Читать книгу Эхнатон и Нефертити - Александра Невская - Страница 6

Сны, из чего они тканы,

Из голубого волоса сфинкса,

Из кровоточивой раны

чьей-то?

Судьбы, похожей на тайны

Твои и мои,

Из монеты последнего миста

В дар на счастье. Кому?

Не знаю…

Младенец вырос. Ум пытлив, мечтателен,

С изящными манерами и ликом светел и

привлекателен.

Характером тяжелым, что почти – железным;

На злых жрецов он воду лил из сосудов

ценных,

бросал не раз им в голову предметы

вожделения

из золота, из волоса лазурного нетления,

сандалии двадцать раз подносить поутру

иной раз обязывал,

а то – босой, как кенгуру,

с не заплетенным царским локоном

скрывался месяц, год…

А где? не сказывал.

И вот ночь случилась однажды с ним,

Такая странная, как облако или дым,

Пар от молока парного…

Выбрались плыть они еще засветло

Из Фив бело-розового камня, пальм

Натуральных, как подстрочники лова слов,

Языка старинного древа живого цветения,

Зелень дающие, финики, мед и плов,

Масло для в ночи чтения.

Отправились вплавь по Нилу

На барке фараоновой хотения

Со жрецом Хеви,

Похожим на белого ворона —

(Поговаривали во мраке тайной комнаты

Обращенные в разные стороны)

Жрецом, знающим Солнца силу

И некую тайную его могилу.

А сны Хеви – как деревья в жару

давали страждущему его еду:

больному лекарство,

нищему – пространство

и целительную немоту.

Вот добрались, наконец, до места. Пустыня.

Сфинкс глядит как всегда гадательно.

Ночь спустилась до пят, и стынет

Взор молодого царя внимательно.

Кони уснули, и стража поодаль

Вахту привычно несет…

Фараон будущий, не дыша,

Чуть слышно и не спеша

Вопрос жрецу задает.

Холодная вода звездой плывет

И мудрым голосом зовет:

Источник целебный открой

Жажду мою насыть

Арфою, серебром рожденья,

Словом из молока и звезд.

Волшебному слову стыть

В холоде и глубине.

И мне, содрогаясь, плыть,

Чтобы поймать не

Могли меня эти и те…

И муку свою смотреть,

И рубище на спине

Дай…

Древние тайны стонут

Переворотами,

Воротами обрезанными рубашек,

Воротами интриг,

Смертельными поцелуями,

Где яд кровоточит из губ

Зельями приворота,

Постригами, сжиганием

Лишних прядей волос,

Скелетами в шкафу,

Младенцами в земле,

Остракизмами,

Крысиными норами в паху,

Слышал.

Крылышками трепещет,

Лепестками, губами в кровоподтеках,

тишиной вещей,

Опущенных глаз молчанья —

Тайну прошу,

Тайну!

Сна твоего колодец…

Постами укрощал я плоть,

Ее же буйство.

Родился в золоте Малькатта,

Но проводил я дни и ночи бедно,

В священной тьме я годы и недели,

В подножии кумира и во мраке.

Я исповедовал убийства,

Мной совершенные когда-то —

В далеких жизнях был я гневен,

Наказан, был не раз повешен.

И четвертованное тело

Мое клевали птицы злые,

И звери сердце мое ели,

И душу демоны носили

В котомках своих жестких.

Я ждал свет

Счастья.

Ответил Хеви, выдержав с минуту,

В душе подростка вызвав смуту.

Премудрость выбирает совершенство

И зрелый ум, и волю к свету.

Сын фараона переулки ночи

И улицы ее, и подземелья.

Великий гул и трепет так – как лету

Зима готовит келью

Снов короче.

Вот перстень —

Амулет.

Мне …СОН, которому свидетель!» —

Все требовал неутомимо.

И Хеви мудрый продолжал.

Я вижу всю решимость фараона,

Ценю я власти проявленье

И подчиняюсь воле трона.

Его мгновенья…

Единое владеет миром.

Космос – это двух

Соединение начал

В прекрасном

Гармоничном устремлении.

К единству в лоне света

Одно божественное

Грезит в себе два.

Единство троицы,

Предвечно обновляясь,

Во времени бесчисленных зеркал

К любви стремится.

Вот цель, корона мудрости

И пламя мирозданья.

Теперь мой сон.

Сын неба на земле египетской родится,

Откроет он учение ЛЮБВИ

И тем спасет народы

От мрака их душевного скитанья

И от смерти.

Два ока РА и ГОРА

Держит в лоне сердца Сфинкс

И все легенды битв

От сотворенья мира

В каменных скрижалях.

Жрецы Амона – сильная печать

На откровеньях.

Миром управляют

Силою металла.

Мудрец укрыл тканью слов

Нежное лицо будущего фараона.

«Спи! – наказал,

Сфинкс может открыть

Глаза новой правды,

Новые сны навеять

Тебе лично и еще что-то…»

Ну, мысли в голове юного принца мешались,

Путались, аукалось вчерашнее с давним.

И так они, как лодка луны, качались

И плавали. И глаз сверкали белки

и закрывали гавани…

Вчера я вновь ходил в Долину Мёртвых,

Стоял, как вкопанный, навзрыд.

И день, как отраженья в стеклах,

Погас, и нет его, забыт!

И в золото одеты кости духа,

Гремит, палящая, костьми

Смерть предстоящая, прелестней пуха.

И все всегда отравлено людьми.

И ясен мне, как сон, вчерашний жребий,

И солнца диск так сладостно поет.

Натянуты на зной пустыни нервы,

И на ветру, под звёздами, мгновенный,

Я вопрошаю глубь высот…

Создатель неба и земли,

Я – человек.

И что это, скажи!

Я – сфинкс бессмертный

И крылатый?

И создаю я – миражи?

Держу своей я правой лапой

Долины страшной витражи,

Чтоб души месиво башки своей кудлатой

Не растрясли до времени поры?..

Да так…

Кто в истину без слов влюблён —

Словами тискает пространство!

Под спудом мудреца

Схороненное с ним зерно.

И мир все также тесен,

И истины без дела гаснет все.

И дни его, что пепел…

О, форма и язык,

Их прячут впрок.

И истины во мне дрожит

Последний лепесток.

Беды глоток чужой

И знание печали

Так сладостны порой —

Несут они окрест скрижали

С живой и мертвою водой.

Меняет облик карта мирозданья.

Лишь Солнце, что тебе до нас?

Бессмертное, оно – рукоплесканье!

И дальше был таков поток словесный.

Кому он говорил, Отец небесный?

Ему приятен смех

Растений, птиц, детей.

Его прихода жду,

Как рыба воду…

Мне жизнь его – загадка и пример,

Насельник он

надмирных сфер,

Дыхание и музыка эфира

И травы.

Пустая комната с окном на горизонт,

Аскет и книжник: и не спит, не ест —

Лишь звездам в доме его мест —

И варит Хеви им отвары,

И вышивает сна нательный крест…

И не было ему невест,

Лишь свитки…

Ключ жизни АНХ на старческой груди,

Хитон весь белый будто саван,

И ветхий будто сам он,

И свет сияет изнутри,

И весь он божия оправа

И луч.

Босые ноги, перстень, посох и браслет.

Величие, достоинство и ныне.

Река подземная горит и стынет,

И многое зависит «да» его и «нет».

Никто не знает, сколько ему лет.

И нежность.

Едва коснется посохом своим

Пустынной раскалённой почвы…

«Когда-то, на заре веков,

Когда землею управляли боги… —

Так начал он однажды… —

Пролился дождь метеоритов.

Был КАМЕНЬ найден среди них один,

Похожий на фигуру человека!

Чудесным образом фигура ожила

И сотворила посох этот и браслет,

Ключ жизни АНХ и чудный этот перстень.

Ключ АНХ спасает от меча,

Клинка, стрелы, заговорённого железа;

От яда перстень и от злой любви —

Подруги царственной растлившегося рода,

А посох – времени знаток,

Всех трёх времён он неизменный странник…»

Закончил Хеви так и погрузился в созерцанье.

На Востоке вставала красная заря —

Предвестница счастливого исхода ночной

битвы…

Но сон чудесный старца

Уснуть не даст, и приоткрылась дверь

Из камня бледного, из кварца.

И вечность краешек увидел в щель,

И словно прожил половину…

Теперь прервать хочу я ход повествованья.

Что будет далее?

Герой устанет долго вспоминать

Рождение свое и возмужание,

Что натерпелся он и что избег,

Учение вдали дворца-порог,

Самоучение и самоотрицание,

Слова последние и первые, как Бог

И небо…

Заметим лишь одно сейчас,

Оно потом усилит впечатление:

В характере короны сей алмаз —

Охоту царскую он люто презирал

за варварство, за кровь и ярость,

за зверя, что пред человеком мал,

не прожитую карту зверя – старость,

когда природа дарует исход

тихо.

Пустыня…

Стоит недвижная луна только,

И пирамиды-корабли стойкой,

И наливает им она вермут,

Забыли чтобы все – веру

И вектор, кто на них воочию

Взглянул с пустынною охочею…

Тпру! Кнут! Кони встали

Белые царевые!

Фараон на пьедестале —

Очи хворые!

Черные, как Нил в пустыне

Бархатный.

Говорит он странну речь —

Кабы можно пренебречь?

Сфинкс, пошли мне сон вещий,

Что мне делать, как мне быть с вещью?

С кошкой черной, что меня требует,

День и ночь ее глаза бегают

За мной.

По пятам еще жрецы солью сыпят,

По утрам на всех гляжу – сыпью.

Под кроватью нахожу первый,

Куклы с воткнутой иглой в перлы!

Жрец такое мне сказал…

Отврати чашу…

Иль устроить им скандал?

Мать вашу!

И то вскрикнет, то всплакнет будто —

И печалью, и тоской

Музыкой ночной,

Иероглифами звезд,

Памятью глубинной.

Не лицо, а палимпсест

Ветхий и старинный…

Несет его в глубокую даль

За край видимого,

За невидимый край,

За Грааль…

Она пришла.

И как ей не прийти?

У ней на щечках ямочки

Цветущие, как вишни на снегу

Или яблоня под снегом,

Или подснежник,

Или роза белая,

Лотос ночной,

Звезда утренняя,

Исида Востока

В день своего сотворения —

Нефертити.

Гораций, ты прав,

Она явилась —

Первая, рожденная

Поэтом Муза вдохновения.

Страдалица…

Красота,

Женщина!

Девушка,

Почти девочка,

Не видавшая своего лица.

Богов любимец! Был не раз спасён я,

У смерти вырван пламенной молитвой

Великого отшельника —

У Сфинкса —

У каменного этого владыки —

Бессонно день и ночь скрывавший тихо

слёзы,

Пока Сфинкс взял да и промолвил,

И выдохнул так вечными устами:

«Жив, жив царевич будет. Успокойтесь,

И фараоном – час ему назначен – станет!

И боги Западного Нила будут кротки,

Покуда рядом Око Нефертити —

Жены его красавицы-супруги».

Она пришла, как час луны в зените.

Как слава.

Как корона торжества,

Как право

На бессмертие пиита.

И боже мой,

Все чары колдовства

В ее лице

Себе нашли прощенье.

Она была —

Стихотворенье

От самого

От Первого Лица!

Я с детства рос волчонком нелюдимым,

Мне книги были лучшими друзьями

Сначала в дальних комнатах дворца,

Где пыль веков и паутина знаний…

Затем в саду,

Где лучшая шептунья-Сикомора

Мне шелестела первые стихиры

И сберегала ветра северного складки,

Куда скрывал я между делом

Жрецов коварных сумрачные взгляды,

Жрецов Амона, словно кобр сиянье!

Глаза их завлекали в свои сети

Всех тех, кто верил им!

Как верил я в Исиду —

Супругу песнями, преобразившего весь мир.

Он продолжал, свое трактуя время.

Он ей сказал.

Она смотрела молча.

Как звать тебя? – спросил

И подошла она.

Так близко, и без сил

Как зубы входят в персик,

Она вошла в него,

И кончились слова.

Был поцелуй.

Кто что-нибудь сказал

Волшебное о поцелуе?

Рискую.

Ну а кто рискует,

Что он получает?

Счастье!

Но нет! Я был настороже!

Не доверял словам-лисицам!

Я видел разницу меж тем, что говорилось

И делалось с изящною улыбкой.

И эту разницу я ненавидел, —

Он все твердил как символ веры.

Она ему не сразу всю себя вручила.

Она вошла в него,

Вся с головы до пят,

Глаза ее водой ночною Нила

Всего его ласкали наугад…

И лодка вечности их по небу носила,

И солнце выжигало на сердцах

Печать – как знаменье!

Цвела и рдела сила

Змеиная, целебная в устах…

Так плыл я в лодке собственных суждений

По бурным водам зависти и лести,

Насмешек мрачных и коварных планов,

И уходил я в гавань тихих светов,

Когда смотрел я в омут белый Солнца,

Когда держал в руке я руку жреца Хеви —

Жреца – единственного знающего Слово.

Жрец Хеви говорил:

Храни малютку-сердце!

О, что с пиитом делать?

Она ему внимала бесконечно!

Вот так, помедлю я немного,

Пред тем как вспоминать

О дне ли, сне на дне ли мира,

Иль на вершине солнечных качелей,

Иль в сладких струях ветра,

Что у звёзд

Беспечно и счастливо слёзы вызывали!

Как иероглифы они текли,

Живописуя мой унылый профиль.

Стояла полночь, звездопад

Играл в пустыне необъятной неба

И бархат ее мрачный озарял

Причудливою росписью комет;

И, загадав желанье, я уснул…

Когда же пробудился, то луна

Клубилась сном на дне погасшей ночи:

Так в первый раз увидел я её —

Сестру мою, богиню, Нефертити!

Сияла вся она,

Сиял и воздух,

Сияла пыль над золотой сандалией её…

Мысли о смерти

Делают сердце мудрым;

Юность вопрошает вечность,

Чтобы в старости не быть нудным.

Или беспечность —

Началу грустить о конце?

Во втором, третьем, четвертом —

С изнанкою, простынею,

Одеялом,

Old spase(ами)

на лице?

Время умирает,

У души вырастают крылья,

Сын Геба и Нут, потомок РА

Взлетает!

Голова его – Солнце, на сердце – усилье —

Следы укусов синюшные от понимания

Доб-Ра.

Мысли о смерти врачуют душу,

И ум уже не причиняет боли.

Но девушек ночные уши

Любви, а как же без доли —

Ждут Песню себя лучше!

И свечой капают капли крови…

Живёт сын фараона вечность!

Он говорит правду:

Юные девушки мечтают

О большой любви на всю жизнь!

И далее, еще страннее,

Еще заунывнее…

Держись,

читатель, как я,

Держись!

Я ждала тебя здесь,

Я знала:

Это место как магнит

Притягивает тебя!

Позволь и мне задать вопрос,

Меня он манит и манит,

И взбалтывает коктейль из ос,

Из огня и вина —

Что делает здесь, сердит,

сын фараона всерьез?

Если он не ждет меня.

И с такой ужасно большой чёрной кошкой,

В ожерелии алмазном, с колокольцами в ушах?

Наконец она заговорила!

И вновь сила змеиная,

Фараонова.

Я слушаю здесь музыку звёзд!

Но вот первый удар ветра;

Лунные флейты

Объявили конец Великого Плаванья,

Барка Миллионов Лет ждёт новых гостей!

Ответил он – язык без костей…

Она не растерялась,

У нее – главный козырь:

Красота, что смерти верней.

Слушает она, и счастье ее с ней.

Моя кошка – прелестное создание Баст —

Продолжает сын кобры,

Способна читать мысли всего живого,

Её реакция – подобна молнии,

А когти и зубы – лучшая защита

Такому фараону, как я —

Подарок великого жреца Хеви,

Как и этот перстень, видишь?

Но кто ты, юная душа,

Зачем ты вошла в мой сон?

Постой, ты снилась мне и раньше…

Расскажи мне о себе подробнее,

Прошу тебя…

Ну, наконец, дали слово великолепию

Дня и ночи

С поры той, как открыл он очи.

Ты тоже мне снился, сын фараона,

Часто снился,

Но не было возможности подойти к тебе

Так близко, как сейчас!

Я – жрица богини Правды Маат,

Дочь богов!

Мои земные родители мне неизвестны…»

Вот так ответила, слов не вынуть.

«В зеркало что ли плюнуть?» —

Подумает карлик-простак.

С тех пор, как стала видеть, слышать, понимать:

Повсюду Нил, пески

И храмы Солнцу!

Но только ночь крылами обовьёт

Горячее земли дыханье —

Не понимаю: рыба ль я, цветок

Иль птицы крик над водами печали,

Иль ветру северному струны я

Прозрачной арфы, лиры,

Иль дыханье флейты?

Я вижу, как вскрывается зерно

И празднует рожденье новой жизни;

Я вижу звёзд зачатье и любовь светил

И слышу музыку их свадебных обрядов!

Умерших душ прекрасное житьё,

Но также их стенания

И судорожный трепет…

Так чудно мне бывает иногда,

Что пробуждение подобно смерти!

Наш фараон молчал в почтении минуту

И понял вдруг —

Прекрасная пришла!

Скажи мне своё имя!

Она ответила ему как на духу,

Нисколько не скрываясь:

Нефертити!

«Вот и сказочке конец.

А кто слушал – молодец».

Дальше, еще интересней.

Но кому скучно —

Тому мы не друзья, не братья.

До свиданья.

Когда восходит в небе полная луна

И предлагает мне свой белый танец,

Я отрясаю с вежд усталость дня

И умываю призрачный румянец.

Кладу я на весы Добра и Зла

Рукою правой царственную розу…

И вдаль гляжу, и в звездных зеркалах

Мечты растут, их отдаюсь гипнозу.

Фантазий первых пестрый ряд и дым,

Где прошлого роятся густо тени,

Рассеивает властно неба сын

И открывает красоту мгновений!

Он говорит о власти, о веках,

Исполненных предательства и страсти,

И роза дремлет на его руках,

И все поет о призрачности счастья!

Высокий жребий: Сириус велит —

Планета фараонов бого-Ра-вных.

А в небе белая луна горит

И осыпает серебром бесп-Ра-вных…