Читать книгу Глобус Билла. Пятая книга. Козерог - Александра Нюренберг - Страница 2

Тот, кто из воды к небу лезет. На башке – рога острые, тело мохнатое, а в водах океана – его хвостище, и не такой, как у «получеловека на лучшую половину», а самый натуральный – рыбный, акулий. Вот такой символ опасных времён.

Да-а… была штучка.

Видел её и дракон, резко выпустив из розовой пасти свою жертву и беззлобно подпихнув хвостом прочь – к слову, туда, где траекторию рассмотрел и поддержал ветер – прочь от деревни, от высоток городка, куда наведывался за покупками Саид.

Волна взрыва – тёплая, отзывчивая на перемены, – душевно поднялась над всем южным крылом замка.

Волна эта была бы зрима, обладай нибирийцы умением проницать суть вещей, как самая маленькая и завалящая оса. Искры выхваченного из нутра материи вещества составляли её контур в виде гибкого острохвостого тела, увенчанного вертящимся рыльцем.

Когда волна, мягко двигая предметы и легко вынув из брусчатки целый квадрат, который расшвыряла тут же конфетишкой, поплыла к башне, наверху уже никого не было.

Ас, ухватя крепление лонжи за целых одиннадцать секунд до знакомства, сказал так звучно и ясно, будто занял у кого-то голос вместо своего жестяного:

– На счёт два…

Но счёта никакого не последовало. Обманул! С этим последним словом он прыгнул, выбив сапогом пульт защитки и, в потёках всплакнувшего пузыря, все четверо посыпались за командиром, повиснув в воздухе.

Дракон поглядел на них, улетая. Рваная географическая карта под ним перевернулась и оказалась сбоку. Видел он и ещё кое-что.

Не одна бомба, тёмная и овальная, с раструбом, как бутылка минералки, упала из разорённого небесным хулиганом самолёта. Мелькнув в потоке уносящегося от дракона человеческого города и новейших сооружений богов, вслед за первой штучкой повалилась к замку, который дракон видел вверх фундаментом, номер вторая, и – ребячливо пробив стослойную вафлю крыши, канула в доме, ставшем родным для этих суетливых существ.

Они этого не видели. Никаких подробностей, кроме размахивающих по отдельности рук и ног. Хорошенькая щиколотка Шанни мелькнула возле Билла и мазнула его по лбу. Каблучок…

Они припахивали прихваченным дождём и летели в путанице креплений, четыре нанизанных уточки из сказки. Замок был им виден краем огня, в который он превращался.

Билл был не против тесного соприкосновения с Шанни, но когда в него утюгом въехало плечико брата, принялся пихаться. От этого сложное ёлочное украшение заколыхалось.

Энкиду был рассержен сильнее прочих. Билл видел его вылупленные глаза, искавшие кого-то прицельно.

Шанни раскачивалась, как уездная барышня на качелях.

– Ты надул!

Ас ответил – сдержанно и ныряя в воздухе, выставив сапог:

– Я не мог считать до трёх… передумал.

– Ты же говорил… она крепкая!

Ас ухитрился пожать плечом. Энкиду ринулся к нему напролом.

Внизу промчалась брусчатка

– Я столько сов вложил! – Завопил егерь.

Билл решил, что ослышался – ветер пронёсся прямо сквозь него вместе с воплем Энкиду, но вспомнил про денежное средство, увиденное накануне, и дико рассмеялся.

– Мы столько трудодней потратили! – Кричал Энкиду, если можно так выразиться – теряя человеческий облик и всё более становясь похожим на тигра, которому угораздило очутиться в десяти километрах над землёй.

– Ты обещал, она выстоит… что она всё выдержит.

Ас мрачно рявкнул:

– Сзади!

Энкиду бешено вывернул – как сова – башку и застыл с открытым ртом. Тут же он пожалел об этом и захлопнул рот, осмысливая вместе с проглоченным километром воздуха то, что увидел.

Шанни и Билл за его плечом разглядели: нечто грозное двигалось к башне. Видеть нутро вещества они не могли. Но синергия на такой высоте и в таком количестве и плотности сделала своё дело. Волна взрыва приблизилась к башне, к той ступени, на которой они стояли минутой раньше, засасывая в свою воронку маленькие облака и даже край грозовой тучи, и вдруг остановилась. Кольцо вращалось вокруг башни, вроде кувшина на гончарном круге и кто-то всё исступлённей в порыве куража нажимал на педаль.

Не добравшись до башни, волна ярилась какое-то время, сминая и само это время, и внезапно опала. Спустилась обручем, который не удержала девочка, и растворилась в траве, осветив её до шерстинки. Пойманная сворованная туча полыхнула и, издав тихий треск, всосалась в зазеркалье. Кольцо пригнутой пружиной влилось в землю и ушло в неё.

Твердь всколыхнулась, побежали меленькие волнишки – но это был конец зрелища.

Энкиду несколько раз прикрыл глаза – это, наверное, и называется хлопать ресницами.

Потом он извернулся и глянул на Аса. Тот сказал в тишине, которая вернулась и воспринималась как самый мощный грохот:

– Видел?

Билл почувствовал – сердце горячей тряпкой обернули, а глаза наполняются излюбленной им влагой.

– Великое творение людей и богов… – Прошептал он.

Над ухом растерянно и гневно крикнул не услышавший голос разума Энкиду:

– Но… она стоит… она цела?

В голосе почудилось что-то виноватое, когда человек не хочет признавать свою ошибку. Но рад, что ошибся.

Билл всё размышлял по поводу несообразных воплей Энкиду, когда лонжу сильно поволокло вниз. Кукольник дёрнул за верёвочку, решив пустить в ход любимых персонажей.

Билл понял, что они падают. Далеко внизу мчалась маленькая машина. Билл перевёл дыхание и вовремя: они спускались.

Полоски стального крепления мотались паутиной, сдёргиваемой паучком перед бурей. Громадный лист железа мчался, свернувшись фунтиком и тут же развёрнутый обратным тычком разгулявшегося воздуха.

Лонжа обхватывала грудь до боли в сердце, стремясь втиснуться между рёбрами.

Крыша родного ненавистного дома показалась – над ними, передёрнутыми на пальцах карабаса.

Они увидели огонь, который обцеловывал фасад замка на юге, и тут же – их крутануло – самый край пустыни. Оттуда ехала целая армия внедорожников.

Стало быть, господа песка уже знают о происшествии…

Когда их свалило на гигантских ступенях, по которым впервые сбежал Билл когда-то в иной жизни после приземления на прародину, все стороны света опять поменялись местами. Лиловая страна теней, куда уже конечно, удрал дракон и, быть может, чашечку кофе заварил, сидит и смеётся над ними – выскочила на востоке, а на западе виднелась историческая гимназия, где, по преданию, в которое не верил Билл, собирались силы света перед последней решающей битвой.

Остановился внедорожник, и Билл, тщетно ждавший появления смуглой мужской ноги в военном сапоге, был приятно удивлён, увидев над собой колыхание светлого подола, из-под которого показался на мгновение носочек маленькой сандалии.

На брусчатке двора крутились чёрные машины. Давненько этих ребят не видано.

– А вот и господа большой дороги. – Пробормотал Ас.

Драконариев они не заметили. Из внедорожника водительница в белом, облепившем улыбающееся лицо платке, кивала им.

Они полезли в машину скопом. Поехали!

Мелькнул в кустах бок маленькой машинки, и там внутри летали чёрные лживые кудри.

– Стой… – Крикнул Билл. – Бебиана… милая… останови.

Он вывалился, сквозь проклятие Аса и смешок Шанни, в коленях которой Билл целое мгновение познавал таинство чулка с петелькой.

Шанни в этой суете не забыла зацепить Аса. Они оказались рядышком.

– Ты не знал, что она устоит?

Он помедлил, хотя медлить было нельзя.

– Вот… теперь знаю.

Он, может быть, ждал оплеухи, но леди сдержала себя. Вместо этого она укусила себя острыми зубами за кулак, похожий на ракушечку, и затем коротко рассмеялась.

Иннан издалека голосила:

– Погасили! Пожар погасили!

Её волосы развевались и опадали.

– А музей? – Крикнул Билл.

Он, в один клик, как говорят люди, вспомнил многое – старые журналы почему-то, над которыми сгорбился Энкиду, изредка показывая ему всякие неприличности молча и сурово морщась, когда Билл не мог сдержать исповедального смешка и комментариев… вместившей Великий Потоп чайной чашки с непонятной девятизначной датой… гребешка с волоском, в котором собрана целая генетическая библиотека… письмо…

Нет… оно в другом крыле замка. Напомнил себе Билл. А зачем бы ему быть здесь и вообще – можно подумать… драгоценность.

В этот момент и не позже появился сир Мардук.

Сердитый и весёлый, он, молча, нашёл глазами и так властно поманил обеих девиц, что они невольно повиновались. Он раскрыл руки крыльями – взмахнув старым клетчатым пледом, который он позаимствовал у Аса, а самому Асу презентовал этот символ суровой романтики местный житель. Одеяние рисунком складок подчеркнуло мужественную прелесть широкоплечего рослого старика.

С полыхающими глазами, он прикрыв драконьими веками два огня, прижал к себе обеих, ставших маленькими, как цыплята, и удерживал так некоторое время.

Безмолвно при этом шевелил губами.

Обе леди (цыпочки?) помалкивали – эта неловкость длилась не менее пары минут.

Билл сказал себе, что ничего более красивого он не видывал: старик воплотил в себе в эту минуту всё, что есть убедительного в брутальности.

Разговаривать и шутить по поводу нарушенного расписания авианалётов не стали.

Драконарии без малейшей суеты выстроились в колонну-трёхрядку. Целая коробка солдатиков из дорогого магазина. А где наш мальчик, счастливый обладатель безотказного войска? Водяные автоматы играли в их коротких сильных руках.

Когда один пробежал мимо, Билл ощутил особенный запах – но теперь он не показался ему отталкивающим. То был дух самой собранности и готовности. В обычное время, этот запах, очевидно, слишком сгущён. Нужны особые обстоятельства, чтобы рассеявшись, он стал духом битвы и преодоления.

– Горжусь… – Пробормотал Билл.

– Чем это ты гордишься? – Подозрительно разглядывая, спросила чумазая Шанни: под мышкой термос с кофе для тех, кто вёл борьбу с огнём, под локтем другой разовые стаканчики.

– Красотой объединённого человечества.

– А. Ну-ну.

В парке, над которым тлели и трещали летучими кораблями покинутые гнёзда, в темноте, полной искр, сделалось дополнительное движение.

Энкиду, забрасывавший огромными комьями земли меркнущее крыльцо, глянул на Аса.

– Теперь тебе достаточно душевного огня?

– Что? – Грубо спросил тот, останавливаясь и показывая два пожара в глазах.

– Для чего, следовало бы тебе спросить.

Энкиду отвернулся с громадным катышком на плече. Земля полетела в огонь, переворачиваясь от силы толчка.

Офицер в огнеупорном шлеме подошёл. Ас издалека бросил взгляд, полный обиды, на Энкиду.

Мардук выслушал офицера, поднял лицо. Оно переменилось, великолепные губы сжаты непритворно

– Вот какое дело…

– Ещё штучка… она…

– Куда упала вторая бомба?

– Она… дети… в Гостиной.

Они онемели.

– Да ладно вам. – Молвил Мардук.

В эту минуту он был просто обольстителен.

– У семьи Ану, в конце-то концов, это не последний замок. Сыщем… где перезимовать. А летом вы на травке поспите.

Иннан бросила на отца, с позволения сказать, восхищённый взгляд. Ну, не то, чтобы – но с каким-то странным одобрением. Потом она вскользь оглядела всех. Мол, видали? Знай наших. Энкиду усмехнулся – про себя, само собой. Не дурак же. Мардук, если и почувствовал это обилие порывов – показывать не стал.

– Сапёры будут здесь скоро. – Мардук сменил тон на сдержанный. Жестом попросил офицера далеко не уходить.

Хозяин замка окунулся в глубокое молчание. Молчали и они.

Про историю с сахаром не вспоминали. Ас первым очнулся и оказалось, что опоздал. Шанни побежала к дому. Мардук разбойно гаркнул:

– Леди… ах, чертовка. Стой. Стой!

Мужчины дурацким галопом последовали за ней, как стадо кентавров.

В коридоре и анфиладах было тихо, запах ночи сделался сильнее. Оказавшись на пороге Гостиной они поняли – почему.

Она пробила потолок и фреска разошлась под её целеустремлённым натиском. Ночь всеми звёздами присутствовала в гнезде семьи Баст.

Аншар был сразу ими замечен. Его кольцо, не тронутое ударом, врезалось в небо и теперь старый арабеск казался ожившим окончательно.

Дыра между Царём клетки и Привалом соединила их с Явью. Билл почувствовал облегчение, что планеты не задеты… разве что Привал слегка… слегка.

Обрушился край материка… Кратер пробит, новобранец, не привыкать.

Иннан проскользнула мимо сделавшего хватательное движение отца и вскрикнула.

Она отступила, глядя вверх.

– Что это?

По плечу её расплывалась клякса, впитываясь в голубую футболку.

– Ты ранена? – Крикнул Мардук и тут же устыдился, замолк.

– Нет. – С удивлением. – О нет…

Они это видели.

Привал был ранен основательнее, чем казалось.

Впечатление усиливалось тем, что краски начали плавиться и стекали, тягуче капая, с потолка. Именно такая капля упала на Иннан. Что за секреты у старых мастеров.

Шанни тихонько шагнула в комнату.

– Но где она…

Ас, тщетно удерживая её блеском глаз, кашлянул и на первый, второй, рассчитайсь! – оказался пред Шанни.

– Мэм… – проговорил драконарий в окне. Смуглая точёная из дерева рожа выглядела внушительно и строго.

Шанни неохотно остановилась. Энкиду поднял палец, заставив всех замолчать, прошёл на цыпочках – престранно и забавно.

Потом тихонько, как в прятках, приподнял скатерть и отодвинувшись, показал.

Она лежала под столом…

Такая, как они представляли. Она лежала под столом.

Бомба не собиралась взрываться, настороженная, как ночное существо, проникшее в дом из леса.

Они стояли вокруг.

Нетронутый проём окна – стекло не выбило взрывной волной, – отвлёк их. Драконарий отвернулся – очевидно, сапёры пришли.

Пока драконарии выносили её, как подпившего какого человечка, они только потеснились в глубь дома, не в силах заставить себя покинуть его стены. Мардук оглядел их – да, они не могли его покинуть.

Вечер, насколько это мыслимо в Гостиной, где потолок пробит бомбой не по расписанию, прошёл мирно. Билл даже решил, что дикая перепалка в воздухе ему померещилась.

Энкиду время от времени умолкал, – под землю, столь им любимую, проваливался. Шанни первая заметила, что эти вспышки молчания приходятся на все реплики Аса.

Гроза всегда неизбежна. Шанни решила подтолкнуть грозовой разряд.

– А всё же командир… молодец ты. Отличная торчалка, знаешь.

Энкиду тут же опустил голову. Ас кивнул Шанни – воспитание не позволяло оставить комплимент дамы безответным, и, глядя на Энкиду, молвил чужим голосом:

– Ваша светлость, вы недавно высказали своё суждение по поводу строительства.

Билл не сразу сообразил, что Ас не шуткует, и не сумел сдержать коротенький звук. А вот Иннан и Шанни-провокаторша поняли это сразу.

То, что последовало, заставило Билла прикусить язык.

– Сир главнокомандующий, – Энкиду непривычно рубил слова, – я официально приношу вам извинения.

Ас молчал мгновение, потом с той же незнакомой интонацией возобновил радиоспектакль:

– Стало быть, князь доволен, и я рад.

Энкиду буркнул:

– Забей.

Ас пожал плечом и отрезал, ныряя в обжитое амплуа в металлическом режиме:

– Как скажешь.

Шанни спешно рассмеялась и обратилась к Биллу:

– А тебя завидки не берут? …рот закрой… Твой незаконный брат и лулу-самозванец отгрохали самое величественное сооружение в истории этого и того мира… и, того гляди, начнут дивиденды срывать. А ты?

Иннан протянула руку и всунула Биллу в рот ложечку.

– Он может вложиться. У него ведь есть деньги. Да, Билл?

Билл спешно сглотнул – ложечка осталась цела, и, сунув руку в карман, согласился:

– Верно… это варенье дядино, Иннан. Смотрите…

Он показал им монетку с птицей.

Ас посмотрел с интересом:

– Так что?

Билл присмотрелся. Глаза серьезные – поди разберись с военной формой юмора… когда твои самые близкие начинают играть своё представление, не до шуток. Он понял бедного ящерку…

Билл подбросил монетку и, хотя Шанни попыталась подбить его руку, которую куснула над столом Иннан, поймал. Упрятал в тёплый карман.

– Нет уж. Я погожу… приценюсь.

Чудные посиделки затянулись. Настроение, владевшее ими, иначе, нежели подступающей истерией, назвать было нельзя.

– Эриду повторяет путь своей матери.

– Я никогда не говорю дурно о женщинах, Билл…

– Ты вообще о них не говоришь, Ас.

Энкиду широко ухмыльнулся. Он выглядел спокойным, но Шанни мельком посмотрела на его руку. Пальцы, крепко державшие чашку, покраснели, но он не чувствовал, что вот-вот обожжётся. Шанни спокойно отвела глаза – этим парням не мешают сильные ощущения.

– Надежда, ну, как же… – Пробормотал командир.

– Не спорю, религия может многое объяснить…

Билл немедленно его перебил, так же как невысказанную мысль Аса.

– Помните тот чудесный старый гимн… его исполняют в день Благословения Небесного Пути, или как там. Помню, это единственное, что мне нравилось по части посещения этих заведений, когда меня туда таскали, чтобы представить жрецам.

– Какой это?

– Обратный Отсчёт. Ну про то, как предки поднялись на корабле и им кажется, что на них смотрят сами небеса? Про благодать и всякое такое. Хотите, я…

– Нет. – Успел Ас, с реакцией достойной не раз прошедшего Небесный Путь.

О чём ему сразу сказала Иннан, и, прежде, чем Билл наспех сочинил что-нибудь в достаточной мере убийственное, добавила:

– Я думала, это просто песня в универах второго сорта.

– Хотел бы жить в другое время, племянник?

Шанни подняла вилочку. Она и Мардук переглянулись – глаза с двух сторон стола синие… синие. Океан, откуда вылезла первая тварь, и небо, где из недр пылевого облака вылупилась планета, и синий гнев старой выдохшейся крови, в одинаковом составе пульсирующей по тонким жилкам Шанни и разбухшим вервиям Мардука.

Все синеглазые заодно.

– Во времена, когда любили биллов.

Энкиду косо глянул и отодвинув вилочку, которой уж слишком вольно дирижировала домашним оркестром из больших животных маленькая леди, согласился:

– И когда любили, чтобы биллы вас перебивали, когда вы пытаетесь сказать важную вещь.

Иннан перехватила прибор и указала на Билла. Тот кусал губы.

– Но всё же, – начал он.

Ас ухмыльнулся.

– Во времена, когда можно не учить иностранные языки, потому что все понимают, что хотят сказать биллы, хотя это нечленораздельно и бессмысленно.

Билл дождался, когда стихнет дурацкий смех, к которому присоединился Мардук.

– Я… не хотел.

– Что так?

– Мне нравится моё время… и оно может быть очень хорошим.

Иннан первой перестала смеяться и молчала, тихо улыбаясь.

– Намекаешь на революцию, племянник?

– Билл, ты чудесный парень, совсем как девчонка.

Иннан быстро глянула:

– Виновата?

Энкиду замахал:

– Зараз почнеца, как говаривает один чудесный парень.

Ас перебил:

– Ты права, его женственность под вопросом.

– Ты про бритьё?

Падение штучек – и той, что взорвалась и той, что промолчала – открыло новые черты характера сира Мардука. Сказать, что он сделался странным… ну, знаете. Страннее странного – так бывает? Разве?

Любопытно было бы прояснить, что взорвало ту маленькую перемычку, коя, как утверждает просветлённая в физиологии Иннан, соединяет две части мозга всех живых существ, из разряда жаждущих прикосновений, в характере дяди.

В соборной душе компашки или в её коллективном разуме (как вам больше понравится) засело ощущение, что в замок попала ещё одна бомба, и где-то лежит. Эту дурь трудно было выбросить из головы. Бомба в голове это надёжно.

Если это входило в замысел дяди, то идея сработала.

Билл всем объявил, что он в восторге… Никто не высказал ни поощрений, ни одобрений, но почему-то у всех повысилось настроение. Натурально. Как повышается температура.

Дорога зимы завершится летом.

Утром все были нервны, как мыши в банке, которых поймали на пять копеек. В банке – зато денежка.

Обман Аса теперь вошёл в их историю, как Подвиг Аса.

Что их ждёт? Это также неизвестно, как то, что спрятано в глиняном погребе.

Билл рассказал, не зная, зачем, о встрече на лугу и своём сне брату. Тот, выслушав внимательно, дурацких вопросов не задавал, зато неожиданно переспросил:

– Значит, один под папика косил, а второй прессовал?

Билл вздохнул и признал это, добавив укоризненно:

– Ты при командире так не выражайся…

– Ну, да, у него от такого молоко пропадёт.

И оба негодяя, посмотрев друг на дружку, разразились сильным и грубым звучным двойным хохотом.

В этот же день, Ас отправил своих ребят полить высохшее поле. Когда эскадрилья взлетела, подхватив бурдюки с питательной жидкостью, семейство приветствовало вылет подпрыгиваниями и выкриками во дворе.

Селенье было спасено, самолёты – дряхлые почтовики, переделанные асовыми инженерами, – улетели в своё хозяйство. Радостный смех медленно утих, все разбрелись.

Билл, разгуливая в смятённых чувствах позади школы, увидел людей, упражняющихся в приседаниях и подъезжающие машины.

– Компрадор! – Орал краснорожий тип.

Он заткнулся, издалека завидев болтающегося Билла, и подозрительно уставился. Позже Билл узнал, что это тренировочный лагерь для профессиональных протестующих.

– Да, да. – Подкинул дядя с неторопливой усмешкой. – Я у себя демократию завёл.

Билл не знал, что сказать. Мардук посмотрел – мол, всё понятно?

Билл издалека увидел движение между тремя стволами прямых деревьев. Кроны их избавились от оперения, как подобает их породе, точно по расписанию – в ноябре, в дни великого листопада. Билл помнил, как робко любовался ими. Благородная и мрачная нагота лишь делала их похожими на стрелы или новомодное оружие. Потом деревья обзавелись снегом и долго были нарисованы на белом.

Теперь они были переполнены зелёной кровью июля и целились в голубое небо.

Его уверенность усилил запах, жестокий и дурманный, как начало войны.

Билл обозначил себя, чтобы не получить нежданного подарочка, и, продолжая натужно кашлять, подошёл с подветренной стороны.

Ас курил стоя. Между веток лежал длиннопалый пистолет, явно домашнего изготовления. У ног на земле горка листьев. Билл покосился на неё.

– Ты о чём-то думаешь, да?

– Привычка. – Извинился Ас и затянулся так, что сигарета в мгновенье ока прожила свою жизнь до самого фильтра.

Ас посмотрел на неё непонимающими глазами.

– Вроде твоей привычки прикрывать окурки листьями, будто это твои мысли.

– У тебя нет уважения к интимной жизни.

– Так это твоя интимная жизнь? Командир… нет слов.

Ас сделал рукой и плечом жест досады. Билл не отстал.

– Скажи Энкиду, он захоронит твои мысли… то есть, окурки, как подобает.

– Да, могильщик он грамотный.

Ас иронически смотрел на него. Билл почувствовал себя неуютно – ну, как сигарета. Ас снова заговорил, обращаясь к новой сигарете:

– Разве ты не чувствуешь себя владыкой мира, когда заводишь часы, большие круглые? Когда стрелки гоняешь по циферблату, распоряжаясь временем? Хотя и знаешь, что тебе оно неподвластно?

Билл слушал и понимал, что с ним происходит – именно потому, что понять не мог.

Гордый кровник на пробу оказался самозванцем.

Биллу, рождённому с душой большой, но расплывчатой, нетрудно было влезать в чужие шкуры – лишь бы не шкурки. Но он, чьё первое воспоминание связано с прыжками по дереву – мелькают блики света, и ветер изредка тоненько взвизгивает, – понимал, что командир, – первое воспоминание известно лишь полковому психиатру, – скроён иначе… замешан из другого теста… что судьба одну маску положила ему в колыбельку – рядом с маленьким хорошеньким пистолетиком.

Колыбелька командира – ха. Мысль хорошая, следует поделиться ею с Иннан.

И пошло, поехало.

День был посвящён грозе – Билл был весел. Второй утонул в светящихся серых облаках, ползших по холмам, в точности повторяя их очертания – Билл улыбался.

На третий солнце покинуло облака и возник в девятом часу шар света, и вся Эриду была объята им.

Билл помрачнел. Шанни, тихонько подойдя к нему, увидела – каменный. Она в который раз подивилась тому, как изменчивы настроения дяди и племянника. Одна разница – Мардук свирепел и даже луковицы жёстких серебряных волосков под кожей начинали у него топорщиться. Страшное что-то проявлялось в его дивном старом лице – благородство черт вступало в противоречие с тёмной основой, оттого казалось, что у него сквозь пергаментную древнюю и строгую маску пролезет сейчас какая-то личина.

А Билл – тот, как сказать… печалился. Живительный источник иссякал, и он делался беспросветным озером, затканным подлунными растениями.

И чудное дело: почему-то всем вокруг делалось не по себе. Точно Билл был водою из городского крана, и шипящая головка опустевшего смесителя приводила горожанина в отчаяние и трепет.

К счастью, с Биллом это делалось редко.

Вот сейчас он сидел в углу, опустив на толстой стройной шее огромную голову, колени расставлены, но не дерзко, как всегда – теперь он старый каменщик, созидающий себе саркофаг. Лодки ладоней ждут подаяния на коленях…

Шанни с неподдельным сочувствием смотрела на него. Ей самой сделалось грустно. Она искала слова, когда её позвали из-за двери.

В дверях остановился Ас.

Его взгляд тоже остановился, и реплика замерла.

Обычно даже командир, сторонник психоделической дисциплины, милосердно примолкал, если Билл проваливался в свой персональный колодец. Он тогда с незлой усмешкой посматривал на царского сына, и не приставал к нему. Ас будто зажигал неяркую свечку, освещавшую их малахольную дружбу.

Но сегодня Шанни уловила в его взгляде другое. И это не понравилось ей. Не свечка тихая, дурной огонёк, раздвоившись на два командирских глаза, следил за поникшим Биллом.

Шанни даже обдумала превентивную шпильку, но опоздала.

– Ваше высочество. – В изменившемся голосе Аса мелькнула синяя искра. – Я искал вас.

Билл терпеть не мог – так же, как его дядя – своего по праву принадлежащего титула. Чувство юмора – светлое у его высочества и чёрное у величества не позволяли им получить удовольствие от этого обывательского заклинания.

Ас, как стало им ясно после его обмена репликами с Энкиду, к титулам относился иначе. Потому Шанни и посмотрела едва не с изумлением: вожжа, что ли, под самолёт попала?

Ас повёл самолёт на скалы:

– Как поживает хвост вашего высочества? А ушки? Носик? Что-то ты бледненький у нас.

Билл угрюмо приподнял голову. Шанни издалека сделала знак Асу, похожий на тот, коим символизируют отданную честь.

Ас сигнализацию не оценил, вошёл и сделал круг почёта. Шанни быстро шагнула к Асу, когда он приближался к Биллу из тени, подражая покачивающему крыльями штурмовику.

– Ты что творишь?

Ас непонимающе посмотрел.

– Разве ты не знаешь когда он… когда с ним…

Но Ас закусил удила – да, да: и его рот даже искривился.

– Эй, – позвал он, – тут леди беспокоится…

Билл поднялся. Глаза его разгорались. Асу удалось сделать трудную и почти невыполнимую вещь – рассердить Билла…

Шанни поняла, что Асу всё же хочется хоть раз побить Билла. Эксцентричное желание… Но это не будет забавной вознёй, как тогда из-за шуточек Билла… не повторится и знаменитая драка в кафе.

Шанни не понимала… да, наверное, она не поймёт…

Билл подошёл к своему товарищу. Глаза Аса вспыхнули от удовольствия. Да что с ним?

Шанни почувствовала себя оскорблённой, как прохожий, пытающийся разогнать котов. Как известно, когда вас не принимают в расчёт – хочется настоять на своём. Так и рождаются тирании. Но Шанни, эта чистокровная нибирийская леди, была умнее всякого тирана.

Она вспомнила, что сделал Ас, когда взял на себя обязанности рефери во время драки в кафе. Она бросилась между ними, так, что ещё шаг, и они раздавили бы её. Оба тотчас отпрянули.

Шанни пролезла на свободу, стараясь не задевать никого, и вышла за порог. Тягостное мгновение молчания разрушилось: Билл тоненько засмеялся.

Она заметила – в полутьме блеснули глаза командира.

– Ты что ржёшь?

Злое колдовство иссякло.

– Здесь есть женщины. – Еле выговорил его высочество, глядя на Аса. – Их полно. А мы лезем друг на друга.

Ас нечаянно засмеялся. Билл хотел ещё что-то сказать, но его речи оборвал шлепок. Билл подпрыгнул, глядя на Шанни. Ас испуганно смотрел на неё, всячески делая вид, что он ничего не слышал.

Билл тоже встревожился.

– Я не то имел…

Шанни помолчала.

– Жалею, что я… – Начала она.

Они почуяли лазейку и наперебой принялись извиняться. Шанни зашипела.

– Если захотите залезть на кого-нибудь ещё, не забудьте сначала взять в кухне те маленькие формочки для печенья. Засунете под одежду. – И вышла.

За порогом продолжалось обескураженное молчание.

– Грубо.

Ас согласился.

– Я ведь совсем не то хотел…

Ас подтвердил.

Шанни дотерпела до лестницы, а там дала себе волю – злобно рассмеялась. Да, кстати, чтобы они не забыли урока, надо будет подложить одну из этих штучек – но не этим двум негодяям, а Энкиду.

Затишье! Так можно было бы обозначить те две недели, в убаюкивающем течении которых они забывали две бомбы. «Бы» – потому как в этом улье из старого крепкого камня ничего прочного и понятного, кроме кладки сцепочкой, не замечено. Эту кладку, заметив на строительстве, очень хвалила Шанни – дескать, суть гениальности.

– Здесь над двумя кирпичами третий, но он же есть одно из оснований следующего звена. Ясно?

– Похоже на любовный треугольник. – Предположил Билл.

Холодненький командир и золотистый леший обескураженно молчали, сделавшись похожими… как два кирпича. Иннан, подошедшая издали, с двумя пирожками в масленых бумажках, громко принялась спрашивать:

– А что? Что ты сказала? Что ты им сделала?

– Иннан, я их учила.

– Молодец. – Одобрила Иннан и выкусила острыми зубами изрядный шмат приятно запахшего пирожка, второй протягивая Шанни. И невнятно договорила:

– Их надо мучить. Надо.

Энкиду повёл круглым лицом и показал Биллу морду тигра в профиль. Он вкрадчиво и гулко промурлыкал:

– Садовница, дай пирога.

– И не подумаю. – Чавкая, молвила Иннан.

От жевательных движений остро красивое лицо девицы делалось уж вовсе нестерпимо прелестным. Оттопыренная щека подчёркивала временным уродством гармонию в соотношении линий и цветов.

– К тому же, он с мясом и кровью, а ты ведь петуниями питаешься.

Энкиду делано понурился и тут же развёл руками.

– Можно ведь сделать исключение. Ведь я такой бледненький и худенький. Да ведь и недаром, Иннан. Я тебе за это что скажу…

Иннан заинтересовалась и, отлипнув от сочной начинки, велела:

– Валяй. Сначала – секрет, потом я решу, платить за него или нет.

Она сковырнула коготком жирный кусочек и рассмотрела на кончике пальца. Шанни, менее харизматично, как подобает леди, поедавшая пирожок, прыснула, и куски разлетелись в стороны.

– Извини. – Проговорила она, подходя и вытирая пальцем у Аса под глазом.

– Так вот, – сказал Энкиду, дождавшись, когда Ас так сердечно поблагодарит Шанни, как будто считал её услуги бесценными. – Мы тут по поводу укладки кирпичей рассуждали. Твоя блистательная подружка нас просветила, как им должно лежать друг на друге, чтобы прилипнуть навек, и я припомнил…

Билл отступил и повёл плечом, выставил руку, защищаясь. Иннан весело кричала:

– А! Попался, рыжий! Дикарь прознал что-то о тебе! Сейчас мы совлечём с тебя покровы и рассмотрим, что ты прячешь.

Билл испуганно пробормотал:

– Да ничегошеньки. Иннан, вот честно… ей-Абу-Решит, не знаю, о чём гундосит этот, в грязных джинсах. К тому же, – добавил он, успокаиваясь, – я всё могу объяснить.

Стало тихо. Иннан засунула в рот последний кусочек. Облизала пальцы.

– Что объяснить?

Билл нагло отвечал:

– Да всё.

Он повёл глазами на Энкиду:

– Похоже, тут кто-то считает себя безгрешным…

Ас во всё время невнятицы помалкивал. Но стратег в нём не дремал.

– Очень интересно, но мне пора.

Войне стало тесно на материках, вонючие дымки разлетались из двух дымящих очагов и с двух сторон к полуострову, роясь, как сбежавшие из пробирки вирусы, приближались два облака.

Пока эти волшебные штуки состояли исключительно из мыслей и прочих нежных невещественных деталей, как-то: разговоры в пивной, лозунги на детском утреннике и пара ссор на ярмарке по средам.

В разговорах была впервые упомянута национальная принадлежность собутыльников, чего допрежь не водилось в этом сонном наимирнейшем месте, где властвовала пена, и свежая горечь отменного продукта вкупе с прыгающими картинками Мегамира полностью удовлетворяли потребность души в небольшом негативе.

Лозунг, толстыми и милыми, как щенята, буквами разбрёдшийся по листу, сообщал, что страна, в которой мы живём – самая лучшая на свете.

Что касается ссор, то они, быстро вспыхнув, к счастью, также быстро утихли.

По этим слабо выраженным симптомам не всякий мог бы распознать приближение модной болезни – всё же дело происходило в провинции, на краю мира, если можно так выразиться. Полуостров даже не на всех картах был обозначен, эта территория богов, издавна облюбованная колонистами и обустроенная космолётчиками и прочим персоналом великого поколения испытаний, нелепым образом как будто не была открыта эридианцами.

Прознав всё о своей планете, любопытные, как леану, из которых они сделаны, скептичные, как боги, которые вдохнули дыханье жизни в их грудные клетки, жители Эриду почему-то ни разу не наткнулись на довольно большой кусок земли между двумя материками.

То есть, всё обстояло несколько сложнее: они всегда знали о его существовании, но никто бы его не нашёл ни на одной разноцветной, как анатомическая схема, политической карте.

Это была игра по правилам, но кто и когда составил их – известно только в доме с прачечной.

Большой старый Мегамир в Гостиной изредка показывал какие-то «ограниченные контингенты» и «передислоцированные части». Пару раз мелькнуло и полуофициальное название полуострова. (Его, при том, что он не существовал, так часто передавали из рук в руки, что никогда не было точно известно, как же он называется.)

В вязком вареве Мегамира целые территории окрашивались в пёстрый оттенок военной формы. И однажды Билл спросил у дяди:

– Как же ж это… вроде как мы на линии фронта?

Мардук сказал:

– Да-а? Вот ужасы-то. А ты уверен?

Билл набрался духу – того самого, вероятно, который некогда его предки вдвинули в лёгкие леану, и заметил:

– Как бы нам узнать поточнее? У вас ведь связи есть, дядя?

Мардук почесал в затылке, совсем как Билл.

– Не знаю… подумать надо.

Когда вышли во двор, Ас поглядел в окно, в котором дядин силуэт почти сливался с диковинной фигурой соглядатая.

– Подумать ему надо. Всё ясно.

– Ты думаешь? – Растерянно переспросил Билл, но Ас уже пошёл со двора.

Вот так – Биллу никто ничего не хотел объяснить. Даже девицы – лица вытягивались, а шутки повторялись.

Билл не мог не заметить, что пастбище всё чаще наперекрест объезжают машины туарегов по специально выстроенным выгнутым мостам, а появившиеся будочки блокпостов сквозь стекло поблёскивают чьими-то пристальными глазами. Небо между башнями звенело от маленьких беспилотников, а однажды Ас включил, – чтобы проверить, – сеть синергии.

Он сразу её отключил, когда в центр пастбища принялся валиться маленький самолётик, тут же подхваченный и подброшенный незримой силой.

Доволен ли командир, Билл не знал. Полагал, что да – доволен.

Энкиду подтвердил тайную мысль Билла.

– Сир Мардук как раз у окошечка косящатого чай пил. Теперь он знает…

А что знает – мысль не довершил.

В обычное время – если таковое ещё текло по циферблату, – Ас использовал два старых эрликона для простодушного сострела с небес ошибшихся адресом бомбардировщиков. Ну, на случай, буде опять спутается расписание.

Билл ещё раз спросил у дяди – он почувствовал необычное воодушевление:

– А нам тут ничего не грозит?

Мардук взялся отшучиваться и делал это так ловко да ладно, что Билл вовсе приуныл.

– Он же ничего не замышляет? – Робко попытался узнать он у этих двоих.

Ас фыркнул. И всё. Билл обдумал этот звук. Энкиду почти ласково растолковал:

– Билл, у него преимущество.

– Но он же не с нами воевать будет?

– Конечно, нет. – Шанни строгенько ужалила синилками. Она полулежала в траве и строила домик для переселившейся луговой собачки.

Билл припомнил то, что увидел на площади в городе, и задумался. Энкиду услышал его мысли.

– Город оккупирован.

Билл всполошился.

– Как это?

– Так это. Комендантский час и… всё такое.

Неизвестно, стало ли Мардуку известно об этом разговоре, но наутро он, утерев рот салфеточкой, упомнил как бы между прочим:

– Да, и, детки… нет, спасибо, Шанни… всё чудесно, я объелся. Так вот… на улицу сегодня… да и завтра лучше бы не выходить. Лулу расшумелись.

Он был так спокоен в стиле «как всегда», что даже застрявший в горле Билла кусок удивился.

– И завтра? – Только и смог растерянно переспросить он.

– Ну, и… недельку… другую. Не долее, полагаю.

При этом Мардук весело оглядел Аса.

– Вот у него узнайте. Он же професьёнал у нас.

Но узнавать никто не стал. Вместо этого професьёнал холодно сказал:

– Что происходит?

– Просят на улицы после такого-то часика не выходить. – Был ответ.

– Это вы устроили, сир?

– Почему это я, – ничуточки не рассердился Мардук, – я тут ни причём. Как будто я всесильный какой. Поверьте, я их ничему не учил. Они сами всё.

Он заворчал:

– Вечно Мардук. Будто я бог какой. Ишь ты. Они всё на лету схватывают.

Он поднялся, опять повеселев:

– Стало быть, я вас предупредил. Ничего серьёзного… вряд ли они сюда сунутся. Этот, – он кивнул на неподвижно сидящего Аса, – целый полигон соорудил. А всё же… бережёного, как говорится.

И с этими обнадёживающими словами вышел.

Ас тоже – сапог за сапог, спинка сзади. На пороге метко зыркнул в сторону Энкиду. Тот неловко выкарабкался из-за стола, наскоро сунув в пасть ещё блинок.

– Блины сегодня хороши. – Объяснил он Биллу.

Иннан – вялая и закутанная в плащ чёрных волос, – даже не отпустив напоследок колкости в адрес флотского аппетита у сухопутных, вылезла в окно, показав во всей красе драные, шитые жемчугом джинсы.

Шанни взглядцем порезала на порционные куски Билла. Корабельная кошка и гигант остались сам-друг за столом. Истинная леди дождалась, пока доместикус унесёт тарелки.

– Я вот погулять собралась.

Билл вскинулся.

– Как….ты разве не слышала, что он…

Шанни вздёрнула маленький, но самоуверенный подбородок.

– Он же подчеркнул, что это просто мера предосторожности. Он за нас беспокоится. А мне подышать хочется.

Билл подумал.

– Можно с тобой? – Наконец решился.

Шанни скорчила рожицу.

– Ты куда?

– На Старые Заводы я не пойду.

Биллу свезло – сообразил не ляпнуть: «Да как раз на Старых Заводах сейчас безопасно», зато у него вылетело:

– В деревню?

Тут же напомнил себе, что не знает, сколько известно Шанни. Она понимающе усмехнулась.

– В лес я пойду.

Билл лихорадочно соображал…

– Белочки всякие… – И прикусил язык.

Шанни серьёзно согласилась.

– Ага. – Смилостивилась. – Лес – это территория Энкиду. Там мы у него, как за каменной стеной.

– Какой лес?

– Всякий.

…Лес был один, и всякий. Билл задирал голову и тихонько подвывал – от восторга. Он по горлышко – не примите дурно – преисполнился благодарностью к Шанни и время от времени искал её преданными глазами леану, чтобы выразить ей…

Было хорошо: толстые деревья шли куда-то, и видны лишь их могучие слоновьи ноги. Только эти жители Эриду не обязаны жрать живых… они жрут солнце, землю, запивают водой.

Он сдуру поделился мыслью с Шанни.

(Билл в своём умилении хищника перед святыми забыл, что и земля и вода сами пожрали столько живых, что о чистоте помыслов и помину нету. Солнечный свет подсвечивал преступлениям.)

Запах? Ах, здесь было лучше, чем возле ушка Шанни, слаще пряников.

Впрочем, запах слегка смутил саму Шанни.

Шанни потянула носом и спросила, чувствует ли Билл. Нет, он не чувствовал. И вообще, он расслабился и сел под деревом, сообщив, что подумает. Шанни улыбнулась. Она углядела тропиночку, которая настойчиво приглашала.

– Не заблудись. – Вслед сказал Билл.

Она помахала, не оборачиваясь.

Тропинка вела себя, как зверёк, шныряя в кустах.

Запах становился сильнее и заманчивее… Шанни остановилась, не веря синим глазам.

В таком количестве она их никогда не видела.

Никакого просвета в кронах вековых деревьев, а под сумрачным сплетением домик с лесенкой.

У крыльца на рогожах лежали они. Столько яблок… они покоились грудами, среди которых явственно возвышались три самых крупных пирамидальных. И яблоки сорта особенного… тёмные, пунцовые, удлинённые. Запах шёл от них, от их пупырчатой массы, слагавшейся в удивительный рисунок.

Здесь, на полуострове они были редкостью. Иннан не вписала эту древесную нацию в свою книгу жизни. Стояла там одна яблонька, но юная, не выше Иннан.

– Молодо, зелено. – Высказался (про деревце) Ас. Реплика трещала по швам от иронии и нежности.

Иннан без комментариев разобиделась до пунцовых пятен на щеках.

Кушали обыкновенно те, почти чёрные, плоды с дерева, где такие обширные листья. Также уважали маленькие жёлто-зелёные сабли со вкусом песочных пирожных.

А яблок не видывали. Шанни и не знала, как соскучилась по их запаху и крутым лакированным бокам. В этот момент дверь в домике со скрипом растворилась и по лесенке спустилась женщина. Она мельком глянула на Шанни и не удивилась.

Шанни поздоровалась. Женщина кивнула, а может, и нет. С грудой яблок в переднике она прошла к одной из рогож и высыпала ношу. Дрессировали их, что ли – плоды легли, не разбегаясь. Одно только покатилось. Женщина глянула на него, как на Шанни, и не подняла.

Была она пожилая, и наделена женственной силой: плотный румянец подёрнут трещинками и прожилками, как на старых портретах предков Билла под лестницей, скулы подоконниками под тёмные окна глаз, тело приятно полное и крепкое натянуло пёстрое платье. Волосы не чёрные, а цвета созревших каштанчиков, как на Нибиру в родном городе Шанни. Словом, кровь Алан – одной из священных династий, – переполняла её, как пиявку, щипни – брызнет.

Аланы были самыми хитрыми и сметливыми на решения из всех знаменитых родов, чью подноготную открыл Биллу зимней ночью у огня актёр.

– Яблочки у вас… – Вкрадчиво, скрывая лёгкую оторопь, открыла интермедию Шанни.

Женщина что-то проговорила в ответ. Она распрямилась, и оправив каштанчики под косынку, смотрела на яблоки. Волосы были побиты сединой, как первым свежим снегом – всем тётка хороша. И почему сравнение с пиявкой пришло в глупую голову Шанни?

Женщина отдыхала, уперев белые кулаки в поясницу. Шанни посмотрела на домик и вспомнила сказку, которую прочитал им на корабле Глобус книжник Энкиду. В сказке упоминалось отравленное яблоко и ведьма. Шанни, которую что-то подтолкнуло, сказала направившейся к дому хозяйке:

– Не угостите?

Женщина обернулась и внимательно посмотрела – наконец.

– Милости прошу. – Проговорила она звонким грудным голосом.

Она вернулась – собиралась сама выбрать яблоко. Шанни вдруг охватило странное чувство, что это с ней уже было. И сама фраза, бегущей строчкой на исподе лба, тоже казалась читанной и слышанной.

Шанни спешно наклонилась и схватила яблоко.

Женщина усмехнулась. Шанни смущённо молвила, запинаясь:

– Что вам трудиться… спасибо.

На самом деле, ей стало страшно и не хотелось брать яблоко из рук этой ухватистой бабы. Но она почувствовала неловкость, потому что хозяйка насквозь её увидела.

Шанни поднесла яблоко к губам – хотела загородиться его пунцовым цветом. Она откусила кусочек и тут же забыла все свои страхи.

– Ах…

Женщина улыбнулась. Зубы у неё тоже были очень хорошие.

Шанни ощутила во рту необыкновенный вкус, пряный запах переполнил нежные крылья носа, по губам потекла тоненькая струйка сока. Шанни с наслаждением прожевала кусочек. У неё потемнело в глазах.

– Тах. Та-та-тах. Тарарах.

Шанни открыла глаза и услышала, как рядом говорят на незнакомом языке. Было темно, свет пробивался тонкими едкими полосками и казался красноватым. Шанни качало. Спросонья она решила, что снова очутилась под Старыми Заводами.

Но, вскочив и ткнувшись головой во что-то твёрдое, от испуга пришла в себя. Голову слегка вело.

Она огляделась и принялась трогать стены.

Она пребывала в деревянном ящике, который двигался. Судя по звукам снаружи, ехал на расхлябанном грузовике.

Оттуда же доносились голоса. Шанни прислушалась и ничего не поняла. Потом стала различать отдельные слова.

Её куда-то везли. Прежде чем поднимать крик и вообще обнаруживать себя, Шанни попыталась определить – куда.

Взгорки и перепады дороги подсказали ей, что она не на территории туарегов, и уж тем паче, не в городе.

Свет влез в многочисленные щели со всех шести сторон ящика и перекрестился во всех направлениях. Иные световые кресты повисли в воздухе.

Она приняла устойчивое положение и, осторожно перебирая руками по стене, прильнула к похожей на глазницу щели – сплошь пёстрая дорога. Форма! Догадалась Шанни.

Кто-то курил.

Полоску дыма, перекрученную ветерком, она разглядела так хорошо, что ей стало казаться – она сама сделана из того же материала, и её сейчас унесёт, вытянет воздухом в щель. Это у неё, конечно, от усталости и страха такая мысль появилась.

При том ещё было ощущение, что мысль эта – не её.

Голоса…

Ехала машина, большая. В кузове ящик, в ящике – любительница яблок.

Шанни передёрнуло, она коснулась пальцем рта. На губах сохранился тот самый вкус.

Действует ли ещё яд?

Кто-то громко и сердито что-то сказал, прямо внутри головы. Шанни получила удар испуга, но сообразила – это снаружи.

Ей удалось уравновесить мысли, и следующий звук – смех – уже не испугал.

Рядом с ящиком шагал кто-то. Чужой запах… Она отпрянула.

И вот тогда Шанни ударилась в панику. Она заколотила в стену и закричала:

– Мардук!

И оп-па:

– Мардук!

Что-то подсказало ей, что пускаться в пространные объяснения на глупом птичьем языке не стоит.

Движение не сразу прекратилось. Голоса умолкли.

– Тах?

Кто-то думал.

– Та-ра-рах. – Как будто соглашаясь, ответил он.

Затем к щели прильнул предмет, застивший свет, и доска затрещала. Шанни осторожно, как по льду, подползла по неверной поверхности и застыла: в щели вспух глаз, дерево, шершавое и серое, выдавило из себя этот орган, чтобы рассмотреть новую жиличку.

Шанни именно так и подумала в первую минуту – в таком состоянии находилась её душа. А ведь душа этой залётной нибирийки была бы под стать наёмному убийце – если бы когда-нибудь где-нибудь родился убийца с принципами и убеждениями.

Послышался смешок. Стена ослепла – пустая глазница уставилась на Шанни, только теперь сообразившую, что к чему.

– Та-тах.

– Ух… ха-ха…

Услышала она, и снова мысль отчаянно вцепилась в незнакомые звуки. Она отползла так, чтобы из щели её не было видно. Сама она заметила, как мелькают там детали лиц, не соединяющиеся в целое.

Они рассматривают её, как пойманную птицу. Снова вылез проклятый глаз. Она подавила желание протянуть руку и…

Вместо этого она, почти прижав губы к дереву, сказала:

– Мардук.

За стеной умолкли голоса.

– Мардук. – Повторила она твёрдо, стараясь унять дрожь в голосе и держась этого всеобъемлющего объяснения.

Глаз исчез. Снаружи послышался голос.

Он повторил странно с акцентом:

– Ма-адук

И снова смех. Перебивка – движение и дыхание, сквозь щель просунулась веточка.

– Ма-адук.

Они то ли издевались над ней, то ли, и впрямь, не понимали ни черта…

Внезапно за стеной рявкнул тяжёлый бездумный голос, и всё стихло. Ящик перестал качаться и поплыл.

Шанни скорчилась в углу и пыталась думать. Стало холодно. Её начало колотить, потом дрожь утихла, из углов наплыло спасительное временное безразличие.

Она дремала. Обстоятельства отразились во сне таким образом: Шанни готовила обед. Уже небывальщина – давненько она этим не занималась. С самого полёта. Теперь она стояла над чистым из неморёного дерева столом в неизвестной светлой кухне. Свет лился в зашторенные окна. Шанни месила тесто в кастрюльке, и оно прилипало к пальцам. Она то и дело добавляла в него из разных бутылочек и скляночек какие-то ингредиенты, но оно не желало вести себя пристойно и загустеть.

Вместо этого оно начало принимать очертания лица и чем старательнее Шанни пыталась замесить образ в тесто, чем явнее проступали у неё между пальцами выпуклости щёк и лба – лицо было повёрнуто в три четверти.

Она во сне вспомнила про человека, сделавшего из дерева куклу и вдохнувшего в неё жизнь, и рассмеялась.

Смех оборвался, когда она увидела, что из кастрюльки на неё с интересом смотрит лицо – только глаза закрыты и под тестяными веками двигаются глазные яблоки. Шанни медленно протянула руку, взяла со стола шкурку какого-то плода и бросила возле стола. Потом шагнула и, наступив на скользкое, упала.

Кастрюлька тоже упала и покатилась.

Шанни почувствовала, что глаза её мечутся под плотно сомкнутыми веками, а дыхание совершается в ускоренном темпе.

Руки и ноги были холодными и влажными, но лоб в испарине, а за воротником ползла жгучая струйка.

Оказывается, пока Шанни спала, она подчистую забыла о том, что происходит. Она испытывала не страх, а досаду, что ничего не придумала.

Ящик не покачивался, очевидно, была сделана остановка. Шанни решила удостовериться и приподнялась, – тотчас её бросило на пол. Стены поменялись местами.

Ящик принялись выгружать и сильно толкнули. Шанни вскрикнула. Снаружи послышался яростный упрекающий голос. Шанни это слегка успокоило – раз они беспокоятся о сохранности груза, значит, не такие они несведущие в лингвистике, как хотели казаться…

Ящик перенесли под вскрики куда-то и поставили.

Стало тихо в ящике и вокруг.

Потом крышку поддел язычок инструмента, и Шанни хотя и знала, что следует зажмуриться, была ослеплена.

На один миг она увидела солдат, толпящихся, солдат, выстроенных в цепь, солдат, входящих и выходящих во множественные двери. И откуда дядя Мардук взял столько?

Форма производила впечатление однообразной и серой. Пушка ворочалась с хоботом. Холм и другой, заходят друг за друга косолапо.

Она очутилась в военном лагере, на бивуаке – так это красиво называется? На летних квартирах оккупантов… или не оккупантов.

Грязная растоптанная земля разрезана дорогой, – хорошее горное шоссе… да, вполне приличное, растерянно подумала Шанни.

Всё, что она успела увидеть – увидела и хорошо, что поторопилась. Отодвинулась стена из солдатских спин. Машина, из кузова которой выгрузили ящик, подъехала совсем близко к низенькому помещению – такой же ящик, но побольше.

Хохот возник и сразу прервался. Она сообразила, что на сей раз звук относится не к ней. Смеялись над одним из однообразных солдат, совершившим оплошность.

Интересно, какую он может совершить оплошность, как он вообще себя от другого отличает.

Тех, кто её привёз, она не видела.

Ящик стоял между двумя телегами, и впереди открывался вход в помещение. Понукающие крики раздались совсем близко, из машины. Она поняла, что кричат на неё.

Как на животное, которое надо перегнать из транспортной клетки в постоянную. Сообразила Шанни.

У неё мелькнула мысль – если быстро выпрыгнуть из ящика и ринуться в просвет под телегой… не додумав эту замечательную мысль, она её заморозила.

Она выбралась из ящика, быстро прошла по световому коридору, сопровождаемая криками. Дверца захлопнулась.

Шанни оказалась в помещении, которое принято на всех континентах именовать сараем. Но в этом прорезали окошко. Узенькое и забрано решёткой.

Она ждала. Сейчас около полудня. Размышлять о том, как её будут спасать, она себе не позволяла. Спасать себя придётся самой Шанни. В сером солдатском раю всё реже слышались разговоры. Злая узница пожелала им хорошего мёртвого часа.

Послышались шаги. К домику кто-то шёл.

К решётке прижалось лицо, прикрытое фуражкой по глаза, и голос с лёгким акцентом сказал вскочившей и подбежавшей Шанни:

– Он знает. Так что…

И сразу лицо отодвинулось, шаги – прочь.

Голос был незнакомый… Шанни принялась обдумывать.

Башня дерева нагрелась от того, что внутри по жилам бежала-торопилась бирюзовая, но грешная, как в теле хищника, смесь. Сделанная из света и воды, из многих жизней тех, кто смешался с землёй, она была жаркой и, главное, её переполняла информация. Билл почтительно прижимался широкой спиной к плоти дерева и двигал лопатками, подбородок склонён, длинные ноги врастопырку лежали в траве.

Мир наполнял мир, Биллу было хорошо. В какой момент это произошло, он не понял. Он просто поднялся – из разбросанного томного тела, сразу собрав его в сильную биологическую машину, встал.

Встал… Зачем?

Он не знал. Сунув руки подмышки, прошёлся, огибая дерево. Деревья помельче, не такие осанистые, исповедовали принцип относительно тесноты и обиды. Множество змеиных шей срастались на высоте роста Билла потолком, окружали его стенами. Здесь не заплутаешь.

А где Шанни, кстати?

Билл лениво огляделся – пусто. Небо в ветвях, несколько голубых глаз, уставилось на него.

В чаще обитал запах, до того сильный и волнующий, что Билл удивился – и как это он раньше не почувствовал. А ведь Шанни его даже о чём-то таком спросила.

Постойте-ка, господа деревья. Минутку… как она спросила?

«Билл, чуешь? Тут воняет чьими-то снами…»

Забавная реплика. Билл ей ответил… что, а?

Не помню, что сказал. Не помню, что думал….

Запах, сорвавшись с цепи, наполнил – не ноздри, о нет – лёгкие. Билл глубоко затянулся лесной сигареткой.

Теперь он шёл сквозь чащу, и всё быстрее. Ветки дважды с откровенным любопытством сунулись ему в лицо. Зелёный лист тронул губы, а сухая ветвь, единственная высохшая в этой части сочного леса, больно щёлкнула его по шее.

А вот ещё, ссохшаяся и указывающая на север…

Он поскользнулся и удержал равновесие. Посмотрел и поднял надкушенное яблоко. Сунул в карман, не задумываясь. Тут же, изумившись, вытащил…

Надкушенное яблоко? Оно откуда здесь взялось?

Он огляделся – лес как лес. Ну, прогалина. Луна, вероятно, хороша здесь в пятнадцатую ночь осени.

Никого, и почему-то высохшие ветви очерчивали какой-то предмет, которого нет.

Он склонился. На земле раньше лежало что-то тяжёлое. Трава вытерта, как волосы младенца. А это у нас что?

Яблоко было надкушено красивыми зубами, свод правильный, такой образует неповторимую улыбку. Кто-то улыбался, потом надкусил яблоко.

– Эй. – Тихо сказал он.

Во рту пересохло, и голова закружилась.

– Шанни?

– Согласно древнему закону озёрных жителей, у каждого, сир, есть право задать один вопрос королю.

Ас кивнул. Старый туарег склонился к нему со своего тяжёлого удобного седла. Четвероногий лебедь изогнул шею. Будь здесь Билл, он бы подумал о деревьях.

Лицо старика в спущенном забрале белого шлема и благородный лик животины разом уставили на Аса, стоявшего там внизу, на крыльце диспетчерской, две пары сияющих непроницаемых глаз.

Поскольку – похоже – оба ждали ответа, Ас не посмел их томить:

– Сир, это справедливо во всех отношениях. Но вы не по адресу.

Старик без улыбки молвил:

– Сир, при всём почтении… я не вас имел в иду.

Ас заставил себя улыбнуться, удивившись тому, что его кольнула мелочная обида. Так, несильно – обидка. И всё же?

– Само собой. Но тогда…

– Вы могли бы использовать своё право. – Объяснял старик, как несмышлёнышу. – Задав вопрос сиру Мардуку…

Ас не справился с собой.

– Отчего бы вам самому не спросить? – Ответил он вопросом. – Господин Мардук преисполнен почтения к потомкам своего кровного родственника.

Старик внезапно спешился – он сделал это так легко, будто груз нечеловечески долгой жизни не был сложен у него на закорках.

Он стоял лицом к лицу с командиром.

– Вы – наследник.

Ас проворчал:

– Один из многих…

– Из тех, кто был избран… Спросите, наследник, что его величество думает о войне?

Ас огрызнулся:

– Его величество даже отрицает своё величие.

Он прямо взглянул в синие глаза, всегда напоминавшие ему Шанни.

– Отшутится…

Старик помрачнел.

– Тогда спросите, в своём ли он уме…

Ас подумал.

– Но ведь в законе идёт речь всего об одном вопросе, не так ли? – Неожиданно мягко парировал он.

Старик как нож метнул:

– Сир, и вы туда же?

Прежде чем Ас напыжился, он внезапно склонился в поклоне – тот, кто никому никогда не кланялся.

– Пока я могу говорить со своим королём без лимита, я использую эту возможность. – Разгибая спину, он и голос разогнул.

И слегка пошатнулся. Позволил Асу поддержать себя под локоть.

– Неслыханная честь. – Еле слышно проговорил Ас.

И поклонился в ответ.

Уже час третий начал свой путь после полудня. Он миновал, завещав отчаяние, если злоупотребить словарём благородного туарега, наследнику. Спасения не предвиделось, отчаяние добралось красным столбиком до верха. Красное что-то мелькнуло и в окошке между прутьев – это чудом добрался к узнице предвестник ветра, который начнётся нескоро – завтра.

Завтра?

Шанни прильнула к расчищенному рукавом уголку грязного окна.

Гвалт снаружи вроде птичьего и желтизна пространства подрисована закатом. Рожи, погоны с нарисованными химкарандашом знаками, босые ноги во фрунте рядом с пыльными сапогами мнут траву, которая не распрямляется.

Пёстрый балаган сбоку – шинок, и оттуда неуверенная радость и стук стекла о стекло.

Грохот отозвался в стенах тюрьмы. В углу окна замигала подслеповатая фара, въехала маленькая машина военного образца, похожая на превращённого в железо щенка, и чужой голос что-то прокричал.

Она обернулась в коморку – тишь, солнце кровавое, щели в досках и мятая в лужицах глина. Потрогала стены рядом, встала по стеночке. Окошко на свету, на восток приманило. Там расчерченная решёткой площадка – деревня горбами, расхристанная постояльцами в хаки, тропа кривая к избёнке с косою вывеской насчёт штаба и часов приёма для местного населения, когда провиант сдавать.

Лагерь федералов залёг в ложбине среди холмов, поставлен нужник с присыпанным щебнем пятаком. Суетится серая ткань гимнастёрок и зелень мундиров.

Машина – маленькая тупоносая – кое-как стояла посреди дороги и её с почтительной досадой обходили. Видать, какую-то шишку доставили, а офицер, хоть и в чинах, всего лишь шофёр. Кого же привезли? Шанни вытянула шею, пытаясь нарушить законы оптики, в надежде, что взгляд преломится в луже от вчерашнего дождя и отразит фигуру на заднем сиденье. Но она не могла разглядеть.

Шёл громила-офицер. От этой воинственной фигуры повеяло таким чужеродным духом, что Шанни с горькой усмешкой подумала, как бы ей хотелось сейчас увидеть Билла, или Энкиду или командира Глобуса.

Вот ведь, не ценишь, ухмыльнулась она. Эти трое, с которыми было связано столько душевного разора и запутанных мыслей, сейчас представились ей прямо столпами творения. Во всяком случае, любой из них без единой секунды на размышления отдал бы за неё жизнь. А она столько пилила их и… стоит только вспомнить скандал из-за пистолетов. От этой нахлынувшей истины у неё чуть ли не слёзы навернулись.

Никого из них тут нету, никто не вступится за неё… и она с раздражением подумала, что насчёт пистолетов была права всё-таки.

Тем временем разгильдяйской походкой, в которой странным образом чувствовалась фрунтовая муштра, затянутая ремнём фигура приближалась по тропе. Вразвалку, пиная сапогом незримые препятствия на пути, визитёр подошёл поближе и пропал. Она поняла, что он требует ключи. В окне возникла тень под фуражкой, и Шанни замерла у стены.

Она услышала голоса, робкие и слегка неуверенные. Вероятно, приезжий был наделён невиданными полномочиями, которые бедные конвоиры ощущали всею кожей, как нечто непреложное, всё же продолжая беспокоиться насчёт ранее полученных инструкций.

Кто же там прячется в машине, кого привёз наглый адъютант?

Он пару раз отдал приказы резким и злым голосом, причём Шанни сразу засекла характерные ноты – и злость и резкость напускные, сам обалдуй совершенно спокоен и равнодушен. Такое умение вырабатывается у тех, кто проходит долгую школу власти.

На миг он заткнулся и, посматривая по сторонам, что-то кому-то сказал негромко, и ответом было покорное хихиканье. Чья-то рука указала прямо в её окошко. Шанни как в лицо ударили, она прижалась к стене возле окошка. Потом бросилась в угол, споткнулась и упала.

Шанни пригляделась, приподнимаясь на руках и отползая в угол извечным движением тюремного жителя. Сквозь спутанное пыльное золото волос она, призывая усилием воли всю наблюдательность, весь свой опыт по части знания сердец, вглядывалась в вошедшего.

Ему пришлось наклониться и покоситься набок в дверях, так он был высок и широк в плечах. Придержав одним пальцем громадную фуражку, он перешагнул лужу у порога и выпрямился в низеньком помещении, сразу наполнив утлые стены.

Так получилось, что световая решётка накрыла его, ярко высветив половину лица. Мгновение он привыкал к полутьме. Затем нашёл шевелящееся пятно в углу и с такой неописуемой самоуверенностью шагнул, давя мокрую глину пола и хрустнув попавшей под каблук доской, что Шанни заколотило от ужаса. Металлический вкус страха во рту, будто она давится ржавчиной – унизительное для достоинства мыслящего существа ощущение, заставило её с силой сглотнуть и в этом судорожном движении выразился протест реального мира, созданного только для радости, а не для скорби.

Она не ошиблась – сволочь первостатейная. Громадная фигура холёного и постоянно сытого увальня, перетянутая портупеей по широкой груди, вызывала чувство отвращения. От этого визитёра исходил непонятный, но явственный дух опасности. Может, дело было в его собственном, усиленном жарой запахе?

Какая-то немыслимая смесь обильного свежего пота, жуткого солдатского мыла и дорогих, очень тонких и чувственных, духов, довершала образ.

Под фуражкой блеснули пустые большие глаза, и уголок рта приподнялся над бритым твёрдым подбородком. Возможно, он даже привлекателен – если на свете существует объективность такого рода.

Во всяком случае, одного взгляда довольно, чтобы понять – с акулой проще договориться… даже если она слегка голодна.

И откуда такой взялся?

Шанни приподнялась и, бешено прокручивая в уме не фразы – нет! только действия – старалась выровнять дыхание.

Но офицер молчал и продолжал стоять, ярко освещённый окошком. Она нахмурилась.

Тонкая, как мерзкий запах его дорогих духов, мысль возникла среди сумятицы. Что ещё задумал сир Мардук? Кто это такой?

Вошедший сделал шаг и склонился к ней, положив руку себе на колено. Внезапно что-то сделалось с этим лицом.

Шанни ахнула.

Билл смотрел на неё.

Прежнее лицо распутного армейского идиота куда-то делось… оно было точно нанесено на его лицо, даже на его глаза – а теперь его смыли: струи благодатные верные унесли слой за слоем чужой портрет.

Она видела его вечно смеющиеся и тёплые карие глаза, и губы с их манерой чуть кривиться от сдерживаемой шутки… и все крупные, сразу ожившие черты его лица… такого знакомого и такого родного…

Он поднёс палец к губам.

– Ушки закрой. – Сказал он едва слышно, но внятно.

Затем снова изменился в лице и тем голосом, что она слышала на улице, прокричал властно, так что зашатались оглушённые дощатые стены. Ответом была тишина, затем взрыв ответных криков.

Шанни не обращала внимания, она ни на что больше не обращала внимания и разглядывала его, испытывая такое неистовое счастье, что оно мешало ей хоть немножко сосредоточиться.

Но как? Как у него это получилось?

– Дальше? – Наконец, выдохнула она.

Он шепнул, подавая ей руки:

– Выйдёшь… иди передо мною… совершенно спокойно… то есть, иди с ужасом и думай, что сзади идёт убийца. Впрочем, это всё пустяки.

Когда она вложила свои ледяные маленькие руки в тёплые ладони Билла, и почувствовала, как он поднял её и поставил, как упавший в музее экспонат, на неё сошло умиротворение, и главное – прекратилась проклятая колотилка.

Едва она успела вздохнуть для запасу, он вытолкнул её на крыльцо. Солнечный свет угасал, небо медленно опускалось на деревню, ложилось на плоские крыши и наткнуло облачко на шпиль церкви.

Вблизи группка солдат застыла в немоте изумления. Никто не издал ни звука. Шедший позади Шанни рявкнул – «а ну пошла» – так, что она в гневе обернулась и чуть было не крикнула – ах, это ты, Билл.

Солдатики с пониманием разнокалиберными крапчатыми глазами отметили Шанни, её прелесть, разящую в сердце, и её испуг.

В повадке офицера было столько разудалой послеобеденной уверенности, что возражений и возникнуть не могло. Вывел задержанную – так что ж… среди белого дня… значит, приказ выполняет… или даже нет, – не выполняет, но раз делает, значит – так надо.

И вообще лучше не соваться – мало ли… эвон, как держится, как широк шаг, как нагло и безбрежно поводит бездумными глазами над фуражками и пилотками. Опасное существо, возможно – очень опасное существо.

Билл-нахалюга и конвоируемая им без помощи единого окрика мерно двигались сквозь строй форменных грудей, тревожно поводимых носов и скрипа отступающих с пути на всякий пожарный сапог.

Среди пегой толпы солдат, со вкраплениями зелёных офицеров, вплыла как в Мегамире табличка с надписью «опасность вирусного проникновения» рожа, почти не отличимая от прочих. Но Шанни мгновенно её заприметила благодаря неуловимым особенностям выражения, в сущности, отсутствующих глаз.

Отсутствующие глаза тем не менее вопреки отсутствию следовали за броской парочкой таким манером, будто на подставке поворачивали хорошую стрелялку.

Шанни едва уловимо занервничала. Идти ещё надо метров пятьдесят, а ей показалось, что она ловит на себе всё новые недоверчивые взгляды.

То ли у неё не было такого актёрского дарования как у Билла, или это её красота приковывала взгляды… но что-то начало разлаживаться. Она даже заметила как перешёптываются двое.

И один из младших офицеров, переминавшийся с носка на пятку возле вирусной таблички, неуверенно шагнул на тропу.

Ох, нет.

Шанни обернулась и яростно взвизгнув, бросилась под ноги Билла – прямо в его блестящие жирные голенища. Он рявкнул и схватив её за руку выше локтя, поднял и легонько оттолкнул.

Она шепнула, норовя зацепиться за его ремень.

– Я… боюсь.

Приезжий офицер, передёрнув портупею особенным гадким жестом, ответил раскатом адовой брани.

Это её утешило, хотя она подивилась немало, услышав совершенно новые словосочетания. Забава заключалась в том, что ни одного ненормативного слова не было произнесено – всё заменили экивоки, весьма талантливые семантические подделки, хотя звучало это во сто крат непристойней, чем если бы бранящийся был верен общенародной транскрипции. Напоследок, когда армеец вроде как переводил дух в изумлённой и восторженной тишине, сменившейся завистливым хохотом публики, она услышала еле угадываемый шёпот:

– Это ты хорошо придумала…

Ещё не умолкло это признание, когда на последних всплесках мужской солидарности, Билл схватил её за талию и перекинув в воздухе— как тряпичную куколку, понёс в охапке, брыкающую ногами. Шанни знала, что нельзя пересолить, так как Билл держал её как зеркало, стараясь не залапать и не надышать.

Толпа приветствовала такую победу военных над презренной гражданской жизнью и всякими сложностями, вроде девиц с синими глазами. Какой-то оскаленный и почти четвероногий экстатически совался Биллу под сапоги. Но Шанни зорко углядела, что из толпы пара-другая глаз смотрит на это дело хмуро. Старый старшина с угрюмым лицом провожал Билла неодобрительным взглядом. Другой был совсем молодой лейтенант, внезапно сдвинувший брови. Очевидно, лучшее, что есть в Вечном мужественном взыграло в этих человеческих душах. Хрупкость пленницы и недостойное поведение армейца, неизвестно откуда взявшегося, вот-вот готовы были разжечь огонь бунтарства.

Не дай Абу-Решит.

До того хорошо сыграл Билл, что уж плохо. Немного, струночку одну задень в душах этих двоих, сохранивших туманные представления о чести, и полетит всё к чертям, разразится катастрофа.

Шанни сказала почти в голос, – такой грохот смеха стоял на этих последних к машине метрах:

– Легче.

И сообразил Билл, прижал потеснее её, как мама-кошка, к животу, пошёл резвее, примолк.

Им осталось пройти мимо лавки. Там открытые двери показывали, как два дуболома цвета защитки, придуманных дядей Мардуком – тоже мне, драматург военный, – сидючи врастопырку за ходящим ходуном и как бы силящимся бежать столиком, пьют из кружек. Тоска и скучно.

Сквозь смех нервная и напряжённая Шанни услышала звук, от которого похолодела в тёплых руках Билла. Издалека звук прыгающих по колеям деревенской дороги неухоженных колёс.

В деревню въехал, подскакивая и валясь от избытка эмоций влево и вправо, мотоциклист в чёрном огромном и круглом шлеме. Он кричал внутри шлема, а руку, совершенно зря отняв от штурвала, простёр недвусмысленно к Биллу.

Как и всякий служащий злу, он сам себя наказал – грохнул всей тяжестью чёрной блестящей в избранных местах машины наземь, в плохо просохнувшую грязцу вечного вчерашнего дождя.

Билл, не рассусоливая, побежал, а совершенно оторопевшая толпа, озадачившись явлением кричащего вестника, переводила взгляд с армейца-красавца на расстроенного падением всадника.

Старшина и тот молоденький нахмурились синхронно, и на изрезанном войной и временем, и на свежем юношеском с поэтическими тенями в подглазьях, на двух лицах прочиталось какое-то понимание и вроде как недоумённое удовольствие.

Да неужели?

Всадник вскочил, выкрикивая коротко и ясно, до того, что Шанни при полном незнании языка уж стало ясно до кончика хвоста.

Билл-грубиян со своей ношей обернулся и оглядел толпу, попятился к машине. Тут несчастливо сунулся к нему строгенький плюгавец, но Билл сказал:

– Фу.

И тот слинял, как переводная картинка. Тот почти четвероногий радостно завопил, и лицо его сделалось человеческим. Но его толкнули, и он замолчал, протяжно соображая.

Маленькая машина-жук с неизвестным седоком внутри интриговала Шанни. Билл прыгнул в открывшуюся с воплем дверцу и швырнул свой груз на соседнее сиденье, напоследок разок войдя в роль.

Соскочивший с мотоцикла, пометавшись и продолжая указывать на беглецов, плюнул и кинулся, стаскивая шлем, к избушке штаба.

Тот, что засомневался в первую минуту, самый догадливый, уже выходил из штаба и теперь вяло сунул руку под мышку.

Из штаба посыпались штабисты разнообразного размера и все с чёрными курями пистолетов.

Билл вцепился в баранку. Шанни перегнулась рассмотреть загадочного незнакомца на заднем сиденье. На неё глянули чёрные очки и анемичное в струпьях лицо. Шанни нахмурилась и щёлкнула фигуру по лбу. Свалилась фуражка, и рассыпалось тело из вязки соломы и тряпок.

Чучело!

Такое же, как чужой офицер-людоед, поддельный. Но не такой красивый, конечно, подумала спокойно Шанни, поглядев на шею Билла в высоком расстёгнутом вороте и окоём повёрнутого вбок подбородка.

Билл воскликнул:

– Оторвался, оторвался!

Покатили, сорвав такую скорость сразу же на выезде из деревни, что пули из «курей» дядиных штабников, пущенные с недурной прицельностью, попадали к чертям бесславно в грязь. Обновив законы природы и техники, Билл выкинул тельце машины далеко на дорогу, сразу между волнующей воображение двойной жёлтой стернёй. Ошеломляющий покой овладел Шанни немедленно – две ярко-цыплячьих, как пшённая каша, полоски поля нарисовались на полнеба.

Катили. Дорога.

В узеньком окошке гнался холм. Пестрота и желтизна скорости согревала кровь. Поля слились, так что решётка колосьев травы вдоль полей засквозила до полной прозрачности.

Луна, которая взошла в три дня, и солнце, не торопящееся домой, пока не поужинает и не насладится стаканчиком красного, не обращали друг на друга внимания, как временно пресытившиеся возлюбленные.

Билл пообещал:

– Немного ещё.

Поворот сначала вспыхнул в голове, потом стал виден. Билл повиновался чутью и почти вовремя свернул.

Шанни пихнуло движением на шофёра. Она приподнялась.

– Ты куда?

Шанни, перелезая на заднее сиденье, отозвалась:

– Знаешь, Билл, от тебя такой дух… прямо-таки дух зла.

Он придвинулся, не отрываясь от штурвала и засмеялся, когда Шанни, сморщив нос, отсунулась.

Билл, смеясь с удовольствием, воскликнул:

– Вот она, благодарность нибирийской красавицы.

Поле окатило их свободой. Шанни изумилась белой точке в блёкнущем небе – вечерница, ранняя, юная.

Свет внезапно переменился – в кинотеатре выключили верхнее освещение. Звёзд сразу оказалось много.

Заяц на луне ёрзал, голубой, о двух ушах.

Сзади ничего не было – машина въехала в поле, так как и впереди ничего, кроме зашумевшего былья, захлеставшего по боковым окнам, Шанни не видела. Ездоков приподняло и опустило, машина снова выбралась на дорогу.

– Что, от меня так плохо пахнет?

– Ужасно, Билл.

– А я думал, тебе понравится.

– Мне нравится, – выбрала интонацию Шанни, – теперь, когда ты это ты. Теперь мне нравится… Э!

Билл увлечённо обернулся, и машина крутанулась на пыльной дороге, взметнув едкое облако.

Пыль была не противной, а как в семейной библиотеке, которой прилежно не пользовались несколько поколений бастардов.

– Кто тебе дал эту феромоновую травилку?

– Стащил. Там же, где машину. Знаешь, я не сразу решил, что взять – мотоцикл, – с некоторым сожалением в голосе, – или вот эту. Решил, машину… вдруг ты бы была без сознания.

Говоря это, Билл дважды обернулся. Шанни жестом дважды вернула его к созерцанию оранжевой вьющейся дороги.

– Что-то я не понимаю, Билл… может, мне потерять сознание, чтобы ты испытал чувство удовлетворения от своей предусмотрительности.

Билл не обернулся, она видела фуражку и из-под неё клочья светлых волос.

– Это ты как хочешь, Шанни. – Сказал он, следя за дорогой. – Как ты желаешь.

Она смолчала, потом потянулась и дёрнула его за волосы.

– Сними эту чёртову фуражку.

Билл неохотно сдёрнул руку со штурвала, но Шанни, присев боком, сама стащила у него с головы, потянув пряди, и рассмотрела огромную претенциозную штуковину.

– Это хуже, чем шляпа нашего командира.

– Куда ему… слабо.

Билл кивнул ей в зеркальце. Далеко впереди заблестел металлический мост – там, должно быть, ходит тот безмолвный поезд.

– А где ты нашёл форму своего размера?

Шанни легла на спинку шофёрского сиденья и тронула портупею.

Билл выставил руку.

– У дядюшки, вестимо. Лежала себе, отглаженная, времён нулевой мировой.

– Понятно.

– Что ты ещё хочешь узнать?

– Не представляла, что ты знаешь язык.

Билл, подтянувшись, показал ей в зеркальце выгнутые губы.

– Что? Ты не… но я слышала, как ты говорил!

– Говорил… нет, я не говорил. И вообще, если хочешь знать, мне и форма эта не была нужна.

– Она тебе идёт, Билл. И это ужасно.

– На тебе.

– Нет… я другое имела в виду. Ты спустился за мной в преисподнюю…

– Вот я слышу благодарность в твоём голосе. С опозданием, ну, да ладно.

Раздался вой и скрежет. Навстречу из кустов выскочили три мотоцикла. Чёрные и блестящие, они напомнили Шанни мясорубку на Глобусе.

Билл крикнул:

– Тю! Наконец…

Он прорычал:

– А ещё кто-то говорил, что я плохой актёр.

Скрежет, как в воронку утащило – к луне, которая теперь со своим зайцем осталась одна в небе. Открылась площадка станции. Вдали двигалось привидение – громадный поезд.

– Она сказала – никакой.