Читать книгу В поисках войны. Пять лет в Крыму - Александра Крыленкова - Страница 3

Киев, март 2014 г.

В этой главе в попытках разобраться, что происходит в Крыму, я туда еду посмотреть на происходящее своими глазами и, совершенно не планируя того, становлюсь «российской правозащитницей в Крыму».

С тех пор как мне было семнадцать, я хотела работать на войне. На войне были все Настоящие Правозащитники. Этих людей я видела только в Москве в коридорах «Мемориала», как правило, уставших, невыспавшихся, с горящими глазами. Казалось, они заглянули в бездну. Я ничего не понимала из того, что они говорили. Тем более что говорили они на непонятном мне языке и полунамеками. И ненавидели вопрос: «Ну, как там в Чечне?» Но говорить больше не могли ни о чем. Одна фраза звучала как мантра: «Наша ответственность – наши военные. И нас волнует, что творят они».

Если мне хотелось поразить воображение молодых людей, я, загадочно улыбаясь, говорила, что работаю в правозащитной организации, позволяя им домысливать всё, что им хотелось и представлялось исходя из новостей о чеченских войнах.

Девушкой я была буйной, не очень управляемой и катастрофически полуголой. И меня в Чечню не брали. Справедливости ради, я, кажется, даже не просила, но без войны в общественном секторе найти себе места не смогла. Частная жизнь затянула: бизнес, семья, дети.

А в Петербурге с 2011 года неожиданно для себя я занялась общественной деятельностью. Меня захватил водоворот быстро меняющихся событий, огромное количество людей, готовых делать хоть что-то для изменения реальности вокруг себя: митинги, выборы, местная активность, помощь задержанным.

И тут – 2014 год.

Какие-то военные, какие-то захваты, какая-то война на носу. Помню, как ехала в Вологду читать лекцию по наблюдению на выборах. И в поезде (связь всё время терялась) пыталась ухватить хоть какие-то кусочки информации: кто, куда, какие военные, какая форма, какой захват территорий… Двадцать первый век. Международные договоры. Всё это никак не укладывалось в голове.

Споры в сообществе наблюдателей на выборах не умолкали уже неделю.

– Это исторический момент! Мы должны быть там! Это же РЕФЕРЕНДУМ. Мы никогда не видели живого референдума.

– Электоральные мероприятия – это процедура! Все начинается с закона! Мы являемся частью международной правовой системы! Это мероприятие электорального типа не имеет ничего общего общего с РЕФЕРЕНДУМОМ!

– Но как интересно!

– Ни за что! С нами никто из приличных людей не будет разговаривать. Нам руки не подадут.

– Мы всем расскажем, как есть. Ведь для этого мы и существуем.

Но вот всё случилось.

Это случившееся в голову не помещалось. Казалось, что все врут, что крымчане совсем не «стремились в Россию в едином порыве», что их заставили силой. Желание поехать и во всём разобраться становилось всё сильнее. Хотелось найти тех, кто был в Самообороне, тех, кто «боролся за Русский мир», хотелось потрясти их за плечи и спросить: «Эй! За что вы боролись? О чем мечтали? Зачем?»

Голова шла кругом.

Я написала ВКонтакте:

«Друзья, в ночь с воскресенья на понедельник я еду в Крым. В условиях информационного хаоса и тотальной пропаганды мне кажется очень важным увидеть своими глазами, что сейчас происходит в Крыму. А получить достоверную информацию можно только у очевидцев, у тех, кого по-настоящему затронули происходящие события. <…> Задавайте, пожалуйста, вопросы под постом. Какие проблемы вас интересуют, какие факты вы хотели бы проверить, с кем мне стоит поговорить».

Нажала на кнопку «Отправить» и купила билет.

Интересно, что полученные мной «наказы» от питерских активистов были очень взвешенны и соответствовали реальности. Казалось, что издалека можно спокойно проанализировать и поставить интересующие по-настоящему вопросы. Ровно те, которых так не хватало крымчанам для принятия ответственного решения на «референдуме». В Питере – несмотря на острые дискуссии и битье морд на тему, «чей Крым», – не было того ажиотажа и того невроза, от которого лихорадило Крым с конца февраля до середины марта:

– Как люди сейчас взаимодействуют с органами власти?

– Что думают те люди, которые жили без прописки в Крыму и им не получить украинское гражданство?

– Что будет с археологическим наследием? Какие возникают проблемы и как они решаются?

– Как в этих условиях живут больницы? Кто поставляет лекарства?

– Делают ли пометки на границе с Крымом, не будет ли проблем у тех граждан России, кто поедет сейчас в Крым отдыхать?

Конечно, и интересующихся наболевшим вопросом, «чей Крым?», было предостаточно. Так же, как и желающих объяснить, что трудно придумать более идиотскую идею. Но именно этот перечень вопросов (хоть я и забыла о нем, если честно, начисто) оказался списком проблем, с которыми пришлось столкнуться крымчанам по крайней мере в первый год. На многие вопросы удалось ответить только через несколько лет. А некоторые и сформулировать получилось только значительно позже, чем они были заданы.

Это был конец марта 2014 года. Я приехала в Крым в первый раз. Так уж сложилась моя жизнь: ни детского отдыха на море, ни подростковых лагерей в «Артеке», ни юношеских раскопок в Херсонесе. Моими местами была Карелия, известняки, реки с порогами и огромные сосны. А всякие курортные юга казались редкостной попсой. Но посмотреть своими глазами на то, как рушится хрупкий порядок мировых договоренностей, понять, где границы мифов и реальностей, и попробовать об этом рассказать, казалось важнее не только устоявшихся предрассудков, но и возможных рисков.

Поездку я никак не готовила. Слово «поле» знала только из книжек и рассказов коллег, а слово «планирование» и вовсе в мой лексикон не входило. Я спустилась с трапа самолёта в дорожной шляпе, привезенной свекром с мыса Доброй Надежды, с большим красным туристическим рюкзаком, по которому потом долго меня узнавали в Крыму. Тут же села в машину к первому попавшемуся таксисту в аэропорту: «Девушка, куда вас отвезти?» В теории я, конечно, знала, что это курорт и так делать не надо, но возбуждение от собственной авантюрности запихнуло это полезное знание куда-то далеко. Понимание стоило мне 2000 рублей от аэропорта до центра Симферополя.

Куда ехать в незнакомом городе, как искать тех, кто расскажет что-то интересное. На обед меня занесло в какой-то очень странный ресторан с кожаными диванами, розетками, живым шансоном, возможностью курить прямо в зале и полным впечатлением, что тут бухают попеременно бандиты с политиками. Впрочем, в обед в ресторане не было никого. Беглый поиск по социальным сетям и новостям нашел Сашу Дворецкую, с которой у нас оказалось очень много общих коллег и знакомых, которые могли меня порекомендовать. Саша – правозащитница из Крыма. Девятого марта она вынуждена была выехать из Крыма, незадолго до этого социальные сети облетела листовка, которая висела на её доме (на двери, в подъезде, на доске объявлений):

Ваша соседка Александра Дворецкая – предательница Крыма, поддерживает преступный Майдан. На её совести кровь и жизни убитых людей. Получает деньги в общественной организации, финансируемой американскими спецслужбами. Прошла обучение экстремизму в США.

Подобные листовки тогда появились и в домах других активистов. Но Саша была «своя», она уже выехала и была в безопасности в Киеве. И я позвонила ей. Я до сих пор не очень твердо знаю, как это работает. Но работает всегда. К вечеру я знала уже очень многих: здесь были активисты организации «Крым.SOS», которые собирали информацию об украинских активистах и украинских военных, здесь были независимые правозащитные наблюдатели. В том числе из России. Студенты, которые в ужасе от происходящего не понимали, куда бежать, представители самых разных общественных организаций, у которых на глазах не только рушилась налаженная жизнь, но и сама реальность.

До первой поездки в Крым я гордилась отсутствием самоидентификации. Мне нравилось, что нет ни одной организации, которая могла бы назвать меня своей. Я не историк, не юрист, не наблюдатель. Я – Саша Крыленкова. И этого мне было более чем достаточно. Но в Крыму, стоя на проспекте Кирова с красным рюкзаком и стаканчиком кофе, мне надо было срочно отвечать на вопрос: кто ты и зачем сюда приехала? И отвечать так, чтобы было понятно. Чтобы хотелось со мной после этого разговаривать, а не размышлять о смыслах и брать время на погуглить. Причем ответ должен был быть только правдой.

Так я стала «российской правозащитницей в Крыму». И родилась формула про «ответственность за преступления российской власти, где бы они ни совершались». Времени на рефлексию не было. И, кажется, я даже не осознавала, насколько эта формула была близка объяснениям Настоящих Правозащитников моей юности.