Читать книгу Грустная девочка - Александра Флид - Страница 8

Даже при всем желании соответствовать высоким нормам поведения для воспитанной и хрупкой девушки, Эмма не могла вписаться в классический образ, навязанный телевидением и литературой. Она оставалась грубоватой, слишком уж живой и настойчивой для того чтобы казаться эфемерной и трогательной. У нее были крепкие руки, широкие плечи и сильные ноги, и она не собиралась притворяться другим человеком в угоду провинциальным вкусам. В большом городе было проще затеряться и не привлекать внимания – здесь она могла раствориться в толпе, слившись с безликой массой пестрых платьев, пышных юбок и серых костюмов в мелкую клетку. Фетровые шляпы, тряпичные зонтики, крупные солнцезащитные очки, устойчивые каблуки и прочие атрибуты городской жизни делали ее обычной девушкой, ничем не выделявшейся из толпы.

Такая анонимность нравилась Эмме – никому не было дела до ее чересчур решительной походки и широких шагов, размашистых жестов и низкого голоса. Однако личное пространство ценилось даже больше – оставшись наедине с собой, она могла предаваться своим мыслям и размышлениям, расставлять все по местам и строить планы на будущее. К слову, с последним у нее пока что были большие проблемы.

Что будет дальше? Эмма старательно избегала мрачных мыслей, но все вероятные перспективы просто пугали своей однообразностью и обреченностью. Можно, конечно, постараться заработать достаточно денег и остаться в городе. Поступить в университет? Нет, для этого нужно время и немалые способности, которых у нее не наблюдалось. Выйти замуж? После новостей о бесплодии подобные мысли отметались еще до того, как их первые проблески успевали зародиться в мозгу. Так что же делать?

Пока она старательно приводила мысли в порядок, ее ровесницы крутили летние романы, приносили шоколадные плитки от своих ухажеров, покупали новые платья и ездили за город на выходные. Все это оставалось за пределами кухни, и Эмма находила свое собственное наслаждение в уединенности и замкнутости выложенных белым кафелем стен. Шумная жизнь оставалась за пределами слышимости, оставляя лишь тишину и бездумную несложную работу.

Едва научившись ценить эти блага, Эмма с удивлением обнаружила, что ее новому мирку грозит опасность – записка от Мартина всколыхнула затихшие аккорды ее души, и она со вздохом признала, что хотела бы ответить согласием. Мэйлин, как обычно, ни на чем не настаивала – она лишь передала послание, улыбнулась и предложила ей выпить чаю с печеньем.

Продумав два дня, Эмма решила, что должна завершить начатое – просто отмолчаться и подождать, пока он окончательно обидится и охладеет к ней. Она продолжала ходить на работу и старательно избегала знакомых мест вроде булочной лавочки и газетных киосков, возле которых она виделась с Мартином в прежние времена. Августовские дни постепенно плавились в календаре, подходя к завершению, и ей казалось, что совсем скоро по тротуарам полетят сухие листья, открывая новый сезон. Так можно поставить точку и отпустить все то, что осложняет жизнь. По вечерам она находила спасительную тишину на кухне, перемывая тарелки в полной безмятежности и апатии. Вторая работа превратилась для нее в нечто вроде утренних пробежек – она с трудом заставляла себя отправляться на кухню, но едва взяв в руки мочалку, уже не могла остановиться или представить себе другое занятие. Какая ирония! Может быть, это и есть ее истинное призвание?

Идиллические настроения разбились в самом конце августа, когда в заднюю дверь настойчиво постучался какой-то нахал. Поначалу Эмма решила сделать вид, что внутри никого нет, но стук повторялся раз за разом, пока не вывел ее из себя окончательно. Она оставила свои тарелки, сняла перчатки и решительно направилась к двери, чтобы задать трепку непонятливому гостю.

Возникший на пороге Мартин мигом растворил все мысли в душном и тяжелом воздухе.

– Добрый вечер, Эмма, – глядя себе под ноги, промямлил он.

– Говори, зачем пришел, или уходи сейчас же, – холодно сказала она, радуясь тому, что он не смотрел ей в лицо.

– Пришел, чтобы помочь тебе отмыть большие кастрюли и жирные противни.

– Я прекрасно справляюсь сама.

– Да брось, денег я за свою помощь не возьму. Никто не узнает, поверь.

Она отступила на шаг, окидывая его беглым взглядом. Потертые брюки без подтяжек, серая рубашка с закатанными рукавами, пыльные сандалии. Его внешний вид соответствовал словам, и это почему-то побудило ее уступить.

– Хорошо, только учти, что второго фартука у меня нет.

– Тогда ты можешь отдать мне свой, – невозмутимо предложил он, продолжая изучать заасфальтированную поверхность, стелившуюся до самого порога.

– Это еще почему? – возмутилась она.

– Потому что ты здесь живешь, а мне еще ехать до дому на трамвае.

Отсутствие романтики и слезливых обвинений также подействовало отрезвляюще и вместе с тем положительно.

– Ну, и отлично, – согласилась она, развязывая затянутые в узел тесемки за своей спиной. – Все сковородки и противни лежат в дальнем правом углу, возле входной двери. Мочалку найдешь на шкафу, там же, где и порошок.

Он ничего не говорил и не задавал вопросов. Мартин ушел, едва справившись с противными чугунными посудинами. Затем он пришел еще раз, и еще раз. И продолжал приходить каждый день. Когда дошло до пятницы, она поинтересовалась, придет ли он в субботу, на что он ответил:

– Нет, в субботу у меня другие дела.

– Жаль. Думаю, Присцилла была бы рада твоей помощи, – улыбаясь, сказала она.

– Придется разочаровать ее. Что поделать, жизнь несправедлива, – пожал плечами он, прежде чем снять фартук через голову. – Я приду в понедельник.

Потом он не спеша повесил фартук на крючок, снял перчатки и стряхнул невидимые крошки со своих темных брюк.

– До понедельника? – сама не зная, как у нее это вырвалось, спросила она.

– Да, до понедельника, – не меняясь в лице, кивнул он.

Странная жизнь пошла – дети, к которым она рвалась всей душой на выходных, не были ее детьми. Мужчина, которого она стала ждать будними вечерами, не был ее мужем или женихом. К чему можно прийти с такой жизнью?

Единственное, что оставалось неизменным и держало ее как якорь – ночные разговоры с Мэйлин. Подруге она могла признаться во всех своих мысленных грехах, смутных догадках и тайных опасениях.

Вернувшись в комнату тем же вечером, она дождалась Мэй и обо всем ей рассказала.

– Я не понимаю, зачем он приходит, – поделилась она, наблюдая за тем, как Мэйлин раскрывает подаренный Паулем шоколад.

– Если бы я знала тебя чуть хуже, то непременно решила бы, что ты просто ждешь, когда я скажу тебе: «Ах, милая, это же и идиоту ясно – он приходит, чтобы побыть рядом с тобой». – Мэйлин вручила ей кусочек плитки, а потом облизнула самые кончики пальцев. – Но поскольку я знаю тебя не первый день, позволю себе предположить, что ты действительно не понимаешь очевидных вещей. Итак, Эмма, вот что я думаю: Мартин пытается донести до тебя свои намерения. Он не собирается тебя бросать, вот и все.

– Если так, то я должна рассказать ему про Софию и Филиппа. Это очень важная часть моей жизни, так что я не могу оставить ее в стороне.

– Поступай, как знаешь, – отламывая и для себя небольшой квадратик шоколада, покачала головой Мэйлин. – Однако я не верю, чтобы эти детки были действительно так важны. Нет, стой, я неправильно выразилась. Я не верю, что эти детки у тебя надолго. Ты просто помогаешь их тетечке по выходным, вот и все. Когда ваша мученица Инесс разродится, эта самая Ирена найдет другую постоянную прислугу, и тогда ты уже будешь не нужна в том доме.

Правдивые слова оказались холодными и неприятными – впрочем, как того и следовало ожидать. Если кто-то и мог облить Эмму ледяной водой, вернув трезвый взгляд на вещи, то этим человеком была именно Мэй.

– Кабы все дело только в работе. Думаешь, мне так нравится мыть у нее посуду?

– Ну, тебе же нравится мыть посуду здесь, – резонно заметила Мэйлин.

– Нет, здесь это совсем другое. Способ отгородиться от мира.

– Там это тоже способ отгородиться от настоящей жизни. Здесь ты моешь посуду, чтобы не думать о плохом и не тосковать, лежа в кровати, а там ты нанимаешься горничной ради игры в мамочку с несчастными детьми. Тоже иллюзия, которую ты оплачиваешь своим трудом. Я говорю как последняя стерва, но на самом деле я не знаю тех детей и мне по большому счету безразлично, что у них за жизнь. Я знаю тебя и я люблю тебя, а потому не хочу, чтобы тебе стало еще больнее.

– Так давай я тебя с ними познакомлю, – поднимая глаза, с надеждой предложила Эмма.

– Познакомишь?

– Да.

– И как же?

– Если ты поедешь со мной, я смогу показать тебе хотя бы Софию. Иногда мне удается привести ее к себе домой на часок или даже на два – так проще говорить и играть. У них в доме нельзя даже топать слишком громко, ибо просыпается эта очень чутко спящая Диана, потом она начинает плакать, а потом Ирена начинает нервничать и тоже плакать, а потом она орет на Софию и плачет уже она.

– Дурдом, – подвела разумный итог Мэйлин, отпивая чай из большой керамической кружки.

– Вот именно, других слов просто не существует. Поэтому я привожу ее к себе. Филиппа я тоже приглашаю, но он, правда, отказывается. Впрочем, это не страшно. Он теперь в таком возрасте, когда хочется доказать свою самостоятельность.

– Ну, вот поеду я к тебе в город в субботу утром. Дальше что?

– Придем домой. Мама угостит нас завтраком. Потом я пойду к ним.

– А я останусь с твоей мамой?

– Нет, – Эмма грустно покачала головой. – Мама не сидит дома – она уходит к Инесс, помогать ей по хозяйству.

Слова отозвались тупой ноющей болью. Смириться со своей ущербностью у нее не получалось, и всякий раз, упоминая о чьих-то детях, пусть даже и будущих, она надевала искусственную улыбку, скрывая кровоточащие раны даже от себя самой.

– И она разрешит мне остаться в вашем доме в полном одиночестве? А если что-то пропадет?

– Господи, Мэй, откуда такие мысли? Ничего же не пропадало все эти дни, когда дом пустовал!

– Ну и что? А вот я приеду, и какая-нибудь серебряная ложка возьмет и исчезнет из набора. Твоя мама не будет подозревать меня?

– Нет, не будет. Хотя, если ты не веришь, а я сейчас вижу, что мне тебя не убедить, то ты не обязана рисковать.

Мэйлин пересела на кровать, опустившись напротив Эммы.

– Ты действительно хочешь просто познакомить меня с Софией?

– Нет, просто… просто я привязалась к ней всей душой, но никто этого не понимает. Маме откровенно наплевать, а с Мартином я об этом не разговариваю. Глупо, но мне так хочется, чтобы хоть кто-то понял меня.

– Тогда я поеду вместе с тобой, и когда твоя мама уйдет, я выйду из дома вместе с ней. Пару часов погуляю по городу, а потом вернусь. Успеешь за пару часов?

Эмма порывисто обняла подругу, прижав ее к себе и сжимая зубы, чтобы не разрыдаться. С ней почти не случалось ничего подобного, и она не знала, как выразить эту всеобъемлющую благодарность.

Эмили почти никак не отреагировала на появление Мэйлин, и это уже само по себе было хорошим знаком – обычно, если кто-то ей не нравился, она сразу же недовольно хмурилась, при этом искренне полагая, что со стороны выглядит доброжелательной и гостеприимной. Стоило отдать должное и самой Мэй – она держалась тихо, скромно и незаметно. За завтраком она почти ничего не говорила, а Эмили не задавала вопросов. Понимая, что ее мысли совершенно детские и неуместные, Эмма все равно чувствовала некоторую обиду – ее матери не были интересны ее друзья, в то время как дочь подруги казалась ей важной и незаменимой. Со стороны казалось, что Эмили тревожится о благополучии Инесс так, как почти никогда не беспокоилась о самой Эмме.

Ну и пусть. К черту все, какая разница, кого она считает своей настоящей дочерью? Главное работать, приносить деньги, продукты и платить за дом. Остальное пусть остается как есть, тем более, сейчас у нее достаточно других забот. Неловкий завтрак закончился почти так же тихо, как и начался, и Эмили засобиралась уходить. В будние дни она не могла помогать Инесс, потому что та работала и возвращалась в свой дом только поздно вечером. По словам Эмили, у бедной девочки скапливалось немало стирки и прочей работы, так что все выходные проходили в трудах праведных, в то время как ей уже нельзя было брать на себя такую тяжелую работу. Эмма старалась все понимать и не возражать, старательно глотая возмущение и обиду. Плевать, зато Мэйлин приехала чтобы познакомиться с Софией.

Как все-таки глупо получается! Она собиралась познакомить лучшую подругу с маленькой девочкой, словно она хотела удочерить Софию, что, конечно же, было невозможно.

Не слишком умный поступок, но Эмма не могла остановить себя. Подозрительность Мэйлин, ее предостережения и беспокойства – все это должно было испариться, едва она увидела бы этого чудесного ребенка. Эмма хотела, чтобы подруга поняла, почему она так привязалась к малышке, почему она говорит о ней без умолку и постоянно думает о грядущих выходных. Впрочем, от ее желания здесь зависело слишком мало, но попытаться все же стоило.

Из дома они вышли втроем, и Мэйлин сразу же предупредила, что непременно разузнает расписание местного кинотеатра, пройдется по всем магазинам и покатается на автобусе. Отпустив мать и свою гостью, сама Эмма направилась к соседнему дому, уже предвкушая встречу со своим маленьким лучиком.

София умела радоваться по-тихому. Каждый раз, встречая Эмму у порога, она просто смотрела на нее сияющими глазами, улыбалась и сжимала кулачки. Она не бросалась к ней на шею, как это любили делать прочие дети, не визжала от восторга и не спешила показывать ей свои достижения. Она просто стояла, глядя на нее со смесью счастья и настороженности, словно боясь, что сегодня Эмма сделает вид, будто не знает ее.

– Привет, милая, – наклоняясь к малышке и целуя ее в щеку, улыбнулась Эмма.

– Привет, – оттаивая прямо на глазах, радостно ответила София.

Ожидание предательства поселилось в душе этого ребенка так глубоко, что София, вполне возможно, и сама не понимала, с чем связаны все эти страхи. И уж тем более о них ничего не было известно Эмме. Все что оставалось – ловить отголоски детской боли и стараться исправить все это мимолетными встречами, происходившими только по выходным. Как мало она могла предложить этому ребенку! За последний месяц в голову Эммы все чаще закрадывались мысли о том, что она должна оставить жизнь в большом городе ради того чтобы чаще видеться с девочкой. Однако такое решение уж точно не могло найти понимания и поддержки Эмили, а потому Эмма с трудом отмела эту идею. Оставалось ограничиваться тем, что было.

Они вместе прошли по коридору, поскольку нужно было получить директивы от Ирены.

– Я пришла. Что сегодня? – появляясь в дверях гостиной, спросила она.

Хозяйка отвлеклась от своей неизменной работы за гладильной доской, подняла глаза и вздохнула:

– Обед и уборка. Нужно убраться в детской спальне. Инесс уже не может двигать кровати, а у меня на это нет времени. Обязательно приведите в порядок ванную комнату, там просто ужасная грязь. Ну, и коридор, конечно же.

Даже прекрасно зная, что речь идет о ее собственном доме, Ирена умудрялась говорить так, словно Эмма сама довела комнаты до полного запустения и беспорядка.

– Хорошо, – все еще сжимая ладошку Софии, кивнула Эмма. – Что лучше приготовить к обеду?

– Ой, только не надо жирного, мне от такого плохо становится.

– Понятно.

Не дожидаясь, пока Ирена добавит что-нибудь еще, Эмма ушла и увела с собой малышку. Она уже привыкла к тому, что все дела выполнялись в присутствии Софии и под ее чутким наблюдением. В первое время девочка ни о чем не спрашивала, но теперь, немного привыкнув и осознав, что Эмма не собирается ругать ее за несвоевременные вопросы, она стала изредка любопытствовать и тихонько уточнять некоторые моменты. Работать рядом с ней было приятно и легко – время пролетало незаметно, и Эмма даже не замечала, как приходила пора возвращаться домой. Это значило, что для них наступал еще один этап долгожданного выходного – возможность побыть только вдвоем, поиграть, пошуметь и вдоволь побегать вокруг дома.

Однако сегодня был особый день, и Эмма не знала, сможет ли она организовать такие же бурные игры, если рядом будет находиться трезвомыслящая и вечно осуждающая Мэйлин.

Нужно было подготовить Софию заранее, и поэтому Эмма начала издалека, почти сразу же после того как они оказались на кухне. Занимаясь приготовлением обеда, выстирывая грязные простыни из детской, орудуя тряпкой и передвигая мебель, она осторожно рассказывала Софии о том, что дальше ее ждет знакомство с новой тетей.

– Ты не должна бояться, – уверенно говорила она. – Мэйлин очень хорошая.

– Такая же, как ты? – поинтересовалась София, перебирая пальчиками бахрому, свисавшую с оконных занавесок.

Вопрос-комплимент. Маленькое чистое сердечко считало Эмму хорошим человеком. София верила в то, о чем Эмма предпочитала даже не задумываться. Вряд ли она была хорошим человеком, и ей не хотелось обманывать ребенка, но сейчас был неподходящий момент для развенчания мифов – нужно было сосредоточиться на предстоящей встрече. Главное, чтобы София не испугалась и не спряталась в свою скорлупу, из которой ее так сложно выманить.

– Нет, она совсем на меня не похожа, – ответила Эмма, и это было чистой правдой.

Мэйлин была ее полной противоположностью почти во всем, кроме некоторых особенностей характера.

Закончив со всеми делами, Эмма накормила Софию обедом, а потом они известили Ирену о том, что собираются уходить, и получили в ответ молчаливый, но точный кивок: она их поняла и одобрила. Или просто ей было все равно, чем они будут заниматься – это казалось более честным толкованием сего краткого жеста.

Оставив позади дом и узкую дорожку, они подошли к калитке дома Эммы, и София впервые сама по собственной инициативе взяла ее за руку, выдав свое волнение. В этот момент Эмма почувствовала настоящее тяжелое раскаяние, внезапно осознав, что уговаривая Мэйлин приехать и посмотреть на Софию, она совсем не подумала о том, что будет чувствовать девочка.

– Не бойся, – накрыв ее ладошку второй рукой, прошептала она. – В доме еще никого нет, Мэй придет чуть попозже.

Словно подтверждая ее мысли, из-за дальнего поворота показался силуэт Мэйлин, а чуть позже в воздухе разнеслось постукивание ее каблучков.

– А вот и она, – вздохнула Эмма, чувствуя, что и сама начинает нервничать.

Боже, ну что за детский сад? Она отлично знает Мэй, и ей известно, что ничего плохого от одного простого знакомства не будет. Какая идиотская неуверенность, просто нелепость какая-то.

Успокаивающий эффект таких одергиваний сходил на нет перед очевидной правдой – довольно хорошо зная Мэйлин, она оставалась в полном неведении касательно загадочной души маленькой Софии. В этом чистом разуме хранились впечатления о боли и разочарованиях, и иногда отблески этих мрачных воспоминаний всплывали на поверхность выжидающими взглядами и моментами сбивавшего с толку молчания. Как повлияет на нее эта встреча?

Они подождали, когда Мэйлин приблизится к ним, и когда между ними осталось не больше десяти шагов, Эмма заговорила первой:

– Ну, и как тебе мой родной город?

– Потрясающе, – с лучезарной улыбкой ответила Мэйлин. – А как вы провели все это время?

Правильный ход – она смотрела только на Эмму, но обратилась к ним обеим, показывая, что заметила и Софию.

– Мы тоже неплохо потрудились, – открывая калитку и впуская внутрь подругу, честно сказала Эмма.

Следом за Мэй во двор проскользнула София, а потом уже и сама хозяйка.

В доме она отвела своих гостей на заднюю веранду, где всегда было тихо и спокойно. Все трое расселись по плетеным из ивовых прутьев стульям и погрузились в недолгое, но тягостное молчание.

Первой заговорила Мэйлин, чему Эмма совсем не удивилась.

– У меня такое чувство, что София хочет кушать, – впервые одаривая девочку прямым и долгим взглядом, проницательно сказала она.

– Нет, – покачала головой София.

– Не хочешь? Уже обед, – продолжала наступать Мэй.

– Я кушала.

– Готова спорить, что было не очень вкусно.

– Было очень вкусно, – почему-то хмурясь, заупрямилась София. – Эмма всегда делает хороший обед.

– Нет, – без колебаний затрясла головой Мэй – нет, нет, Эмма не умеет хорошо готовить. Там, где мы живем, она всегда готовит всякую бяку.

Глаза Софии округлились от возмущения, но вместе с тем в ее взгляде проскользнули робкие смешинки, словно она начала понимать, что Мэй всего лишь дразнит ее.

– А нам она готовит вкусную еду, – тем не менее, возразила она.

– Что-то мне не верится, – скептически поджав губы и явно веселясь, протянула Мэй, а затем оживилась: – А пусть докажет, что она умеет печь хорошие блинчики, а?

– Блинчики? – уже переключаясь на другую линию, спросила София.

– Да, вкусные блинчики со сладким джемом. Знаешь, это бывает здорово.

По лицу Софии было видно, что это предложение показалось ей более чем заманчивым, но разум брал свое, и она все еще сомневалась.

– Эмма устала, – проявляя неожиданную силу воли, отказалась она. – Будем отдыхать.

– А вот я не устала, – уже смеясь, заявила Мэй. – Так что, может мне испечь эти самые блинчики?

– Умеете? – с ощутимым недоверием поинтересовалась София.

Происходили чудеса – иначе назвать этот разговор было нельзя. Без стандартного сопливого «Ой какая лапушка! А как зовут такую красавицу? А ты скажешь тете свое имя?», Мэйлин удалось выудить из Софии больше слов, чем Эмма смогла услышать за весь первый месяц общения.

– Конечно, умею, – с шутливо оскорбленным видом, закивала Мэй. – Ну, так как? Не откажешься?

София едва заметно покачала головой.

В результате кухня превратилась в игровое поле, где Эмма, Мэй и София шумно готовили блинчики. Справедливости ради стоило отметить, что в основном весь шум шел от Мэйлин, но, кажется, Софии это даже нравилось. После целого часа шуток, восклицаний и вопросов, они разместились все на той же веранде и принялись пить чай. Выходной удался даже лучше, чем она могла предполагать, и Эмма испытывала облегчение, а также всеобъемлющую благодарность по отношению к подруге.

Мэйлин уехала уже после обеда, пообещав, что в понедельник они обязательно встретятся и подробно обо всем поговорят.