Читать книгу Легенды голубого Алтая, или Как напугать шулмусов, приручить домового, и победить злую долю - Александра Невская - Страница 2

Иван унаследовал темперамент от отца…

О, это была удивительная История. Ее утаить – все равно что не сказать Правду. А живые и молодые хотят смотреть Ей в глаза, чтобы Истина поцеловала их и тем дала силу своего Великолепия вынести Несправедливость Серых Будней, насытив их сердца яркостью и блеском красок драматических событий. Так делали в древние времена мистерии в Древнем Египте, в античной Греции – театры, а в наши дни – хорошая книга и талантливый кинематограф.

Отец Ивана был выше всех самых рослых мужчин в их округе на целую голову. Черты лица имел мужественные и правильные. Был статен, широк в плечах и узок в талии, красиво мускулист. За модой не гнался. Одежду носил самую простую, но и в ней он выглядел мужчиной с солнечной родословной, из династии богов. И характер имел под стать Зевсу – ни одна женщина не могла устоять пред его пылающим взглядом. Можно смело сказать: они сами искали и жаждали его любви – любви кузнеца, так как он, как и некоторые мужчины в этом селении, имели дело с живым огнем. На Алтае издавна существовал культ кузнецов, и они почитались в народе даже более, нежели шаманы. Подземное царство Эрлика Бейя было им знакомо, как своя наковальня в их кузне, и сам Владыка темного мира готов был прийти им на помощь, словно родной брат. Все предметы, которые делали кузнецы, считалось, имели магическую силу и обладали целебными свойствами. Огниво, очаги, топоры, наперсники, охотничьи ножи, стрелы, подковы, мечи и щиты – это далеко не весь перечень изготавливаемых ими инструментов. Вот каким человеком был отец Ивана. И был он женат и имел несколько детей. Жена его стоически – подобно Гере – супруге знаменитого Зевса-громовержца – выносила многочисленные любовные приключения своего мужа. Ревновала, но поделать ничего не могла. Любила искренне до самой смерти. А ждать оставалось недолго. Обиженные мужья, скрежеща зубами, сжимали кулаки, но вступать в единоборство с самим Зевсом не решались. Михаил – так звали отца Ивана – был чудовищно силен. И не раз доказывал это, с легкостью справляясь с тремя, четырьмя нападающими. Но пришло время, и наполнились сердца поруганных мужей яростью мести. И вот одной безлунной и беззвездной ночью собрались они – две дюжины на одного! Накинули сеть, как на дикого зверя, и, вдоволь поиздевавшись, наконец, оскопили, а затем вырвали его сердце и бросили на съеденье собакам…

Иван – старший сын – поклялся на могиле отца отомстить обидчикам и сотворить с каждым(!) из них подобное злодеяние мести. Увидав силу гнева юноши, брат Михаила Борис, потрясенный до глубины души случившимся, сумел найти слова утешения и ими освободить сердце подростка от неминуемой гибели.

«Иван, – начал он, – послушай меня внимательно. Пережить случившееся невыносимо трудно, но необходимо. Ты – старший в семье, которая осталась без кормильца, и у твоей матери ты – одна Надежда. Надо жить ради этой надежды, и Бог тебе поможет вынести твою боль. Подрастут маленькие братья, ты возмужаешь и встретишь Прекрасную девушку. Вы полюбите друг друга и узнаете счастье Любви. У вас родятся дети, и они вырастут в Свободе Выбора жизненного Пути. Но все эти радости случатся при одном-единственном условии: Ты не прольешь кровь! Кровь не должна обагрить будущее твоих детей, Твое будущее. А Верность в Любви – поверь мне – не самая худшая добродетель, которую может обрести Мужчина в своей душе».

Волнение Ивана улеглось не сразу. Боль, смешанная с чувством стыда и невыплаканной злобы, чувство любви к внезапно умершему отцу не знали выхода. Пустота и холод поглощали его душу день за днем, и порой казалось, что вот-вот и оборвется ее земная нить – таким ледяным и каменным стало его сердце – кусок льда, да и только! Слезы матери и ее участливый голос раздражали Ивана. Ему казалось, что настоящий мужчина не должен показывать слабость, да и настоящая женщина тоже. А его матери приходилось ох как нелегко! Соседи не знали слов жалости по отношению к овдовевшей Гере и вместо слов участия не скупились на поношения и оскорбления в адрес бедной женщины и ее ушедшего в небытие мужа! Стоило той лишь выйти на улицу… Иван от ненависти смертельно бледнел до кончика своего тонкого носа с изящным вырезом трепещущих гневом ноздрей и так люто глядел в сторону обидчиков, что однажды одна женщина тут же скончалась под его взглядом от разрыва аорты. Присмирели жители, напугались, увидели, что далеко зашли, и не иначе как сам Эрлик Бей встал на защиту вдовы…

Так прошел год. Иван нанялся работником в другое село – в своем пытаться устроиться – даже и говорить нет нужды. Среднего роста, атлетически сложенный, с отменным здоровьем и выносливый, как черт, работал он за двоих. Оплату приносил полностью в семью, не имея вредных привычек. На девушек он даже не смотрел. И когда, бывало, друзья заговаривали о своих похождениях – мрачнел и угрюмо отходил в сторону. И это при том, что лицо он имел Ангела Азии, тонкой ручной работы серебром и нравился противоположному полу – ходили за ним как намагниченные! Однажды с одной девушкой случилась на улице истерика, потому что Иван в ответ на ее вопрос молча прошел мимо, не поворачивая головы, словно не видя и не слыша. Но и это не нарушило его величественного одиночества! Он словно клятву дал: прожить одному всю жизнь и ни в коем случае не идти дорогой отца.

Тем временем мать Ивана печалилась, горевала и вдруг стала быстро увядать. От былой красоты не осталось и следа. Горе одинокой жене в окружении недругов! Увлеклась спиртным, опустилась, закурила, перестала следить за собой, да и за детьми, благо те уже подросли и могли делать это сами. Иван однажды собрался и увез их всех в то село, где работал. Ему там выделили в аренду небольшой домик. Дети стали ходить в школу, и смех и шутки все чаще раздавались в их новом жилище.

Но только это не касалось матери. Ее словно подменили: из былой красивой и доброй женщины она незаметно для себя превратилась в злой дух болот и лесов, в седую неряшливую сгорбленную колдунью, сквернословящую и бранящуюся поминутно. Клубы дыма из трубки, которую она не вынимала изо рта, завсегда окружали всю ее фигуру, где бы она ни находилась. К тому же она и в самом деле стала обнаруживать странные наклонности: ночью, в полнолунье, собирала цветы и темные горькие травы на горных полях и в глухих лесных топях. Потом сушила их, подвешивая к потолку, как метелки, толкла в порошки и слагала в темные склянки и глиняные горшки. Также собирала она и совсем страшные вещи: труп кошки и птичий помет, ловила ужей и змей, чтобы умертвив, сварить их внутренности вместе с травами и другими ужасами фантазии.

Однажды ночью у них в доме появился незнакомец: старый, медлительным взглядом красных слезящихся глаз из-под тяжелых бровей наводящий ужас! Мать глаза старика мазала и мыла три ночи колдовскими снадобьями. Ушел он помолодевшим и в благодарность оставил ей свой шаманский бубен. Старуха спросила было: «А колотушка где? Она – главный хозяин бубна!» На что старик задумчиво ответил: «Сама сделаешь. Твоя рука знает, что надо», – и, выйдя за порог, ушел не оглядываясь. И, спустя время, она смастерила нечто: вырезала женскую фигурку из большого куска темной кости – хозяйку горы Белухи – коренастую, с плоским лицом и многочисленными косичками в лентах, сбегающих по ее полнотелым плечам.

Волшебную кость искала долго, неделю соблюдала строгие ограничения в еде и питье. А потом на рассвете, когда еще стелется туман в горной долине, вышла в дорогу и шла, не разбирая пути, до самой полночи, когда вдруг раздались глухой совиный крик и мягкое хлопанье крыльев рядом. Она споткнулась и упала на колени в траву. Рука ее вдруг ощутила резкую боль – гладкая и холодная, впилась в ладонь ее своим острым краем кость и поранила до крови. Так была найдена порода! «Дело сделано!» – проскрипела радостно колдунья, взяла находку и заковыляла домой. И с тех самых пор обращались к ней самые разные люди, по самым разным нуждам и соблазнам. И дымный запах гадательного вереска все чаще окружал ее ветхий домик, а тяжелые удары бубна на закате наводили тревогу на одиноких путников, а на жителей села – беспричинный страх.

Такова была история семьи Ивана. Потом, как и предсказал его дядя в тот памятный день на могиле отца, Иван, наконец, после долгих мытарств повстречал свою Единственную Любовь на всю Жизнь – Марию. Она была полной противоположностью матери Ивана. Православная христианка с гимназической поры, получила основы богословия и церковной истории и впитала Премудрость Божию вместе с искусствами и естественными науками. Иван сразу принял веру жены и выучил две основные молитвы на старославянском, которые не ленился читать четыре раза в день: на заре, перед обедом, за ужином и на сон грядущий.

Марию родители простили. Привезли много подарков, среди прочего были и китайского фарфора столовые и чайные сервизы, столовое серебро, хрустальные, золотые и фаянсовые вазы, шубы соболиные и атласные перины, дорогие фамильные украшения старинной ручной работы и табун лошадей!

Но грянула Революция семнадцатого года, и пришлось распрощаться с прекрасными красивыми и породистыми скакунами. Коннозаводческой деятельностью Иван заниматься не смог – раскулачили! И драгоценности тоже таяли на глазах: то на Продналог, то молния попала и вызвала пожар в доме, и люди, пришедшие на помощь, клали себе в карман без зазрения совести найденное среди учиненного разрухой пепелища утонченное великолепие ювелирного искусства, которое и оценить-то не могли в силу своего дикого образа жизни. А потом, уже в годы Великой Отечественной войны, когда Иван ушел на фронт, а Мария – серьезно больная – осталась с детьми, старшей из которых всего было четырнадцать лет – красавице Оленьке, – обменивали они уцелевшие украшения на хлеб и продукты. И последние – самые красивые – перстень с изумрудом и бриллиантами, да золотое колье – у доброй Оли попросила подруга «надеть на вечер», да так с ними и в Олином лучшем платье скрылась из города навсегда. Вероломная женщина прихватила еще деньги из театральной кассы, всю вечернюю выручку!

Спустя десять лет Оля получила от нее письмо, где та рассказывала, что живет во Владивостоке, вышла замуж и счастлива. Но ни украшений, ни денежных компенсаций не последовало. Такова история исчезновения богатства Марии.

Но она не жалела об этом. Иван вернулся с войны живой, а это – самое главное, это было ее золото и красота жизни. Иван, надо сказать, стал героем войны: дошел до самого Берлина, был дважды ранен, пережил плен и пытку, но здоровье не пошатнулось, и он сохранил крутой нрав и любовь к справедливости: все черты характера не утратил до самого конца своих дней. Умер он спустя полтора года после смерти жены. Тосковал сильно, тяжело заболел, но стоически претерпевал сильнейшую боль, не пользуясь ни услугами врачей, ни уколами по обезболиванию. Он повесил замок на ворота и никого не впускал к себе до самой своей смерти. Вот такой характер имел Иван – могучий темперамент отца и Единственную Любовь, которую пронес через всю Жизнь.

Но вернемся к прекрасному и доброму Лелю. Ночь пришла в бархатном великолепии, горностаи звезд усыпали все убранство ее наряда. Егор в своей безрукавке «со всей вселенной на плечах» спускался по горной тропе, наигрывая на свирели, которую ему подарил прошлой весной старый пастух, отошедший от дел за дряхлостью лет. Лошади, довольно фыркая и взмахивая своими хвостами, отгоняя тем назойливых комаров, мирно спускались вослед своему хозяину. Ничто не предвещало трагического финала, когда вдруг самая далеко шедшая лошадь испуганно заржала и за ней следом другие! Залаяли собаки-охранники – возникла паника: стали давить и наскакивать друг на друга породистые скакуны, шарахаться, и разбредаться в стороны. «Кореянка!» – узнал Егор, быстро сунул в карман дудку и стал протискиваться назад, на тревожный зов.

На небе ярко горели звезды, и вот, в ясном свете луны, увидел подросток бледное лицо молодого цыгана, искаженное гримасой злобы: большие темные глаза устремили тяжелый взгляд на Егора. И он вдруг заметил сверкнувший в руках цыгана кривой нож, ловко вынутый им из голенища сапога и взметнувшийся быстро в сторону юного пастуха.

«Не тронь!» – не узнал своего голоса Лель, таким тонким и тихим он ему вдруг показался. Затем хотел он еще что-то сказать, но вдруг к своему ужасу вовсе не услышал слов, то есть губы его раскрывались, словно произнося фразу, но звуков не было! Цыган внезапно вскочил на спину лошади, легко и быстро, и та встала от неожиданности на дыбы. Егор подпрыгнул и ухватился за сбрую, со всей силы потянул ее на себя. Цыган взревел, нагнулся к самому лицу мальчика, обдав его горячим дыханием, наполненным сильным запахом спиртного и дешевого табака, и приставил стальное лезвие кривого ножа к нежной щеке подростка. Тот не отпускал рук, держал кожаные ремни сбруи и тяжело дышал. Глаза Егора просто выкатывались из орбит, а зрачки расширились до границ вселенной. Цыган хлестнул яростно плеткой Кореянку, ножом рассек кожу упорствующего – кровь брызнула горячей струей и обагрила «всю вселенную на плечах» смелого юноши. Лошадь испуганно понеслась, слабые руки Егора не удержали ремней поводьев и обреченно повисли вдоль хрупкого его тела.

Сколько времени прошло с той минуты, Егор уже не помнил. Он уже ничего не помнил. Он не помнил, как пришли, наконец, люди, почувствовав беду: они пошли искать своих не пришедших вовремя лошадей. Не помнил, как останавливал ему кровь любимый скакун, мягким языком зализывая рану юноши и утирая катящиеся из прекрасных глаз тихие слезы, как неистово лаял один из уцелевших псов, которого не смог зарезать разбушевавшийся конокрад! Как, наконец, избил его собственный отец Иван, не понимая до конца тяжесть события и остолбенелое молчание сына. Как потом рыдали родители дома от горя, когда Егор не узнавал никого: не ел, не пил и удивленно и сосредоточенно смотрел куда-то, за границу этого видимого мира.

Прошла неделя. Егор не вставал с постели. Не проронил ни звука, ни на минуту не сомкнул своих глубоко распахнутых глаз, не выпил и капли воды, которую насильно пыталась влить ему в сомкнутые губы плачущая мать.

Наконец, приехали из далеких мест родственники и решили немедленно снарядить подводу и на ней отвезти Егора к старухе-шаманке. Не той, матери Ивана, а другой – из потомственного рода целителей. Ехали два дня. От Егора осталась одна тень, мало от него отличалась и убитая горем Мария. Ее первенец, радость мира, утешение сердец обиженных, уходил тихо, угасал молча….