Читать книгу Птице Феникс нужна неделя - Александра Миронова - Страница 3

Мартин очень любил моменты, когда вся семья собиралась за большим родительским столом. К сожалению, осознание этой любви пришло слишком поздно – после смерти матери три года назад. Тогда он впервые вошел в осиротевший родительский дом и ощутил странное щемящее чувство. Будто что-то безвозвратно утеряно, и даже он не в силах это изменить. Единственное, что в его власти, – собрать крошечные угольки, раскиданные повсюду, и попытаться раздуть из них костер, который смог бы обогреть старый дом. Большая часть тепла и уюта ушли из дома вместе с матерью. Его прекрасной матерью. С ее вечным «Мартин, любить нужно только ровню. Только тогда это будет любовь».

Он бросил быстрый взгляд на Анну, державшую на руках малышку Ленне. Что ж, что касается любви к ровне, то в этом мама ошибалась. Четыре его предыдущие связи с актрисами, моделями и певицами потерпели полный крах. Счастье и покой он обрел лишь рядом с Анной. И хотя мама ее любила и всячески благоволила ей, Мартин знал, что она всегда считала Анну транзитным вариантом. Жаль, что мама не дожила до рождения Ленне, наверняка младшенькая стала бы ее любимицей. И тогда она поняла бы, что транзиты окончены, его поезд пришел на конечную остановку. Мартин вошел в гостиную – за массивным дубовым столом с острыми углами собрались все его дети. Все пятеро его детей. Анна передала Ленне его старшей дочери – Тине – и принялась хлопотать вокруг стола, начиная сервировку. Тина – копия мать, Снежная королева в юности – принялась развлекать Ленне. Та сестру просто обожала и заливисто хохотала, пытаясь ухватить Тину за нос, но девушка ловко уклонялась и, казалось, получала не меньшее удовольствие от игр с малышкой. Мартин подумал, что не успеет он оглянуться, как Тина и сама подарит ему внуков. Хотя нет, сейчас дочь была занята карьерой и вовсю развивала свой статус «восходящей звезды норвежского телевидения». Она с готовностью принимала участие во всевозможных реалити-шоу и мечтала о роли в сериале. Мартин поддерживал Тину во всем, но, несмотря на безусловную отцовскую любовь, он не мог игнорировать факт, что Тина не унаследовала талантов своих родителей. Впрочем, как и два ее брата – угрюмые, угловатые, совершенно непохожие ни на Мартина, ни на красавицу мать. По какой-то странной иронии оба присвоили себе самые худшие черты родителей.

Старший – Хокан – пытался скрыть свою непривлекательность за татуировками, тоннелями и цветным ирокезом, которые лишали всех желающих малейшей возможности разглядеть его настоящую внешность. В последнее время Мартину было с ним тяжело. Хокан максимально дистанцировался от отца и делал все, чтобы не быть на него похожим. Любые вопросы о нем он воспринимал почти как личное оскорбление. Что ж, можно понять. Как отец он, Мартин, провалил свою задачу. Его никогда не было рядом, а едва Хокану стукнуло шесть, они с его матерью развелись. Хорошо, что Александр – младший сын – оказался умнее подростковых протестов. Хороший, скромный парень. В очках, с кожей, усеянной плотной вуалью акне, и коротко стриженными темными волосами. Увлекается биологией и химией, возможно, станет ученым. Ничто, кроме фамилии, не выдает в нем связи с отцом. Кажется, когда они его зачали, Мартин был очень пьян.

Он посмотрел на Анникен – среднюю дочь, от второй связи. Три недели назад ей стукнуло двенадцать. Анникен сторонилась остальных детей и явно чувствовала себя не в своей тарелке. Она сидела возле стола, сгорбившись и сложив руки на коленях. Мартин сделал несколько шагов в ее направлении и присел рядом, поправив золотистые волосы – Анникен была на редкость симпатичной, хотя и не похожей на мать, с которой Мартин прожил восемь лет, но так и не сумел сохранить отношения. Точнее, это Мерит не захотела за них бороться. Сказала, что устала от одиночества. Мартин ее понимал и не винил. Со своими бывшими женами он остался в хороших ровных отношениях и, едва у него появлялась такая возможность, старался собирать всех своих детей вместе.

– Как дела? – спросил он у дочери.

– Хорошо, – тихо ответила Анникен.

– Как школа?

– Хорошо.

– Как твои уроки пения?

– Я бросила, – прошептала Анникен и сжалась, словно ожидая удара. Мартин обеспокоенно посмотрел на дочь – да что с ней? Как будто она его боится.

– Почему, милая? – Он попытался говорить максимально мягко, даже понизил голос, разговаривая с девочкой словно с младенцем.

– Я плохо пою, – едва слышно прошептала Анникен. Мартин растерялся. Он слышал, как поет Анникен. Это не было ни хорошо, ни плохо. Это было… обычно. Он снова погладил дочь по голове.

– А тебе нравится петь?

– Нет, я люблю рисовать.

Мартин взял дочь за руки и присел перед ней, чтобы оказаться на уровне ее глаз.

– Анникен, милая, я думаю, что ты должна делать то, что тебе нравится. Если тебе нравится рисовать – рисуй.

– Но я же твоя дочь, – прошелестела Анникен.

Мартин внимательно посмотрел на девочку. Темный свитер чуть маловат, плиссированная юбка в клетку, на колготы надеты гольфы.

– Это что, твоя школьная форма?

– Да, – кивнула Анникен.

– Мама тебя прямо из школы привезла?

Дочь снова кивнула, а Мартин встал. Ему обязательно нужно поговорить с Мерит. Да, он оплачивает обучение Анникен в частной школе, но это не значит, что она должна там жить безвылазно. Девочка выросла, ей нужна мать, а Мерит этого даже не заметила. Слишком увлечена устройством личной жизни. Мартин почувствовал на себе взгляд, поднял глаза – Анна застыла с огромной фарфоровой супницей в руках. Его прекрасная Анна. Тонкая, в коротком белом платье, с разметавшимися по плечам светлыми волосами, она напоминала сказочную фею. Умный взгляд, свежее лицо, тонкая красота, нежность и забота, которой она окружила Мартина. Нет, мама была не права. Любить надо тех, кто готов посвятить тебе свою жизнь. Всю, без остатка.

– Тебе помочь? – Мартин был рад закончить разговор с Анникен, мысленно сделав пометку, что нужно обязательно переговорить с ее матерью.

– Нет, нет, не беспокойся, – запротестовала Анна, ловким движением ставя супницу посреди большого стола. Он был накрыт белой скатертью (Мартин знал, что она привезла ее с собой). Под каждой тарелкой стильные вязаные салфетки, имитирующие ручную работу. Фамильный фарфор. Сколько Мартин себя помнил, его всегда выставляли в торжественные моменты. И сегодня был именно такой. Мартин вдруг заметил, как дрожат руки Анны. Он подошел к ней. Отец хлопотал на кухне, сыновья погрузились в мобильные телефоны, Тина играла с маленькой Ленне, а Анникен даже не подняла головы.

– Ты в порядке? – тихо спросил Мартин.

– Да, – кивнула Анна.

– Это просто еще одна поклонница. – Мартин попытался улыбнуться, но получилось плохо. Он и сам перенервничал, когда девушка, явно поджидавшая его машину на обочине, ни с того ни с сего кинулась под колеса их автомобиля. Машину занесло на мокрой от дождя дороге, но Анне в последний момент удалось справиться с управлением и объехать девушку. Дорога к отцовскому дому была узкой, с односторонним движением, ее обрамляли высокие платаны. Да, убиться насмерть они бы там не смогли, но покалечиться, врезавшись в дерево, вполне. Особенно малышка Ленне, которая здорово перепугалась.

– Давай позвоним в полицию? Она может быть где-то возле нашего дома, – стараясь оставаться спокойной и безразличной, предложила Анна.

– Не нужно, она наверняка вреда не причинит. Поэтому и под колеса бросилась. Не знала, как еще привлечь внимание. Те, кто опасен, так себя не ведут, ты же сама знаешь.

Анна положила руку на руку Мартина. Она бы с большим удовольствием заявила на припадочную девицу в полицию, с фанатами Мартина отношения у нее не складывались с самого начала. Она пыталась относиться к ним философски, но с каждой нецензурной надписью на стене их дома или грязным комментарием в Интернете (она и сама не могла понять, почему с таким упорством их читает) ее терпения и понимания становилось все меньше. Анна посмотрела на Мартина.

Ожившая обложка журнала. Мечта, рекламирующая мужской парфюм. Мартин слегка улыбался, глядя на нее. Бесконечно добрые глаза, полные губы в мягкой улыбке. Темная челка, падающая на глаза. Неотразимый Мартин. Мужчина, которого хотели все. Сердце Анны заколотилось. Все, все его хотели, а он принадлежал ей! Мартин обнял Анну и привлек к себе.

– У меня скоро кишки от голода слипнутся из-за ваших нежностей. – Отец появился в комнате, неся в руках блюдо со все еще теплым хлебом, который он собственноручно испек к приезду сына и внуков. Мартин разжал объятия, отпуская Анну, и с любовью посмотрел на старика.

В этом году ему стукнуло восемьдесят два, но он не собирался сдаваться возрасту. Высокий и сухощавый, как Мартин, отец почти полностью облысел лет двадцать тому назад. Бифокальные очки с толстыми линзами, теплая, несмотря на жаркий (по норвежским меркам) августовский вечер, кофта и брюки, которые выглядели его ровесниками. Отец показательно не любил, если о нем говорили как об отце Мартина, но сын знал, что втайне папа гордится этим титулом. Вот уже почти тридцать лет как. Отец всегда был скуп на эмоции, немногословен и суров даже с близкими. Но добрее человека Мартин в жизни своей не встречал. При его появлении в гостиной закипела жизнь. Отец призвал к помощи старших внуков, дал ответственное задание Тине, умудрился даже вовлечь в процесс Анникен, доверив ей раскладывать столовые приборы.

– Делать тебе нечего, Мартин, заставляешь старого человека ерундой страдать, – ворчал отец, водружая рядом с супницей старую керамическую тарелку с изображением гор и троллей. На ней крупными ломтями лежал свежеиспеченный хлеб. Мартин узнал его с первого взгляда.

– Спельта?

– Она самая, такая дрянь. Как же я намучился, пока тесто замешивал, оно отказывалось подходить, расползалось, вело себя просто отвратительно, – нарочито сурово ворчал отец, а самого просто распирало от гордости – он сумел победить эту чертову спельту и испек хлеб совсем не хуже, чем тот, который продается в пекарнях по всей стране (бывшая сожительница сына успела даже бизнес сделать на его пристрастиях).

Мартин потянулся к тарелке и успел стащить кусок теплого хлеба до того, как отец шлепнул его по руке. Вдохнул душистый аромат и с наслаждением откусил. Придал лицу задумчивое выражение.

– Что? – с тревогой спросил отец. Внуки пристально следили за дедом, время от времени кидая взгляд на застывшего отца. Анна улыбалась. Она обожала такие семейные перепалки.

– Папа, спасибо тебе, конечно, большое, но… – с кислой миной начал Мартин, но потом не выдержал и широко улыбнулся, – это самый вкусный хлеб из всех, что я пробовал.

Отец шлепнул его по руке старым вафельным полотенцем с выцветшим рисунком, но довольную ухмылку скрывать не стал. Мелкая стычка разрядила атмосферу в комнате. И вот уже дети улыбаются друг другу, шепчутся, Анникен подошла к Ленне и пытается заплести растрепавшиеся тоненькие светлые волосы в косички. Мартин обнимает за талию Анну, а она прижимается к нему всем телом.

Эта старая гостиная с низким потолком, причудливо прорезанным старыми неровными балками темного дерева, кое-где поеденными временем и древоточцами, с темным полом, по которому ходило несколько поколений семьи Мартина, с широким дубовым столом, накрытым белоснежной скатертью, с единственной данью современности – белыми обоями и небольшими хрустальными люстрами, казалась Мартину самым счастливым и безопасным местом на Земле. Местом, где его любят и примут любого. Местом, где собрались самые дорогие ему люди. Местом, в котором он так непростительно мало бывал в прошлом, но где намерен проводить много времени в будущем. Мартин выпустил Анну из объятий и взял старый хрустальный бокал с золотой, местами облупившейся окантовкой – прадедушкино наследство. Постучал по нему ножом.

– Минуточку внимания. – Он поочередно встретился глазами с каждым из детей и отцом. – У меня есть важная новость.

– Вы наконец-то женитесь? – выпалила Тина, широко улыбаясь и глядя в упор на Анну. Та улыбнулась в ответ, сделав вид, что чувство юмора несносной девицы ужасно ее веселит. Тина никогда не упускала возможности напомнить Анне, что единственной официальной женой отца была ее мать. А она, Анна, несмотря на рождение ребенка, ею так и не стала. Мартин посмотрел на дочь – надо будет с ней поговорить. Она еще слишком молода, чтобы понимать, что печать в паспорте и официальный поход в мэрию никакого отношения к настоящим чувствам не имеют. Кинул быстрый взгляд на мальчиков, отвлекшихся от телефонов.

– Я ухожу, – просто сказал он.

– Куда? – фыркнул Хокан.

– Я ухожу со сцены.

– Что? – Тина вскочила. – Папа, ты с ума сошел?

– Нет, я очень долго думал об этом. Я заканчиваю карьеру. Завтрашний концерт будет последний.

– Но ты не можешь, папа, а я? – Тина выпалила не подумав, с присущей ей девичьей горячностью и непосредственностью. Но сейчас ей было не до экивоков. Ее отец, мировая знаменитость, решил бросить дело всей своей жизни! Мартин поспешил успокоить дочь.

– Я не ухожу из музыки совсем. Я продолжу писать песни. Для тебя. – Он улыбнулся, стараясь вложить в улыбку весь присущий ему дар убеждения, чтобы заверить дочь, что все будет хорошо.

– Папа, но зачем? – заговорил Александр. – Ты же всю жизнь этим занимался. И у тебя неплохо получалось!

Мартин не выдержал и улыбнулся. Действительно. Десятки платиновых альбомов, полные концертные залы по всему миру, слава за пределами родного континента.

– Возможно, но теперь я хочу заняться другими вещами. Например, изменением климата, вырубкой лесов Амазонки, – он поймал встревоженный взгляд Анны, – и семьей, в конце концов.

– О, папа, только не говори, что теперь ты будешь играть роль примерного отца и примешься нас воспитывать. Лучше уж пой, – моментально выставил иголки Хокан.

– Нет, я не буду вас воспитывать, – покачал головой Мартин, – я считаю, что у меня и так крутые дети. Но я хочу быть рядом, если вдруг я вам понадоблюсь.

– Ага, – фыркнул Хокан и затем резко поднялся. Старый деревянный стул с резной спинкой, на котором он сидел, зашатался и упал с глухим стуком. Парень развернулся и вышел из комнаты. Отец крякнул.

– Немного поздновато, тебе не кажется? – Он посмотрел вслед внуку, к которому был привязан больше, чем к остальным детям. Ему нравилась смелость пацана, его бунтарский дух и успешные попытки дистанцироваться от красивого и талантливого отца.

– Нет. Лучше поздно, чем никогда, – твердо заявил Мартин.

– Папа, ты хорошо подумал? – До Тины наконец-то стал доходить смысл сказанного. Неужели ее отец больше никогда не выйдет на сцену, не споет на очередном концерте для важных перцев, не спасет своей работой какое-нибудь небольшое государство?

– Что ты будешь делать? Выпиливать крышки для унитазов? – Она не сдержалась. Пару месяцев назад Анна довела ее до белого каления постоянным хвастовством той крышкой, которую отец выпилил для их лесного домика. Мартин снова обнял Анну.

– Почему бы и нет? Хочешь, чтобы я выпилил такую же и для тебя?

Тина задыхалась от гнева. Щеки стали пунцовыми, а кончики ушей, наоборот, побелели. На лбу проступил пот, хотя в комнате было прохладно. Тина судорожно сжимала и разжимала кулаки. Наверняка это стерва Анна убедила отца, что ему надо уйти, чтобы бегать за ее юбкой и подтирать попу Ленне. Напела про вечные ценности, про то, что любит просто Мартина, а не суперзвезду. Что пора бы подумать о семье. И самое ужасное, что она своего добилась. Уведет его подальше от молодых поклонниц в коротких юбках, сама ведь уже далеко не девочка. Климакс на носу. Почему она так влияет на отца? Почему этой белобрысой сучке досталось все? Как он мог в конце жизни прийти к этой… После матери! После всех тех женщин, которые у него были! Тина почувствовала, что сейчас закипит, как старый чайник со свистком на дедушкиной кухне. Она резко поднялась и, не говоря ни слова, вышла из комнаты. Александр, бросив виноватый взгляд на отца и слегка пожав плечами – мол, что я могу поделать? – последовал за сестрой и братом. В комнате остался отец, Анна и две девочки. Вкупе с давящей тишиной. Отец подошел к Мартину, положил ему руку на плечо и, глядя прямо в глаза, спросил:

– Мартин, это несколько неожиданно. Ты хорошо подумал?

– Да. – Это «да» прозвучало как-то неуверенно, Мартин прочистил горло и повторил с напором: – Да, я уверен.

– Почему?

Мартин поднял глаза к потолку, заметил очередную трещину, задумался и попытался сформулировать ответ, который бы выглядел достойно.

– Я слишком долго этим занимался. Тридцать лет одно и то же изо дня в день. Я просто устал, понимаешь? И вокруг столько всего. Я ведь на самом деле не сделал ничего важного в своей жизни.

– Ты в этом уверен? – Во взгляде отца сквозила насмешка. Кажется, его сын считает спасение из лап диктатора маленькой экзотической страны, о которой никто в мире и не слышал, «ничем». Миллионы долларов, отданных на благотворительность, тоже были пустым местом. Привлечение мировой общественности к крошечной Норвегии, увеличение потока туристов – это все «ничто»? Впрочем, он всегда масштабно мыслил. Мартин не заметил его взгляда, погрузился в себя и продолжал говорить, обращаясь, прежде всего, к самому себе.

– Пожалуй, мне нужны другие ценности. Мне нужно сделать что-то значимое в этой жизни, пока еще не поздно.

Отец молча кивнул.

– Хорошо. Это твоя жизнь, поступай как знаешь. А с детьми я поговорю. – Похлопав сына по плечу, он направился к выходу из комнаты.

Спустя пятнадцать минут обед был скомканно закончен. Деду удалось вернуть старших внуков за стол. Они его уважали, боялись и безмерно любили. Мартин пытался поддерживать светскую беседу, острить и смеяться, но все его попытки разрядить грозовую атмосферу разбивались, как крошечные мотыльки о ветровое стекло прущей напролом машины. После ужина Тина, Хокан и Александр сдержанно пожелали отцу с Анной спокойной ночи и разошлись по своим комнатам.

Отец хлопотал на кухне, загружая посудомоечную машину. Мартин вошел в тесное пространство, занося тяжелую супницу и блюдо с хлебом. Поставив их возле мойки, он сделал шаг назад, чтобы не мешать отцу загружать посудомоечную машину, и опрометчиво оперся рукой о старый стол. Чудом удержался на ногах – стол моментально покосился, красноречиво намекая на проблему с одной из четырех ножек. Мартин шагнул к окну и открыл нижнюю дверцу длинного пенала. Сорок лет отец хранил там различные инструменты. Ничего не изменилось – отвертка была на месте.

Он снял скатерть со стола, аккуратно ее сложил, уголок к уголку – отец не терпел беспорядка – и положил на подоконник. Осторожно, чтобы не задеть старика, перевернул стол – так и есть: два болта, поддерживающие шатающуюся ножку, грозили упасть на пол в любой момент.

– Эта Анна хорошая женщина, – неожиданно изрек отец. Он сложил всю посуду и теперь аккуратно вытирал резиновой тряпочкой оставшуюся на рабочей поверхности влагу. Мартин молча начал закручивать гайки. Надо было дать отцу выговориться. Он неспроста начал этот разговор.

– Я думаю, тебе действительно нужно остепениться, дружок. Будь ей хорошим мужем и примерным отцом для этой девочки. Хоть для кого-нибудь. – Отец осекся. Мартин, закрутив одну гайку, отложил в сторону отвертку, поднялся и подошел к отцу. Тот говорил, не замечая, что уже в сотый раз протирает и без того затертую почти до дыр поверхность. Мартин положил руку на морщинистую руку отца, останавливая его. И попытался поймать его взгляд.

– Ну хорошо, папа, а как быть с тем, что мама говорила про ровню? – усмехнулся он. – Вряд ли нас можно считать ровней. Или ты впервые в жизни готов признать, что родители не всегда правы?

– Почему же? – фыркнул отец. – Твоя мать действительно была права. Любить нужно ровню. – Отец наконец-то посмотрел сыну прямо в глаза. Синие материнские глаза. – Но ведь она говорила о любви, а я с тобой сейчас говорю о браке. Женись на Анне.

Мартин усмехнулся. Похлопав отца по плечу, он вернулся к столу, подобрал отвертку и начал закручивать второй шуруп. Отец был совершенно прав: любовь не имеет никакого отношения к браку. Он любил Анну. Для этого необязательно на ней жениться.