Читать книгу Досчитай до тридцати восьми - Александра Игоревна Ахелик - Страница 5

***

Рита боялась, что из-за дождя Джину не придет. Но он пришел. Она как раз с легкостью расправилась с мудреной задачкой по математике, когда, уловив какую-то перемену в обстановке, успела заметить за окном его худую фигуру в дождевике. Девочка вприпрыжку сбежала с лестницы и, досадуя, что ее опередили, замерла на последней ступеньке. Однако, впустив вошедшего, мать ничем не выказала своего удивления, и Рита с нетерпением наблюдала, как Джину, вежливо поклонившись, предпринял смелую попытку произнести приветствие на русском. Тотчас после этого, покинув укрытие, она схватила его за рукав и потянула на улицу. Чувствуя на себе недоуменный взгляд, Рита уже на ходу натягивала куртку, обдумывая, как объяснить Джину свое странное поведение. Разговаривать без посредничества дяди Лени для них было невозможно, зато и неловкость первых минут тут же совершенно пропала. Повторяя в обратном направлении свой вечерний путь, они молча переглядывались точь-в-точь как старые друзья, способные обходиться вовсе без слов.

Дверь им открыла высокая темноволосая женщина с чудными азиатскими глазами под завесой длинных ресниц и улыбкой, придающей ей удивительное сходство с племянником.

– Приятно познакомиться, Риточка. Можешь звать меня тетей Суа.

Несмотря на акцент, Рита сразу почувствовала, что женщина владеет русским свободно.

– Вы такая красивая!

Вырвавшиеся помимо воли слова воспроизвели в уме девочки образ матери, отчитывающей ее за несдержанность. Однако хозяйка лишь искренно рассмеялась и, полуобняв, повела на веранду. И там Риту снова поразило увиденное. Стены были выкрашены ярко-оранжевой краской, что преображала тусклый свет за окном, отчего комната казалась намного просторнее. Помимо мебели и разнообразной кухонной утвари, аккуратно разложенной на полочках, здесь было много разных приятных мелочей. От всего этого разнообразия статуэток, вазочек и шкатулочек у девочки захватило дух. Она обожала создающие настроение безделушки, но мама, считающая подобное примером дурного вкуса, запрещала их держать на виду.

Тетя Суа усадила Риту в плетеное кресло.

– Устраивайся поудобнее, а я пока займусь чаем.

Наблюдая за хлопочущей хозяйкой дома и помогающим накрывать на стол Джину, Рита с удивлением погружалась в доселе незнакомую атмосферу открытости в проявлении чувств. Девочка, стосковавшаяся по ласке, с доверчивой радостью раскрывалась навстречу этим едва знакомым людям. Прежде не склонная много говорить, она с жаром рассказывала о своем сне, дубе, что был ее другом, и даже о тайном ящичке в городе, где она прятала свои украшения. Тетя Суа внимательно слушала, во время пауз переводя ее слова Джину. А Рита все говорила и говорила, не замечая, как со дна ее души на поверхность поднимается все то богатство, казавшееся прежде никому не нужным, навечно похороненным среди благоразумной сдержанности и недоверия. Смотря же на участливо улыбающегося Джину или ловя взгляд тети Суа, она ощущала такой прилив вдохновения, что он уже прорывался наружу в слезах. Больше всего на свете ей хотелось сидеть вечно на этой апельсинового цвета веранде, слушая рассказы тети Суа о далеких горах или море. Однако день иссякал незаметно, и уже было темно, когда после чая они переместились во вчерашнюю комнату. Риту снова потянуло к картинам, и женщина, следуя за ней по пятам, делилась историей создания каждой. Остановившись у портрета девушки, наблюдавшей за уходящим за гору солнцем, девочка вспомнила свой сегодняшний сон. В этот момент Джину что-то произнес на корейском:

–Да, действительно… Рита, Джину сказал, что эта девушка ему напоминает тебя.

–Меня?!

–Странно, но так и есть! Удивительно!

Тетя Суа рассмеялась.

Вечером женщина ненадолго ушла по своим делам, наказав Джину накормить гостью ужином. Ужин по-корейски представлял собой замысловатые острые блюда, от которых у Риты жгло в горле и слезились глаза. Мальчик какое-то время наблюдал за ее мучениями, и наконец, сжалившись, с поразительной сноровкой приготовил ей обычные русские бутерброды. После они вернулись в комнату с рисунками и вместе с освободившейся тетей Суа, сели играть в настольные игры.

Около девяти гостья, собираясь прощаться, уже поднялась, когда на пороге возник дядя Леня. Он стряхнул насквозь промокший плащ и, довольно отдуваясь, разулся.

–Ну и дождь! Льет, не переставая.

Он обнял поднявшуюся навстречу жену и поприветствовал детей.

–Риточка, замечательно, что мне удалось тебя застать. Я в городе кое-что прихватил…Вот это для Джину.

Мужчина достал с полки объемную потрепанную книгу.

–А это тебе.

Через секунду у Риты в руках была точно такая же, только новая.

–Это вам поможет общаться между собой. Мы с Суа начинали именно так.

Девочка с интересом пролистала страницы, затем рассмотрела обложку, верхнюю часть которой занимали незнакомые буквенные символы. А ниже надпись на родном языке гласила: «русско-корейский словарь».

Конец октября принес Рите много новых открытий. С утра сделав уроки, она проводила день в гостях у новых знакомых, а в ночные часы не расставалась с подаренным словарем. Символы, что девочка сперва приняла за иероглифы, с помощью тети Суа вскоре превратились в обыкновенные буквы, большинство из которых были вполне сопоставимы с русскими. В их изучение Рита вложила всю свою пытливую натуру, и женщина уже хвалила ее за первые успехи. Родители, уже привыкшие к подобным вспышкам энтузиазма отнеслись к новому увлечению дочери скептически. Мать лишь иногда про себя сокрушалась, что интерес у ее ребенка снова проснулся к чему-то такому, что в будущем не имело шанса на какое-нибудь применение. На вопросы о Джину Рита отвечала уклончиво, намеренно преуменьшая значение зародившейся дружбы. И вскоре к ее облегчению родные, оставив расспросы, погрузились в собственные дачные хлопоты, предоставив свободу на оставшиеся дни до отъезда и дочери.

***

– Ты заметила, как преобразился Джину? Несомненно эта новая дружба пошла мальчишке на пользу. Я впервые услышал, как заразительно он смеется. Какое же счастье, когда дома есть дети!

Суа грустно улыбнулась и откинулась на спинку садовой скамеечки. Солнце клонилось к закату и женщина задумчиво провожала его взглядом.

– Какая радость, что тепло еще на денек вернулось. Даже не верится, что завтра ноябрь.

Солнце освещало лужайку у дома, пробегая по лиственному ковру искрящейся дорожкой и терялся в шапках яблонь, сквозь тонкие стволы которых можно было различить очертания двух детских фигур. Подростки играли в бадук5, и временами до слуха взрослых доносился их дружный смех.

– Поразительно, как они всего за две недели научились понимать друг друга!

– Дорогой, они просто общаются на самом универсальном языке – детском. Для него не требуются словари.

– И все равно, молодцы! С таким энтузиазмом всю неделю посещают наши уроки русско-корейского.

Женщина прильнула к мужу.

– Не знаю, правильно ли мы поступаем. Они могут привязаться друг к другу, а разлука ведь неизбежна.

–Суа, они же дети! А дети легко сходятся и так же легко расстаются.

– Я еще плохо знаю Риту, но Джину мальчик чувствительный, и если только сердце откроет… Ох, я не знаю…

Мужчина с иронией произнес:

– Не драматизируй, родная. В их возрасте встречи и расставания – обычное дело. Джину наконец оттаял, а то помнишь, как сильно он тосковал по дому первое время? Так что давай-ка сходим к родителям Риты до отъезда, познакомимся и возьмем адрес в городе.

***

– Я пойду!

Джину схватил теплую куртку и стремительно выскочил из квартиры. На ходу одеваясь, он пробежал уже два пролета, когда его догнал обеспокоенный голос тети:

– Опять без обеда! Позвони, когда придешь к Рите!

Джину ответил неопределенным мычанием и поспешил дальше. Он опаздывал. Через минуту разгоряченный от бега по ступеням мальчик вылетел на улицу. В первый момент яркий свет ослепил его. Ночью снова шел снег, к утру же сильно подморозило, и теперь в солнечных бликах город казался припорошенным золотистой россыпью. Джину застыл, завороженный непривычным городским пейзажем, но тут же, мысленно отдернув себя, продолжил путь. Его дядя с тетей жили в центре города, а родители Риты возле парка Победы. Обычно он выходил из дома в районе полудня, чтобы пройти путь до дома подруги пешком. Любуясь предновогодним Петербургом, мальчик неспешно шел вдоль обледенелой Фонтанки, затем пересекал Невский проспект. Через двадцать минут, сворачивая на Московский, он миновал примыкающие узкие улочки, что своей укромностью в сравнении с парадными проспектами напоминали ему улицы Сеула. До школы, где училась девочка, Джину как раз добирался к окончанию уроков, и они вместе шли к Рите домой. Но сейчас он опаздывал, поэтому вместо прогулки был вынужден выбрать метро.

Едва слышно вздохнув, Рита отвернулась от большого окна и тут же наткнулась на группку девчонок из параллельного класса.

– Что? Не видно сегодня твоего китайца, да?

За этим вопросом последовал взрыв хохота, но Рита не удостоила насмешниц и взглядом. Хотя нашла смелость признаться себе в том, что еще каких-то пару месяцев назад их шутка достигла бы цели. Но сейчас с появлением в ее душевном пространстве какого-то незнакомого, но, несомненно, искреннего чувства страх быть не как все уходил. С Джину не нужно было притворяться, и это было куда более ценно, чем ее прежнее поверхностное общение с одноклассниками. Девочка спустилась в гардероб и, опасаясь, что Джину решит, что она его не дождалась, выбежала на мороз. И, едва свернув за угол школы, она лицом к лицу столкнулась с запыхавшимся мальчиком.

– Привет! Прости. Я спал, поэтому опоздать.

– Не опоздать, а опоздал, это прошедшее время.

Риту одолевали смешанные чувства. С одной стороны, ее переполняла гордость. Она не переставала удивляться, как мальчику удалось так преуспеть в изучении без сомнений сложного языка. Если не брать во внимание, что он по-прежнему искренне недоумевал, зачем предметам нужен род, а также постоянно путался в падежных окончаниях, Джину уже вполне сносно мог выразить свои мысли. Ей же, напротив, изучение корейского давалось с трудом. Она, стремясь успокоить себя, оправдывала успехи друга помощью родных, что уже второй месяц объяснялись с ним исключительно на русском. Но сама, также имея возможность практиковаться с Джину после уроков, Рита не могла заставить себя говорить. Стремясь восполнить новой дружбой все детские годы ощущения одиночества, она не находила терпения строить в уме непривычные фразы. Так, изо дня в день пополняя чужой словарный запас, свой девочка ничуть не обогащала. Перед сном же, нередко мучаясь чувством вины, она не выпускала из рук разговорник, но наутро все заученное накануне неизменно испарялось из ее головы. Она стала хуже учиться, и мать все чаще украдкой бросала на Джину недовольные взгляды. Тогда мальчик, ощущая неладное, стал присматривать за выполнением ею домашних заданий.

– Какой оценка сегодня?

– Какая, – машинально поправила Рита и вздохнула. – Получила три по биологии.

– Если такая оценки получаешь, твои родители не дают нам общаться. Давай сегодня учишься, а я твой книги буду читать.

Серьезный вид, с которым Джину произнес эту фразу, рассмешил Риту, но вместе с тем и растрогал. Девочка с детства отличалась независимым нравом, и хотя в играх и общении со сверстниками редко проявляла инициативу, однако и командовать собой никому не позволяла. Она всегда делала только то, что хотела сама. Но с Джину было иначе. Ей почему-то нравилась его искренняя покровительственная забота, и Рита обычно прислушивалась к мнению друга.

– Пойдем через парк.

Джину кивнул, и они свернули с привычного маршрута. Через минуту их взору открылись деревья, что бросали причудливые тени на отполированные до блеска множеством ног парковые дорожки. А вдалеке, за запотевшими линзами прудов, словно рождественский пряничный домик, возвышался купол метро. Смотря по сторонам, подростки шли молча, интуитивно ощущая свое родство, не требующее слов, способных пока быть лишь пеной на поверхности их глубоких душевных вод.

– Смотри! Работает! – внезапно воскликнула Рита.

Джину повернул голову в том направлении, что указывала девочка. Там медленно вращалось старое колесо обозрения.

– Идем!

Мальчик стремительно схватил Риту за руку и, не дав опомниться, потащил к карусели.

–Джину, подожди! Я не могу, высоты ужасно боюсь!

Он в недоумении застыл.

– Ужасно, что?

Рита указала наверх и медленно повторила:

– Высоко. Я боюсь…

Джину понимающе улыбнулся.

– Я здесь буду. Мы город наверху посмотреть. Страх нужно бороть… я читал.

– Бороться со страхом.

Она со смущенным видом высвободила руку.

–А чего боишься ты?

Подросток промолчал, но по тому, как он внезапно помрачнел, Рита догадалась, что он понял вопрос. Уже в очереди у кассы девочка, по-прежнему ощущавшая беспокойство, сделала знак, собираясь уйти. Но Джину снова ее удержал.

– Я билеты куплю. Прошу!

Затем неожиданно тихо добавил:

– Я близкие люди боюсь терять.

На лице мальчика отразилось уже знакомое ей выражение, говорившее о том, что он нырнул в свою глубину. В такие минуты, хорошо чувствуя друга, девочка тактично затихала, позволяя ему самому искать берег. Снова взглянув наверх, Рита почувствовала, как гулко забилось сердце, однако уже через минуту она сидела в синей кабине. Мальчик устроился рядом и снова взял ее за руку.

– Я здесь, не бойся. Даже один раз город наверху увидеть.

– Хотя бы, а не даже… – машинально поправила девочка и крепко зажмурила глаза. Кабинка плавно двинулась вверх.

***

Как только Рита проводила Джину, на пороге ее комнаты показалась мать.

– Послушай меня, Маргарита…

Женщина чуть помолчала, затем с некоторой неохотой продолжила:

– Звонил Леонид и предложил встречать Новый год вместе, раз вы уж так с Джину крепко сдружились. Что думаешь?

Девочка интуитивно почувствовала, что мама хотела сказать вовсе не это, но захлестнувшая ее при этих словах радость заставила позабыть обо всем.

– Мам, ну, пожалуйста! Конечно, давайте все вместе!

– Господи, да что в этом мальчике-то!?

Женщина отстранилась и посмотрела Рите прямо в глаза, словно желая разгадать, что спрятано за этим искрящимся взглядом. «И почему ей так трудно понять собственного ребенка, внешне так похожего на нее саму, но по сути своей столь отличного?»

Жизнь женщины с детства текла по стабильному, вполне предсказуемому руслу. Ее родители были рабочими и большую часть времени проводили на заводе. Своей единственной дочери они с малых лет внушали, что можно добиться чего-то, лишь долго и напряженно работая. Эта установка настолько глубоко проникла в сознание девочки, что, поджидая со смены родных, она успевала приготовить ужин, прибраться дома и даже почитала себя обязанной прочесть дополнительный материал к учебным заданиям. Окончив школу с отличием, девушка без труда поступила на химический факультет, где среди множества претендентов выбрала себе будущего мужа по вкусу. И даже будучи уже беременной Ритой, она старательно корпела по ночам над кандидатской, желая после декрета вернуться в родной институт преподавать. Но в столь досконально продуманный план вмешался перестроечный хаос, и все рухнуло. Река, по которой женщина так упорно плыла, невзирая иногда на встречное течение, обмелела. И чтобы прокормить семью, она без малейшей жалобы на жизнь сменила научные изыскания на поношенный рыночный фартук. На мужа девушка надежд не возлагала, прекрасно сознавая, что в их престижном институте тот оказался лишь благодаря связям родителей, что в то время доживали во власти свой век.

Мальчик был поздним долгожданным ребенком и, с детства впитывая в себя докучливую заботу родных, всегда бессознательно тосковал по свободе. Как итог, едва дождавшись окончания школы, он тайком покинул отчий дом. Но, привычный к комфорту и даже роскоши, оказался совершенно не готовым к столкновенью с жизнью, которая текла за стенами его заполненной импортной техникой, вечно зашторенной комнаты. Похоронив едва взошедшую мечту о своем творческом призвании, он с покаянием возвратился домой и был спешно пристроен родными на химфак. Там в студенческой среде под воздействием взрывоопасной смеси нигилизма с невинностью и произошла реакция, что породила их странный союз. Прежде всего пришлось преодолеть сопротивление собственных семей. С обеих сторон выдвигались большие возражения. С точки зрения родителей девушки, зять был совершенно никчемным. Особенно был против отец:

– Да он тебе и гвоздь прибить не сможет. Сидит постоянно с книжкой или стихи строчит глупые, ттьфу! Ну что за мужик-то?

Родители же мужчины, тоже по началу настроенные против брака с дочкой обыкновенных рабочих, узнав ее получше, мнение свое поменяли. Предчувствуя наступление новых времен, в лице хрупкой девушки с угадываемым стальным стержнем они разглядели надежную гавань для их горячо любимого сына. И не прогадали. Она, действительно приняв у них эстафету, продолжала беречь мужчину от всевозможных невзгод.

Девяностые еще бушевали, но жизнь семьи Ерофеевых постепенно налаживалась, вновь входя в полноводное русло. После первой волны преобразований в стране отец Риты неожиданно осознал свою ответственность за семью. В этом апокалипсисе смутного времени он чувствовал себя куда увереннее, чем в тени родительского крыла. Вспомнив свое детское увлечение автомобилями, мужчина нашел призвание, став автомехаником в салоне у одного из новоиспеченных хозяев жизни. Так их семье, в отличие от многих других таких же семей, не приходилось бороться за существование.

Но было все же то, что беспокоило женщину, и этим обстоятельством являлась собственная дочь. Девочка росла неудержимой фантазеркой, и матери приходилось прилагать немало усилий, чтобы привить ей то верное понимание жизни, что взрастило когда-то ее саму. Женщина, угадывая в своем ребенке большой потенциал, водила дочь по бесконечным кружкам, но Рите все быстро наскучивало, и ее беспокойная натура требовала все новых впечатлений. Так знания и умения, что, по мнению матери, могли стать фундаментом будущего благосостояния, были обречены оставаться поверхностными. Она не раз убеждала дочь в необходимости определиться как можно раньше, к какому же берегу реки та хочет плыть. К ее удивлению, Маргарита, что прежде выслушивала любые назидания в молчании, отважно ей заявила, что предпочтет океан. На этом наставительные беседы и кончились, но мать не собиралась так просто сдаваться. Не зная, что происходит в сознании девочки, она опасалась окончательно потерять контроль, лишив ее свободы выбирать себе друзей. Однако, интуитивно ощущая в странной привязанности к иноземцу угрозу, женщина торопилась возвести ограждение, призванное не выпустить дочь за пределы их семейного круга.

***

Дядя Леня положил трубку телефона и весело подмигнул.

– Все, решено. Новый год справляем у нас! А то Джину уже прописался у Риты.

Мальчик просиял:

– Родители Рита согласился?

Джину был удивлен, так как ощущал по отношению к себе настороженную холодность, особенно со стороны Ритиной мамы. Из рассказов девочки он знал, что у ее родных не было близких друзей, из родственников же оставался лишь дед. Бабушка и родители отца умерли, когда девочка была еще маленькой, и она их не помнила. Раз в неделю они все вместе навещали отца матери, живущего на другом конце города, на этом светская жизнь семьи Ерофеевых и исчерпывалась. Поэтому едва Джину заговорил о совместном праздновании русского Нового года, как почувствовал, что у Риты испортилось настроение. Она пояснила, что этот праздник в России почитается за семейное торжество, и ее отсутствие на нем невозможно, впрочем, точно так же, как и присутствие кого-то, для родителей постороннего. Вспомнив, как он несколько дней назад приглашал девочку на домашний вечер по случаю рождества, что каждый год устраивался тетей, Джину нашел этому подтверждение. Тогда он имел неосторожность при матери Риты упомянуть повод. Женщина, пребывая в уверенности, что гость не разберет ее слов, запальчиво произнесла:

– Рита, переведи, что у нас в стране не принято отмечать религиозные праздники, еще и протестантские! А впрочем, не переводи, не надо… И не ходи, понятно?

Но Рита все же пришла. Дождавшись момента, когда родные уснут, она незаметно выскользнула из дома и прошла весь путь по ночному Петербургу пешком.

От воспоминаний его отвлек голос тети.

– Наш Джину ведь доволен?

Женщина обняла племянника за плечи и поцеловала в макушку. У Джину тут же заныло сердце – так часто делала мать. И тетя, словно прочтя его мысли, мягко подтолкнула мальчика в спину.

– Иди. В комнате тебя ждет письмо.

Перечитав несколько раз послание, Джину в задумчивости откинулся на подушку. Он всегда был рад маминым звонкам, но по-настоящему долгожданными были письма. Казалось, все то, что ее душа не решалась выразить напрямую, теснилось в строках и, не вместившись в бумажных границах, прорывалось лавой наружу. Наконец сквозь мелкий убористый почерк Джину открывал для себя всю истинную широту материнской любви. Мальчик все чаще думал о доме, однако как бы наперекор этим мыслям перед ним возникал образ Риты.

Отложив письмо в сторону, он достал из ящика картонный пакет и задумался о недавно обнаруженных в себе ростках сентиментальности. Аккуратно высыпав на кровать фотографии, Джину невольно стал вспоминать, как просматривал их накануне с Ритой. Он наблюдал украдкой за тем, как она сосредоточенно вглядывалась в снимки, затем лицо ее расплывалось в открытой улыбке.

– Каким ты был смешным! А сколько здесь тебе лет?

– Это Наму, младший брат.

– Наму?

Рита удивленно округлила глаза.

– Имя твоего брата— дерево?!

Джину рассмеялся.

– Нет, дерево нет. Его имя Уджин. А это…

Он запнулся и задумался, подбирая подходящее русское слово. Затем, потратив какое-то время на поиск в словаре, пояснил:

– Это прозвище. Наша бабушка первый буквы фамилия и имя собрала и так называет.

Рита вздохнула.

– Я тоже бы хотела такую бабушку. Жаль, что совсем не помню своих. Ну или хотя бы брата или сестру. Тогда бы у меня тоже хоть кто-нибудь был…

– Я у тебя есть.

Рита вспыхнула, и на лице ее появилась растерянно-счастливое выражение.

– Угу.

Джину сразу понял, что именно этих слов она и ждала. В лице девочки он часто замечал какое-то неуловимое напряжение, что подобно крышке глубокого люка запечатывало внутренний свет. Но когда этой запрятанной радости все же удавалось пробить путь наружу, то он поражался той истинной доверчивой сути, что преображала весь ее облик. Однажды став свидетелем этого волшебства, мальчик интуитивно стремился запустить процесс снова и внутри ликовал, когда это ему удавалось.

Подросток вдруг осознал, что уже минут десять как стоит с застывшей улыбкой, и, смущенно откашлявшись, убрал снимки в пакет. Он и сам не заметил, когда эта девочка с серыми глазами стала настолько важной частью его мира, что их расставание теперь казалась чем-то немыслимым. Но не в характере Джину было пасовать перед трудностями. Скорее, именно они были тем самым топливом, что, смешиваясь с кровью в нужной пропорции, побуждали биться его сердце усерднее.

***

У обоих были одинаково красные от мороза довольные лица. Едва дождавшись свою синюю кабинку, они запрыгнули внутрь, и колесо, натужно скрипнув, закружило их в своем мистическом танце. Рита смотрела на удаляющиеся парковые деревья, с высоты казавшиеся россыпью леденцов, щедро посыпанных сахарной пудрой. Джину же, украдкой наблюдая за ней, согревал дыханием свои онемевшие руки. Старый год заканчивался для этих двоих самым счастливейшим образом. Семья Ерофеевых в полном составе вечером собиралась в гости к тете Суа, где в эту минуту велись приготовления к новогоднему застолью, так что во избежание лишней суеты подростки были отправлены на прогулку. Бессменной остановкой на их пути было теперь колесо обозрения. Вид с высоты открывался поразительный, и Рита была благодарна мальчику за проявленную однажды настойчивость. В первый раз взлетая вверх, она крепко зажмурилась, не в силах справиться с нахлынувшим ужасом. Но Джину, вопреки ожиданиям, не принуждал смотреть вниз и не подшучивал. Он просто делился с Ритой тем, что видел сам, и его по-русски не складное, но наполненное чувством описание помогало девочке преодолеть страх. В следующий миг, решившись, Рита все же открыла глаза. В первый момент ее ослепило зимнее солнце. Но как только девочке удалось разглядеть расстеленное внизу белое поле с дорожными полосками и серыми клеточками домов, ее охватил восторг. Невесомость, которая прежде вызывала лишь чувство беспомощности, в один миг превратилась в трепетное ощущение полета. С тех самых пор карусель стала тем развлечением, на которое уходили все карманные деньги обоих. Рита, оторвавшаяся от созерцания урбанистического пейзажа, перевела взгляд на Джину и, заметив мучения друга, укутала его руки шарфом.

– Почему ты не оделся тепло?

– Дома так холодный не может быть. Там теплая зима.

– А в море зимой можно купаться?

Мальчик рассмеялся:

–Нет, зимой нет. Летом купаются.

–У нас тоже летом тепло! – воскликнула Рита, но в следующий миг на ее лицо набежала тень. – Хотя ты все равно этого всего не увидишь, ведь ты скоро уедешь.

Иногда, поддавшись эмоциям, девочка говорила слишком быстро, и Джину не раз приходилось просить повторить ее заново. Но в последнее время он с удивлением ловил себя на том, что угадывал смысл произнесенных фраз, просто смотря Рите при разговоре в глаза. Однако это правило действовало исключительно в отношении нее. Проведенный подобный эксперимент с родной тетей и дядей Леней не принес какого-либо результата. Как только те переставали говорить медленно и раздельно, мальчик тут же упускал смысловую нить. Изменившееся настроение девочки не укрылось от его внимания и сейчас.

–Ты говорила о мой уезде?

– Отъезде, – подтвердила со вздохом Рита.

– Я над эта проблемой подумал. В августе хочу вернуться, когда дома летние каникулы начнется. Наша тетя поможет.

– Правда?! А это действительно возможно?

Джину рассмеялся и ответил девочке длинным предложением на корейском.

– Эй! Это было да или нет? Слишком быстро, я ничего не поняла! – наигранно возмутилась Рита и тоже рассмеялась.

– Я корейский язык учить, когда я здесь, помогу. Он простой. Просто говори.

– Хорошо…

И она доверчиво ему улыбнулась.

Подходил к концу тысяча девятьсот девяносто пятый год. Часы уже отсчитывали его последние минуты, когда мальчик, подойдя к окну, выглянул во двор. Покрывало, застеленное вечерним снегопадом, до сих пор оставалось безупречно белым. Все, кто мог рассеять это праздничное волшебство, были в этот час по домам. Люди сидели в кругу семьи или друзей, смотрели старые песни о главном или уже открывали шампанское, говорили тост или только накрывали на стол. Джину об этом было ничего не известно, но больше он не чувствовал себя чужаком. В этот миг мальчик осознавал себя неотъемлемой частью этого огромного мира, где стирались границы между культурами и расами, верованиями и языками. До его слуха доносился смех тети Суа, которой что-то рассказывал отец Риты, и отголоски негромкой беседы ее мамы с дядей Леней, а еще тихое дыхание самой девочки, неслышно вставшей у него за спиной. Интуиция подсказывала подростку, что вместе с этими последними минутами он навсегда прощается со своим прежним существованием, и отныне в его жизнь входит нечто неизведанное и прекрасное. Он почувствовал, как Рита тихонько тронула его за плечо.

–Джину, пойдем… а то можем пропустить Новый год.

***

Два последующих месяца подростки проводили вместе будни, что были для обоих не менее ценными, чем праздничные календарные дни. Друг за другом справив свои дни рождения, они в теплой компании дяди Лени и тети Суа еще раз встретили Новый год по лунному календарю. Свои плоды принесли и ежедневные занятия корейским языком. По истечении второго месяца постоянной практики Рита уже могла поддержать несложный диалог, и это достижение она считала во многом заслугой Джину. В ее присутствии мальчик больше не произнес ни слова по-русски. Когда же под воздействием сильных эмоций Рита невольно переходила на родной язык, он непременно требовал продублировать все сказанное на корейском. Девочка злилась, сбивалась, но сдаваться было не в ее натуре. В конце концов их совместные усилия привели к тому, что психологический рубеж был преодолен и процесс общения пошел значительно легче. Погруженные в течение жизни с ее простыми подростковыми радостями, дети не заметили, как истекли те полгода, что кто-то неведомый протянул им в руке, словно дар. Каждый день, сверяясь с месяцем в календаре, зима с неохотой отступала, освобождая северное царство весне. Уже были куплены билеты на самолет, и в доме тети Суа начались приготовления к отъезду. Через пару недель мальчику предстояло пойти в новую школу и стать обычным корейским подростком. Но Джину ясно сознавал, что возвращение к прежней жизни уже невозможно. Своим душевным преобразованием он был обязан близким знакомством с иной культурой и общением с родными не только по крови, но и по духу людьми. Его дружба с Ритой была основана вовсе не на сходстве интересов или характеров, в их близости не просматривалось явного дна. Находясь рядом с девочкой, Джину начал видеть многие скрытые прежде процессы, связанные с преображением своего внутреннего мира. Они не обсуждали эту тему, так как еще не имели опыта выражать даже на родном языке свои первые духовные переживания. Но мальчик интуитивно ощущал, что с Ритой происходит нечто подобное. Ей единственной из знакомых ему людей была доступна его глубина погружения, и девочка бесстрашно ныряла следом, не раздумывая, мелководье там или пропасть. Рита словно была его собственным зеркальным отражением, только не тем иллюзорным, что за границей стекла, а реальным, из крови и плоти. И это было так удивительно. Джину больше не ощущал одиночества, которое раньше не покидало его даже в присутствии родных. Теперь он знал, что как бы далеко они ни находились друг от друга, эту связь не разорвать, поэтому готовился к отъезду с мудрым смирением. Но мальчик замечал, что Риту, напротив, огорчает предстоящая разлука. Даже его обещание вернуться в августе, сперва приободрившее подругу, вскоре утратило прежнюю силу воздействия. И несмотря на то, что девочка старалась скрыть свою грусть, смеясь даже больше обычного, подросток чувствовал ее настроение.

За несколько дней до отъезда, когда он привычно ждал Риту возле школы, его окликнули. Это оказалась мама девочки, Ирина Андреевна. Небрежно кивнув на его вежливое приветствие, она произнесла медленно и четко:

– Здравствуй! Мы звонили тебе, но ты уже вышел из дома. Не жди Риту сегодня. Она уехала с классом на экскурсию.

Надеявшийся провести последние дни до отъезда с Ритой, подросток не на шутку расстроился, но виду не подал. Он наклонил голову, намереваясь попрощаться, но женщина удержала его.

– Подожди, пожалуйста. Я бы хотела поговорить.

Они зашли в ближайший двор и сели на скамью. Джину вежливо ожидал, смотря на закручивающуюся в спираль метель, уже чующую близость конца и вступающую возможно в свой последний бой. Ирина Андреевна тоже не произносила ни слова, украдкой наблюдая за отрешенным лицом мальчика. Он ей не нравился. Для своих лет Джину производил впечатление чересчур уверенного в себе человека, и это вызывало у женщины невольное раздражение. Несмотря на почтительную манеру общения, она отмечала в нем ту же независимость суждений, которая в последнее время проявлялась и в дочери. И если раньше ей удавалось держать все под контролем, то чем больше дети сближались, тем менее покладистой становилась и Рита. Порой она уже открыто бунтовала против семейных правил и ценностей, установленных еще ее прадедами. Но Ирина Андреевна и не думала сдаваться, воспринимая процесс воспитания как упорный труд гончара, работающего с глиной, что просто в ее случае была отнюдь не мягкой и пластичной.

– Ты в воскресенье уезжаешь?

Джину утвердительно кивнул, и женщина продолжила, стараясь выражаться максимально просто для понимания иностранца.

– Рите нужно учиться. Все эти годы она была лучшей в классе по математике, она тебе говорила? Она учится в очень хорошей физико-математической школе, и если будет уделять учебе много времени, то сможет стать успешной.

Ирина Андреевна пристально взглянула на мальчика, стараясь по выражению лица определить, насколько хорошо тот ее понял. Но лицо Джину оставалось непроницаемым.

– В следующем году у них начнется физика. И чтобы помочь Рите, мы хотели нанять репетитора по этому предмету. Хорошая идея, ты согласен?

Она ожидала реакции, но ее собеседник продолжал молчать. И женщина уже не надеялась, что эти слова дошли до сознания подростка, когда услышала спокойный ответ:

– Рита никогда не говорила, что математика нравится. Нужно ее спросить, что она хочет учить.