Читать книгу Незапертая дверь - Александра Маринина - Страница 3

Работать со следователем Гмырей Настя Каменская любила. Борис Витальевич когда-то сам был оперативником, посему проблемы и трудности сыщицкой жизни знал не понаслышке и относился к ним с пониманием. И никогда не делал кислую мину, если розыскники приносили ему информацию, добытую со всеми мыслимыми и немыслимыми нарушениями закона, а садился вместе с ними за стол и начинал придумывать, как бы придать этим сведениям вполне приличный вид.

– Что-то ты подозрительно хорошо выглядишь, – заявил Борис Витальевич, едва Настя переступила порог его кабинета. – Влюбилась, что ли?

– Никак нет, ваше благородие, – шутливо откликнулась она. – Просто вы меня давно не видели и успели основательно забыть.

– Ну да, тебя забудешь, как же. Садись, рассказывай.

– Да нет уж, это вы рассказывайте. Вы же в деле с самого начала, а все, что мне ребята из Сокольников поведали, вы и сами знаете. Ни к сокольнической, ни к какой-либо другой группировке наш убиенный никакого отношения не имеет, то есть это была не разборка. Что у вас осталось?

– Много чего. Во-первых, то, о чем написали газеты. Я сегодня имел подробную беседу с мадам Вороновой, режиссером сериала, она меня кое в чем просветила, но мало в чем убедила. Так что версию убийства с целью срыва съемок пока оставляем как первоочередную. Далее у нас по списку следует… что?

– Шантаж, – быстро подсказала Настя. – Жену сценариста могли похитить, поскольку она стала свидетелем, а могли и с целью шантажа. Тогда убийство водителя пойдет как устранение помехи к похищению.

– Молодец, – одобрительно кивнул Гмыря. – Цель шантажа?

– Прекращение съемок, например. Или вымогательство денег. Только у кого?

– Да у Вороновой, у кого же еще. У нее муж – богатый бизнесмен, у него своя фирма, «Центромедпрепарат» называется. Денег – куры не клюют. Воронова свое кино на эти деньги снимает, между прочим.

Настя не удержалась и присвистнула. Вот это да!

– Богатый муж – это, конечно, здорово, но все равно как-то смутно… У Вороновой дети есть?

– Двое.

– Тогда проще было похитить ребенка, ради ребенка уж она точно раскошелилась бы. А тут жена сценариста. Десятая вода на киселе.

– Не совсем так, Настасья, – покачал головой Гмыря. – Дети у Вороновой – здоровые лбы, в недавнем прошлом – спортсмены, много лет серьезно занимались плаванием. Одному двадцать один год, другому двадцать вот-вот исполнится. Таких под мышку не схватишь и втихаря не унесешь.

– А жена сценариста?

– Жена сценариста, жена сценариста, – запел следователь на мотив популярной в далеком прошлом песни о березовом соке и вытащил из папки какой-то листок. – Жена сценариста у нас Нильская Яна Геннадьевна, двадцати семи лет от роду, рост один метр пятьдесят один сантиметр, вес сорок два килограмма.

– Да, – протянула Настя, – такая кроха может физическое сопротивление только комару оказать. И то нет гарантий, что успешно. И что, Воронова с этим сценаристом шибко сильно дружит? Так сильно, что даст деньги на выкуп его жены?

– Говорит, что даст. Но я не верю. И потом, Воронова может говорить что угодно, но деньги-то в любом случае должен будет давать ее муж, а не она сама. Вот и возникает вопрос: если Яну Геннадьевну похитили с целью вымогательства, откуда у преступника такая уверенность, что господин… господин… – Гмыря снова заглянул в свои записи, – господин Ганелин, муж нашей мадам режиссерши, даст деньги. Потому как больше взять их неоткуда, сам сценарист Нильский никаких сбережений не имеет и выкупить супругу не сможет.

– А гонорар? – удивилась Настя. – Он же должен был получить гонорар за сценарий. Насколько я знаю, это очень приличные деньги. Тысячи две – две с половиной долларов за серию. Сколько предполагалось серий?

– Тридцать с чем-то, так, во всяком случае, утверждает Воронова.

– Вот видите, – торжествующе улыбнулась она, – по самым скромным подсчетам, Нильский должен иметь не меньше шестидесяти тысяч долларов.

– Ничего я не вижу, – проворчал Борис Витальевич, – потому что Нильский гонорара не получал.

– То есть как? Почему?

– Потому что. Там сложная схема выплат… И готовых сценариев нет. Короче, со слов Вороновой выходит, что съемки фильма начались на средства ее мужа, но телеканал обещал подключиться к финансированию попозже, когда получит деньги из бюджета на следующий год. Вот из этих денег Нильскому и будет выплачен гонорар в полном объеме. А пока он получил совсем немножко рубликов, чтобы было на что жить в Москве и с голоду не опухнуть. Но это все, конечно, надо проверять. Идем дальше. Если у Нильского денег нет, остается муж мадам. Надо выяснить, не связывают ли его с похищенной Яной Геннадьевной какие-то особые отношения, и если да, то кто мог об этом знать. Если преступник имел в виду именно его карман, то откуда у него уверенность, что сей карман широко откроется ради крошки Яны? Сечешь?

Настя молча кивнула. Дело об убийстве водителя теперь не выглядело для нее скучным.

– Смотрим дальше, – продолжал между тем следователь. – Предположим, преступник все-таки имел цель сорвать съемки, хотя мадам три часа с пеной у рта убеждала меня в том, что этого быть не может. Но ты же знаешь, Настасья, меня убедить трудно, где на меня сядешь – там и слезешь. Допустим, Воронова со слезами, истериками и угрозами развода или самоубийства выклянчила у своего богатенького муженька деньги на съемки. Понятное дело, что он их не вынул из кошелька и не положил перед ней на стол. Он частями, по мере необходимости, переводит эти деньги на счет съемочной группы. Так вот, где гарантия, что, столкнувшись с такой неприятностью, как убийство на съемочной площадке, он не прекратит финансирование очередной блажи своей супружницы? А если уж он совсем не хотел давать деньги, но пытался сохранить лицо перед мадам, тогда он просто воспользуется убийством водителя, чтобы свернуть проект. И не даст больше ни гроша. Дескать, не судьба, небеса против и всякая такая дребедень. Из этого следует что?

– Из этого следует, что либо убийца точно знал, что так и будет, и съемки прекратятся, либо все это организовал сам муж Вороновой. И получается, что он… как его фамилия?

– Ганелин, – подсказал Борис Витальевич. – И получается, что господин Ганелин становится у нас с вами центральной фигурой. И по версии о похищении, и по версии о срыве съемок, – закончила Настя.

Да, любопытно все складывается… Начали с убийства водителя съемочной группы, а закончили крупным бизнесменом.

– А если все-таки водителя убили потому, что хотели убить именно его? – спросила она осторожно. – Ну и что, что он не связан с криминальной группировкой. Во-первых, это еще не факт, в РУБОПе тоже не боги сидят, они не могут знать все и обо всех. Просто он им на заметку еще не попадался. А во-вторых, можно подумать, что, кроме разборок, нет других причин для убийства.

– А что, разве есть? – невинно осведомился Гмыря.

– Да хоть та же ревность.

– О! Вот тут ты в самую точку попала, – довольно засмеялся Борис Витальевич. – А знаешь ли ты, Настасья, что похищенная Яна Геннадьевна отчаянно флиртовала с невинно убиенным Теймуразом Инджия?

– Мне в Сокольниках что-то говорили об этом, но как-то неуверенно. Вроде бы жена сценариста весь съемочный день не сидела на площадке, а гуляла по парку в обществе водителя. Вы это называете отчаянным флиртом? – с сомнением произнесла Настя.

– И этот съемочный день, и все предыдущие они постоянно общались, отлучались куда-то, вместе ходили обедать и пить кофе. А если водителя посылали с поручением, наша кроха ездила вместе с ним. Скажу тебе больше: в вечер убийства, незадолго до того, как все случилось, у сценариста Нильского случился весьма неприятный разговор с супругой на повышенных тонах. У тех, кто слышал этот разговор, создалось впечатление, что они поссорились. Причем крупно.

– Думаете, Нильский мог убить водителя из ревности?

– Да запросто. Почему нет?

– А где же тогда Яна? Ее ведь похитили. Тоже из ревности, что ли?

– Дорогая моя, а кто тебе, собственно, сказал, что Яну Геннадьевну похитили? – задал неожиданный вопрос Гмыря.

– Как кто? Коротков, еще в воскресенье. А теперь вы то же самое сказали.

– А ты, дурочка, и поверила. Эх, Настасья, учить тебя еще и учить. Она пропала, понимаешь? Пропала. И ее нигде не нашли. Может быть, ее и в самом деле похитили. А может быть, она сама ушла. Поссорилась с мужем и ушла куда глаза глядят. И ни о каком убийстве водителя знать не знает. Нашла где переночевать, сидит там и дуется на своего благоверного, ждет, когда он наволнуется всласть и поймет, какая она чудесная и как он без нее жить не может. Типично бабский ход. А может быть, ее тоже убили.

– Где же труп в таком случае? – резонно спросила Настя.

– Где-нибудь лежит. Найдется рано или поздно. Теперь смотри, у нас есть три варианта объяснения, куда девалась Яна Нильская. Из них два не исключают убийства водителя из ревности. Значит – что?

– Значит, сценарист, – вздохнула Настя. – Его тоже надо разрабатывать. Но ведь и у убитого водителя могла найтись дамочка, которая его приревновала бы. И тоже могла организовать убийство либо его одного, либо обоих.

– Могла, – согласился Гмыря. – Короче, работы – непочатый край. В воскресенье этим делом занимался дежурный следователь, сегодня утром я принял его к производству. Сегодня, как ты помнишь, тоже выходной, и завтра у нас день нерабочий, то есть до самой среды, до тринадцатого июня, дело будет валяться без всякой пользы для общества и без малейшего движения. А к тринадцатому уж все следы простынут. Вы же, сыщики так называемые, ничего толкового не можете сделать без моего мудрого процессуального руководства, верно? Все, что можно будет запороть, – запорете непременно, а то, что испортить нельзя, приведете в полную негодность. Ладно, шучу, шучу, не кривись, это у меня юмор такой на фоне выходного дня. Поэтому я сегодня уже связался с руководством и договорился, чтобы дело оставили у меня. Спросишь, зачем мне это надо? Отвечаю: хочу уйти на повышение и набираю очки в свою пользу. Но тебе это ни к чему, это мои проблемы. Сыщики с территории работают версии, где центральной фигурой является сам потерпевший, изучают его связи, смотрят, не было ли там конфликтов или еще каких причин для убийства. Тебе это интересно?

– Не-а, – помотала головой Настя. – Сколько лет потерпевшему?

– Двадцать пять.

– Стало быть, его окружение – из молодых. Я с таким материалом не совладаю. Мне бы что посолиднее, тем более новый начальник требует, чтобы я занималась версией о срыве съемок.

– Вот и ладушки, – согласился Борис Витальевич. – Значит, Настасья, в первую очередь ты мне собери сведения о том, насколько близки супруги Нильские с семьей Вороновой. И конкретно: насколько близка пропавшая Яна Нильская с богатым мужем нашей мадам. Ну и все вокруг этого. Дальше: я хочу знать, насколько охотно муж дал деньги Вороновой на съемки. Подозреваю, что он при этом скрипел зубами и клял все на свете, но хочу знать точно. И последнее: сценарист Нильский живет в квартире без телефона, мобильника у него нет, так что позвонить лично ему похитители не смогут. Это в том случае, конечно, если Яну похитили с целью вымогательства. Либо они подбросят ему письменное сообщение на адрес, либо будут звонить кому-то из его окружения. Скорее всего, самой мадам Вороновой или ее мужу. На адресе человек должен находиться круглосуточно. А ты крутись возле Вороновой. Чуть что – звони немедленно.

– Да ладно, не маленькая, – улыбнулась Настя.

* * *

Ирина Савенич на цыпочках прошла из комнаты в кухню, притворила за собой дверь, налила в электрический чайник воду, нажала кнопку. Наконец-то Руслан задремал, впервые почти за двое суток прикрыл глаза и расслабился. Пусть отдохнет, она постарается ему не мешать. Бедный парень, надо же такой напасти случиться! Жена пропала. А паренек-водитель, с которым она ушла выпить кофе, убит. Кошмар какой-то! Вообще-то Яна Нильская Ире была совершенно несимпатична, но в такой ситуации разве имеют значение всякие вкусовые глупости? Где сейчас эта маленькая Янка? Ее похитили и держат в каком-нибудь темном подвале, может быть, пытают и истязают, но только зачем? Что от нее хотят? И почему до сих пор никто не объявился, не позвонил и не сказал о своих требованиях? Не знают, как найти Руслана, потому что у него нет телефона? Глупости, Янка прекрасно знает адрес. И потом, она знает телефоны и Натальи, и Иры, звонила им неоднократно. Если похитители захотят связаться с Русланом, они сообразят, как это сделать. Но зачем, зачем? От Янки они ничего не могут хотеть, она обычная портниха, никакими особыми сведениями не располагает. И денег у нее нет. Значит, они хотят чего-то от самого Руслана. Он в прошлом журналист, много про кого всяких сведений насобирал. Может, в этом все дело? Но ведь он уже больше года не работает в газете, вообще из журналистики ушел, сидел дома и роман писал. Ни в каких серьезных делах участия не принимал, никаких журналистских расследований не вел. Кому он может быть интересен? Кому-то, наверное, интересен, раз Янку похитили. Но почему же они не звонят? Господи, хоть бы объявились уже скорее, представили доказательства, что маленькая Янка жива-здорова, тогда можно было бы вздохнуть свободно. А они все не звонят…

Вода в чайнике закипела, Ира достала чашку, бросила в нее пакетик французского чая с васильками и с сожалением отметила, что коробка быстро пустеет. Она купила этот чай в Париже месяц назад, когда ездила на майские праздники отдыхать вместе с Натальей и всем ее семейством. Чай ей очень понравился, и теперь Ира корила себя за то, что купила всего две упаковки. Как ни экономь, а все равно скоро закончится. После того, что случилось в субботу, было решено не оставлять Руслана одного, пока ситуация с его женой не разъяснится. И Ира на правах старой знакомой взяла это на себя. Заскочила домой, побросала в сумку самое необходимое – туалетные принадлежности, косметику, таблетки от аллергии, коробочку с заменителем сахара, смену одежды, зарядное устройство для мобильного телефона. И чай свой любимый прихватила. Руслана жалко – просто до спазмов в горле. Плохо еще, что он совсем не пьет, привычки такой не имеет. То есть рюмку поднять может, когда за общим столом сидит, но не о рюмке сейчас речь, а о том, чтобы выпить как следует и снять напряжение, расслабиться, отключиться. А Руслан не умеет. Не приучен. Всю ночь с субботы на воскресенье он провел в милиции, где его по двадцать раз спрашивали об одном и том же, потом Ира отвезла его сюда, в квартиру Наташиного сына, и сидит с ним, ждет у моря погоды. В воскресенье сюда милиционеры приезжали, опять терзали Руслана вопросами, мол, нет ли у его жены знакомых в Москве, да не могла ли она обидеться на него и уйти к ним, да не угрожали ли ему, не требовали ли чего, и все в таком духе. Потом снова наступила ночь, но у Руслана сна ни в одном глазу, то мечется по квартире, то сидит неподвижно, раскачиваясь и обхватив руками голову, то вдруг начинает говорить без остановки. И Ира не спит, успокаивает, как может, утешает, строит оптимистичные прогнозы. Только толку-то от всего этого – чуть с каплей. Сегодня утром она не выдержала и заснула, часа два проспала, а Руслан так глаз и не сомкнул. Слава богу, хоть к вечеру задремал. А телефон все молчит…

Ира не выдержала, достала сотовый телефон, набрала номер Натальи.

– Ну что? – вполголоса спросила она, стараясь говорить потише.

– Ничего. А у вас там как?

– И у нас ничего. Натуля, почему они не звонят? Чего ждут?

– Может быть, выжидают, когда Руслан рассудок потеряет от волнения. Надеются, что он станет сговорчивее. А может быть, Яну и в самом деле никто не похищал. Ты же знаешь, они поссорились в субботу вечером…

– Так куда она могла деться? – Ира не заметила, как повысила голос. – У нее в Москве никого нет, кроме нас. Ни одной знакомой души. Она здесь никогда раньше не бывала. Милиционеры сказали, что проверили все гостиницы – ее нигде нет. Так где она, если ее не похитили? Мы тут уже самое плохое думаем…

– Что ты имеешь в виду? – строго спросила Наталья.

– Что Янки вообще уже… ну, что ее нет, – выдавила Ирина.

– Это кому из вас пришла в голову такая мысль?

– Руслану… Он уже чего только не передумал. И что она с любовником сбежала. И что ее убили. И что у нее внезапно сделалось умственное помешательство, она забыла, кто она, где живет, зачем здесь находится. Бродит где-нибудь по Москве и не знает, куда идти. Натуля, как ты думаешь, ее ищут? Или так только, видимость создают?

– Ириша, возьми себя в руки, – еще строже произнесла Наталья. – Ситуация действительно тяжелая, но ты не должна ее усугублять. Я тебя отправила к Руслану для того, чтобы ты оказала ему моральную поддержку, а вовсе не для того, чтобы ты поддавалась панике. Если ты немедленно не прекратишь накручивать себя и его, я приеду и буду сама с ним сидеть, а тебя отправлю домой. Ты меня поняла?

Ира ничего не имела против того, чтобы Наталья приехала. Более того, она сейчас хотела этого больше всего на свете. Так уж повелось в ее жизни, что в тяжелой ситуации Наталья всегда была рядом и подставляла плечо или протягивала руку. И сейчас присутствие старшей подруги, которая ее вырастила и воспитала, было Ирине совершенно необходимо. Но она понимала, что просить Наталью приехать – верх эгоизма. Она сама издергана донельзя, сегодня ее несколько часов допрашивал следователь, а до этого забрасывали вопросами какие-то другие милиционеры. Она тоже не спит и с ума сходит от тревоги. А ведь у нее муж и сын, не может же Наталья их бросить и снова мчаться на подмогу своей воспитаннице. Воспитаннице-то, слава богу, уже тридцать один, чай, не девочка, дважды замужем побывала, институт закончила, в нескольких картинах снялась, а все по привычке к Наталье тянется, когда на душе тяжело.

– Я поняла, Натулечка, – покаянно пробормотала Ирина. – Я постараюсь вести себя правильно. Только ты сразу же позвони, если что-нибудь станет известно, ладно?

Она залпом допила остывший чай, открыла холодильник и с огорчением убедилась, что еды почти никакой не осталось. То, что Янка купила и приготовила в субботу утром, к вечеру понедельника оказалось полностью съеденным. Гостеприимная Ира предложила приехавшим в воскресенье оперативникам чай с бутербродами, они не отказались, смущенно признавшись, что работали всю ночь и голодны как волки. У самой Иры на нервной почве сделался зверский аппетит, да и Руслан тоже что-то поклевал, он есть совсем не хотел, но Ира его заставляла. Вот и доклевались… Даже хлеба нет ни кусочка. Надо бы выскочить в магазин, здесь совсем рядом, на углу, есть круглосуточный.

Ирина вырвала из записной книжки чистый листочек и быстро написала: «Я вышла в магазин, через пятнадцать минут вернусь, не беспокойся. Ира». Немного подумала и поставила время: 21.40. Если Руслан проснется, то по крайней мере не испугается, что она ушла давно и тоже пропала. Тихонько прокравшись в комнату, Ира положила записку рядом с диваном, на котором в неудобной позе прикорнул Руслан, взяла ключи и вышла из квартиры, стараясь не щелкать замком.

В магазине она купила сыр и копченое мясо для бутербродов, хлеб, яйца, творожную массу с изюмом, несколько сладких булочек и банку джема из черной смородины. Поразмышляв, добавила к этому две полуторалитровые бутылки воды без газа для себя и две с газом – для Руслана, а также несколько тяжелых, по полкило, плиток шоколада. Шоколад хорош в стрессовых ситуациях, когда есть не хочется и в горло ничего не лезет, а силы надо чем-то поддерживать. Сложив покупки в несколько пакетов, Ира подхватила их и невольно охнула: поклажа получилась внушительной, одной воды шесть литров. И шоколада килограмма два. И все остальное тоже свой вес имеет. Хорошо, что до дома недалеко, метров двести, не больше.

Возле подъезда с ней почти столкнулся какой-то парень.

– Не тяжело? – слегка насмешливо спросил он. – Может, помочь?

– Перебьешься, – грубо бросила ему Ира и нырнула в подъезд, тут же мысленно упрекнув себя в беспечности. Ну как так можно? Парень явно собрался пристать к ней, а она прямо у него на глазах входит в подъезд, в котором нет консьержки. А ну как он сейчас рванет следом за ней и при помощи легкой физической силы постарается объяснить ей, что разговаривать с незнакомыми мужчинами нужно вежливо? Совсем с ума сошла!

Ожидая лифт, она испуганно прислушивалась к звукам у себя за спиной, но ничего не произошло. И только когда двери лифта стали закрываться, Ира услышала, как кто-то вошел в подъезд. Боже мой, ну она точно полная идиотка! Это же милиционер, который наблюдает за домом на тот случай, если кто-то захочет принести записку Руслану от похитителей. Ведь вчера еще их предупредили, что кто-то из работников милиции обязательно будет рядом. От осознания собственной глупости Ира даже рассмеялась. Потом, вспомнив об убитом водителе Тимурчике и о пропавшей Яне, снова погрустнела.

Руслан так и не проснулся, пока она ходила в магазин, но резко открыл глаза и вскочил с дивана, едва Ира переступила порог.

– Что? – напряженно спросил он, вглядываясь в ее лицо. – Кто-то приходил? Я слышал, как дверь открывалась. Принесли письмо? От Яны?

– Да нет же, это я пришла. Я в магазин бегала, у тебя в холодильнике пусто.

– А от Яны ничего? Никто не звонил?

– Нет. Ложись поспи, тебе надо отдохнуть, – ласково сказала Ира.

– Я не хочу спать.

– Тогда пойдем чаю выпьем, я бутерброды сделаю.

– Не хочу, – упрямо повторил Руслан.

– Надо, – жестко произнесла Ира, памятуя наказ Натальи не рассиропливаться и не потакать упадническим настроениям Руслана.

– Я не буду есть.

– Будешь, – она примирительно улыбнулась, – куда ты денешься. Я понимаю, что тебе ничего не хочется, но кушать все-таки надо обязательно. Мало ли как ситуация будет складываться, ты должен быть готов к любому повороту, и тебе могут понадобиться силы. Оттого, что ты ослабеешь или заработаешь гастрит, никому лучше не будет.

Руслан стоял перед ней, такой несчастный, такой маленький – на целую голову ниже рослой Ирины, со спутанными волосами и в очках с толстыми стеклами, и Ира с трудом удерживалась от порыва обнять его, как сына или младшего брата, прижать к себе, утешить, защитить. Они ровесники, ему тоже тридцать один, а Ира отчего-то продолжает относиться к нему как к маленькому мальчику, нуждающемуся в ее помощи и поддержке. Еще десять лет назад, когда они впервые встретились, Ира уже была в разводе после первого брака и много чего повидала и испытала в жизни, в том числе раннее сиротство, венерологические диспансеры, аборты и лечение от алкоголизма, а Руслан был таким трогательно-наивным и чистым, и девушка ощущала себя рядом с ним полнейшей старухой, циничной и разочарованной в жизни. С тех пор ее отношение к Руслану как к младшему и неразумному так и не изменилось. Какая же Янка дурочка, ревнует его к Ире!

Она крепко ухватила Руслана за руку, и он покорно поплелся за ней на кухню. Ире удалось заставить его взять в руки бутерброд с копченой грудинкой, и Руслан машинально начал жевать.

– Как ты думаешь, Яна могла меня бросить? – спросил он неожиданно спокойно.

– Могла, – так же спокойно ответила Ира, хотя внутри у нее все сжалось от сочувствия к нему. – Любая женщина может бросить любого мужчину, в этом нет ничего невозможного.

Она сама не верила в то, что говорила. Ну как это так – взять ни с того ни с сего и бросить мужа, отца своих двоих девочек? И потом, Янка так отчаянно ревновала его, как не ревнуют женщины, имеющие любовников на стороне. Хотя бывает, что женщина уходит от мужчины не потому, что у нее появляется новая любовь, а только лишь потому, что любовь к данному мужчине становится для нее невыносимой. В том числе и из-за ревности. История знает немало тому примеров, да вот хоть саму Иру взять. Она ведь тоже любила, любила страстно и самозабвенно, потому и ушла. Понимала, что эта ее безоглядная любовь превращается для любимого в обузу, в неподъемную и, главное, ненужную тяжесть. Может, и у Янки так же? Да нет, не может, глупости это все! У них с Русланом нормальный брак, стабильный, детьми скрепленный. Но если настаивать на том, что она не могла бросить мужа, то автоматически придется признавать, что с ней случилась беда. Или ее убили, или похитили, или она сошла с ума. Других объяснений исчезновению Янки нет. А так она хотя бы жива и благополучна…

– Разве женщина может внезапно разлюбить? – продолжал допытываться Руслан. – Вот так просто, в одну секунду взять и разлюбить? И решить, что больше она своего мужа видеть не хочет. И уйти без объяснений. И наплевать на то, что он волнуется, места себе не находит, самые черные мысли его одолевают. Неужели вы можете так поступать?

– Дружочек, вы, мужчины, можете поступать точно так же. И поступаете подобным образом, между прочим, гораздо чаще, чем женщины. То, что ты описал, – типично мужской стиль поведения. Вспомни, сколько раз ты слышал душераздирающие истории о том, как «он ушел за сигаретами и не вернулся». Но и некоторые женщины так делают, хотя и редко. Давай еще раз позвоним в Кемерово твоей теще, может, Яна все-таки объявилась там, – предложила Ира.

– Не могла она там объявиться, – в голосе Руслана она уловила раздражение, – паспорт здесь остался, ключи от кемеровской квартиры тоже. Как она в самолет сядет без паспорта?

– Всякое бывает, – философски заметила Ирина. – А вдруг она звонила матери? Яна нормальный человек, и даже если она плохая жена, она все равно будет беспокоиться о девочках.

Она протянула ему телефон и почти силой всунула в безвольно лежащую на столе руку. Руслан набрал номер, поговорил с тещей. Нет, дома Яна не объявлялась, не приезжала и не звонила.

– Ее убили, – вдруг пробормотал Руслан, глядя на Иру безумными глазами. – Я чувствую, Янки больше нет в живых… На душе так черно… Господи, что же мне делать!!!

* * *

На Щелковском шоссе Настя жила уже много лет, но все равно ее частенько посещало неприятное чувство несвободы, когда она выходила из вагона метропоезда. Станция «Щелковская» – конечная, все пассажиры выходят из вагонов, и в этот момент приходило странное ощущение, будто она, Настя, стоит на платформе не потому, что живет здесь, а единственно потому, что ее выгнали из поезда. Кто-то там, наверху, решил, что поезд дальше не пойдет и пассажирам следует освободить вагоны. Кто-то решил за нее, а не она сама приняла решение. Кто-то не посчитался с тем, что людям надо ехать дальше, и прекратил движение состава. Мысль была глупой и совершенно несправедливой, Настя это отчетливо понимала, но отделаться от нее за многие годы так и не смогла.

Она поднялась по ступеням, вышла на улицу и вытащила из сумки мобильник. Надо найти Юру Короткова, а то она пригласила его временно пожить, а сама уехала и ключей не оставила. Сидит небось на работе, бедняга, голодный, уставший, на часы поглядывает и мечтает о горячем душе, горячем ужине и теплой дружеской компании. В кабинете Короткова телефон не отвечал, и Настя набрала другой номер – Юркиного мобильника.

– Ты где? – спросила она, медленно двигаясь от метро к автобусной остановке.

– Глаза протри, курица, – беззлобно ответил ей Юркин голос. – Или очки надень.

Погруженная в свои мысли, Настя не заметила издевки и послушно полезла в сумку за очками. Открыла на ощупь футляр, водрузила на нос шедевр немецких оптиков.

– Ну, надела. И чего? Я хочу сказать, что минут через двадцать уже буду дома, так что можешь выдвигаться в мою сторону.

– Не через двадцать, а через пять.

– Почему? – непонимающе откликнулась Настя.

– Потому. Балда ты, – коротко бросил Коротков и отключился.

Она недоуменно посмотрела на зажатый в руке телефон, пожала плечами и тут же испуганно шарахнулась в сторону, потому что прямо над ухом завопил автомобильный клаксон.

– Я что, ногами за тобой бегать должен? – раздался совсем рядом голос Короткова. – Садись в машину, слепота ты моя непроглядная.

И только тут Настя с изумлением поняла, что звонила Юре, стоя в метре от его машины.

– А что ты здесь делаешь? – глупо спросила она, усаживаясь рядом с ним на переднее сиденье.

– Тебя жду. Я уже домой к тебе приезжал, смотрю – нету, не открывает никто. Позвонил на трубку, а мне отвечают – мол, абонент временно недоступен. Ну я и понял, что ты в метро трясешься. Оцени, между прочим, мое душевное благородство. Я ведь мог пойти куда-нибудь пожрать, пока ты дома не объявишься. Ан нет, как я есть твой лучший друг, то решил сделать тебе приятное и с шиком домчать от метро до подъезда, а потом разделить с тобой твою скудную холостяцкую трапезу. Ценишь?

– Ценю, – кивнула Настя с улыбкой, – только насчет трапезы ты, пожалуй, обломался. Пирожки кончились, а больше я вчера ничего не готовила. Кстати, тормозни у магазина, купим какой-нибудь еды, а то у меня и в самом деле ничего нет.

– Обижаешь, – Коротков укоризненно покачал головой и сделал вид, что надулся. – Я ж не какой-то там нахлебник, я ж с понятиями. Жилье твое, продукты – мои. Годится?

– Еще как, – Настя весело рассмеялась. – Слушай, Чистякова не будет еще три недели, можешь рассчитывать на мою квартиру, если обещаешь продукты покупать.

– Ага, и готовить заодно.

– Нет, это я сама попробую, – неуверенно сказала Настя.

– Уж конечно, ты попробуешь, – фыркнул Юра. – Я, знаешь, еще пожить хочу, хотя бы пару лет. Я не самоубийца.

– Ах ты, мерзавец! – Настя возмущенно стукнула его кулаком по коленке. – А кто мои пирожки вчера сверетенил? А кто сегодня добавки просил?

– Так это я с голодухи. С голодухи, знаешь ли, и уксус сладким покажется.

– Мерзавец, – повторила Настя ласково. – И к тому же неблагодарный и лицемерный.

Дома выяснилось, что готовить, к счастью, ничего не придется: Коротков вместо продуктов из магазина привез уже готовые к употреблению блюда китайской кухни, которые оставалось лишь разогреть в микроволновой печи.

– Что это? – Настя с подозрением оглядела тонкие пластиковые коробочки, сверху укутанные фольгой. – Пахнет как-то странно.

– Это, подруга, бамбук с грибами моэр, а вот в этой коробке… короче, тоже что-то такое овощное. Сплошные витамины.

– Ты уверен, что это съедобно?

– Спрашиваешь! Китайская кухня, между прочим, во всем мире популярна. Они ж там, в Европах-то и Америках, не полные идиоты, было бы невкусно – они б не ели, – авторитетно пояснил Коротков.

Настя задумчиво понюхала содержимое сначала одной коробки, потом другой, но уверенности ей это не прибавило.

– Слушай, а они там что, в Китае этом, вообще мясо не едят? Только бамбук и вот эти вот… овощи?

– Да ты чего! – возмутился Юра. – Еще как едят. В том киоске, где я это покупал, еще курица была с орехами, свинина в кисло-сладком соусе и говядина какая-то мудреная, якобы нежно-жареная.

– Чего ж ты говядину не взял? Или курицу с орехами? Все-таки понятнее было бы, и привычнее.

Коротков явно смутился.

– Чего не взял, чего не взял, – проворчал он. – Дорого потому что! Взял что подешевле. Но продавец мне клялся, что вкусно, говорил – все берут и хвалят.

– Ладно, – Настя безнадежно вздохнула и засунула коробочки в печь, – будем пробовать. Может, выживем, если повезет.

Еда оказалась на удивление вкусной, хоть и непривычной. Настя и Юра глазом моргнуть не успели, а тарелки уже сияли девственной чистотой, лишенные даже остатков соуса, который оба собрали кусочками белого хлеба.

– Здорово! – одобрительно признала Настя, убирая посуду в раковину. – Если хочешь продолжать у меня ночевать, завтра поедешь и купишь еще чего-нибудь такого же вкусненького. Это далеко отсюда?

– Далеко, на Новослободской.

– Ну вот и съездишь, чего на работе зря сидеть.

– Мать, ты нахалка, – возмутился Коротков. – Я, между прочим, твой начальник. Кто тобой руководить будет, если я за едой буду целыми днями разъезжать?

– Ой, и правда, – Настя испуганно всплеснула руками. – Я забыла совсем, что ты начальник. Прости, родной. Тогда давай я перед тобой отчитаюсь о проделанной работе. Хочешь?

– Хочу, – с отчаянием готового к смерти камикадзе ответил Юра. – Вот сядь и отчитайся, что ты сегодня полезного сделала по убийству водителя в Сокольниках.

Настя села напротив него, закурила.

– Я, любезный начальник, пришла к выводу, что человек не в силах переломить ход событий, если этот ход предначертан свыше.

Коротков вытаращил глаза и чуть не поперхнулся соком, который пил из высокого стакана.

– Ты чего несешь, подруга?

– А того. Я сегодня провела немало времени в обществе Натальи Александровны Вороновой и поняла, что убийством члена ее съемочной группы нам все равно пришлось бы заниматься, не сегодня – так завтра, или через месяц, или через два. Но все равно пришлось бы.

– Это как же тебя понимать?

– Понимаешь, Юрик, если бы не убили водителя Тимура, то убили бы кого-нибудь другого. Например, актрису Ирину Савенич. Или сценариста Нильского. Или саму Воронову. Или еще кого-нибудь мужского пола. Дело в том, видишь ли, что исчезнувшая Яна Нильская безумно, до истерик и на потеху всей съемочной группе ревновала своего мужа Руслана к актрисе Савенич.

– Этого обрубка? – Коротков в изумлении вскинул брови. – Он же ей до пупка не достает.

– Кому это – ей?

– Да Савенич. Она здоровенная, как я не знаю кто, выше меня даже.

– Удивил, – усмехнулась Настя, – я тоже выше тебя. А откуда, кстати, тебе это известно? Ее же не было в Сокольниках, когда ты туда с группой выезжал, она в тот день не снималась.

– Все-то ты знаешь, умная больно, – обиделся Юра. – Тебе разве не сказали, что через час после приезда опергруппы Савенич примчалась в Сокольники? Ей Воронова позвонила, и она тут же прилетела.

– Зачем?

– Моральную поддержку оказывать. Воронова с Савенич – не разлей вода, подружки, едрёна матрёна. Одной тридцать, другой полтинник, двадцать лет разницы, вот ты мне объясни, что между ними может быть общего?

– Не преувеличивай, Вороновой всего сорок шесть, а Савенич – тридцать один. Там длинная история, они в одной коммуналке много лет жили, у Савенич родители были проблемные, отца посадили, мать спилась, Воронова ее фактически с самого рождения пестовала. Ничего удивительного, что в стрессовой ситуации Воронова первым делом Ирине позвонила. И точно так же ничего удивительного, что Савенич тут же приехала. Они всю жизнь так прожили. А отсюда знаешь какой вывод?

– Знаю, – буркнул Коротков, наливая себе еще сока из литрового пакета. – Что бы ни случилось, Воронова будет ее покрывать. Или Савенич Воронову, что сути дела не меняет.

– Злой ты, Юрик, – вздохнула Настя. – И недоброжелательный.

– Ага, зато ты у нас образец доброты и мягкосердечия. Ты вообще к чему ведешь-то? К тому, что Яна Нильская могла убить соперницу?

– Элементарно. Мне Воронова знаешь что сказала? Что Яна закрутила с водителем Тимуром исключительно из ревности, потому что дошла до ручки. А когда женщины доходят до ручки, знаешь, что бывает?

– Представляю, – хмыкнул Коротков. – То есть если бы ситуация продолжала развиваться, она бы рано или поздно укокошила либо соперницу, либо неверного мужа. А мне говорили, что она маленькая такая, хрупкая…

– Солнце мое, для того, чтобы взвести курок и нажать на спусковой крючок, не обязательно быть Шварценеггером. Вполне достаточно иметь одну руку и на ней пять пальцев. А для того, чтобы нанять исполнителя, даже рук можно не иметь. Яна Нильская, по отзывам очевидцев, девушка очень темпераментная, даже излишне. И очень энергичная. И очень эмоциональная. И способная на необдуманные и неожиданные поступки.

– Красиво…

Юра задумчиво поковырял чайной ложечкой в розетке с вишневым вареньем, выбирая ягоды.

– А почему ты сказала, что могли убить и Воронову тоже? За что Яне Нильской убивать режиссера?

– Потому что Яна Нильская была убеждена, что, во-первых, у ее мужа роман с Ириной Савенич, а во-вторых, что Воронова их покрывает и создает им условия для интимных встреч.

– Это кто ж тебе такое сказал? – изумился он.

– Да сама Воронова и сказала.

– А ты и поверила, да?

– Юра, Воронова показалась мне нормальной теткой, умной, порядочной и разбирающейся в людях. И муж у нее, кстати, тоже очень приятный. Мне Гмыря велел понюхать, как относится муж Вороновой к съемкам и не пытается ли он заставить ее отказаться от проекта из-за этого убийства. Иными словами, не хочет ли он воспользоваться трагедией, чтобы сэкономить денежки, которые он так щедро пообещал своей жене на сериал. Так вот, этим там и не пахнет. Пока, во всяком случае.

– Это Гмыря такую бредятину придумал? – Юра скептически приподнял брови.

– Ну не я же. Боря вообще считает, что муж Вороновой мог сам организовать убийство, чтобы сорвать съемки, потому что ему денег жалко, а отказать жене в финансировании он по каким-то причинам не смог. Юр, это не такая уж и бредятина, это нормальное логическое построение, проработка всех возможных версий. Просто когда видишь людей живьем, в их доме, видишь и слышишь, как они между собой общаются, как ведут себя, то понимаешь, что может быть, а чего быть не может. А когда людей не видишь и не знаешь, то любая версия кажется правдоподобной. Вот ты, например, веришь в то, что Анатолий Андреевич Аксючиц может быть убийцей?

– Аксючиц? Это еще кто такой?

– Нет, ты ответь, может или нет он человека убить?

– Ну, может. А почему бы и нет? Раз он человек, и к тому же живой, значит, он может все, в том числе и убить. Не вижу в этом ничего невероятного. Не, Настюха, серьезно, кто он такой?

– Это Лешкин аспирант, ты его видел у нас месяца два назад.

Коротков от души расхохотался.

– Это такой толстенький, добродушный? Который так смешно испугался, что мы с тобой вот-вот поссоримся?

– Именно.

– Не, этот не убьет. Никогда, – твердо заявил Юра. – Милейший человек, абсолютно бесконфликтный. По-моему, он даже рассердиться толком не может. Короче, я понял, что ты хотела сказать. А другие версии у Гмыри есть?

– Навалом. Например, что водителя убили, потому что он мешал похищению Яны. А саму Яну похитили с целью вымогательства денег у мужа Вороновой, который, как тебе известно, человек далеко не бедный. То есть Боря считает, что у Яны Нильской и Андрея Константиновича Ганелина мог случиться страстный роман.

– Еще красивше… Муж, значит, глядит в сторону красотки-актрисы, а я ему назло буду спать с богатым мужем режиссера. Чего ты не смеешься-то?

– А что тут смешного? – не поняла Настя.

– Что смешного? Да все! – Коротков стукнул кулаком по столу. – Все смешно, что Гмыря придумал, а ты повторяешь. Когда Яна Нильская приехала в Москву?

– Накануне начала съемок, двадцатого мая.

– А исчезла она девятого июня. Три недели всего она здесь, и ты считаешь, что за эти три недели сначала завязался роман ее мужа с Ириной Савенич, потом Яна долго и упорно ревновала, потом решила обаять Ганелина, потом какое-то время складывались их романтические отношения, потом наконец сложились, потом о них узнали преступники, потом разрабатывали план, как выманить у бизнесмена денежки, потом его осуществляли. И все за двадцать один день! Да на такую историю год нужен, если не больше. Это все равно что «Сагу о Форсайтах» изложить на трех страницах.

– Юрочка, Нильский знаком с Ириной Савенич ровно десять лет, – заметила Настя, – так что уйми свой пыл.

– Ну хорошо, пусть так. Но Яна-то Нильская впервые в Москву приехала только сейчас, – не сдавался Коротков. – Не может за три недели ситуация развиться до такой степени, чтобы привести к похищению и вымогательству. Не могла она за три недели так окрутить мужа Вороновой, чтобы преступникам, наблюдающим со стороны, стало ясно: здесь можно поживиться денежками.

– А кто тебе сказал, что все это развилось всего за три недели? – невинно осведомилась она.

– Потому что Яна впервые в Москве. Ты что, не слышишь, что я тебе говорю?

– Слышу. А ты уверен, что муж Вороновой никогда не бывал в Кемерове? Уверен, что он не мог познакомиться с Яной в любом другом городе, кроме Москвы? На каком-нибудь курорте, например.

– Удавила, – сердито произнес Юра.

– Кто кого? – не поняла Настя.

– Ты – меня. Тебя послушать, так Яна вообще могла всю эту петрушку сама придумать и организовать, чтобы вытянуть деньги у богатого любовника. Скажешь, нет?

– Скажу – да. Могла. И это тоже надо проверять. Пока что мы с тобой варим кашу на воздухе, а не на молоке и даже не на воде. Потому что Яна так и не объявилась. И совершенно непонятно, похитили ее или она сама по себе куда-то делась. И если похитили, то с какой целью. Ни Вороновой, ни Савенич, ни кому бы то ни было еще пока никто не звонил и ничего не требовал. Пошли укладываться, – Настя со вздохом поднялась со стула. – Так уж и быть, выдам тебе чистое постельное белье.

Пока Коротков плескался в душе, она раздвинула «гостевой» диван, застелила его свежим бельем, поставила мобильный телефон на подзарядку, постелила постель себе. Юра вышел из ванной, закутанный в махровый халат Чистякова, посвежевший и довольный.

– Вот где счастье-то! – констатировал он, падая на диван и вытягивая ноги. – Только и начинаешь ценить, когда две ночи подряд в кабинете поспишь. Когда завтра подъем?

– В семь, – безрадостно сообщила Настя.

– Чего так рано? – удивился Коротков. – Нам и в полдевятого нормально будет, тут езды-то минут сорок, по прямой до Садового кольца, а там уж совсем чуть-чуть. Умыться, пожрать и доехать – полтора часа за глаза хватит. И вообще, завтра во всей стране законный трудовой выходной, вся прогрессивная российская общественность будет праздновать День независимости от конституции, и мы с тобой попремся на службу исключительно из чувства долга и здорового сыщицкого азарта. Кто сказал, что мы должны являться завтра к десяти ноль-ноль? Когда начнем работать – тогда и начнем.

– А меня Афоня сегодня предупредил, что завтра в десять я должна явиться и доложить о результатах сегодняшней работы. Ему тоже в выходные дни неймется, очень уж хочет телевизионную версию раскрутить.

– Ох ты господи, – вздохнул Юра, – вот уж правду говорят насчет нового начальства, что оно хуже беды. Ладно, повезу тебя к десяти, подъем объявляю в половине девятого.

– Я так не могу, Юрик, я по утрам долго прочухиваюсь. Чтобы выйти из дома в девять, мне нужно встать в семь.

– Ну, как хочешь, – пожал плечами Юра. – Вставай в семь, а меня раньше половины девятого не поднимай.

Он уснул мгновенно, не успев даже дотянуть одеяло до груди. Настя молча позавидовала его способности быстро отключаться и поплелась в душ.