Читать книгу Игра стрелок - Александра Ковальски - Страница 17

***

Я снова и снова ломал тебе пальцы, чтоб ты не могла колдовать, а ты улыбалась звериным оскалом и руны чертила опять. Я прятал твои принадлежности, свечи, сжигал на костре гримуар, а ты словно феникс из пепла его возрождала как встарь.

Я каждое утро ломал твои крылья, но ночью они воскресали опять… Я искренне верил, что справлюсь с Богами, язычество выбив навек из тебя. Но видно сильнее те Древние Боги, молитвы которым ты пела в ночи, они непреклонны, они первородны, они – это наша вся прошлая жизнь.

Я снова и снова ломал твою гордость, пытаясь заставить поверить тебя, что это все сказки, нет магии в мире, а ты заигралась как будто дитя… и ты улыбаясь, в глаза мне не глядя, молчала по долго порою в ответ, а я ощущал неземной вокруг холод и как бесполезен мол слабый протест.

Я долго пытался сломить твою веру, но так и не смог ничего изменить – ты ведьма по жизни, ты – ведьма по духу, а я просто жалкий фанатик и псих…

Некрасивая, но и нескучная

Девочка носит берцы и пьёт обжигающий мокко. Девочке скучно – ей скоро тридцать и она пока одинока. У неё в волосах ветер, а в кармане звенят монеты. Наплевав от души на моду девочка курит не мятные сигареты.

И в глазах альтруизма звезды. Отражает улыбка беззвучная. За глаза ее все называют – «Не красивая, но и не скучная…»

Ну а как же подводка, тени и помада по стилю нюд? Не красивая, но и нескучная сама свой создаёт уют. «Тренировки, собаки, нива? Кто же замуж возьмет тебя?» «Я была, но там скучно, уныло, да и берцы носить нельзя!»

С синяком на скуле 2 недели – пропустила сама удар… Бьет не муж, а напарник в зале – ненормальная, что сказать?! Волонтером в свободное время – и приют, как родной ей дом. Пять собак забрала оттуда. Были б деньги, взяла б ещё…

Говорят, что она – больная, ведь нормальные так не живут. Некрасивая, но и не скучная не теряет напрасно минут…

Без 8 минут 30

Без восьми минут тридцать, отбивают часы мой век. Одиночество тянется «красной нитью», говорят, что надо чтобы рядом был человек. Муж, любовник – не важно, главное, чтоб не одна. И ребенка родить еще надо, чтобы жизнь не зазря прожита… чтобы все как у всех: дом, семья и работа, дети, праздники, быт и дела, чтобы в старости были заботы: внуки, пенсия, снохи-зятья. Чтоб с соседкой судачить на общие темы, чтоб в округе безумной не слыть…

Только вот… я – другая с рожденья. Говорят, меня нужно лечить. Говорят, что рожать уже надо, мол ребенок важнее всего! Для меня же важнее свобода и безумный творенья полет.

«Рукопашка», собаки и «нива», стометровка за 20 секунд… под аккорды гитарные песня у костра, на Бельтайн что зажгут. Танцы в призрачной дымке тумана, запах трав по утру на лугу и истории – ветра рассказы, что потом я читателям все расскажу…

Без восьми минут тридцать – не много… 18 годков впереди, я как птица из древней баллады, на пути на своем зажигаю огни.

Без восьми минут тридцать, отбивают часы ее век. Одиночество тянется «красной нитью», говорят, что надо чтобы рядом был человек. Муж, любовник – не важно, главное, все ж не одна… чтобы все как у всех: дом, семья и работа, дети, праздники, быт и дела, чтобы в старости были заботы: внуки, пенсия, снохи-зятья. Чтоб с соседкой судачить на общие темы, чтоб в округе безумной не слыть…

Только вот… она все же другая с рожденья. Говорят, ее нужно лечить. Говорят, что рожать уже надо, мол ребенок важнее всего! Для нее же важнее свобода и безумный творенья полет.

«Рукопашка», собаки и «нива», стометровка за 20 секунд… под аккорды гитарные песня у костра, на Бельтайн что зажгут. Танцы в призрачной дымке тумана, запах трав по утру на лугу и истории – ветра рассказы, что читатели искренне ждут…

Без восьми минут тридцать – не много… 18 годков впереди, она словно та птица из древней баллады, на пути на своем зажигает огни.

Уже 30…

Девочке уже 30 и она до сих пор свободна, собирает мечты и звёзды и на «шниву» немного копит. У нее в кармане звенят монеты, она как ведьмачка почти… по свету… Только монстры ее – копирайтинг. Курит так же как раньше и любит мокко, носит берцы и ночами считает звёзды…

И собаки к ногам так и льнут хвостатые, ничего не меняет в жизни судьба проклятая – не берут ее замуж такую… А она и не ждёт и не просит… по ночам огни в небе рисует…

Подруге

Ветер качает пустые качели, словно маятник старых часов; там, где мы в детстве играли с тобой, больше не слышно людских голосов. Старые «свечки» – бетонные замки – будто стражи минувших эпох, только качели качает здесь ветер порою, словно маятник старых часов…

Зарастает осокой болото, но как прежде гудят вдалеке поезда, только больше нет станций «Высокое», «Ровное»… больше нет и не будет уже никогда.

Наступает болото на город, пожирает дворы и дома. Наше детство с тобой исчезает, исчезают родные места.

Нам бы вместе придумать машину, чтоб вернуться назад сквозь года, погулять по знакомым кварталам, снова воздухом тем подышать.

Но все некогда нам повстречаться: дом, заботы, работа, семья. А года всё уходят сквозь пальцы, как на речке, что стала болотом, вода…

Зачем нам свечи жечь?

Трубный глас зовёт Охоту, лают громко псы.

Стоят распахнуты ворота и выезжают всадники из них

Гремят оружием они и слышен стук подков.

Дружина выезжают снова, собрать чтоб несколько голов.

Кто свечи в ночь в окошке не оставил и не накрыл столов,

Тот оскорбил обычай предков и должен быть готов.

Джек с фонарем придет за ними, чтоб проводить их в ад,

Где Дьявол нечестивцам очень будет рад.

Лишь два портала в Преисподню в этом мире есть,

Но грешников почивших здесь за год, они успеют счесть.

Охота выезжает в мир, трубят-трубят рога,

Зажгите свечи на окне, чтоб не пустить врага.

Осенне

Мы = Взрослые

Хочется как в детстве – на колени к бабушки забраться и сидеть.

Скрыться от невзгод и огорчений и о прошлом больше не жалеть.

Снова верить в сказки и легенды, книги при фонарике читать

И чтоб самым страшным наказаньем было днем в кроватке мирно спать!

Со сгущенкой чтоб блины по воскресеньям,

Суп в обед, а на десерт кисель…

Елку наряжать в Рождественский сочельник,

А весною слушать, как поет капель…

Верить в чудо и бессмертие как раньше, улыбаться солнцу и цветам,

Беззаботно утром просыпаться и кораблики по лужам вновь пускать.

Но идут года мои как скорый поезд,

Полустанками мелькают месяца…

Скоро тридцать – налетела седина на волос,

Потускнели детские глаза,

Но пока еще жива надежда, что получится, как это было в детстве —

Наряжать Рождественскую ёлку, а весною слушать, как поет капель…

Чудеса не исчезают безвозвратно, детство не уходит в никуда,

Просто взрослые порою забывают, как же надо правильно мечтать.

Забывают, что творить умеют чудо, что волшебниками стали вдруг теперь

И все ждут чудес из ниоткуда, забывая распахнуть им дверь.

Чудо в перьях

Наши мечты как птицы, а мы их запираем в клетки.

Им бы на воле резвиться… всем вместе. Любой расцветки.

Но… мы словно чего-то боимся, самых ярких запираем покрепче,

Под навесными замками скрываем и мольбы к небесам шепчем.

Мы – глупые, глупые люди и давно мы уже забыли —

Птицы в клетке живут недолго, погибая от суеты и пыли.

Чтобы чаще сбывались мольбы к небесам, не шепчите под нос украдкой,

Отпускайте на волю птиц… для начала, хотя бы ярких…

Мы провожали на войну мужчин…

Мы провожали на войну мужчин и слезы стирали украдкой,

Наши мужья, сыновья и отцы уходили на фронт в призывной лихорадке.

Мы провожали на войну мужчин, на прощанье им что-то шептали,

Обнимали за плечи, смотрели в глаза и ждать их домой обещали.

А они были смелые, гордые, в новых шинелях…

Еще не знавшие боли, голода и ранений, говорили, что любят и скоро вернутся назад.

Мы провожали на войну мужчин, у вагонов их целовали…

Для иных это было в последний раз, но ни они, ни мы об этом не знали.

Мы провожали на войну мужчин, а потом долгими ночами их ждали,

Считали дни, глядя на календари, и о будущем украдкой мечтали.

Пролетели года, отгремели сраженья и пришел тот заветный день,

Когда мы на перронах плясали и пели, а повсюду цвела сирень.

Мы мужчин на перронах встречали, целовали их губы, глаза…

Все несчастья навек забывали, так мы счастливы были тогда.

129 мертвецов

129 мертвецов в холодной ледяной пустыне

Нашли приют последний свой.

Оставив корабли, они решили

Пустыню ту пройти насквозь пешком.

И замысел сей трудный и опасный

Неимоверно осложнен был тем,

Что их болезни вскоре подкосили

И голод, что не отпускал их тел.

Но, несмотря на раны и утраты,

Надежда все же теплилась в сердцах —

Они надеялись, и верили, и ждали,

И вопреки всему в себе душили страх…

Увы! Судьба тогда вмешалась злая

И дни их были вскоре сочтены —

129 человек в холодной ледяной пустыне

Остаться навсегда должны…

Террор

У погоста

от Самайна до Йоля