начинает орать.

Виктор. Это для тебя его слова (указывает рукой на бюст) были единственной истиной. Он сказал… Он хочет… Он не хочет… А он многого уже просто не знал и не понимал! Он весь жил там, в проклятом советском прошлом! Потому что там была его жизнь. А в конце, когда вся эта дурацкая, проклятая система гикнулась, ушла, проклятая, под воду, у него ничего не осталось. У него земля уходила из-под ног. Он связался не с теми людьми! Что ты знаешь об этом? Что ты в этом понимаешь?.. Предательство! Я его предал!.. Он не оставил мне другого выхода. Мы по-разному смотрели на все. Он вообще не хотел меня слушать. Не хотел ничего понимать!.

Вера Александровна. Ты был его сыном. Он ждал от тебя хотя бы понимания.

Виктор. А я? Я не ждал от него понимания! Но хотел быть верным своим идеалам! Каким? Какие у этой проклятой системы были идеалы?

Вера Александровна (ласково). Витюша, признайся, ты тогда просто испугался. Побоялся встать рядом с ним. Рядом с отцом…

Виктор. Ах вот оно как! Испугался! Предал! Как я мог встать рядом с ним, если он был просто не прав. Пойми ты – он защищал и оправдывал то, чему не было оправдания!

Вера Александровна. Он защищал нашу жизнь. А ты хотел, чтобы мы признали, что прожили ее зря. Он считал, что ты его наследник. И пусть в этом наследстве не все хорошо, но что-то можно и исправить… Что в этом дурного и неверного? Отец имеет право считать сына наследником. Имеет право рассчитывать на его понимание… Отец не может считать своего сына Хамом, иначе зачем ему жить… А ты вел себя как посторонний… Как будто у тебя с нами ничего общего…

Виктор. Мать, ты судишь! Судишь безжалостно, но ты ничего не знаешь… Но судишь!

Вера Александровна. А разве ты не судил все эти годы нас? И жалости в тебе было немного. И никакого желания понять, что с нами было… Ты даже не видел, как ему было больно! Желающих судить было много, и ты, его сын, почему-то был с ними, а не с ним… А потом у него не выдержало сердце.

Виктор. Рак! Он умер от рака!

Молчание.

Вера Александровна. Спасибо, что напомнил. Ты думаешь, я забыла?

Виктор. Зачем? Зачем мы сейчас об этом говорим? Почему именно сегодня? Сейчас?

Вера Александровна. А сегодня такой день. Особый. Нас выгоняют из дома, где прошло твое детство, где вырос твой брат, где умерла моя мама… Я не хочу, чтобы эта проклятая машина приезжала! Лучше бы она не приезжала никогда… А ты так спешишь, так рвешься отсюда…

Пауза.

Виктор (вглядываясь в бюст). Странно, он всегда казался нам просто чудовищным… Ничего общего с отцом! А сейчас такое ощущение, что что-то схвачено… И очень точно. Помнишь, когда он задумывался, он тер лоб. Вот так…

Вера Александровна. Однажды пришел выпивший, мы легли спать, и он начал храпеть. Я его растолкала и говорю: «Что может быть хуже пьяного мужика!» Он посмотрел на меня и сказал, как отрезал: «Пьяная баба!» И тут же снова заснул, как убитый…

Виктор. Слушай, а каким он казался тебе в молодости? Я помню его фотографии – такой здоровый парень, лицо простоватое, обычное… Это уже потом вдруг проступило совсем другое лицо…

Вера Александровна. Для меня он всегда был одним… Мне страшно, Витюша! Что с нами будет? Без отца…

Виктор. Помнишь, бабка говорила: «Живым в могилу не ляжешь, хотя и впору уже».

Вера Александровна. Ну, утешил. Ты как скажешь, так не знаешь – плакать или смеяться.

Виктор. Смеяться, мать. Если выбор такой, то только смеяться… Сейчас бы выпить! У нас ничего нет случайно?

Вера Александровна. Надо посмотреть.

Они уходят. Смотрит из темноты белый бюст.

Появляется Тася. Подходит к телефону. Берет трубку, но тут замечает бюст, ахнув, роняет трубку. Смотрит на бюст, он словно притягивает ее. Она подходит совсем близко, пытается накрыть дверцу, но та со скрипом открывается вновь. Тася в смятении торопливо уходит.

Входят Максим и Неволин. Сразу видят бюст.

Максим (он явно слегка выпивший). Елы-палы, мать моя! Ничего себе встреча!

Неволин. Да, впечатляет. Слушай, а откуда он у вас, я что-то и не помню… Помню, что был, а откуда, зачем?

Максим. Что, брат, пронимает? Берет за душу?.. Это тебе не хвост собачий. Тут штука посильнее «Фауста» Гете! Отец его, знаешь, как называл? Идолище поганое. Какой-то ваятель-любитель осчастливил. Отец ему помог с чем-то… Не помню уже… То ли с квартирой помог, то ли ребенка на операцию пристроил… Он же все время кому-то помогал… А мужик этот, оказывается, после работы ваял скульптуры для души. И как-то раз подвозит на грузовике это произведение прямо к дому. Мы туда-сюда, а как откажешься?.. Думали-думали, что с ним делать, потом спрятали в чулан, чтобы людей не пугать. Не перед домом же было ставить!.. Решат, что Иконниковы спятили… (Максим смотрит на бюст внимательно). А ведь схватил ваятель что-то… Что-то в этом чуде-юде есть от отца. Раньше я не замечал…

Неволин. Значительность чувствуется… Человек-то был незаурядный.

Максим. Это да, мы пред ним ничто, муравьи, спешащие по сво – им делам… Для кого величия, а для кого… Знаешь, я не успел с ним пожить на равных. Так и остался для него маленьким. Он – титан, а я под ногами крутился. Это Виктор считался наследником и продолжателем, а я так… Он меня ничем не нагружал. Только в последнее время его потянуло как-то ко мне, когда Виктор ушел от него… Но он уже умирал… и ничего у нас не получилось. Опоздали. (Бюсту). Вот так, старик. А ты ничего и не знаешь. Я жил с ощущением, что за мной – стена, железобетон. И вдруг оказалось, что стены нет и надо самому…

Неволин. Да вроде пора уже и самому… Где-то и что-то…

Максим. Пора, брат, пора…

Неволин. Слушай, а что вы действительно побежали отсюда как муравьи? Мать вон довели… Для нее же этот отъезд, как конец света!

Максим. А ты что предлагаешь?

Неволин. Не хотите – не уезжайте.

Максим. Вот так вот. Ты что ли нам разрешаешь?

Неволин. Попробовали бы вот его отсюда выгнать! (Указывает на бюст). А вас, выходит, можно… Вы сами на все согласны, что ж вас жалеть? С вами делай, что хочешь…

Максим. Вот как ты запел! Ишь ты! В своей Германии что ли научился?

Неволин. И там тоже. Там, знаешь, на печи не полежишь! Знаешь, скольких сил мне стоит каждый раз добиться продления визы? Немцы делают все, чтобы я там не остался, регулярно стараются выпереть, каждый раз надо искать с высунутым языком новый рабочий или издательский договор…

Максим. Ну и возвращался бы!

Неволин. Куда? Куда мне было возвращаться? Ни жить негде, ни работать!

Максим. Не надо было квартиру своей жене оставлять. Раз развод – значит, распил. Всего! Все пополам. А ты ей квартиру оставил, а сам уехал. Слава богу, хватило ума не выписаться оттуда и сохранить на нее права. Теперь-то она твоя? Квартира?

Неволин. Теперь моя. Так что осталось найти работу и можно возвращаться…

Максим. Слушай, так она точно пьяная с каким-то мужиком была?

Неволин. Да какая теперь разница! (Смеется) Ну вы и семейка! Вас одно интересует – пьяная и с кем? Ты еще спроси сколько теперь квартира стоит?

Максим. Да я уже прикинул – бабки хорошие, если продавать. Кстати, как на предмет занять?

Неволин. А как дачу сохранить тебе не интересно?

Максим. А ты что – знаешь?

Неволин. Да вы начните сначала что-то делать! Хотя бы! У вас столько знакомых осталось, вполне влиятельных людей. Этот друг твоего отца, Юдин сейчас зам генерального директора в фирме. Обратитесь к нему. Кстати, я узнал, что Инга Завидонова сейчас в конторе здешней работает, не последний человек…

Можно с ней поговорить… В суды пойти… Надо просто что-то начать делать!..

Максим. Да ладно, не суетись. Поздно уже. Ушел поезд…

Неволин молча смотрит на него, удрученно крутит головой.

Максим. Пойдем лучше пивка дернем. Я там во дворе в кустах шесть банок спрятал!

Неволин (смеется). В том самом месте? Как в детстве? Чтобы мама не нашла!

Максим. Ну!.. Эх, какие были времена!

Они уходят. Из другой двери появляются Виктор и Вера Александровна. В руках у Виктора бутылка. У Веры Александровны несколько рюмок. Садятся да стол, Виктор наливает две рюмки.

Вера Александровна. А что ж мы вдвоем, как пьянчужки? Надо всех позвать.

Виктор. Да ты не волнуйся, сейчас они все на запах налетят. Ладно, мать, давай… Что поделаешь, всему приходит конец…

Вера Александровна выпивает, и на гладах у нее выступают следы. Виктор молчит, наливает себе еще рюмку и пьет.

Постучав в дверь, входит Инга Давидонова. Стройная, подтянутая, подчеркнуто деловитая, воплощенная бизнесвумен.

Инга. Добрый день. Не помешала? Вы тут собираетесь…

Виктор (неожиданно захмелевший). Простите, мадам, а вы собственно кто?

Инга. А я работаю в дирекции дачного поселка.

Виктор. Начальство, так сказать. Власть! Как я вас всех не люблю!

Инга (хладнокровно). Что поделаешь. Вот зашла посмотреть, как вы съезжаете, все ли в порядке!

Виктор (орет). Да ничего у вас не в порядке! Как был совок, так и остался! Где эта чертова машина, которую вы обещали!

Инга. Непредвиденные обстоятельства, машина скоро будет!

Вера Александровна (возмущенно). Съезжаем! Оказывается, это мы съезжаем! Мы сами! Нет, это вы гоните нас! Вы подали на нас в суд. Подумать только – в суд! Как будто мы какие-то мошенники, проходимцы! А мы здесь прожили столько лет. Когда мы приехали сюда, здесь еще ничего не было. Вашей конторы уж точно! Это мой муж строил здесь все. А вы теперь нас в суд тащите!

Виктор (разваливается на диване, на него вдруг находит благодушие). Мы здесь теперь чужие люди. Проходимцы, мать, проходимцы. Ты уж называй вещи своими именами. Мать, что ты набросилась на человека? Что ты от него хочешь? От него ничего не зависит, неужели ты не понимаешь?

Вера Александровна. Ни на кого я не набросилась. Очень нужно!

Инга (с чуть заметной усмешкой). Кое-что и от меня зависит… Главное, чтобы все прошло без эксцессов.

Виктор. А что вы понимаете под эксцессами, мадам? Может, разъясните?

Инга. Вы же не первые освобождаете дачу, и до вас уезжали люди… Ну и случалось… Истерики… Некоторых даже пришлось выносить с милицией и судебными приставами… Ну, судя по всему, сегодня мы обойдемся без милиции…

Виктор. Да уж, этого удовольствия мы вам не доставим. Обойдетесь!

Инга. Скажите, а Максим тоже здесь?

Виктор (дурашливо). А зачем это он вам понадобился? Что за счастливчик – чем он так баб привораживает? Толстый стал, лысеет, а бабы к нему все равно льнут. Мадам, как вы понимаете, к вам это не имеет ровно никакого отношения. Я понимаю, у вас к нему сугубо деловые вопросы. Наверное, он задолжал вам определенную сумму. Впрочем, как и всякому встречному…

Инга. Да нет, дело не в деньгах…

Инга уходит.

Виктор. Экая таинственная незнакомка. Аж жуть!

Вера Александровна (в ужасе). Боже мой, это она! Это точно она!

Виктор. Да кто она? Мать, ты что – бредишь?

Вера Александровна. У меня сразу сердце сжалось…

Виктор. Да кто это, черт побери!

Вера Александровна. Клава мне сегодня рассказала… У Максима с ней была какая-то история, но он ее чем-то обидел, и она пыталась кончить жизнь самоубийством… Она повесилась, а ее случайно спас Игорь Неволин… Зачем она пришла? Она пришла ему отомстить, я чувствую, она пришла отомстить…

Виктор (выпивает). Да, история… Ладно, мать, успокойся, никто никому мстить не будет… Мало ли что на даче бывает, на свежем воздухе! Если бы можно было представить, сколько человек здесь пере… пере… В общем, предавалось любовным утехам… Это был настоящий дом любви! Да-да, дом любви назло моральному кодексу строителя коммунизма! Здесь было море любви. Разливанное море любви! И за это надо выпить!..

Часть участка перед дачей. На скамейке сидит Максим, раскинув руки. Появляется Инга. Какое-то время они молча смотрят друг на друга.

Максим (неуверенно). Привет. Давно не виделись…

Инга. Да все как-то не получалось… Или желания не было.

Максим. Ты как?

Инга. Фифти-фифти. Что-то удалось, что-то пока нет…

Максим. Ты теперь здесь командуешь, я слышал.

Инга. Ну, всем командуют владельцы, акционеры…

Максим. И кто это?

Инга. Ну, это тайна великая… Там черт ногу сломит, пока разберешься среди всех этих офшоров и Каймановых островов!

Максим. А ты тогда кто?

Инга. Наемный менеджер. Чья цель – обеспечить прибыль.

Любыми способами, которые сочту нужными.

Максим. Надо же… Значит, наше изгнание твоих рук дело?

Инга. Все еще можно изменить.

Максим. Вот как! И что же для этого надо сделать?

Инга. Не знаю.

Максим. А кто же знает?

Инга. А ты подумай сам.

Максим. Ничего не понял.

Инга. А что тут непонятного? Можно все изменить. Я могу все остановить. Но зачем мне это делать? Я не знаю. Подумай, может, что придумаешь.

Инга уходит. Появляются Неволин с Дунькой. У них в руках пакеты, из которых они достают пиво и какую-то закуску.

Максим. Ты знаешь, кто сейчас здесь был? Инка Завидонова…

Неволин. Господи, а она откуда?

Максим. Она теперь тут всем распоряжается. Большой человек.

Дунька. Так, я могу узнать, что это за персонаж тут объявился и чего ему тут надо.

Неволин. Инка Завидонова – местная девчонка, у нее с твоим дядей было что-то вроде юношеской любви…

Максим. Да какая там любовь! Так, пару раз по пьяному делу… А она решила… Потом оказалось, что она даже от ревности повеситься сдуру собралась, а вот Неволин ее спас – из петли вынул…

Дунька. Ничего себе вы тут развлекались! По полной программе… А ты, Неволин прямо настоящий спасатель – меня спас, ее спас… Герой настоящий! Дай-ка я тебя поцелую…

Дунька целует Неволина.

Неволин. И чего она хочет?

Максим. Да я ни хрена не понял! Я, говорит, могу остановить ваш отъезд, но не знаю, зачем мне это делать. Вот ты, говорит, и подумай, зачем мне это делать…

Дунька. А до тебя что – так и не дошло?.. Тебе или жениться на ней надо. Ну или просто трахнуть тут по-быстрому. В смысле заняться с ней любовью, чтобы снять тягостное воспоминание о попытке суицида, который гнетет ее всю жизнь, и тем самым вселить надежды на будущий роман… Элементарный психоанализ. На детском уровне.

Максим смотрит на Неволина. Тот радводит руками.

Неволин. Во всяком случае никаких других мыслей мне в голову не приходит.

Максим. Куда мне жениться? Если Светка ребенка ждет!

Дунька. Точно ждет?

Максим. У нее справка есть!

Дунька. Ну, справку я тебе любую сейчас сделаю…

Неволин (серьедно). Одно понятно – она пришла по твою душу. Твоя душа ей нужна.

Максим. Зачем?

Неволин. То ли хочет пробудить в ней раскаяние, то ли растоптать уже до конца…

Дунька. Ошиблась девушка. Сильно промахнулась. Души-то у нас никакой уже нет, да, дядя Максим? У нас там теперь выемка, пустое место…

Максим молчит, погруженный в какие-то свои мысли.

Большая комната. Входит Клава. Спускает платок с головы на плечи. Устало садится на пустой стул. Сидит, погруженная в свои мысли. Вдруг дверь чулана распахивается со скрипом, и Клава видит бюст… Клава какое-то время молча смотрит на него.

Клава. И чего они его прячут все? Не нравится? Или стесняются? Нашли чего стесняться! Поставили бы прямо перед домом, как памятник, глядишь, сегодня и не выгоняли бы…

Входит Виктор.

Виктор. Клава, ты что ли? Прощаться пришла?.. Как живешь-то? Что-то мы с тобой давно не виделись…

Клава. Жизнь моя как у всех – сегодня здесь, а завтра на помойке.

Виктор (он все еще расслабленно благодушен после выпитого). Тебя-то уж точно никто не тронет. Без тебя и поселок этот представить нельзя. Ты же здесь как домовая… Всегда была, всегда будешь.

Клава. Ну да… Давно ты тут не был, ничего не видишь, ничего не знаешь. А тут все перевернулось…

Виктор не слушает ее, он вдруг погрузился в воспоминания.

Виктор. А дочь как?.. Девушка Юля, моя первая настоящая любовь! Какая может быть только в юности. Среди лесов, полей, под трели соловья!., прозрачными ночами… Все было именно тут. Господи, сколько же лет прошло уже!.. Помнишь, как ты нас с ней гоняла?

Клава. Память пока не отшибло.

Виктор. Все пальцем грозила: «Учти, Виктор, я не погляжу, что я тебя еще с таких вот лет помню… Дочку позорить никому не дам! Кого хошь за нее разорву!» А у нас с ней ничего такого и не было… Только целовались у родника среди тучи комаров… Ее они, кстати, совсем не кусали. Лягушки еще орали, как оглашенные… Когда это было!

Клава. Грозилась и правильно делала. Потому что ничего у вас с ней быть не могло. Кто был ты, а кто она? А ты совсем ополоумел тогда, знать ничего не хотел…

Виктор. Зря ты тогда меня боялась, она меня быстро отшила. Надоел… Я же для нее сопляк был, а вокруг нее столько взрослых мужиков с деньгами крутилось, а тут я с потными ручонками… Эх, разбили вы мне с дочкой своей сердце тогда…

Клава. Значит, надо было.

Виктор. Может быть, и надо, может быть… И как она сейчас? Она же вроде бы куда-то уезжала? Потом вернулась…

Клава. Да как… Живет… А лучше бы не жила…

Входит Вера Александровна.

Вера Александровна. Клава, вы про кого этого так?

Клава. Про Юльку, дочь мою, а то про кого же… Про нее, паскуду…

Виктор. Погоди, Клав! Ты что несешь? Ты понимаешь, что ты говоришь?

Клава. В том-то и дело, что понимаю. Спилась она… Насовсем. На человека уже и не похожа… Про другое и не говорю… Она тут по рукам у последних забулдыг ходит. А последнее время с строителями связалась… Этими, как их, гастарбайтерами… Их же сюда теперь все больше завозят и завозят… Они же тут без баб живут, а мужики здоровые, вот она к ним и ходит, зарабатывает на бутылку…

Вера Александровна. Но желать смерти!.. Дочери…

Клава. А что же мне – внучке смерти желать? Она ж уморит ее – или нарочно, или ненароком. Родила, я уже и не надеялась… Беременная была, я места себе не находила – все боялась, что у нее больная или урод родится. А родилась нормальная. Это же счастье какое, что не урод! Девочка такая хорошая, светленькая… А эта… Только месяц, может, и не пила… А потом – то накормить забудет, то на морозе оставит, а сама бегает, похмелиться ищет… Вином поить начала, чтобы девчонка не плакала…

Вера Александровна. Ребенка вином?

Клава. А больше у нее ничего нет. А теперь еще под забором шприцы стала находить… Пусть уж лучше помрет. Господи, что же с человеком делается! Вы же помните, какая она в детстве была – как ангелочек, светилась вся… А теперь? Разве в ней от ребенка хоть что-нибудь осталось? Откуда она такая стала? Почему? Смотрю на нее и одного понять не могу: откуда она такая стала? Когда ее подменили? Ну, не мог тот ребенок такой паскудой стать, не мог!.. Вы же помните, какой она девочкой была? Светилась вся!.. Люди вообще на детей совсем не похожи.

Вера Александровна. Погодите, Клава, погодите! Я не могу это слышать!.. Ее надо лечить, у наших знакомых есть хороший специалист, я поговорю…

Клава. Не будет она больше человеком. Не осталось в ней ничего. Нечего там лечить. Только керосином…

Вера Александровна (беспомощно). А разве керосин помогает?

Клава (после дьявольской паузы). А как же! Еще как! Облить керосином да поджечь – все как рукой снимет.

Вера Александровна. Виктор! Я не могу…

Виктор (с трудом). Клава, ты это брось.

Клава. Я бы бросила, только… Тут все просто. Или она, или внучка. Ее жизнь уже не поправишь, а внучка еще может пожить по-человечески, если ее от матери спасти. Счет-то совсем простой…

Виктор (в ярости). Да выкинь ты это из головы, слышишь! Считает она! Обеих спасать надо, пронимаешь, обеих!

Клава (спокойно). Обеих не спасу.

Виктор. Клава!

Клава. Да не ори ты так, Виктор. Ором не поможешь, тут уже другие расклады пошли. Давайте прощаться – мне идти надо, а то внучка проснулась уже, наверное. Я же ее у соседки оставила, этой-то нет… Опять у строителей, наверное…

Виктор. Клава, обещай мне…

Клава. Чего? Ничего я тебе обещать не могу и не буду. Нечего мне тебе обещать… (Неожиданно) А у вас хороший дом был. Этим, которые на ваше место лезут, счастья тут не будет… ( Обращаясь к бюсту). Ну, прощай, Николай Николаевич! По-разному тут о тебе вспоминают, ну да на всех не угодишь. А я так только добром…

Клава уходит. Вера Александровна и Виктор в растерянности смотрят друг на друга.

Вера Александровна. Нет, ты что-нибудь понимаешь? Она же молилась на нее! Мы ее все тут баловали.

Виктор. Девушка Юля… Я задыхался, глядя на нее… Ты объясняла мне, что встречаться с ней не надо, а я ничего не слышал…

Вера Александровна. Я боялась…

Виктор. Сейчас я все понимаю, а тогда… Господи, но ведь любить больше, чем Клава, нельзя. Она бы умерла за нее, не задумываясь… И что? Почему? Зачем все было? Зачем?

Вера Александровна. Зато тогда ей было зачем жить…

Входит Тася.

Тася. Что-то я притомилась… Может чаю?

Виктор. А что – мысль. Пропади все пропадом – сядем и будем чай пить. Как когда-то… Как там у Федора Михайловича? Миру провалиться или мне чаю попить? Так вот – будем чай пить.

Тася и Вера Александровна уходят на кухню. Виктор заваливается на диван. Входят Неволин и Дунька.

Дунька. Пап, а ты чего это разлегся? Мы что не уезжаем?

Виктор. А черт его знает! Надоело все! В конце-концов придет машина, как-нибудь закидаем все… Один черт весь этот хлам девать некуда – потом выкидывать придется.

Дунька. Наконец-то дошло! Я сколько говорила – свалить все в кучу во дворе и запалить!

Виктор. Ты это своей бабушке объясни – ведь тут вся ее жизнь. Во всяком случае, она так считает. Я – пас. Мои возможности исчерпаны.

Неволин. Виктор, я все пытаюсь понять: а почему вы так торопитесь уехать? Чего вы так всполошились? Ведь вы можете элементарно не уезжать! Живите себе, как жили, и все. Никто вас не тронет. Все эти выселения, повестки, суды – это же чепуха. Это только Вера Александровна как настоящий советский человек может их бояться! Никто вас не тронет, пока вы не отдадите все сами… А вы не отдавайте! Отец оставил вам имя, с которым и сегодня ничего не страшно. Вам надо было послать всех, а вы сразу бросились вещи собирать.

Вам просто надо предъявить свои права. Вы недооцениваете своего наследства. Не понимаете. Отец оставил вам столько…

Виктор. А может, оно мне не нужно? А? Может, я не хочу за него бороться? На кой мне все это сдалось?

Дунька. Погоди, отец, ты серьезно?

Виктор вскакивает с дивана.

Виктор. Да на кой он мне сдался, этот дом? Ну, останемся… Опять тут будет колготиться мать круглый год со своими подружками и знакомыми… Он только ей одной и нужен!.. А здесь все сгнило, ткни пальцем – упадет. Или сгорит, потому что вся проводка ржавая. Здесь надо все сносить и строить новый дом. Но на это у меня нет ни денег, ни сил. Да и желания.

Дунька. А ты бабушке это не пробовал объяснить?

Виктор. Не пробовал. Потому что ей это объяснить нельзя. Просто нельзя! Она так и умрет с мыслями о том, как она была счастлива тут. А мне тут все осточертело!

Неволин. Тогда прошу прощения… Тогда действительно остается только чай пить. Пойду руки мыть.

Неволин уходит. Дунька и Виктор остаются вдвоем. Дунька с интересом рассматривает отца. Тот вдруг корчит ей смешную рожу.

Входят Тася и Вера Александровна, накрывают стол для чая. Входят Неволин и Дунька. Рассаживаются за столом. Дунька садится рядом с Неволиным. Вера Александровна вдруг достает из кармана бумагу.

Вера Александровна (смеется). Нет, я не могу! Как все удивительно было – как будто не с нами… Это письмо отца! И знаете, о чем он пишет?

Виктор. А кому он пишет?

Вера Александровна. Как кому? Мне, конечно. Он пишет… хотя… Вы тут ничего не поймете.

Виктор. Ну, еще бы! Где нам?

Вера Александровна. В общем он был тогда в отъезде, мы не виделись месяцами… И вот он пишет… Ах, да, сначала я написала ему… (Она возбуждена, путается). Впрочем, сейчас это, наверное, и непонятно, а тогда… Тогда мне было не до смеха…

Виктор. Мать, если ты хочешь сказать что-то внятное, напрягись и сосредоточься.

Вера Александровна. Ой, не путай меня…Я что-то разволновалась вдруг… В общем, я тогда написала ему… Написала, что я в положении…

Виктор. Поздравляю! Только этого нам сегодня и не хватало!

Вера Александровна. Не говори ерунды, это было столько лет назад!

Виктор. Надеюсь.

Вера Александровна. В общем, я была в положении и написала отцу, что не знаю – оставлять ребенка или нет? Я боялась…

Виктор. А аборты уже были разрешены?

Вера Александровна. Разве в этом дело? Я боялась оставлять ребенка потому… Нет, ты все равно не поверишь! Я боялась…

Виктор. Все боятся.

Вера Александровна. Я боялась войны!

Виктор. Во как! Мать, ты растешь на глазах.

Вера Александровна. Нет, правда-правда! Была какая-то сложная политическая обстановка, напряженная… Все говорили, что может начаться война, а тут ребенок… Вот я и написала ему – оставлять или не оставлять?

Виктор. И что он ответил?

Вера Александровна. Вот тут, я сейчас прочитаю… «Знаешь, я лично в новую большую войну не верю, надеюсь, что у людей хватит ума не допустить ее… Ну а не хватит… Это будет такая война, что мало кто уцелеет. Не бойся, что кто-то один из нас останется страдать. Погибнем вместе, наш ребенок поймет нас и простит…»

Виктор. Да, утешил… Юмор хоть куда! Советский! И как один умрем в борьбе за это!

Вера Александровна. Самое смешное, что я сразу успокоилась и…

Тася. Ну, чай готов, садимся…

Виктор. Значит, я мог стать первой жертвой так и не начавшейся войны. Почетно. Наверное, мне на могилку положили бы грамотку от ЦК КПСС…

Вера Александровна. Но ты же не стал! А кстати, очень многие стали.

Тася. Тогда все относились к этому очень серьезно… Обстановка была нехорошая. Вам, Виктор, этого, конечно, сейчас уже не понять… А тогда нам было действительно страшно…

Виктор. Да, запугали вас тогда до самого основания. Такую борьбу за мир вели, что готовы были все и всех в клочья разнести ради каких-то коммунистических химер…

Входит Максим.

Виктор. А вот и герой нашего времени пришел. Верный продолжатель дела отцов. Надежда и опора. Он наплевал на все тревоги и страхи человечества! Он выше их! Поприветствуем продолжателя!

Максим. Спокойствие, граждане! Ценю ваши чувства, но постарайтесь держать себя в руках. Все остаются на местах. Объятия и поцелуи отменяются. Все садятся.

Максим и Виктор дурачатся, разыгрывая какое-то представление, и обнаруживают немалый артистизм. Вера Александровна любуется ими.

Максим. Продолжайте, граждане, пусть вас не смущает наше присутствие… Я и сам могу чашечку…

Виктор. Неужто соизволите?

Максим. Отчего же не соизволить? Еще как соизволю.

Виктор. Нет, что делается! Просто душа замирает от восторга и благоговения… Вы уж на нас не сердитесь, Максим…

Максим. Николаевич.

Виктор. А как же! Обязательно – Николаевич. Непременно! Мы же понимаем. Свое место знаем. А мы тут, знаете, по-простому так, по-дачному, чайком балуемся. Вы уж не судите нас строго.

Максим. Да уж я потерплю, придется. Куда от вас денешься! Чай-то хороший? Или из опилок?

Виктор. Да как можно!?.. Да разве мы посмели бы вас да из опилок!

Вера Александровна. Виктор, довольно, а то я сейчас лопну от смеха!

Тася. У вас всегда было весело… Даже без всякого повода…

Виктор. Ну, как же без повода! У нас повод ого какой! Всем поводам повод.

Вера Александровна. Что ты имеешь в виду?

Виктор. Ну, как же, мы же ждем прибавления в семье, ты что забыла?

Вера Александровна. Мы?

Виктор. Мы. Семейство Иконниковых. Это ты войны боялась, я из-за своих по ночам не сплю, а сын твой и наш брат ничего не боится. Ему ничего не страшно. Он продолжает размножаться как ни в чем не бывало!

Максим. Что ты несешь?

Виктор. Янесу? Это ты несешь…

Тася. О чем вы все время говорите?

Виктор. О том, что у них будет ребенок – у него и его ненормальной жены.

Тася. Так он же развелся?

Виктор. Кто тебе сказал? Зачем ему разводиться? Ему так удобнее – не разводясь. На всякий случай – вдруг понадобится.

Максим. Да что ты понимаешь!

Встает и уходит.

Тася. Если у Максима будет ребенок, то…

Виктор. Его жена вернется к нему… А мать после всего, что было, не сможет с ней жить под одной крышей. И она, тварь, это знает… Она специально это сделала!

Неволин. Погодите, может быть, это все просто розыгрыш… Уж я жену Максима знаю – она и не на такие штуки способна…

Вера Александровна. Да нет, ничего уже не может быть. Я теперь и там, в Москве, лишняя… Лишняя в собственном доме… Только мешаю… У меня отнимают все. Сегодня этот дом… Потом она выживет меня из квартиры, в которой мы жили с Николаем… Жить я с ней не смогу, придется разменивать, если я доживу… У меня отнимают все.

Вбегает Максим.

Максим (Виктору). Кто тебя просил? Зачем?

Виктор. Лучше знать правду.

Максим. Да нет никакого ребенка! Нет! Я наврал. Просто наврал. Представил себе утром, как ты начнешь орать, что я опоздал, и решил соврать что-нибудь… Чтобы тебя, припадочного, успокоить.

Тася. Максим, нуты даешь! Совсем уже ничего святого…

Виктор. Да он слова – то такого не знает!

Вера Александровна. Нет, правда? Значит…

Виктор. Мать, откуда ты знаешь, что он сейчас не врет?

Вера Александровна. Ты, правда, не врешь сейчас?

Максим. Да правда, правда…

Вера Александровна. Слава богу!

Дунька. Ну вот мы уже все и счастливы… Учись, Неволин. У нас, Иконниковых, все по-быстрому, мы китайские церемонии разводить не любим… Мы чай пьем по-простому, по-нашему…

Входит Инга.

Инга. Добрый день, извините, если помешала… Но мне надо срочно переговорить с Таисией Семеновной.

Тася. (встает, очень взволнованна). Да-да, пойдемте куда-нибудь… Чтобы не мешать…

Виктор. Да вы присаживайтесь, чайку с нами попейте…

Инга ( садится за стол).

Виктор. Мы – народ незлобливый, вы нас – в суд, а мы вас – за стол…

Дунька. Да уж, это по-нашему, по-иконниковски.

Вера Александровна. Вы меня так этой повесткой перепугали, мне даже плохо стало…

Виктор. Наша мать – человек советский и потому твердо знает, советский суд оправдать не может, только осудить. Ну там лет пять и десятку по рогам!

Вера Александровна. По каким еще рогам – что за глупости!

Виктор. По рогам – это значит на поселение… Солженицына читать надо было!

Вера Александровна. А я уже бог знает что подумала…

Максим. Ох, мать, ты как солдат из анекдота всегда об одном думаешь!

Все смеются. Весело.

Инга (улыбаясь). Но вы и нас поймите. У вас аренда кончилась. Куда нам было деваться? Повестка появилась только после того, как люди, которые займут вашу дачу, стали жаловаться, ходить по начальству, начальство требовать…

Тася всхлипывает и убегает.

Вера Александровна. Что это с ней?

Дунька. Какая прелесть! Замечательно!

Вера Александровна. Что замечательно?

Дунька. Насколько я понимаю, дача переходит им…

Вера Александровна. Кому им?

Виктор. Судя по всему, нашим старым и верным друзьям…

Вера Александровна. Нашим?

Виктор. Ну да, Тасе и дяде Гене…

Вера Александровна. Что за ерунда! (Смотрит на Ингу).

Инга (разводит руками). Да, было принято такое решение… Они очень просили, у них деньги, заслуги…

Вбегает Тася, в слезах.

Тася. Вера, дорогая, это все не так! Не так! Это не мы, нам предложили… Мы так измучились, извелись… Неужели ты думаешь!

Вера Александровна. Я уже ничего не думаю… Отказываюсь.

Тася. Я так и знала! Что ты обидишься, неправильно все поймешь… Мы не хотели, но потом подумали, что ты поймешь…

Вера Александровна. Что я должна понимать? Что?

Тася. Мы хотели, как лучше! Хотели помочь тебе!

Вера Александровна. Помочь мне, выгоняя меня из дома? Извини, мне это действительно трудно понять. Что за день сегодня! Я его не переживу!

Тася. Мы не хотели, чтобы сюда пришли чужие люди! Совсем чужие! Вот чего мы хотели! А так ты сможешь всегда жить здесь, приезжать, когда захочешь… сколько захочешь!

Вера Александровна. Нет, вряд ли… Вряд ли я теперь этого захочу…

Виктор. Господи, Тася, неужели нельзя было сказать нам об этом раньше?

Тася. Я боялась… Мне было страшно… Я все время откладывала и откладывала… Вы могли все не так понять, могли подумать, что… А мы хотели как лучше для вас! Не для себя!

Дунька. Ну, это мы уже поняли. Уразумели.

Телефонный звонок. Максим снимает трубку.

Максим. Да… Да, я… Здравствуйте, дядя Гена! Да вот собираемся потихоньку… Машину ждем… Да здесь… Тася, тебя…

Тася. (схватив трубку). Да, Гена! Что?.. А валидол ты нашел? Прими немедленно! И от давления!.. И ложись, тебе надо лежать… Зачем? Зачем ты сюда едешь? Я не понимаю, зачем… (Кладет трубку). Это Гена. У него плохо с сердцем, а он зачем-то едет сюда… Вера, у тебя есть сердечное?

Вера Александровна. Должно быть в сумке. Пойдем посмотрим.

Уходят, поддерживая друг друга.

Инга. Интересные люди…

Виктор. Кто?

Инга. Да все вы. Вас предали, обманули, а вы обнимаетесь…

Виктор. Но это действительно – ближайшие друзья нашей семьи. Ближайшие! Они очень многое для нас сделали. В конце концов, не вижу ничего плохого в том, что дача перейдет к ним. Тася права – это лучший вариант. И мать сможет тут бывать… Немного отойдет, успокоится… Нет, в этом что-то определенно есть…

Инга. Ну, вам жить…

Инга уходит. Максим бросается вслед за ней. В коридоре затягивает в пустую комнату.

Максим. Зачем ты пришла?

Инга. Сообщить радостное известие.

Максим. И только? Не верю.

Инга. А зачем же еще по-твоему?

Максим (прижимая ее к себе). Чтобы увидеть, что я хочу тебя… по-прежнему… Удостовериться…

Инга. Хватит. Довольно. Уже удостоверилась.

Максим. А помнишь, как мы в детстве голыми купались во дворе в корыте, которое ставили на солнце, чтобы вода нагрелась? И как рассматривали друг друга?.. Вода была такая теплая…

Инга. Голыми мы купались не только в детстве… А шуточки свои ты тоже вспоминаешь? «Наше дело не рожать. Сунул, вынул – и бежать!»

Максим. И это все, что ты помнишь? Немного.

Инга. Я помню все. И даже как ты сказал своему дружку, кивнув в мою сторону: «Хочешь, попробуй!»

Максим. Ты что – пришла отомстить мне?

Инга ( снисходительно). Вот еще.

Максим. Так чего ты хочешь? Может, решила все-таки отложить наш отъезд? Признавайся…

Максим опять обнимает Ингу, та не отталкивает его, но абсолютно холодна.

Инга. Отложить-то можно. А ты придумал, почему я должна это сделать?

Максим. Да потому что ты никак не можешь забыть, что у нас тут с тобой было… Никак не можешь… И уже не забудешь никогда…

Инга холодно наблюдает, как он распаляется.

Инга. Может быть… Может быть и не могу… Но пришлая не поэтому…

Максим. А зачем?

Инга. Удостовериться, как ты выразился.

Максим. Ивчемже?

Инга. Это мое дело. Кстати, я еще вернусь. Я еще не все сказала… Да, а ты… Ты меня пока ни в чем не убедил.

Уходит.

Большая комната. Неволин, Дунька и Виктор все еще сидят за столом. Возвращается Вера Александровна. Потом появляется Максим, молча садится за стол.

Вера Александровна. Заставила ее прилечь. Она так разволновалась… Когда же, наконец, эта машина придет!

Виктор (обнимает ее за плечи). Правильно, мать, ты молодец. Так и надо. Все кончено и не о чем жалеть.

Входит Клава.

Клава. Вера Александровна, я чего вернулась. Может быть, вы ее мне отдадите?

Вера Александровна. Чего, Клава? Вам нужно что-то из вещей? Вы скажите, что… Пожалуйста. Мне не жалко.

Клава. Да я не про вещи. Я про статую эту. (Распахивает дверь шкафа). Я же понимаю, чего вы мучаетесь. Куда вам ее в город с собой тащить? И выкинуть просто нельзя. Что люди скажут? Вот вы и переживаете. А я бы дома у себя поставила – мне нравится. У меня и сосед штукатур – подправит, если что сломается…

Дунька. Клава, ты чего несешь? Какой еще штукатур? Это тебе что – слоник? Нашла игрушку.

Клава. Вера Александровна, да вы не сомневайтесь…

Вера Александровна. У меня есть сыновья. Взрослые люди. Вот пусть они и решают.

Клава. Да чего они решат! Что я их не знаю! Знаю, вон с каких лет. Им все равно. Все одно вам придется.

Клава уходит.

Виктор. Чего-то она сегодня разговорилась… раньше она себе такого не позволяла.

Вера Александровна. Но нам все равно надо решить, что делать с этим (показывает на шкаф с бюстом).

Дунька. А давайте его оставим Таське с дядей Геной на вечную память! Пускай целыми днями любуются! Они же наши друзья!

Максим. Ага, оставим в качестве привидения. Долго они тут с таким подарком не протянут.

Вера Александровна. Да сделайте же что-нибудь!

Виктор и Максим молчат.

Дунька. Неволин, придется тебе. Как человеку со стороны, у которого рука не дрогнет.

Неволин. Ну давайте смотреть на вещи здраво…

Дунька. По-немецки.

Неволин. По-немецки. Взять его с собой вы не можете. Оставить здесь тоже. Подарить Клаве? Тоже какая-то глупость… Выкинуть?..

Иконниковы молча смотрят на человека, который решает да них, что делать.

Неволин. Тоже не годится. Остается одно – ликвидировать. Чтобы не мучить себя и других.

Вера Александровна. Что значит ликвидировать?

Виктор. Как?

Неволин. Проще всего разбить.

Максим. Точно. Разбабахать на мелкие куски, чтобы никто не догадался, что это было.

Вера Александровна. Какойужас!

Дунька. И чем бить?

Неволин. Да чем угодно.

Максим. Ломом или топором – какая разница! Когда пошла такая пьянка!..

Виктор. Ну тогда давай – бей его по голове топором. Или ломом.

Максим. А почему я?

Дунька. А кто же еще?

Вера Александровна. Я не могу больше это слышать. Делайте, что хотите, только без меня!

Максим. Мам, ну успокойся ты! В конце концов, это же гипс, просто гипс, а не живой человек…

Неволин. Можно и не разбивать. Можно закопать. Если хотите – захоронить…

Дунька. Точно. Неволин, ты гений!

Максим. И устроить поминки! Вселенский плач! Священника приглашать будем?

Неволин. Да нет, я серьезно. Просто закопать в саду. Вырыть яму поглубже и закопать. Земля сейчас еще мягкая… Там его никто не найдет и не тронет…

Виктор. Да, земля еще мягкая, теплая…

Затемнение. Высветляется участок сада. Неволин копает яму. Один. От дома подбегает Дунька.

Дунька. А ты чего один работаешь? А мои родственнички? Они чего отлынивают?

Неволин (копая). Обещали подойти… Черт, тут корни старые везде, рубить приходится…

Дунька. Ага, ты тут рубишь, копаешь, а эти там выпивают… Что их не знаю! Ох, Неволин, пропадешь ты без меня! Какой-то ты беззащитный, податливый… На тебе все готовы ездить, а ты…

Неволин (усмехаясь). Я уже понял.

Дунька. Что?

Неволин. Что мне без тебя нет в жизни счастья.

Дунька. Ну и молодец. Вот нравится мне в тебе это – что ты понятливый…

Неволин. Но податливый…

Дунька. Ну, это дело поправимое. Под чутким руководством и зорким глазом… Ладно, пойду этих бездельников потороплю. А ты тут особо не усердствуй – не экскаватор им…

Появляется Инга в сопровождении нескольких гастарбайтеров. Что-то им объясняет, показывая на дачу. Видит Неволина, подходит.

Инга. Привет, спаситель. Ты чего тут копаешь, клад что ли ищешь?

Неволин. Наоборот. Решили какие-то обломки закопать, чтобы не мешали. Обломки былого счастья, так сказать…

Инга машет гастарбайтерам: «Идите, свободны!» Те уходят, оглядываясь.

Инга. Ну, что скажешь?

Неволин. Могла бы и помочь, по старой памяти…

Инга. По старой памяти, мне надо бы…

Неволин. Да брось ты! Были молодые, глупые, но ведь счастливые! Вот что помнить надо…

Инга. Знаешь, помочь бы можно… Но пусть попросят, слова найдут… А то все надеются, что им и так все достанется, потому как вроде бы положено… А друг твой все уверен, что если он мне свою лапу под юбку сунет, так я сразу растаю, ноги врозь и все для них сделаю… А у меня от него уже давно ничего не тает. Поэтому и делать мне для них пока нечего. Кстати, и этим их дружкам Юсиным тоже… Ты им, кстати, передай, что их вопрос откладывается…

Неволин. Как откладывается?

Инга. А так… Скорее всего, дача им не достанется. Возник другой вариант, более коммерчески выгодный. Так что передай им там… Пусть не спешат.

Инга уходит, победительно улыбнувшись.

Неволин ( глядя ей вслед). Ну вот и докопались!..

Снова высветлена большая комната. Она пуста. Тяжело входит Геннадий Алексеевич Юсин. Видит бюст в распахнутом шкафу, хватается за сердце. Вбегает Тася.

Тася. Геннадий! Ты все-таки приехал… Зачем? Я же просила тебя!

Юсин. Что это? Вот там в шкафу…

Тася. Это бюст Коли. Ты просто забыл о нем. Помнишь, его подарил Коле какой-то скульптор-любитель? Он давно стоит здесь. Его скоро закопают.

Юсин. Закопают? Зачем? Где?

Тася. Тут, на участке. Пусть, пока… А потом мы что-нибудь придумаем…

Юсин. Тася, это все невозможно! Не нужно! Надо немедленно отказаться. Прямо сейчас. Как я мог согласиться на все это! Как?

Тася. Успокойся. Ты выпил лекарство?

Юсин. Это все ужасно, мерзко! Непристойно! У меня и так все шепчут за спиной… Это так унизительно!

Тася. Геннадий, я прошу тебя – успокойся. Тебе нельзя так переживать. Сейчас у всех дачи. Тебе обязаны предоставить тоже. Тебе по должности положено. Вот и предоставили.

Юсин. Неужели ты не понимаешь!..

Тася. Это ты не понимаешь! Вера только рада, что именно мы будем жить здесь. Потому что тогда она сможет сюда приезжать. А если здесь поселятся чужие люди…

Входит Виктор.

Виктор. Здравствуйте, дядя Гена. Как вы?

Юсин. Виктор! А где Вера? Где Максим? Я хочу вам сказать, объяснить… чтобы вы знали… Коля был моим другом, я ему всем обязан!.. Ая…

Виктор. Да не переживайте вы так, дядя Гена! Мы все понимаем, и мать тоже…

Юсин. А где Вера? Я хочу, чтобы она… Иначе я не смогу! Только если она скажет, что она… Только…

Тася. Ему плохо! Он должен немедленно лечь!

Входит Вера Александровна.

Вера Александровна. Гена, зачем ты приехал?

Юсин. Вера, я… я… (хватается да сердце).

Вера Александровна. Его надо немедленно уложить! Виктор, помоги!

Виктор и Тася уводят Юсина. Какое-то время Вера Александровна одна. Возвращается Виктор.

Виктор. Уложили… Как бы не пришлось скорую вызывать…

Вера Александровна. Сердце у него давно плохое…

Виктор. Это Таська его втравила, сам бы он не стал…

Вера Александровна. Я знаю.

Входят Максим и Неволин. Потом Дунька.

Максим. Слушайте, тут такой шухер… Инга сказала Неволину, что дачу Таське с дядей Геной не дадут! У них расклад переменился.

Все смотрят на Неволина.

Неволин. Да, она просила передать, чтобы они не спешили с переездом… Больше я ничего не знаю.

Дунька. Отпад! И это, ребята, в натуре круто!

Вера Александровна. А бедный Гена чуть не умер от переживаний. Получается – все зря…

Виктор. Да-а… ситуация… Нет, бог он все-таки не ангел… И если что дает, то на своих условиях…

Вера Александровна. Представляю, как расстроится Тася…

Дунька. Ба, ты еще поплачь о ней… Ладно, но эту штуковину (указывает на бюст) надо все равно закопать… Зря что ли Неволин там такую яму вырыл!

Максим. Надо так надо. Давай, Неволин, заходи с того боку… Сейчас мы его…

Максим и Неволин подходят к шкафу с бюстом.

Максим. Ну, что? Понесли?

Виктор. Какое-то дурацкое ощущение… Будто мы мерзость какую-то затеваем.

Максим. Ну ладно, мы же не человека хороним!

Виктор. Уверен?

Максим. Слушай, кончай свою мистику! А то мать сейчас реветь начнет…

Виктор, Максим и Неволин подступают к бюсту, с трудом поднимают его… Возгласы: «Тяжелый какой!.. Неудобно… На меня подавай!.. Руку перемени!.. Ой, пальцы!»

Вера Александровна (бросается к ним). Осторожно! Разобьете!

Максим и Неволин опускают бюст на пол.

Максим. Мать, ты что – псих? Хочешь, чтобы тебе на ногу свалилось? Ну разобьем, ну и что? Мы же его закапывать несем! В яму, а не в музей!

Вера Александровна. Какой ужас! За что мне все это?

Максим. Виктор, да скажи ты ей! Или мы сейчас закончим этот сумасшедший дом, или… или давайте все вместе дружно сходить сума! Хором! Это же глина, гипс, камень! При чем здесь отец? Что вы вцепились в этого урода?

Вера. Не смей так говорить!

Дунька. Я сейчас!

Выбегает и возвращается с носилками.

Дунька. Я думаю, так будет удобнее.

Неволин. Действительно.

Дунька ему подмигивает.

Максим. Погнали, пока при памяти.

Максим, Виктор, Неволин укладывают бюст на носилки. Неволин и Максим несут бюст к яме. Виктор поддерживает Веру Александровну, бредущую следом. Дунька идет одна, засунув руки в карманы куртки.

Сад, сумерки. Максим, Виктор и Неволин подносят бюст на носилках к яме.

Опустив носилки на землю, какое-то время стоят, невольно склонив головы.

Максим. Ну, опускаем что ли?

Пауза.

Максим. Или речи говорить будем? (Виктору) Ну, давай, произноси… Скажи, как трудно нам сейчас одним, когда всю ответственность надо брать на себя. Скажи, что нас выгоняют из дома, который он построил, а мы, два бугая, ничего не можем сделать… Скажи, что дом у его жены отнимает его ближайший друг. Мало того, скажи, что его жене негде жить, потому что его сыновья не хотят жить с ней… Если тебе так хочется говорить, говори всю правду!.. Ну, говори же, что ты молчишь? Скажи что-нибудь, потому что уже надоело ждать! Сколько можно!

Виктор молчит, потом вдруг поднимает валяющуюся на земле лопату и замахивается на Максима. Неволин бросается вперед и вырывает лопату из рук Виктора. Вера Александровна страшно вскрикивает: «Виктор! Максим!» и валится на землю. Все бросаются к ней. Крики: «Мама!.. Голову держи!»

Дунька. Вы что, оба совсем очумели! Идиоты, вы ее в могилу сведете! Ведите ее домой, а то у нас тут настоящие похороны начнутся! Мы с Неволиным все без вас сделаем.

Виктор и Максим послушно повели вдвоем мать к дому, который выглядел со стороны таким теплым и уютным со своими освещенными окнами.

Дунька. Ну, Неволин, давай заканчивать весь этот бардак. Больше, как видишь, это сделать некому.

Неволин. Слушай, они там в доме точно друг друга не поубивают? Может, тебе лучше пойти за ними присмотреть?

Дунька. Обойдутся. Ты за них не беспокойся! Это порода особая. Слабаки, но сильно при этом живучие. Сейчас у них все пойдет как по расписанию – поорали немножко, можно и расслабиться, чтобы прийти в себя. Выпить у них всегда что найдется… Вот увидишь, когда мы все сделаем и вернемся в дом, они будут со смехом вспоминать, как чуть не поубивали друг друга. А бабуля будет смотреть на них счастливыми глазами и умиляться… Так что, когда мы туда вернемся, перед нами предстанет святое семейство в лучшем виде. Во всем своем великолепии!

Неволин. А ты, значит, другая…

Дунька. Другая, да не совсем, к сожалению… Ладно, еще разберешься, успеешь… Дай-ка я тебе лучше помогу.

Дунька подошла к бюсту, стоявшему на краю ямы, поставила на него ногу и несильно толкнула. Бюст легко и беззвучно съехал вниз и плюхнулся в темную холодную жижу на дне.

Дунька. Вот и все. Хватит уже, надоело. Нашли себе развлечение! Извини, дед, если что не так. Уж какие есть!..

Дунька дождалась, пока Неволин закидал яму де млей, потом взяла его под руку, они медленно пошли к дому.

Вся семья Иконниковых и Неволин да столом. После происшедшего в саду чувствуется опустошение – не о чем говорить…

Раздаются тяжелые шаги. Грубый голос: «Хозяева есть?» Входит шофер.

Шофер. Хозяева живы?

Максим. Да живы-живы.

Шофер. Так ехать будем? Или как?

Максим. Куда же мы денемся…

Виктор (непонятно к кому и о ком). Если бы ты, мужик, знал, как мы тебя ждали… Приехал бы ты вовремя. А у нас все так – не вовремя.

Шофер. А я чего? Пока чинился, потом заправлялся… Покушал потом. Что мне голодному мотаться?.. Я и вообще мог сегодня не приезжать – чинился бы да чинился…

Виктор. Да ты бы всю жизнь чинился, дай тебе волю.

Шофер. Если бы за работу деньги какие надо платили…

Виктор. А какие тебе надо?..

Вера Александровна (словно очнувшись, по-хозяйски). Я сейчас вам все объясню. Что, куда, почем…

Вбегает Тася.

Тася. Геннадий… ему плохо… Он умирает… Я говорила ему: не надо приезжать сюда!

Вера Александровна. Ты лекарство дала?

Тася. (рыдая). Дала…

Дунька. В больницу его надо!

Вера Александровна. Надо вызвать скорую!

Виктор. Ты помнишь, сколько ехала скорая, когда отцу стало плохо?

Дунька. Нужна машина! Больница тут не так далеко… Я знаю.

Виктор. А где ее сейчас взять?

Пауза.

Неволин (шоферу). Слушай, шеф, надо человека сначала в больницу отвезти – плохо ему.

Шофер. Какую еще больницу! Про больницу никакого разговора не было! Не успеем мы…

Неволин. Да умирает человек, понимаешь ты!

Тася. Он умирает там… боже мой, он умирает…

Дунька. Так. Сбрасываем вещи, сажаем дядю Гену и едем в больницу!

Шофер. Ни в какую больницу я не поеду! Он помрет еще по дороге!

Вера Александровна. Послушайте, мы вам заплатим…

Шофер. Да что вы мне заплатите! Мне сказано – вывезти вещи, освободить дачу. А жмуриков возить я не нанимался.

Вера Александровна. Каких жмуриков?

Шофер. Трупы! Трупы которые… Трупы возить специальный транспорт есть. Его и вызывайте.

Тася. Он живой, что говорите?

Неволин (хватает шофера). Слушай, заткнись! Поедешь как миленький, понял?

Шофер (решительно высвобождаясь). Как же! Ты тут не командуй! Нашелся командир! У меня командиров и без тебя хватает!

Дунька. Он без ключей. У него ключи в машине остались.

Максим. А кто машину поведет? Я не умею.

Неволин. Да доедем как-нибудь… Я в армии пробовал грузовик водить…

Шофер бросается к двери. Неволин кидается на него, валит с ног. Борются.

Максим бросается ему на помощь. Виктор смотрит растерянно, не знает, что делать. Свалка. Крики. Неволин и Максим выкручивают шоферу руки за спину.

Шофер. Пусти, кому говорят! Ну, гады, поплачете вы у меня!

Виктор. Ну и что теперь?

Дунька. Да посадите в чулан вместо бюста. Пусть посидит, пока мы дядю Гену отвезем. Потом выпустим.

Неволин и Максим волокут упирающегося шофера к шкафу, где еще недавно стоял бюст.

Шофер. Пусти! Только сядь в машину, только сядь! Посажу гадов! Твари, наплачетесь у меня!

Неволин и Максим заталкивают шофера в шкаф, запирают дверь. Все остальное время из чулана периодически доносится стук и крики: «По суд пойдете! Отпустите, кому говорят!»

Дунька. Папа, давайте с Максимом за дядей Геной… Тася, одевайся быстрее!

Тася. Я сейчас, сейчас… Неужели это наказание?

Вера Александровна. Господи, одевайся быстро, тебе сказали! По дороге будешь рассуждать!

Дунька. Поедем мы с Неволиным. А вы тут будете бабулю охранять от этого… (угадывает на шкаф).

Все уходят из комнаты. Пустая сцена и только стук и крики из шкафа.

Появляются все сразу. Виктор и Максим ведут Юсина. Вера Александровна поддерживает Тасю.

Юсин (прерывисто). Вера, все справедливо… Есть вещи, которые нельзя… нельзя себе позволять… Он был моим другом, а я захотел после его смерти занять его дом… Слава богу, все позади… Вера! Мальчики! Поверьте мне…

Тася. Вера, дорогая моя… Я не думала… я не знала! Прости меня!

Вера Александровна (обнимает ее). Все обойдется… Успокойся. Иди, надо торопиться…

Дунька. Ну, все… Мы с Неволиным погнали… Когда вернемся, не знаем… Вы уж тут сами как-нибудь…

Неволин. Вы с этим бугаем поосторожнее (кивает на чулан). С такими надо аккуратно… Мы уедем – выпускайте.

Максим. Оставляешь нас наедине с народом?

Неволин. А другого выхода нет…

Все выходят. Тишина и редкие крики шофера: «Отпустите!» Потом и он замолкает.

Шум отъезжающей машины. Потом возвращаются Вера Александровна, Виктор и Максим.

Вера Александровна. Бедная Тася! Если с Генной что-то случится, она останется совсем одна…

Максим. Зато нам ничего не страшно – у нас же семья!

Из чулана слышится крик: «Откройте!»

Вера Александровна. Да выпусти ты его! Надоел. Орет и орет.

Виктор отпирает чулан. Из него вываливается шофер.

Шофер (задыхаясь от ненависти). Ну, я вам устрою! Я вам сделаю! Я вам сделаю! Под суд пойдете! (уходит).

Виктор. Что же это все нас судить хотят, а мать? Что же мы такого натворили? Чем не угодили?

Вера. На всех не угодишь.

Комната затемняется. Высветляется сад. Неожиданно появляется Клава.

Она подходит к месту, где закопали бюст, поднимает лопату и начинает копать.

Клава. Ишь, чего придумали, в яму закопать!.. С глаз долой, из сердца вон. Как будто все так просто… Нет, так не бывает… Вам не нужен, а нам…

Появляется Инга.

Инга. Ты чего тут ищешь, теть Клава? Неужели Иконниковы клад закопали?

Клава. Клад не клад, а мне нужно…

Инга заглядывает в яму.

Инга. А это… С собой, значит, решили не брать… Не понадобился.

Клава. Ох, Инка, злая ты стала… Ты что их отсюда выжила? За Максима отомстить захотела? Расквитаться? Ты, мол, тогда меня так, а я теперь тебя эдак… Всю семью отсюда повыведу…

Инга (насмешливо). Да брось ты, тетя Клава. Я уж и забыла все, не помню… Что там было, когда?.. Просто мне нужен был дом под общежитие для рабочих…

Клава. Для приезжих, что ли?

Инга. Ага. Для гастарбайтеров… А иконниковский оказался самый удобный. Он на отшибе стоит, просторный… Их в него, этих гастарбайтеров, много влезет… Они люди терпеливые. Так что, тетя Клава, как говорится, ничего личного – дела. Не я, так другой бы их отсюда выпер…

Инга задумывается вдруг, внимательно глядя на Клаву.

Инга. Тетя Клава, а чего это ты так из-за этой хреновины (кивает на бюст) взволновалась? Копаешь тут, надрываешься…

Клава. Не твое дело. Хочу и копаю.

Инга (азартно). Нет, ты погоди… Неужели правду говорили, что твоя Юлька – от него… От Николая Николаевича Иконникова…

Клава. Сказала – не твое дело.

Инга. Значит, правда. А что такого… Ты в молодости, говорят, хорошенькая была… Прямо как я, такая же дурочка… А он что – и не знал? Ты ему и не призналась?

Клава. Не мешай, говорю.

Клава копает, Инга молча наблюдает за ней.

Инга. Ни фига себе история!.. Столько лет молчала! Получается, вы с Иконниковыми, считай, родственники…

Клава молча копает.

Инга. Ладно, ты тетя Клава, одна-то не надрывайся, не молоденькая уже… Я тебе сейчас гастарбайтеров кликну – они помогут…

Инга вдруг свистит по-мальчишески. Потом кричит и машет рукой.

Инга. Эй, Анвар, идите сюда!

Подходят трое гастарбайтеров в спецовках. Один явно главный. Инга обращается только к нему.

Инга. Анвар, вы тетеньке помогите… Выкопайте эту штуку и отнесите, куда она скажет. Вам же здесь теперь жить…

Инга уходит. Гастарбайтеры выкапывают бюст, очищают от земли, о чем-то переговариваются.

Анвар. Какой красивый! Наверное, большой человек был…

Клава. Большой… Красивый… Таких уж нет.

Анвар. Зачем закапывали?

Клава. Теперь уже спросить не с кого… Никого не осталось…

Гастарбайтеры осторожно несут бюст. Клава показывает, куда идти. Уходят.

Налетает ветер, шумит в почерневших ветвях деревьев.

1987–2006 гг.