Читать книгу Поцелуй у ног богини - Александра Нарин - Страница 3

Вечер в доме Амира

Оглавление

Посмотрите на нас,

Как смотрят, пусть и дрожа,

На далёкий тёплый огонь.


АНАМИКА, «ЖЕНЩИНЫ»[1]

Взгляните на Асансол, душный и розовый от пыльного заката. Эй, брат, ты настоящий край света, не обижайся. Зря мои сироты тащились к тебе в такую даль. Дорогой они шептались, чтоб их не услышали пассажиры. На них пялились все до единого в вагоне, на них ходили поглядеть исподтишка.

Поезд бежал по тесным утробам наших обветшалых братьев, по рельсам, где пирует нищета. Состав замирал на ночных стоянках. В темноте визжали птицы. Через окна то щекотали ветки, то с платформ мальчишки совали эскимо. Оно растекалось, стоило достать из коробки.

Ты говоришь, брат, семья поужинала, когда они постучались в дом? Убирали посуду и оцепенели? Какие глаза у них были, брат? Они рыдали? Ясное дело, рыдали. Рассказывай, ты же знаешь, как я люблю мелодрамы.

В глазах матери цвета влажной земли рождалась буря. Мучительная ласка к сыну в руках, а на лице – презрение к миру, который выкинул такую дикую шутку у неё под носом. Чистая печаль остановилась в глазах отца оттенка тёмного дерева. Глазки девочек – бусины яшмы, вспыхнули радостью и погасли от окаменелого лица матери.

Янтарные глаза Амира с тяжёлыми белками смотрели куда-то в ноги сёстрам. При встрече с родителями исчезла его дорожная смелость. Он стал грустным виноватым мальчиком, который совершил непоправимое и ждёт, какое выберут наказание.

Единственные глаза с прозрачными ресницами, полные голубой воды, хохотали. В них плескалось любопытство. Для Марии шло кино о ней самой, и она упивалась им. Страна, которую она пересекла поперёк через живот, эти люди были изумительной декорацией, авантюрой, подарком. Мария впервые жила столь необыкновенно и так полноводно. Она пересаживалась то так, то эдак, не зная, как лучше устроиться на полу. Разглядывала лица и комнату в лоскутках рисунков, старых календарей, портретов киноартистов, вырезанных из газеты, бус, повешенных на гвозди.

Постукивали железные тоненькие браслеты на округлых запястьях матери. Она подала Амиру рис на плоской алюминиевой тарелке и одну ложку. Амир, ещё ниже клонясь над едой, отдал Марии ложку, а сам взял хлеб и ел руками.

С дороги оба были страшно голодные. Им хотелось раздирать зубами пищу, есть много часов без остановки, глотать нежные рисинки, прокатив их по нёбу, вгрызаться в кусочки курицы, набить рот лепёшками в налёте муки. Но ели они осторожно, каждый боялся забрать долю другого. Остальные наблюдали, как они мучаются вокруг тарелки. Казалось, происходит что-то непристойное, как объятия возле мечети.

Кто-то заглянул в окно, и затем ещё несколько раз белки мелькнули во мраке. Отец кивнул, и младшая девочка, Джасми, вскочила и задёрнула штору. Всплеск статического электричества поднял маленькую бурю в комнате, родители и Амир взбудораженно заговорили.

Их тревожило что-то за пределами дома, а не то, что сынок притащил к ним чужую, иностранку. Речные глаза Марии потеряли смех и наполнились холодными течениями: она догадалась, что её вычеркнули. Даже если сейчас начать целовать руки матери и отцу, они сделают вид, что она невидима. Ни за что не хотела Мария верить, что это насовсем. «Нет, мне мерещится просто», – подумала она, и в воде глаз опять засветились искорки.

Амир быстрым шёпотом перевёл ей суть разговора. Она разобрала только «муслим» и «хинду». Язык, к которому приручили наш народ колонизаторы, – английский, она понимала едва-едва. Языки нашего народа – хинди, маратхи, урду, малаялам, конкани, ория – были для неё потоками переломанных слов.

Амир шепнул эту бессмыслицу про «муслим» куда-то в висок Марии и тут же отстранился. Воздух перемешивал вентилятор с лопастями во весь потолок. Все говорили громко, как оглохшие, стараясь перекричать образ белой женщины, которая могла быть только видением. Они горячо и хрипло полосовали пространство долгой «х», рубили его туповатой «р». А Мария любовалась носиком на круглом лице матери Мумтаз. Ей опять стало смешно, что у неё будет такая красивая кругленькая свекровь, что поправляет мягкими руками свою малиновую дупатту[2].

Резко вылетел свет, шум вентилятора стих. Стали слышны далёкие человеческие вопли, смешанные в одно, удары металла, приливы неизвестного ржавого моря. Мария и Амир по пути со станции принимали этот звук за гул завода. Мать зашумела ящиками, привычно находя на ощупь свечи и спички. Стук и шорох ненадолго перебили уличный скрежет.

В колыхающемся мерцании Амир отвел Марию спать в многоугольную комнатушку, пристроенную к дому. Там хранили ночью велосипеды, стоял узкий диван в кривом углу и грязноватый пластиковый стул. Амир тронул плечо Марии и ушёл неровным коридором, стены которого закачались от колебаний огонька.

1

Здесь и далее переводы автора.

2

Дупатта – длинный шарф, часть традиционной женской одежды.

Поцелуй у ног богини

Подняться наверх