Читать книгу Девять жизней - Александра Давыдова - Страница 3

Моя героиня сегодня почти безупречна:

Уверовав вдруг в гениальность своей стратагемы,

Логическим скальпелем слов препарирует Вечность,

Изящно решая свои и чужие проблемы.

Моя героиня бывает глупа безнадёжно:

Сама постулаты свои в одночасье оспорив,

Наивное сердце питает надеждою ложной,

Читая кофейную гущу на тонком фарфоре.

Моя героиня спешит, управляя сюжетом:

Латаю сценарий – сшиваю прорехи на ткани,

И снова в рисунке событий, почти неприметном,

Застанет врасплох бесконечный момент узнаванья.

Мой мир прекрасен каждое мгновенье:

Он пахнет, он звучит, поёт, он дышит!

Ну почему не видишь ты, не слышишь?

Пронизан каждый миг благословеньем.

Напрасный труд гармонии учить

Того, кто не способен к созерцанью:

Ты любишь, мой печальный друг, страданье —

Признайся, что тебе так легче жить.

То сетуешь на холод, то – на дождь,

И день за днем с природой не в лад

В тоске часы считая, лето ждешь.

А в небе полыхают паруса,

И золото искрит в твоем саду,

Уже и лес пожаром занялся.

Зачем печальным взглядом провожаешь

Ты в небе стаю перелетной птицы?

Летит она, чтоб скоро возвратиться:

Всё повторяется – ты это знаешь.

Зачем, мой друг, ты думаешь о смерти

Средь запахов и красок карнавала?

Я между строк и листьев прочитала:

Всё возродится в срок, уж ты поверь мне.

И как ты мог в осенних чистых звуках

Услышать лишь утрату и разлуку?

По клавишам руками пробегусь:

Мелодия души – ноктюрн Шопена.

Из мрачных дум удушливого плена

Тебя избавить музыкой берусь.

Считать свои грехи я не берусь:

Им нет числа. И нет во мне смиренья.

Случись внезапно светопреставленье,

Что в ад не попаду – не поручусь.

Но если скажет мне святая рать:

«Вот чистый лист – попробуй всё сначала».

Я б жизнь свою не изменила в малом:

Что зачеркнуть в ней? Что переписать?

Как часто в молодости нежной

Грешим бездумно и небрежно,

Не ведая, что мы творим.

В заботах год за годом прожит,

Но аккуратно-осторожно

Мы, тем не менее, грешим.

Когда закат ленивою ладонью

Накроет жаркий лоб Земли, отчалим,

Оставив груз сомнений за плечами.

В чем сомневались мы? – едва ли вспомним.

Мы карты судеб наших не сличали,

А свет Дневной Звезды сердца нам застил.

Захлёбывались нежностью и страстью

И умирали долгими ночами.

В тот миг, когда любовь свою зачали,

Вдруг стало ясно – мы ещё в начале

Дороги, предначертанной судьбой.

Сколь труден будет путь? – уже не важно:

Ночами с ароматом флердоранжа

В челне «Надежда» мы плывём домой.

Неверной кистью, темперой тревожной,

Осенний дождь рисует на стекле

Зонты и плечи сумрачных прохожих

За темной обрешеткой тополей.

И в памяти поверхностною дрожью

Вдруг промелькнет размытый силуэт.

Напрасно я, желания стреножив,

Дала благоразумия обет…

Давным-давно ты гостем виртуальным

Вошел в мой ярко-выдуманный дом.

Сближаясь в танце церемониальном,

Мы говорили как бы ни о чем.

Потом, скупою мерою отмерив

Мне малость о своем житье-бытье,

Ты замолчал, как будто не поверив,

Что я могу сочувствовать тебе.

Так необременительно, несложно

Подставить иллюзорное плечо,

Но очень взвешенно и осторожно

Слова сплетались – каждый знак в расчет.

И домыслы смешны и бесполезны:

Когда-нибудь устав на воду дуть,

Тот обруч одиночества железный,

Не для меня решишься разомкнуть.

По-зимнему скупыми вечерами

Мой временный приют похож на келью.

Январь холстом натянут на подрамник,

За окнами тревожно и метельно.

Добавив в краски зелень, синь и свет,

По памяти рисую твой портрет.

В нем – таволги медовая истома,

И трогательно-розовая мальва;

Беспечность васильков и перезвоном

Чуть слышным и слегка сентиментальным

Лиловый колокольчик; и ромашки

Смешливые, и простодушность кашки.

Под пристальным вниманьем лиц и ликов,

Знакомых и далеких безнадежно,

Из солнечных цветов, теней и бликов,

Забытых ощущений и до дрожи

Желанных, словно шквал предгрозовой,

Ворвешься в дом, взъерошив мой покой.

Внезапным ливнем, нежной дымкой лета

Меня наполнишь, женщина-ребенок,

Закружишься и вдруг перед мольбертом

Замрешь, вздохнешь по-детски восхищенно:

«Живые… настоящие цветы!»

«Конечно, ангел мой, ведь это – ты».

Ежесекундно матрицы судеб

Пишет небесный математик:

Встретятся двое – разные люди

С разных планет из разных галактик.

И с любопытством, страстью удвоенным,

Будут учиться струны настраивать;

Так осторожно, даже с любовью

Каждый другого слегка перекраивать.

Но удивленью не будет предела:

Общего – как между солью и сахаром.

Первый видит мир черно-белым,

Второй делит на звуки и запахи.

Первый объявит свои законы,

С упрямым напором и методично

Будет пытаться загнать второго

В форму удобную и привычную.

А тот старательно и доверчиво

С наивностью, пограничной с глупостью,

Сделает сердце свое гуттаперчевым,

Но ненавидеть пока не научится.

Первый потребует конгруэнтности

В мыслях и действиях. Маниакально

Станет искать повод для ревности.

Второй – пропадать в своем Зазеркалье.

А время шагает, обиды множа.

Острее слова, гневом заточены,

Всё выше тон, всё толще кожа,

И надо давно уже ставить точку.

Однажды по глупости или нечаянно

Первый решит сделать оружием

То, что должно быть неприкасаемо,

То, что второму всего дороже.

Душа вырвана, кровоточит.

Ответом – удар силы стократной.

Сомнений нет, соглашения – в клочья:

Пройден рубеж, и не будет возврата.

Без правил, вразнос, удила закусив,

Сталью и ядом – всё сгодится,

На поражение, на разрыв —

Сухие глаза, жесткие лица.

Слова сказаны – планеты сдвинулись,

На «до» и «после» судьба расколота.

А стены дома покроет изморозь,

И станет невыносимо холодно.

Ты от меня

добровольной аскезой

отрезан,

наглухо запечатан.

В храме твоем —

душном и тесном —

пылает

Огонь Сверхнебесный.

Пять элементов,

шестой – мое сердце,

плавятся в тигле.

Больно, привыкла.

Горой между нами —

твой

Философский Камень.

Сухость и влага,

холод и жар —

чем мы не пара?

Опровержения

нет

в твоих гримуарах:

во мне – продолженье,

в тебе – начало.

Царства земного

ужели мало?

Попробуй

глифом любовь мою обозначить —

не сможешь.

Когда подытожишь

путь

и сочтешь награды,

рядом

меня не будет —

сгорела, остыла.

С кем-то согреюсь и где-то?

Смотри —

под твоим порогом

корни пустила

забытая мною ветка.

Готова я признать свое бессилье:

Застряла гранями, локтями, и невмочь мне

войти в твой сад, где быстролетный росчерк

так точен! – я опять не уследила,

когда взметнулись в небо ветки-крылья…

Открой мне сад с горчичное зерно.

Избавь меня от слепоты – послушно

Застыну в сосредоточе́ньи терпеливом,

Пока ты воздух заплетешь корнями сливы.

Ни тишины, ни правил не нарушив,

Я – кисти взмах, вода в оттенке туши —

Войду в твой сад с горчичное зерно.

И, благодарна, с щедростью ответной

Позволю гостем стать в моей Вселенной:

Прочтешь ты все мои терцеты и катрены

На лепестках, что держат небо хрупким цветом,

Или в изгибе журавлиного колена

В твоём саду с горчичное зерно.

Бабочка вздрогнула крылышком —

Ливень размыл Моджакетро,

И подхватило нас-нынешних

Встречным фортуны ветром.

Вдруг оказались мы рядом

Недостающим пазлом.

Как ты нашел меня взглядом

В городе многоглазом?

Стало для нас-вчерашних

Всё обострённо и внове:

Кажется, слышим даже

Крылышек взмах в Айове.

       Вцепилась ночь в окно, как пьяница – в бутылку

                                /который час?/,

          Меж век проскальзывает месяцем-обмылком

                               сомкн́утых глаз.

              Под бесконечный, как вода в протекшем

                                       кране,

                                 секундный стук

                    Я увязаю в янтаре воспоминаний —

                                  нелепый жук.

              Когда-то верили мы в нашу неделимость

                                   напополам,

        Но не решились у судьбы друг друга выкрасть —

                                  хвала богам.

            Мы как по нотам разыграли мелодраму —

                                случайный блюз…

             Перечеркнула ночь покой оконной рамой,

                                     и я сдаюсь.

        Прильну к стеклу – взметнется тьма унылой стаей

                                    немых ворон.

                 Ты далеко теперь. Но я благословляю

                                     твой сон.

Вот опять, как муравей в лабиринте,

Я блуждаю меж безверьем и верой,

И опаздывает Ангел-Хранитель,

Что укажет мне на нужные двери.

Знаю точно – прилетит, как и прежде,

И потребует немедленных действий.

И с мечтой наперевес, не с надеждой,

Штурмовать начну песочную крепость.

Кто-то скажет, что живу понарошку:

Не расчетлива ни в тратах, ни в целях.

А душа моя – то птица, то кошка,

То стремится ввысь, то – к мягкой постели.

Вправо, влево – от удачи к напасти,

Без оглядки на пределы и квоты

Я упрямо нахожу своё счастье,

Но оно – в моей системе отсчета.

Жизнь – она ещё чуднее с изнанки,

Где узлов и нитей хитросплетенье.

Не решусь никак спросить тебя, Ангел,

Про оттенок твоего оперенья.

Невесомость, восторженно-легкий полет… и петух…

Ускользаю в реальность, пытаясь за сон зацепиться

разделенным сознаньем – напрасно. На ощупь и слух

я будильник ловлю – и душу голосистую птицу.

Временн́ая петля. Это значит, что день обречен

стать таким, как вчерашний —

одним среди тысячи прочих.

Вдруг протиснулось в форточку солнце и, сев на плечо,

надавало мне жаркой ладошкой бодрящих пощечин.

С головою ныряю под мягкий спасительный плед:

я нахальному гостю ещё уступить не готова.

Но щекочет мне пятки тепло, заползая в просвет

между старым-привычным и чем-то томительно-новым.

Предвкушение чуда… Начну разбираться потом,

был ли это недуг, или, может, моё исцеленье.

А на кухне разлегся бессовестно-рыжим котом

мой непрошенный гость, обнимая креманку с вареньем.

Будут сборы недолгими. Взглядом окину жильё:

по углам – застарелых обид ослабевшие стяжки.

Всё, что важно – со мной, остальное быльём поросло.

Я шагну в этот день налегке и с душой нараспашку